Текст книги "Рыжик-мореплаватель / Ginger, the sailor"

36. Утешение

Весть о том, что рыжего корабельного воробья едва не слопал тунец, дошла и до Серьги. Перед закатом солнца он принёс Рыжику пригоршню самых вкусных семечек и высыпал их в кормушку.

– Эй, бесхвостая команда! – позвал старый матрос. – Иди ужинать… Да не бери ты в голову глупые мысли! Отрастёт твой хвост лучше прежнего.

– За что меня? За что? – горько чирикнул Рыжик.

– А не будешь крутиться возле зубатой рыбы! – сказал Серьга. – Ты, похоже, дразнил её? А это нехорошо, брат. Пусть она и хищница, а всё же грех смеяться над чужим горем.

– Что мне теперь делать? Что? – горевал Рыжик, но семечки поклёвывал.

– Тебе ещё повезло! – продолжал беседу Серьга, усевшись на палубу и дымя своей любимой трубкой. – В море тунец – самая быстроходная рыба. Как торпеда летит! Но пасть у него не шибко большая. Попадись ты барракуде или, положим, мурене – тут уж, брат, хвостом не отделаешься. А поглядел бы ты на морского чёрта! Вот где пасть так пасть! Пещера целая во-от с такими зубами! – И Серьга показал безымянный палец.

Рыжик утешился, и всё же долго ещё стеснялся своего куцего хвостика с единственным длинным пером. Ему казалось, что вся команда смеётся над ним. Среди тех, кто не смеялся, были Чанга и её дети.

Каждое утро Серьга выносил из каюты корзину со щенками и ставил её на палубу под гнездом воробья. Чанга ложилась рядом и, казалось, спала, но каждого, кто приближался к корзине, она встречала насторожённым взглядом. Единственным существом, на которого она никак не реагировала, был Рыжик. Он смело вскакивал на край корзины и весело приветствовал её обитателей.

– Привет честной компании! Все живы-здоровы?

Щенки заметно подросли, стали зрячими, пушистыми и ужасно забавными. Услышав воробьиное чириканье, они тянули мордочки в сторону пернатого друга и спешили в его сторону.

– Живо ко мне! Живо! – командовал Рыжик.

У щенков приподнимались верхние губки, они пытались рычать и даже лаять, как настоящие псы, и это очень возмущало воробья.

– Ах, вот как, черти пузатые?! Лаять вздумали на Рыжика? – чирикал он. – Да Рыжик вас сам облает как надо!

Щенки росли не по дням, а по часам, и однажды их упорство увенчалось успехом. Они так дружно навалились на тот край корзины, где сидел Рыжик, что она опрокинулась. Воробей взлетел, а щенки вывалились на палубу. Они пищали и барахтались, пока встревоженная мать не улеглась рядом. Увидев родное брюхо, щенки припали к соскам и успокоились. А Рыжик ещё долго порхал сверху и возмущался:

– Непроч-чная корзина! Непрочная!

37. Берег Маклая

В Коралловом море сухогруз вновь потрепали шторма, но капитан был невозмутим и подавал пример команде:

– Тихий океан, братцы, только называется тихим, а нрав у него порою очень буйный! Старики знают, – капитан подмигнул Серьге, – а те, кто первый раз, привыкайте: мы ещё долго будем плыть по Великому океану – так его моряки называют.

Вечер после шторма был особенно тёплым и благостным. Вся команда, свободная от вахты, высыпала на палубу. Моряки играли на гитарах и пели о своих любимых, которые ждут их дома… Рыжик почирикал-почирикал под звук гитар и улетел спать.

Солнце закатилось за океан, и почти тотчас на небе высыпали огромные яркие звёзды. Здесь, в Южном полушарии, они были совсем другими, чем дома.

– Вот он, Южный крест, – сказал капитан, указывая на четыре крупные звезды. – А рядом, хлопцы, созвездие Центавра, а по другую сторону – всё наши созвездия, морские: Киль, Паруса, Корма…

– Как вы их всех различаете только?

– Э, милый! – усмехнулся капитан. – Это сегодня нас электроника выручает, а в прежние времена не было у моряка надёжнее ориентиров, чем звёзды, солнце и маяки. И не было худших врагов, чем облака и туманы. Затянут небо тучи, закроют звёзды, и моряк как слепой в открытом море.

– А сейчас?

– Сейчас, дружок, иное дело. Мы плывём, а где-то там спутник висит, – капитан указал на небо. – Ему никакие тучи не помеха. Указывает местоположение нашего судна с точностью до метра.

– А сейчас мы где плывём, капитан?

– Вблизи Новой Гвинеи, ребята… Между прочим, этот остров нам не чужой, – задумчиво сказал капитан. – Во второй половине девятнадцатого века сюда прибыл молодой человек, недавний выпускник Иенского университета Миклухо-Маклай. Представляете себе обстановку? Совершенно дикий берег, тропические леса и воинственные папуасы, которые в глаза ни разу не видели белого человека. А Маклай один, ему всего 25 лет… Откуда у юноши нашлось столько такта, ума, дипломатии, чтобы расположить к себе дикарей, непонятно. Но факт остаётся фактом: он прожил на острове 15 месяцев, завоевал у аборигенов такой авторитет, что они отпускать его не хотели. Потом Николай Николаевич побывал на Филиппинах, в Индонезии, работал в Австралии, построил там первую биологическую станцию, но снова и снова приплывал сюда, в свою любимую Новую Гвинею, к друзьям-папуасам… Здесь есть огромный участок побережья – от бухты Астролябия до залива Юон, который назван в его честь – берег Маклая.

– Наш человек! – уважительно сказал Серьга. – Что же? Так и жил у дикарей до самой смерти?

– Нет, друзья. В сорок лет Николай Николаевич вернулся в Россию, опубликовал прекрасную книжку о своих путешествиях, но очень скоро умер… Похоронили его на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге. Будете в Питере – непременно наведайте его могилку.

– Ежели будем, навестим, – сказал боцман. – Маклай хоть и учёный, а поплавал, дай Бог каждому… Морская душа!

– Ну всё. Поговорили, хлопцы, пора и на боковую, – сказал капитан, вставая. – Курс сложный у нас впереди, среди островов пойдём… Одно слово: Океания!

38. Живая гора

Сухогруз всё шёл и шёл строго на север, в Японию, минуя сотни цветущих тропических островов – Соломоновых, Каролинских, Марианских…

– Ох, и глубина здесь! – говорил Серьга, указывая за борт. – Одиннадцать километров. Марианская впадина называется. Самое глубокое место на свете!

– Живёт там кто или нет? – спросил молодой моряк.

– Обязательно! – убеждённо сказал Серьга. – Жизнь повсюду есть, ребята. И среди льдов живут дикие птицы и звери – тех же пингвинов взять или белых медведей. И в самых жарких пустынях водятся – те же змеи, вараны, тарантулы… И на самой глубине тоже… Там хоть и тьма кромешная, а всё же приспособились жители: собственные батарейки имеют в теле и пускают такую иллюминацию, что диву даёшься!

– Это как же?

– Да очень просто. Есть рыба-удильщик, к примеру. Забрасывает перед собой длиннющий тонкий плавник наподобие удочки с леской, а на конце «червячок». Он светится, зараза, шевелится, будто настоящий. В темноте не разберёшь. Ну и кидается всякая мелочь типа наших пескарей. Думают поживиться, а вместо этого сами в рот попадают.

– Скажи, пожалуйста! – удивлялась молодёжь.

Серьга порой и чувствовал иронию (эти салаги сегодня больше стариков всё знают, в Интернет захаживают, как к себе домой), но вида не показывал. Слушают – и ладно.

– А то вот есть ещё Галапагосские острова, ближе к Америке, – и Серьга махнул рукой куда-то на восток. – Там та-акие черепахи, что только держись! По триста лет живут, во как!

Слова старшего матроса вскоре подтвердились самым неожиданным образом. Поздним вечером пеленгаторы засекли на воде, прямо по курсу, какой-то круглый предмет. Его подняли на борт, и оказалось, что это старая гигантская черепаха, едва живая от голода.

Судовой врач осмотрел пациентку и поставил диагноз:

– Скорее всего, полиэтиленовый пакет проглотила. Эти черепахи медузами питаются, а когда пакет плавает в воде, его от медузы не отличишь. Желудок забился, пища не переваривается… Ещё день-два, и помрёт Тартилла.

– И ничего нельзя сделать? – спросил капитан.

– Ну… если щипцами длинными попробовать… Не знаю… Помощь будет нужна.

– Помощь обеспечим! – заверил капитан. – Сделайте, что можно, доктор. Надо «бабушку» спасать.

Добровольные помощники перевернули черепаху на спину, разжали ей челюсти, и врач бесстрашно сунул в её глотку голую руку со щипцами. С третьей попытки пакет удалось извлечь из черепашьего нутра. Эту гадость доктор показал команде.

– Видели? Всего-то кулёчек из-под конфет кто-то выбросил за борт, а какое животное могло погибнуть!

– Немедленно сжечь! – приказал боцман. – И глаз не спускать с черепахи! Что ей надо, док?

– На первое время молока немного. И покой! Пусть отоспится, бедняга. Но днём обливать водой постоянно, чтобы не перегрелась.

– Понятно… Старший матрос Серьга!

– Я!

– Указание слышал?

– Так точно!

– Ну и вперёд… Тебе не привыкать со скотиной возиться.

Утром Рыжик проснулся одним из первых, как всегда, но моряк с серьгой был уже на ногах. Он сидел на палубе рядом с огромным круглым булыжником, неизвестно как попавшим на корабль, и курил свою неизменную трубку. Возле камня стояла миска с молоком.

– Что это? Что это? – спросил любопытный Рыжик. – Сами пьём, а Рыжику не даём?

Обычно Серьга делился с воробьём всем, что у него было, но сегодня и не подумал пригласить друга к миске.

– Жадный Серьга, жадный! – чирикнул Рыжик и сел на мачту. – Камень какой-то притащил…

На экваторе солнце начинает припекать спозаранку, и Серьга, размотав шланг, принялся поливать черепаху водой.

– Чудак, чудак! – удивлялся воробей.

Но, едва матрос отошёл, как Рыжик сел на мокрый камень и с этой горы принялся задорно чирикать:

– Чей камень? Чей?.. Ничей? Тогда будет мой! Чур, мой! И пусть ни одна собачья душа к нему не приближается! (Со вчерашнего дня воробей был за что-то обижен на Чангу). Этот камень я назову Горой Рыжика. Ни у кого нет своей горы, только у меня! Отсюда чудесный вид на море, на эту миску с молоком…

Внезапно «гора» шевельнулась и сама двинулась к миске.

– Что это? Что это? Караул! – переполошился Рыжик и взлетел на мачту. – Живая гора! Живая гора!

А черепаха ткнулась мордой в миску и начала жадно пить. У неё была маленькая старушечья голова с печальными глазами и четыре крепкие когтистые лапы.

– Очухалась, бабушка? – ласково спросил Серьга и похлопал Тартиллу по могучему панцирю. – Ну, теперь жить будем. Молоко – залог здоровья!

Черепаху отпаивали молоком, кормили кашей с фруктами и обливали водой весь день, а к вечеру аккуратно, как шлюпку, спустили за борт.

– Ну что? – спрашивали сверху.

– Да вроде бы на плаву… Лапами гребёт – не удержишь!

– Домой торопится, к детишкам.

– Какие детишки? У неё уж правнуки, наверное.

– Ну, отпускайте с Богом!

И только Рыжик был против, скакал по лееру и орал:

– Зачем? Зачем? Караул! Мой камень топят!

Спасённая черепаха резво поплыла прочь от сухогруза и вскоре скрылась из вида.

– Пусть живёт божья тварь, – сказал боцман. – Лишь бы какая-нибудь сволочь не бросила новый пакет.

39. Листья сакуры

Чем дальше сухогруз продвигался на север, тем прохладнее становился встречный ветер.

– В Японии весна, а в Находке, поди-ка, ещё снег лежит, – говорил Серьга, вглядываясь в горизонт. – Ну что там? Не видать Иокогаму?

– Йокохаму, отец, – поправлял учёный матрос.

– Мне уже поздно переучиваться, сынок, – отмахивался Серьга. – Главное, быстрей дойти до той Японии, разгрузиться-погрузиться и – в Находку! Друзья меня там ждут.

– Счастливый ты! По всему свету друзья.

– Эт-то да! – улыбался польщённый старик. – Сорок лет почти что плаваю, с юнгов начал, и ничего себе не нажил, окромя друзей. Кто-то в фермеры подался, как капитан Хенк, кто-то в порту на лёгкой работе, а я один из прежней гвардии ещё хожу по морям-океанам. Вот меня и уважает старая братва.

Япония встретила моряков изумительным цветом своих берегов – пурпурно-розовым. Издали казалось, что из яркой синевы океана выглядывает кремовый торт.

– Что это? Что это? – как всегда удивлялся Рыжик.

– Сакура цветёт, – говорил молодым матросам бывалый путешественник Серьга. – Цветок у неё розовый, мохнатый, а листья не зелёные ещё, а багровые, как у нашей осины в августе.

– Это что же – столько сакуры у них?

– Любимое дерево японцев, – говорил Серьга со знанием дела. – Наподобие нашей вишни. Но ягода несъедобная, я пробовал.

– Для чего же тогда?

– А для души. Видишь, какая красота?

– Да уж… Глаз не отвести!

– То-то, брат. Не хлебом единым жив человек.

В порту Йокохамы Рыжик познакомился с такой милой птичкой, что чуть было не потерял голову. Они вместе летали в заросли душистой сакуры, и серая изящная птичка тонким голоском пела волшебные песни любви…

Но пришло время покидать Японию, и бедный воробьишка предпочёл свой голый сухогруз, на котором не росло ни веточки, оставив позади цветущий берег и безутешную серую птичку с тонким голоском.

40. Белые мухи

До самой Находки Рыжик не находил себе места.

– Подумаешь, корабль! – чирикал он с горечью. – Ржавая посудина! Ни жучка, ни паучка… А на берегу сейчас… кр-расота!

Но с каждым днём становилось холоднее, а однажды утром Рыжик проснулся и не узнал родной палубы. Она была белой и пушистой, будто кто-то за ночь накрыл её огромным белым ковром. Сверху летели странные белые мухи. Рыжик поймал одну – она оказалась холодной и мокрой, в клюве после неё осталась лишь капля воды.

– Нич-чего себе! – возмутился Рыжик. – Обман! Кругом обман!

На палубе, кутаясь в бушлат, стоял Серьга и смотрел вдаль – туда, где должна была появиться Находка. Заслышав чириканье воробья, старший матрос с улыбкой поглядел на него.

– Ожил? – подмигнул он Рыжику. – Прохладно, брат?

– Белые мухи, белые мухи! – по прежнему недоумевал воробей.

– Ты ведь ещё зимы-то не видел, вот что! – по – своему понял друга старший матрос. – Снег тебя тревожит? Это ненадолго, поверь мне, дружок. Весна и к нам пришла.

В Находку весна пришла в те дни, когда залив Америка очистился ото льда, и первые теплоходы огласили бухту своими громкими голосами. Всюду в городе звенели ручьи, с крыш срывалась капель, а местные воробьи чирикали так громко, что Рыжик даже не стал вступать с ними в перепалку. Драка в стамбульском порту была ещё очень памятна для него.

– Мне и здесь неплохо, – рассуждал он сам с собой, перепархивая с мачты на мачту. – Под – думаешь!

Но незнакомый город манил его с неодолимой силой.

– Если только в порту прогуляться, – лениво чирикнул Рыжик и перелетел на ближайший подъёмный кран.

Зорко поглядывая по сторонам, он достиг дальнего закоулка порта и сверху увидел большого дымчатого кота. Кот притаился среди старых бочек и явно кого-то выглядывал. Тело его было напружинено, как перед прыжком, а хвост с белой кисточкой на конце возбуждённо двигался влево и вправо.

«Интересно, – подумал Рыжик. – Кого это он караулит, лохматый дьявол? Наверное, мышь увидел».

Глупую мышь не жалко, но сорвать коту охоту было бы славно! Это считалось особой доблестью в птичьей среде.

Рыжик бесшумно сел на высокий железный контейнер, заглянул вниз и увидел четырёх воробьёв, которые клевали корку хлеба. В сущности, клевали только трое юрких самцов, а маленькой робкой самочке ничего не доставалось. Она пробовала зайти то слева, то справа, но всякий раз самцы выхватывали корку у неё из-под клюва, а потом и вовсе упорхнули с остатками трапезы.

Бедная самочка обиженно чирикнула и принялась склёвывать с земли малюсенькие крошки, оставшиеся от пиршества самцов.

Дымчатый кот изготовился к прыжку. Тело его подобралось, глаза горели и даже хвост на мгновение замер.

– Бер-регись! – громко чирикнул Рыжик и яркой молнией метнулся вниз.

Самочка вспорхнула. Кот злобно зашипел и бросился на рыжего нахала, но успел ухватить только одно длинное перышко из куцего хвоста воздушного хулигана.

– Ну погоди, рыжая бестия, – мстительно мяукнул кот. – Я тебя ещё достану!

Потом он оглянулся на бедную самочку, которая всё ещё дрожала от страха, сидя на старой бочке из-под рыбы.

– А тебя, доходяга, я съем сегодня к вечеру – прежде, чем ты сама околеешь… Чао, ребята!

– Чеши, чеши отсюда! – чирикнул Рыжик. – Я ещё попрыгаю на коврике, который сделают из твоей шкуры скорняки.

Кот удалился, а Рыжик гордо спросил у незнакомки:

– Ну что? Видела, как я спикировал на спину этого громилы?

– Видела, – ответила воробьиха печально. – Спасибо вам.

– Пустяки! В Австралии я дрался один на один с местным страусом. А в Океании сразился с громадным тунцом!

Тут Рыжик оглянулся на свой хвост и увидел, что, наконец-то, нет и последнего старого перышка, которое ему изрядно надоело.

– Вы, наверное, ищете вот это? – спросила самочка и протянула герою его роскошное перо.

– Нет, нет, – гордо отмахнулся Рыжик. – Я не дорожу боевыми трофеями. Их было слишком много!

– Тогда, если позволите, я возьму его себе на память…

Впервые в жизни Рыжик смутился.

– Да сколько угодно. Какие пустяки! Тем более, что сейчас в Южном полушарии мода на всё короткое, – и он оглянулся на свой хвост, который пламенел новыми яркими перышками, ещё не достигшими полной длины.

– Вы, наверное, заморский принц? – спросила самочка.

Рыжик приосанился.

– Ну не то, чтобы принц… А так… Есть у меня домик на Чёрном море. Трёхэтажный. Я живу на самом верху – оттуда хороший вид на мой корабль. На нём я путешествую. В Африке обедаю со слонами, на Цейлоне пью чай с цейлонцами… В Австралии моей собаке дали во – от такую медаль из чистого золота!

Пока «заморский принц» разливался соловьём, бедная самочка клонилась, клонилась и, наверное, упала бы с высоты, если бы Рыжик не подхватил её своим крылом.

– Что с вами, мадам?

– Ах, простите, – грустно чирикнула самочка.

– От ваших рассказов у меня закружилась голова.

– Бывает! – согласился Рыжик. – У меня самого иногда кружится, как вспомнишь все свои приключения… Нет, вы явно нездоровы!

Самочка глубоко вздохнула.

– Этот кот… он, действительно, съест меня не сегодня так завтра. В очередной раз у меня не хватит сил улететь от него…

– Но почему? – удивился Рыжик.

– Вам этого не понять, – печально чирикнула самочка. – Зима у нас была долгой, снежной…

«Многие воробьи не доживают до весны», – вспомнил Рыжик рассказ своей матушки о зиме.

– Так вы голодны?! – догадался он, и ему стало стыдно. Бедная самочка едва держится на лапках, а он заливает ей про заморские обеды. – У вас хватит сил взлететь на этот подъёмный кран?

– Попробую, – чирикнула она и взлетела.

– А теперь на ту мачту?.. Смелее, смелее!

Так они проделали путь от пристани до сухогруза и достигли, наконец, кормушки Рыжика.

– Пр-рошу! – гостеприимно махнул он крылом.

Самочка заглянула в коробку и голова у неё закружилась от вида зёрен, семечек, хлебных крошек, муравьиных яиц и прочих птичьих деликатесов.

– Если только самую малость, – скромно сказала она.

Рыжик деликатно отвернулся.

Насытившись, самочка уселась рядом с Рыжиком и потёрлась своим клювом о его клюв.

– Меня зовут Пиночка, Пинчи, – нежно чирикнула она. – А друзья зовут просто Пинни.

– А меня – Рыжик, – ответил наш герой. – Надеюсь, ясно, почему?

– У тебя великолепные перышки. И вовсе не рыжие, а цвета солнышка!

– Мне мама так же говорила.

41. В сетях весны

А в это время старший матрос Серьга сдал свою вахту и начал собираться на берег.

– Опять к фермеру? – спрашивали его молодые моряки.

– Да нет, ребята, – отвечал Серьга с улыбкой. – К старым знакомым. У них свой дом, банька… Давненько я в бане не парился!

Моряки понимающе подмигивали друг другу.

– Кто бы против? Только свистни – и мы с тобой!

– Э, нет, братва. Сегодня не получится, – отвечал старик слегка смущённо. – Банька маленькая, все не уместимся.

– Мы бы по очереди…

– Сказано «нет», значит, точка!

– Да ладно, Серьга, шутим мы. Ступай один к своей вдовушке.

Старший матрос только рот разинул. Откуда они всё знают, шельмецы? А, впрочем, разве что-то утаишь от товарищей в долгом походе?

– Черти вы этакие! – ворчал старик, выкладывая из рундука свои заморские подарки. – Вот спишусь на берег вчистую, вспомните меня!

– Не надо, Сергей Иваныч. Плавай, пока душа велит.

Провожать Серьгу вышли всей кают – компанией. Это было забавное зрелище. Впереди по сходням шёл матрос с рюкзаком за плечами, рядом трусила неразлучная Чанга, а за ней, ковыляли подросшие щенки – от угольно – чёрных, как мать, до серых в крапинку отцовского окраса.

Внезапно Серьга остановился, обернулся, поглядел на мачты корабля…

– А рыжего никто не видел, братцы?

– Утром разве что…

– А я недавно… Вдвоём они куда то улетели.

– Вдвоём?!

– Точно так.

– Не тебе одному по гостям ходить, Серьга.

Старший матрос почесал в затылке.

– Во – он оно что!… То-то я гляжу, он зачастил на берег. В Японии пропадал два дня, здесь тоже…

– Весна, брат!

– Весна…

42. Гнездо любви

На краю Находки, рядом с бухтой, молодые облюбовали безопасный уголок под кровлей старого сеновала и принялись возводить своё первое в жизни гнездо. Ни у Рыжика, ни у Пинчи не было в этом деле никакого опыта, но он был у родителей, у бабушек и дедушек, у миллионов поколений воробьёв, которые жили до Рыжика и Пинни. Этот опыт по крохотным частицам естества передавался и накапливался, накапливался и передавался от воробышка к воробышку, от родителей к детям. И теперь молодожёны, никого ни о чём не спрашивая, таскали на сеновал то, что требовалось для гнезда, и тут же строили его.

Самые крупные прутики нёс, конечно же, Рыжик. Вспорхнув под кровлю, он тщательно прилаживал один к другому, переплетал их, проверял сооружение на прочность и летел за новым прутиком. Пиночка приносила на стройплощадку детали полегче: соломинки, пёрышки, клочки пакли и мха. Она выстилала ими всё гнёздышко так, что оно приобретало очень уютный вид и становилось тёплым, как перина.

Вечерами после работы Пинни усаживалась в гнездо, Рыжик устраивался рядом, и они разговаривали на своём птичьем языке.

– Ты скоро увидишь, какая здесь летом красота! – чирикала Пинчи. – Тайга ничуть не хуже твоих хвалёных джунглей.

– В джунглях опасно, – соглашался Рыжик. – Там даже паук может тебя съесть.

– Паук?! – удивлялась Пиночка. – Да мы сами их клюём.

– Это здесь, – говорил Рыжик. – А в джунглях есть такие пауки, что только держись! Больше нас в три раза. И питаются птичками, гады. Так и называются – пауки – птицееды.

– Страсти какие! – ёжилась в гнезде Пиночка. – А у нас самый страшный хищник – тигр, но он в тайге живёт и маленьких птичек, говорят, не трогает.

– В тропиках только оглядывайся, – не унимался Рыжик. – Там даже цветы птичек ловят.

– Как это? – не понимала Пинчи.

– Очень просто. Растёт большой красивый цветок. На дне у него маленькое блюдце с нектаром. Захотела ты попить, села рядом с блюдцем, а цветок хлоп! – и закрылся. Лепестки жёсткие, не вырвешься… Ну и всё.

– Что «всё»? – спрашивала Пиночка со страхом.

– Съест он тебя. Только перышки оставит.

– Не говори так на ночь, милый, – ёжилась в гнезде воробьиха. – У нас в тайге тоже есть всякие страшилища – ласки, соболи, горностаи, но чтобы цветы птичек ели, такого отродясь не бывало.

– Погоди, я тебе ещё не то покажу в тропиках, – хвастался Рыжик. – Там такие змеи, что рядом сядешь, не увидишь. Головы у них маленькие, не больше жёлудя, а проглотить могут кролика.

– Да как же это? – снова удивлялась Пиночка.

– А вот так. Глотка у них как резиновая – растягивается на сколько хочешь. Проглотит кого ни будь и спит две недели, переваривает.

– А у нас медведь есть – страшилище страшное, а питается и козявками, и ягодами – всем, чем придётся. Но если надо, он и корову задерёт.

Так они разговаривали перед сном и прекрасно понимали друг друга, но всякий человек, прошедший в это время мимо сеновала, сказал бы равнодушно:

– Где то воробьи чирикают… О чём? – непонятно.

Когда мы слышим, как разговаривают иностранцы, мы ведь тоже их не понимаем, правда?