Текст книги "Гестапо. Террор без границ"

В качестве дисциплинарного мероприятия, которое не соответствовало обычным нормам национал-социалистского государства, гестапо создало свои собственные исправительные учреждения, так называемые «лагеря трудового воспитания» (ЛТВ). После начала войны на территории германского государства появилось примерно 200 таких лагерей. Они не входили непосредственно в хозяйственную администрацию СС, которая управляла, как известно, концентрационными лагерями, а были присоединены как региональные служебные инстанции к гестапо. Число «лагерей трудового воспитания» составляло примерно 70% от всей государственно-полицейской системы. Эти лагеря официально преследовали цель «перевоспитания», хотя на деле это была чистая маскировка того, что происходило там в действительности. К концу войны в ЛТВ содержалось до 500 000 арестованных. По прошествии времени «иностранные рабочие» должны были внести солидную долю в промышленное производство рейха. На заднем плане рассуждений о практическом эффекте лагерей стояли столь же многочисленные репрессии и пытки, которые применялись в тюрьмах и концлагерях.

Впрочем, никакие наказания в концлагерях не помогали повысить там производительность труда. Толчок к основанию специальных лагерей дали, пожалуй, прежде всего предприятия тяжелой индустрии, которые жаловались на недостаточную производительность и низкую дисциплину труда на предприятиях. Таким образом, по инициативе региональных учреждений и гестапо возникли коммуны и рабочие ведомства, а с 1940 года – и первые ЛТВ. Так называемые «рабочие паузы», «рабочие прогулы», «рабочая халатность» коллективов должны были считаться государственным саботажем. В борьбе с подобными явлениями применялись особые меры. Тут в дело вступало гестапо, которое, как известно, могло исполнять судебные функции.

Строительные организации и такие органы власти, как муниципалитеты и биржи труда, также участвовали во всевозможных проектах по депортации рабочей силы в Германию. Они применяли к бесправным рабочим подобные же дисциплинарные меры. Строго говоря, законом это было запрещено. Однако ЛТВ не подчинялись никаким законам. Правда, возникали некоторые недоразумения. В июне 1940 года дело дошло даже до соглашения между Гейдрихом и имперским Министерством по вопросам труда. Было решено, что по отношению к немецким «прогульщикам» гестапо разрешало проводить некоторые санкции на производственном уровне. О «лагерях трудового воспитания», тем не менее, не было и речи. Для поляков и чехов при «расторжении трудового договора» была предусмотрена отправка в концлагерь. Несмотря на неясный правовой статус угнанных рабочих, региональные учреждения понимали упомянутое соглашение как полномочие самостоятельно принимать меры против «отказчиков от работы». Таким образом, для поляков и чехов уже в августе был создан первый лагерь в рейнско-вестфальском Гунсвинкеле близ Люденшейда. До мая 1941 года для ЛТВ не существовало никаких законов или указов, но рейхсфюрер СС стал настаивать на закрытии этих дисциплинарных учреждений до конца войны. Никакое другое учреждение гестапо в «Великой Германии» не имело такого короткого существования как ЛТВ.

Сначала срок заключения был ограничен тремя неделями. Решение об отправке в трудовой лагерь, которое базировалось на массовом требовании, исходившем от предприятий и бирж труда, происходило лишь на основе предварительного ареста или приказа на «превентивный арест», который местные учреждения гестапо могли давать без перепроверки РСХА и без следственного дознания в полиции сроком на 21 день. Время заключения по просьбе сотрудничавших с гестапо предприятий было продлено на шесть недель еще до того, как указ Гиммлера ограничивал его восемью неделями (в мае 1941 года). Долгий срок не предусматривался, но уже летом 1941 года под давлением предприятий его продлили еще на три месяца. Начиная с 1942 года в ЛТВ было интернировано и отправлено на принудительные работы в военную промышленность 60% рабочих из Польши и Советского Союза. В качестве причин применяемых к ним дисциплинарных мер назывались попытки побега, а также непослушание немецким начальникам, недостаточная производительность труда, прогулы и нарушения предписаний полиции.

Управление лагерем и наведение в нем порядка контролировалось сотрудниками компетентной служебной инстанции гестапо. В большинстве случаев это были опытные служащие, работавшие долгие годы в полиции и имевшие средние звания. Для охраны были привлечены обычные полицейские, но с весны 1942 года к ним подключили старую полицейскую гвардию из лиц, получивших ранения на войне, которые не могли больше служить в полицейских батальонах. Однако уже через незначительный промежуток времени не удержалась даже и эта охрана из-за недостатка персонала полиции безопасности. Его стали заменять гражданскими лицами. Инфраструктуру, в частности бараки, в которых размещались арестанты, бесплатно предоставляли сотрудничавшие с гестапо предприятия и органы власти. Для их сооружения они назначали пленных, которых использовали преимущественно на тяжелых работах. За размещение в бараках и транспортные расходы в правительственную кассу в пользу гестапо выплачивались суммы, вычтенные из жалкой зарплаты заключенных. Такая «зарплата» была, конечно, сплошным фарсом.

За эвфемистическим понятием «трудового воспитания» на самом деле скрывался бесцеремонный террор, который служил для того, чтобы сломить волю человека и обеспечить соблюдение «дисциплины», как правило, на полуразрушенных и устаревших предприятиях. Рабочее время составляло от двенадцати часов в день при шестидневной неделе. Методы трудового воспитания в этих лагерях мало чем отличались от лагерей концентрационных.

После бомбардировок создавались специальные рабочие команды, которые должны были расчищать завалы и отвечать за наведение порядка в городах. В целом продовольственное снабжение оставалось чрезвычайно низкого качества, так что большинство лагерников голодало, гигиенические условия были отвратительные: не хватало мыла, а число туалетов ограничено. Размещение в бараках проходило без всякого соблюдения санитарных норм. Среди арестантов наблюдалось массовое заболевание дифтерией, дизентерией и туберкулезом. С 1943 года к этому добавился сыпной тиф. Многие заключенные умирали. Ближе к концу войны их положение в трудовых лагерях стало просто невыносимым. Жестокое обращение с ними не уступало концлагерям: изматывающая тяжелая работа, постоянная гибель от голода и болезней, ежедневные истязания. Эти трудовые лагеря стали называть «лагерями смерти».

Несмотря на устрашения и самую строгую охрану в «лагерях трудового воспитания», многочисленные подневольные рабочие предпочитали бегство террору: РСХА насчитывало в рейхе около 45 000 таких случаев в месяц. Полицейские службы провели массовую охоту за людьми. В результате операции было арестовано более 35 000 человек.

Скоро возможности трудовых лагерей уже не позволяли принимать все возрастающее число арестантов. Пришлось увеличить строительство ЛТВ. С осени 1943 года учреждения гестапо стали получать финансовые средства от предприятий по производству вооружения, а также от ландратов и бургомистров. Создавались многочисленные сборные пункты; удельный вес «лагерей трудового воспитания» возрастал. Возникали новые полицейские участки. Экспансия системы лагерей, образованных гестапо в ситуации быстрого упадка власти национал-социалистов, давала хороший повод широко распространять их на территории Германии, запугивая террором все большие слои населения. Перед концом войны гестапо стало направлять в ЛТВ в массовом порядке и немецких граждан, в том числе женщин и евреев-метисов.

На региональном уровне «лагеря трудового воспитания» преследовали единую цель в качестве инструмента репрессий против всех тех, кто перед крушением национал-социалистов выступал с протестом. К концу войны эти лагеря все в большей степени становились для региональных организаций гестапо местами казни. Людей направляли, что на циничном языке гестапо подразумевалось, «в так называемые особые лечебные команды», а на самом деле это было не что иное, как «средство для уничтожения населения». При этом никаких судебных разбирательств не велось, да и вообще судебного производства в то время не было. Спорные случаи решало РСХА, а в 1944 году обходились и без него. Тайная государственная полиция выполняла свою ликвидационную задачу. Первыми жертвами стали польские и советские рабочие, а также военнопленные. Их обвиняли в крупных кражах и грабежах. Расстрелы и повешения следовали одно за другим. К концу войны во многих местах доходило даже до массовых уничтожений русских без решения судов и полицейских органов. Гестапо их уничтожало сразу же перед очередным продвижением в сторону «лагерей трудового воспитания» армий антигитлеровской коалиции.

Создание в германском государстве таких лагерей в конечном счете повысило авторитет региональных отделов гестапо, так же как и уголовной полиции. Они получили полную власть, действуя в юридически свободном пространстве и используя любые насильственные методы против преследуемых рабочих. Гестапо использовало ЛТВ как централизованные контролируемые учреждения, действовавшие безо всяких помех со стороны судебных органов до самого конца войны.

Часть пятая

Глава 1
Рост сопротивления нацизму в Германии и на оккупированных ею территориях

Беспощадный террор, установленный нацистами на оккупированных территориях и частично в самой Германии, не мог не вызвать ответного сопротивления порабощенных народов.

В Германии нашлось немало патриотов, которые быстро разобрались в обстановке и с началом войны поняли, что Гитлер и его приспешники ведут страну к гибели. Несмотря на жестокие преследования гестапо и полиции, пресекавших любую попытку организовать какие-либо действия, направленные против пагубной политики национал-социалистов, в стране одна за другой начали возникать группы и даже небольшие организации, которые стремились любыми путями разрушить фашистский режим. Путь, который они выбрали для этой цели, – возможная помощь Советскому Союзу – единственной стране в мире, которая способна была тогда сокрушить могущество немецкой армии. Позднее, когда стало ясно, что победа союзников над Германией уже близка, на путь сопротивления встал генералитет и высшее офицерство Германии, но свою цель они видели в убийстве Гитлера и союзе с западными государствами антигитлеровской коалиции.

…Женщина, поднимавшаяся по лестнице берлинской станции метро «Тильплатц», была одета в ярко-желтый плащ. Несколько мгновений она внимательно смотрела по сторонам, потом увидела мужчину, который явно ее ожидал. У него был при себе невзрачный, отнюдь не элегантный чемоданчик, из которого он что-то вынул. Оба пошли в сторону Брайтенбахплатц, расположенной неподалеку. «Здесь удобное место, – сказал мужчина, – и я хотел бы вам кое-что сообщить». Это был Александр Эрдберг, который получил необходимые инструкции от руководителей группы сопротивления, обер-лейтенанта вермахта Харро Шульце-Бойзена и Арвида Харнака: передать чемодан с рацией Грете Кукхоф.

Эта встреча состоялась 14 июня 1941 года, за восемь дней до нападения гитлеровской армии на Россию. Каждый член подпольной организации имел секретную кличку, под которой он был известен Центру в Москве. Харнак (кличка Корсиканец) получил от него список шифров, Коппи (кличка Штральман) – расписание радиопередач. В организацию помимо руководителей входили: Эрдберг, Адам Кукхоф, Карл Беренс, Роза Шлезингер, Ильзе Штебе и Лео Скрциперцинский.

Организация делилась на две части: ключевую группу «Арвид» возглавлял Харнак, а группу, собиравшую разведданные, Шульце-Бойзен (Старшина). Но начало деятельности оказалось неудачным. Грета Кукхоф после встречи у станции метро при возвращении домой уронила чемодан с рацией; когда Кукхоф стала дома проверять передатчик, то он оказался испорченным. Адам Кукхоф не нашел другого выхода, как закопать передатчик в саду у соседа.

Другая рация была у радиста Коппи. Эрдберг снабдил его старыми батареями, из-за чего передатчик можно было использовать лишь на небольших частотах и ограниченную дальность. В конце концов, с помощью русских для Кукхофа восстановили передатчик, а Коппи на станции городской железной дороги Дойчландхалле получил чемодан, где находилась новая радиоаппаратура. Теперь наконец группа могла приступить к работе. Гитлеровские армии еще не вторглись в Россию, а уже заработали рации патриотов в Германии.

Харро Шульце-Бойзену было около тридцати лет. Он происходил из аристократической семьи и доводился внучатым племянником гросс-адмиралу фон Тирпицу. Харро окончил школу военных летчиков-штурманов. В 1936 году он женился на внучке князя Эйленбургского – Либертас Хаас-Хайе. Геринг знал Либертас еще подростком. Поэтому он не удивился, когда она сообщила ему о своем замужестве и попросила проявить внимание к супругу. По указанию Геринга Харро зачислили в штаб авиации, несмотря на возражения со стороны гестапо, где на него еще со времени учебы было заведено досье как на человека, поддерживавшего «предосудительные связи» с коммунистами. В Министерстве авиации Харро был назначен начальником реферата, который занимался анализом и обработкой отчетов военно-воздушных атташе Германии.

Организация Шульце-Бойзена – Харнака, созданная в 1938 – 1939 годах в Берлине путем объединения подпольных групп, была одной из самых крупных в немецком Сопротивлении. В ее состав входили коммунисты, социал-демократы, беспартийные, бывшие члены нацистской партии, служащие, рабочие, сотрудники вермахта, студенты. В деятельности организации Шульце-Бойзена – Харнака наиболее полно воплотилась линия компартии Германии на создание единого демократического антифашистского фронта. Члены организации осуществляли саботаж на военных предприятиях рейха, помогали узникам, бежавшим из концлагерей, вели антифашистскую пропаганду среди солдат гитлеровской армии.

Сообщение за сообщением отправлял Шульце-Бойзен в советский Генеральный штаб. Некоторые необходимые сведения для Красной Армии он получал из Министерства военно-воздушных сил еще до начала вступления германских войск на территорию Советского Союза. «Харро был чрезвычайно полезен, – вспоминала Грета Кукхоф. – Он дал первые сведения о подготовке Германии к войне, а именно, какие города должны быть захвачены прежде всего. Харнак также предоставил ценные сведения для Эрдберга, совершившего поездку на Балканы, в том числе данные о силе и слабости германской оборонной промышленности».

Имена Харро Шульце-Бойзена и Арвида Харнака неразрывно связаны с антифашистской организацией «Красная капелла», которая действовала не только в Германии, но практически и во всей оккупированной Европе.

Что же представляла собой «Красная капелла»? В разведывательных институтах Запада, как утверждает известный французский публицист Жиль Перро, «Красная капелла» изучается как организация, представлявшая собой сплав антифашистского Сопротивления с элементами разведывательной деятельности, добившаяся в целом поразительных результатов.

О том, как появилось на свет название «Красная капелла», рассказал председатель Особой комиссии «Роте капелла», оберфюрер СС Ф. Паннцингер, взятый в плен Красной Армией. На допросах 1 февраля 1947 года и 29 июня 1951 года он показал, что отслеживание деятельности антифашистов началось в результате перехвата радиоспециалистами шифрованных сообщений (на жаргоне контрразведки радисты назывались «музыкантами» или «пианистами»). В эфире раздавался стрекот морзянки не одного радиопередатчика, а многих. В Германии и в оккупированных странах Европы работал целый «оркестр», или, по-немецки, – «капелла». Германская служба радиошпионажа определила, что «музыканты» ориентировали свои передачи на Москву. Поэтому «капелла» получила соответствующую «красную» окраску. Команда Паннцингера вкладывала пренебрежительный оттенок в наименование своих противников. Нацисты хотели, чтобы память об участниках «Красной капеллы» исчезла навсегда. Но судьба распорядилась иначе. О зондеркоманде «Роте капелла» почти никто не помнит. Имена же Харро Шульце-Бойзена, Арвида Харнака и их друзей-единомышленников известны в мире как имена мужественных людей, сумевших в тяжелое время нацистского террора разглядеть неизбежный крах германского фашизма и бороться за построение новой, миролюбивой и демократической Германии.

«Красная капелла» включала в себя многочисленные, зачастую не связанные между собой группы антифашистского Сопротивления. Они работали либо самостоятельно, либо в контакте с советской внешней разведкой. Утверждение, будто все они направлялись из единого зарубежного центра и что их руководителем являлся советский военный разведчик Леопольд Треппер, ошибочно. Берлинская группа Арвида Харнака и Харро Шульце-Бойзена пошла на добровольное сотрудничество с представителями советской внешней разведки, и сделали они это ради получения помощи в ведении эффективной борьбы за свержение гитлеровской тирании. Связи между антифашистами и представителями советской разведки носили характер партнерства. Этим объясняется, в частности, то, что группа «Корсиканца» и «Старшины», хотя и решала важные разведывательные задачи, не являлась классической единицей секретных помощников зарубежной державы.

У членов «Красной капеллы» не было ни сомнений, ни раскаяния в том, что они передают секреты своей собственной страны ее военному противнику. Для большинства из них предательство интересов родины было не чем иным, как стремлением покончить с ненавистным нацистским террором. К наиболее энергичным членам группы принадлежали истинные коммунисты, которые еще во времена Веймарской республики были готовы к тому, чтобы в случае германо-советской войны прийти на помощь Москве. В 1941 году они однозначно возложили вину за агрессию против СССР на германскую сторону.

И Шульце-Бойзен также не хотел признавать в борьбе против Гитлера никаких национальных границ. Он и его друзья уже в сентябре 1939 года мечтали о дне, когда наступавшие русские войска положат конец коричневому ужасу. Хорст Хейльман, один из секретарей Шульце-Бойзена, впоследствии говорил, что у него была только одна мысль – покончить с режимом, который вверг Германию и Европу в войну. Разрушить политическую систему, которая своими концлагерями, убийствами евреев, террором против свободы мнений превратилась в символ варварства и бесправия.

Вот как рассказывал о своей работе в движении Сопротивления в Западной Европе единственный из выживших участников организации «Красная капелла» Анатолий Гуревич («Кент»), проживавший какое-то время в Уругвае:

«В марте 1940 года мне пришлось выполнить особое задание Главного разведывательного управления – наладить прервавшуюся связь со швейцарской резидентурой, которую возглавлял Шандор Радо (псевдоним – Дора). Поэтому я выехал в Швейцарию, где встретился с Радо, научил его пользоваться новым шифром и передал программу радиосвязи с Центром, что обеспечивало вплоть до 1944 года получение в Москве очень ценной информации от наших разведчиков, находившихся в Швейцарии. Следует заметить, что такой организации, как «Красная капелла», никогда не существовало. Это кодовое название сети антигитлеровского движения в Германии, присвоенное впоследствии разведгруппам в Германии, Бельгии, Франции, Швейцарии. Каждая из резидентур имела собственную связь с «Директором» – так в шифрограммах именовался Центр в Москве. Это были и радиосвязь, и другие каналы передачи информации. Каждая разведывательная сеть была автономна и могла выходить на контакт с советскими разведчиками в других странах только по прямому указанию Москвы и в исключительных случаях. Поэтому разведчики не дружили семьями и не делали коллективных снимков…

В мае 1940 года Бельгия была оккупирована немецкими войсками, после чего Леопольд Треппер и некоторые разведчики вынуждены были покинуть страну, чтобы их не арестовало гестапо как лиц еврейской национальности. По решению Москвы Треппер выехал во Францию и возглавил там советскую резидентуру, а мне было приказано возглавить бельгийскую, так как уругвайские граждане не имели оснований бояться немцев.

В октябре 1941 года по заданию Центра я выезжал в Чехословакию и Германию. В Праге мне не удалось восстановить связь с резидентурой, так как ее представители были арестованы гестапо до моего приезда. Затем я поехал в Берлин восстанавливать связь с группой разведчиков-антифашистов Шульце-Бойзена, Харнака, Ильзе Штебе. Мне удалось выполнить это задание, в Берлине я встретился с немецким офицером, референтом штаба авиации Германии Харро Шульце-Бойзеном… Шульце-Бойзен сказал, что у него скопилась очень важная для Центра информация, которая им была мне передана, и сразу же после моего возвращения в Бельгию сообщена по радио в Центр»[30]30
  Гуревич А.М. Правда о «Красной капелле». «Советская Белоруссия» № 215. 2004.


[Закрыть].

Кольцо германской контрразведки все туже затягивалось вокруг «Красной капеллы». В отделе дешифрования накопились сотни метров с записями «концертов» невидимых «пианистов». Прошел год с того дня, когда записали первый радиосигнал, и пленки чуть было не сожгли, но сотрудники контрразведки вовремя спохватились и принялись работать еще более настойчиво над их расшифровкой.

Уже с середины 1942 года гестапо установило слежку за Харро Шульце-Бойзеном и начало прослушивание его телефона, организовало сбор данных о связанных с ним лицах. Гестапо рассчитывало получить дополнительные улики и выявить всех участников Сопротивления. Но этот план зондеркоманды «Роте капелла» неожиданно был сорван Хорстом Хайльманом, сотрудником службы радиоперехвата. Молодой человек буквально боготворил Шульце-Бойзена, под его влиянием отошел от национал-социалистских взглядов и готов был помогать в борьбе против нацистов. Хайльман сообщил Шульце-Бойзену, что на службе заведено многотомное дело «Роте капелла», и дешифровальщики долго бились над тем, чтобы установить, кто скрывался под псевдонимами, и, кажется, им это удалось сделать…

Гестапо стало ясно, что необходимо схватить вначале хотя бы одного «пианиста», но его след в Берлине найти не удавалось. Тайной государственной полиции помог установленный на машине мобильный пеленгатор, который и привел «охотников» к искомой цели вдали от Берлина, в пригороде Брюсселя. Гестапо располагало и другими оперативными данными, сопоставление которых, вместе взятых, и помогло выйти на Шульце-Бойзена. Дешифровка пленок с радиосигналами и сведения, выбитые гестаповцами из радиста после его ареста – а это примерно совпало по времени, – были кульминацией в анализе накопленных сведений о деятельности «Красной капеллы».

31 августа 1942 года в служебном кабинете Министерства авиации Шульце-Бойзен был арестован, а за его рабочий стол посадили гестаповца, отвечавшего на телефонные звонки и спрашивавшего, кто звонил и что намеревался сообщить обер-лейтенанту. Гестапо хотело как можно дольше хранить в секрете арест антифашиста. Но Хайльман, увидев в кабинете своего друга неизвестное лицо, догадался, что стоит за этим, и предупредил жену Шульце-Бойзена о необходимости срочно скрыться. Ему удалось спрятать личные бумаги и кое-какие бумаги, касавшиеся арестованного друга. Вот все, что Хайльман успел сделать, так как 5 сентября 1942 года, явившись на службу, он был арестован.

Массовые аресты гестапо произвело в середине сентября. В конце сентября 1942 года число арестованных только в Берлине составило около 70 человек, в конце ноября – уже больше 100.

По распоряжению руководства РСХА делу «Красной капеллы» был придан один из высших грифов секретности: то, что группа немецких патриотов выступила против нацистского режима, мог знать лишь узкий круг людей.

Допросы арестованных следователи проводили в особом режиме. Безжалостное избиение, любые пытки при этом считались допустимыми.

Харро Шульце-Бойзен, как и другие антифашисты, мужественно вел себя в застенках гестапо. По утрам он делал физзарядку, чем выводил из себя своих мучителей…

После приговора Шульце-Бойзен писал своим родителям:

«Берлин-Плетцензее, 22 декабря 1942 года.

Дорогие родители!

Пришло время проститься. Скоро я расстанусь со своим земным миром. Я совершенно спокоен, прошу и вас воспринять это также с самообладанием. Сегодня, когда в мире свершается столько важных событий, одна угасшая жизнь значит не очень-то много. О том, что было, что я делал, – об этом больше писать не хочу. Все, что я делал, я делал по воле своего разума, по велению своего сердца, по собственному убеждению, и потому вы, мои родители, зная это, должны считать, что я действовал из самых лучших побуждений. Прошу вас об этом!

Такая смерть – по мне. Я как-то всегда предчувствовал ее. Это, как сказал Рильке, «та смерть, что мне судьбою суждена!»…»[31]31
  По материалам: Пещерский В.Л. Мемуары. «Очерки истории российской внешней разведки» Т.3. М. 1977; Т.4. М. 1999.


[Закрыть]

В последнем слове обвиняемые заявили, что они действовали сознательно в интересах Германии, стремясь предотвратить неизбежное тяжелое поражение в войне. Будущее страны они связывали с подлинной демократией, социальной справедливостью, миролюбивой политикой и ее международным авторитетом, которые можно было обрести, опираясь прежде всего на СССР. Союз же с западными странами, по их мнению, сулил Германии новое унижение, пострашнее Версальского мирного договора, подписанного Германией после Первой мировой войны. Говорилось также о собственном пути развития послевоенной Германии.

В докладной записке Гиммлеру шеф гестапо Мюллер писал: «Как явствует из протоколов допросов, подсудимые боролись не только против национал-социалистов. В своем мировоззрении они настолько отошли от идеологии Запада, который считали безнадежно больным, что видели спасение человечества только на Востоке».

Когда Гиммлер пришел к Гитлеру с приговором имперского военного суда по делу первых двенадцати осужденных, в том числе Харро и Либертас Шульце-Бойзенов, Арвида Милдред Харнак и других, в котором все приговаривались к смертной казни (кроме Милдред Харнак, осужденной на шесть лет тюрьмы, и графини Эрики фон Брокдорф, получившей десять лет тюремного заключения), Гитлер пришел в бешенство: «И это приговор трибунала людям, недостойным называться немцами?! – заорал он. – Нет, за их деяния – только смерть!»

Со дня первой казни и по октябрь 1943 года гестапо были казнены на виселице тридцать один мужчина и обезглавлены на гильотине восемнадцать женщин. Семь человек покончили с собой во время следствия, семь были отправлены в концлагеря, двадцать пять – на каторгу с различными сроками наказания, восемь – на фронт, несколько человек расстреляны. Но если вожди нацистского режима полагали, что арест ведущих членов «Красной капеллы» поставил точку в немецком Сопротивлении, то они жестоко ошибались. Последующие события подтвердили это. Как признавал в своих мемуарах начальник политической разведки гитлеровского рейха Шелленберг, нацистам так и не удалось добиться полного прекращения борьбы «Красной капеллы».

В 1943 году в Мюнхенском университете была создана активная группа Сопротивления «Белая роза». Ее члены расклеивали листовки и афиши с шестью разными текстами на стенах домов, призывая не подчиняться национал-социалистам. В группу входили преимущественно студенты-медики из Мюнхена: Ханс Шолль, Александр Шморелль, Христофор Пробст и Вилли Граф.

Они изучали биологию и философию и находились в тесном контакте с профессором философии Куртом Хабером, который также участвовал в распространении листовок. Более 1000 печатных брошюр выходило не только в Мюнхене, но и в Южной Германии, и в Австрии. Члены группы Ханс и Софи попали под наблюдение привратника университета Максимилиана Людвига и 18 февраля 1943 года при раздаче листовок были выданы им гестапо. Ханса и его сестру Софи арестовали в тот же день, и 22 февраля они были казнены. А 19 апреля 1943 года той же участи подверглись Вилли Граф, Александр Шморелль и Курт Хабер. До середины октября 1944 года юстиция национал-социалистов провела еще несколько процессов против группы Сопротивления «Белая роза». Все они были приговорены к десяти годам тюрьмы.

Из года в год росла волна протеста против нацистского террора и в оккупированных гитлеровцами странах. Она поднималась по мере того, как местное население сталкивалось со страшной картиной тех зверств, которые национал-социалисты при активной помощи гестапо творили на захваченной ими территории. Пик Сопротивления пришелся на 1943 год, когда народы почувствовали, что гитлеровская военная машина начала откатываться назад под следовавшими один за другим ударами Красной Армии и ее союзников по антигитлеровской коалиции. От отдельных акций против немецких оккупантов сопротивление нацизму стало переходить к широкой партизанской борьбе и открытым восстаниям. Другим источником этого явления были внутренние процессы национально-освободительной борьбы. Ее интенсивность и формы в каждой из стран, как и раньше, не были одинаковыми, но общая закономерность проявлялась в повсеместном росте противодействия оккупантам, активизации антифашистских выступлений, возрастании роли левых сил в движении Сопротивления.

Антифашистская борьба развивалась в условиях усиления фашистских репрессий. В Бельгии весной 1943 года Тайная государственная полиция провела массовые аресты, от которых особенно пострадало руководство компартии и партизаны. Однако разгромленные организации были восстановлены, и борьба продолжалась.

Активизировалась диверсионная деятельность вооруженных групп патриотов Дании. Летом 1943 года в стране развернулась активная борьба с оккупантами. Росло и забастовочное движение трудящихся. В августе волнения распространились по всей стране. Каждую ночь совершались акты саботажа. Особенно крупные диверсии были проведены на железных дорогах Ютландии. Оккупационные власти ввели с 29 августа 1943 года чрезвычайное положение. На улицах городов происходили вооруженные схватки с оккупантами. Гитлеровские войска разоружили и интернировали датскую армию. Правительство коллаборационистов вынуждено было уйти в отставку. Сопротивление в Дании вступало в стадию всенародной борьбы. 16 сентября 1943 года из представителей крупных нелегальных организаций был образован Совет свободы. В своем программном заявлении Совет подчеркнул, что выступает «за демократические идеалы и будет вести борьбу не только против внешних врагов, но и против датских фашистов, предателей и капитулянтов».

В Нидерландах возникла новая общенациональная антифашистская организация – Совет сопротивления. Руководство ее состояло из представителей компартии, социалистической группы «Хет пароол» и буржуазных группировок. Под руководством этого Совета осуществлялись акты саботажа и диверсий. Развернувшееся в апреле-мае массовое забастовочное движение заставило гитлеровцев ограничить насильственную отправку в рейх голландских рабочих. Вместе с тем оккупантам удалось разгромить значительную часть оппозиционных организаций.