Текст книги "И плеск чужой воды… Русские поэты и писатели вне России. Книга вторая. Уехавшие, оставшиеся и вернувшиеся"

Демьян Бедный: поэзия и лакейство

Этот заголовок дан мною в книге «Опасная профессия: писатель» (2013). Поэтому о герое кратко.

Демьян Бедный (настоящие имя и фамилия Ефим Придворов) родился 1(13) апреля 1883 года в заброшенной деревне Херсонской области. Учился в Петербургском университете, писал лирические стихи и тексты для романсов. Однако оказался неравнодушным к тому, что происходило в России, и заявил: «Полна страданий наша чаша». Ленин заметил Демьяна Бедного и взял его под свою опеку, убеждая товарищей по партии, что «талант – редкость». Надо его поддержать…

Ну а после Октябрьской революции Демьян Бедный в первых рядах поэтов и писателей. Агитировал за советскую власть и за Красную армию, писал памфлеты на белых генералов и на лидеров Антанты, прославлял Ленина, издевался над церковью и т. д. Сочинял простенько, но чрезвычайно хлестко. Сегодня Демьяна Бедного помнят лишь знатоки русской поэзии.

А когда-то!.. Нарком просвещения Луначарский говорил: «У нас есть два великих писателя: Горький и Демьян Бедный, из которых один другому не уступает…» В мемуарах Эренбург с горечью писал, что «школьники в основном знают трех писателей: Пушкина, Максима Горького и Демьяна Бедного. Их проходят, изучают. А вот Достоевского не проходят…»

Но что говорить об этом. Для власти идеология на первом месте, а не литература. А Демьян был насквозь идеологичен. С начала 20-х годов он жил в Кремле, среди людей власти: 1112 гражданских лиц и 899 военных, причем Демьян был единственный, как говорили тогда, «без наркомата и должности». Но семья была большая, и было тесно. 15 июля 1920 года Демьян пишет Троцкому и просит улучшить ему жилищные условия:

«Писатель, никуда из дому не уходящий для работы, а работающий в домашней тесноте своего угла, – нелепость… Моисей как-то ударил по скале палкой, и из скалы брызнула живая вода. Вы меня ударите партийной палкой 10 раз, и ни черта из меня не брызнет. Или брызнет вода, а нужны боевые стихи…» Короче, предоставьте побольше квартиру. «Уважающий и любящий Вас Демьян Бедный».

Квартира – это частность, а главное – боевые стихи, которые так возмущали Сергея Есенина:

 
Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам:
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих
Прозрений дивный свет.
 

Есенин «как жену чужую, обнимал березку» и жаловался: «Ты меня не любишь, не жалеешь…» А Демьян Бедный декларировал:

 
Просты мои песни и грубы,
Писал я их, стиснувши зубы.
Не свирелью был стих мой – трубой,
Призывающей вас всех на решительный бой
С мироедской разбойной отравой.
Не последним бойцом был я в схватке кровавой…
 

Боец что надо! Но в 1934-м Демьян допустил одну политическую ошибку, в 1936-м – другую: опера «Богатыри» по его либретто была признана негодной – «чернит богатырей русского эпоса и издевательски изображает крещение на Руси».

Словом, Демьян Бедный выпал из обоймы первых и нужных поэтов. Он умер 25 мая 1945 года, а через семь лет, в апреле 1952-го, было принято постановление ЦК ВКП(б) «О фактических грубейших искажениях текстов произведений Демьяна Бедного». Посмертно лягнули… за буржуазный либерализм!

Лакейство не всегда спасает поэтов и писателей: то они мчатся на поезде вперед, то их неожиданно сбрасывают под колеса поезда…

* * *

1884 год подарил советской литературе россыпь имен: Беляев, Воронский, Городецкий, Зощенко, Ляшко, Каменский и Клюев.

Александр Беляев. И сразу интересно: сын священника, учился на юридическом факультете, одновременно в консерватории по классу скрипки, побывал во многих странах Европы. Болезнь (костный туберкулез) сделала Беляева литератором, под влиянием Жюля Верна стал писать научно-фантастические рассказы и романы: одна «Голова профессора Доуэля» (1926) чего стоит! А еще «Остров погибших кораблей», «Человек-амфибия» и др. Однако не все написанное Беляевым было издано, более того, в период с 1941-го по 1962 год его произведения не издавались. Возможно, власть обиделась, что Александр Романович отказался от заказа писать фантастический роман о колхозном строе?

Есть такая поговорка: на ловца и зверь бежит. В «Экслибрисе» (приложение к «Независимой газете») появилась полоса «Беляев, отец человека-амфибии», и литератор Кротков нашел неизвестные мне факты, которыми надо непременно воспользоваться. Автор отмечает, что жизнь Александра Беляева была далеко не идиллической.

Окончив семинарию, Беляев отказался от духовной карьеры и учился в юридическом лицее, работал профессиональным адвокатом. А еще подвизался в качестве актера-любителя. После революции и Гражданской войны остался без средств к существованию, а тут еще туберкулез с осложнениями. Три года пролежал Беляев полупарализованный в гипсовом корсете. Жена ушла, заявив, что муж-инвалид ей не нужен. Но возник ангел-спаситель: медсестра Маргарита Магнушевская, которая и помогла восстановиться писателю.

Следует заметить, что в 30-е годы научная фантастика была под подозрением властей, вожди сами были первыми фантастами. Но Беляев не сдавался и гнул свою линию. Он был хорошо образован, воспитан, основательно начитан, порядочен, терпим, доброжелателен и открыт. Ни в каких погромных делах не участвовал и никаких коллективных писем в адрес врагов народа не подписывал.

Александр Беляев умер 6 января 1942 года в Пушкино, под Ленинградом, немного не дожив до 58 лет. Он находился в коме, и немцы его не тронули. Но жену и дочь после смерти писателя фашисты депортировали в Германию. Там они сумели выжить и вернулись на родину, проявив патриотизм, за него же и пострадали: были сосланы в Сибирь как неблагонадежные люди – работали на врага. Такое вот сталинское иезуитство. В послевоенные годы пошли миллионные тиражи книг Беляева. Не судьба, а фантастика. Научпоп. Хотя, конечно, Беляев писал не научно-популярную, а научно-художественную литературу. Однако признаем, что по таланту ему далеко до Айзека Азимова и Станислава Лема.

Александр Воронский, критик, прозаик. И тоже сын православного священника. Вступил в партию еще в 1904 году и считался одним из ведущих марксистских политиков в области литературы. В 1927-м был обвинен в троцкизме и подвергся первому аресту. Вернулся на свободу и в литературу и вновь был арестован за противодействие политике РАППа. Появилось даже бранное словечко «воронщина». Воронского объявили «врагом народа» и расстреляли 13 августа 1938 года. Потом, как и прочих жертв террора, Воронского посмертно реабилитировали. В 1964 году были опубликованы выдержки из конфискованной книги, затем работа о Гоголе. Увидели свет книга «Заживой и мертвой водой», воспоминания, дневники…

Михаил Михайлович Зощенко – трагическая фигура советской литературы. Принял советскую власть, ушел добровольцем в Красную армию, стал самым популярным писателем в широких слоях населения Советского Союза. В 1939-м Зощенко наградили за писательский труд орденом Трудового Красного Знамени, а в 1946-м постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» стукнули по голове и перекрыли писателю, как и Анне Ахматовой, кислород. Вычеркнули из литературы. Затравленный критикой Зощенко 22 июля 1958 года ушел из жизни раньше отмеренного ему срока.

О Зощенко не надо рассказывать. Зощенко надо читать. Не случайно Максим Горький назвал его язык бисером. Сверкающие замечательные слова и фразы. Несколько примеров для оживления текста:

«Лежит, знаете ли, на полу скучный. И кровь вокруг».

«А я, например, 40 лет не отдыхал. Как с двухлетнего возраста зарядил, так и пошла работа без отдыха и сроку. А что касается воскресений или праздничных дней, то гости припрутся, то ножку к дивану приклеить надо. Мало ли делов на свете у среднего человека?»

«А супруга невесть где бродит по случаю своей красоты и молодости».

Ну, хватит: Зощенко можно цитировать без конца. А надо переходить к другой персоне. Более везучей в жизни.

Сергей Митрофанович Городецкий. Поэт Серебряного века, участник посиделок на «Башне» Вячеслава Иванова, Городецкий как-то плавно влился в жизнь советской России, без всякой «контры» и критики. Перешел на писание оперных либретто – очень удобно и безопасно. «Жизнь за царя» Глинки переделал в нейтрального «Ивана Сусанина». Писал политические стихи-агитки к партийным съездам, создал текст кантаты «Песнь о партии», откликнулся на полеты космонавтов. Все делал верноподданно, как надо, и спокойно дожил до 83 лет. Умер в Обнинске 7 июня 1967 года.

Еще один поэт – Василий Каменский. Футурист. Ездил вместе с Бурлюком и Маяковским с выступлениями по России. Автор лирического романа «Стенька Разин».

 
Сарынь на кичку!
Кистень на пояс.
В башке гудит
Разгул до дна.
 

Разгул по Каменскому – это жизнь взахлеб в постоянном движении. После победы революции выступил с «Декретом о заборной литературе, о росписи улиц, о балконах с музыкой, о карнавальных искусствах». Каменский провозглашал:

 
Я – машинист паровоза Союза,
Я – капитан корабля «Социал».
 

Машиниста и капитана скоренько задвинули в трюм, чтобы там подальше от трудового народа воспевал свой «Звезди-день». Время Каменского – литературного анархиста прошло, да к тому же бывший здоровяк и силач впал в болезни и недуги. Богатырь, веселый футурист и голубоглазый летчик скончался в Москве в ноябре 1961-го в возрасте 77 лет. «Чурлю-журль» отзвенел и отсмеялся.

А вот другой поэт, Николай Клюев, и поболеть толком не успел. В 1933-м Клюева арестовали и сослали в Сибирь. Отпустили, вновь арестовали и между 22 и 25 октября 1937 года (точная дата неизвестна) в Томске расстреляли. Он прожил 53 года. Творчество крестьянского поэта Клюева на долгие годы было вычеркнуто из русской литературы («Песнослов», «Плач о Есенине», «Погорелыцина», «Изба и поле» и т. д.). И лишь спустя 50 лет после замалчивания имя Николая Клюева появилось на газетных и книжных страницах.

Любопытно, как Клюев себя представлял и творил легенду: «Гомер русского Севера», «Олонецкий Лонгфелло», «правнук Аввакума» и т. д. Пел осанну деревне и одновременно клеймил город:

 
Город-дьявол копытом бил,
Устрашал нас каменным зевом.
 

Октябрь встретил с воодушевлением, считая, что революция позволит «увидеть небо в алмазах», а ему впоследствии показали небо в решеточках. Лишения, болезни и литературная критика сделали свое черное дело:

 
Я умер! Господи, ужели?
И где же койка, добрый врач?
Я слышу: «В розовом апреле
Оборван твой предсмертный плач!..»
 

Не в апреле, а в октябре погиб Николай Алексеевич Клюев.

У Николая Ляшко была прекрасная анкета: отец – солдат, мать – крестьянка. Прямой путь в литературу. Он и вошел в 20-х годах в группу «Кузница», где считался самым одаренным прозаиком. Было издано его собрание сочинений в 6 томах. Визитной карточкой Ляшко стала повесть «Доменная печь», а не какая-то там «Мадам Бовари» или «Анна Каренина». Выступал против капиталистической урбанизации, американского образа жизни рабочих, пугал читателей образами «Манчестера, Чикаго, утопающих в скрежете железа, вечно покрытых дымом, опутанных сетями висячих дорог» и т. п. Ляшко выступал, как и Маяковский, за пролетарский «город-сад». И вообще источник гуманизма для него – деревня, а не город. Как зачинатель пролетарской литературы Ляшко в 1939 году удостоился ордена «Знак Почета». Умер Николай Николаевич в августе 1953 года, спустя полгода после смерти Сталина, и его смерть совпала с концом сталинской эпохи и осталась незамеченной.

И кто сегодня читает Николая Ляшко?!.

* * *

1885 год. Родились писатели Билль-Белоцерковский, София Парнок, Сергей Соловьев и Велимир Хлебников.

Владимир Наумович Билль-Белоцерковский – фигура прелюбопытная. Родился на Украине в Александрии. В молодости был матросом и более шести лет прожил в США до тех пор, пока события Октября в России не побудили его вернуться в страну. Участвовал в Гражданской войне, а затем проявил себя в Пролеткульте и группе «Кузница». Написал письмо Сталину и в нем обвинил Михаила Булгакова в неприятии советского мировоззрения в его пьесах. Сам Билль-Белоцерковский тоже писал пьесы, но весьма малохудожественные, за исключением одной – «Шторм» (1925), которая вошла в классический репертуар советских театров, но ныне кому нужен этот шторм и эти пропагандистские клише?

Краткий диалог персонажей пьесы:

– А как вы смотрите на семью, на брак, на любовь?

– Коллектив – моя семья. Революция – вот моя любовь!

Прочитай подобное, – у классиков литературы зашевелились бы волосы от возмущения. Но так писал и верил чересчур советский и ангажированный Билль. Он служил власти верой и правдой. Считал, что социализм идет по земле уверенной поступью, отчего «Запад нервничает» – под таким названием Билль-Белоцерковский написал очередную пьесу в 1932 году.

София Парнок – поэтесса. Все ее стихи лишены политической окраски. Это полуфилософская интимная лирика. Ее любимая героиня – Сафо. Парнок имела несколько любовных связей, в том числе и с Мариной Цветаевой. Советское время – не время для таких, как Парнок. Ее почти не печатали, жилось ей скудно и тяжело.

 
…в стол… в заветный ящик —
Лети, мой стих животворящий,
Кем я дышу и в ком живу!
 

София Яковлевна умерла 26 августа 1933 года, в возрасте 48 лет.

Еще одна неприкаянная судьба – поэт, переводчик, мемуарист Сергей Соловьев, внук историка Сергея Соловьева и племянник философа Владимира Соловьева… А по линии матери троюродный брат Александра Блока. Какие родственные связи, но они никак не помогли судьбе Сергея Михайловича: ему пришлось жить не в то время. Точнее, сначала вроде то (его первый сборник стихов назывался «Цветы и ладан»), а после революции – совсем не то. Занимался отнюдь не революционным искусством – переводил Эсхила, Сенеку, Вергилия. Сменил религию, подвергся аресту, попал в психиатрическую больницу, где умер 2 марта 1942 года в Казани. Загубленный человек…

И последний из того года – Велимир Хлебников (настоящее имя – Виктор Владимирович). Уникальный поэт и оригинальнейший человек, который декларировал:

 
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока,
Да это небо,
Да эти облака.
 

Многие не понимали Хлебникова, не случайно Николай Чуковский (сын Корнея Ивановича) обронил: «Хлебников – унылый бормоталыцик, юродивый на грани идиотизма, зелена я скука, претенциозный гений без гениальности…» Хлебникова оценили по-настоящему лишь спустя десятилетия после его смерти. Конец его был тяжелый и мучительный, летом 1922 года, в деревне Санталово Новгородской губернии, куда он направился с неизменными мешками со своими удивительными рукописями уже больным. Скончался в страшных мучениях, прожив всего лишь 36 лет. «Председатель Земного шара», который желал

 
Взлететь в страну из серебра,
Стать звонким вестником добра.
 

* * *

1886 год – целая плеяда мастеров пера и слова: Гумилев, Крученых, Лозинский, Нарбут, Неверов, Полонский, Пяст.

И у каждого своя «кредитная история». Самая драматичная у Николая Гумилева (о нем в первой книге об эмиграции – «Отечество. Дым. Эмиграция»).

Алексей Крученых, о котором советский поэт Старшинов вспомнил походя: «Был фокусник Крученых». Андрей Вознесенский был более почтителен, назвав Крученых «Рембо российского футуризма». Об Алексее Елисеевиче сегодня все чаще вспоминают, вспомнил и я в книге «99 имен Серебряного века», и не имеет смысла повторяться. В советское время словесное мастерство не ценилось, примат был за идеологией, и поэтому Крученых жил и творил как бы на обочине литературы. Его жизнь: веселое начало – грустный конец, почти нищета и забвение в коммунальной комнатушке без ремонта и почти без уборки, но среди множества книг.

Михаил Лозинский из младшего поколения поэтов Серебряного века. После революции много лет работал в Публичной библиотеке Ленинграда и сотрудничал с издательством «Всемирная литература». В отличие от своей сестры Е. Миллер, которая удачно эмигрировала, Лозинский считал необходимым служить делу сохранения культуры в своей стране и отказался от профессорского места в Страсбургском университете, чтобы сохранять остатки русской культуры от «варваров», как написала в воспоминаниях его сестра.

Как считал Эткинд, Лозинский «видел смысл своего существования в том, чтобы быть хранителем культуры, чтобы завоевать для нас те трофеи западной поэзии, которые казались ему драгоценнейшими ее плодами».

Лозинский дружил с Мандельштамом. Трижды подвергался арестам и избежал высылки из Ленинграда благодаря заступничеству Алексея Толстого. Занимался переводами, в том числе «Божественной комедии» Данте.

Корней Чуковский, вспоминая Михаила Леонидовича Лозинского, отмечал его удивительную вежливость: однажды при попытке войти в вагон поезда он стал вежливо пропускать женщин и в итоге сам с трудом втиснулся в вагон. Этот эрудированный интеллигентный человек, один из лучших переводчиков Шекспира, ушел из жизни 31 января 1955 года.

Владимир Нарбут, как выразилась Надежда Мандельштам, «спутник акмеизма». Помимо сочинительства занимался журнально-издательской деятельностью. В советское время ответственный работник отдела печати ЦК ВКП(б), возглавлял крупнейшее издателство «Земля и фабрика». В 1928-м Нарбут был исключен из партии и лишился всех своих постов. А в ночь на 27 октября 1936 года был арестован и этапирован в Магадан. Погиб в 1938 году, в возрасте 50 лет. В стихотворении 1912 года Нарбут писал:

 
Луна как голова, с которой
Кровавый скальп содрал закат.
 

Ах, если бы только закат.

Неверов (Александр Скобелев), прозаик, драматург. В начале 20-х вместе с массой голодающих бежал из Поволжья в Ташкент. Потом написал пьесу «Голод». На эту же тему и повесть «Ташкент – город хлебный». Прожил совсем недолго, 37 пушкинских лет – умер 24 декабря 1923 года. Среди написанного Неверовым – повесть «Андрон Непутевый» о том, как солдат-большевик пытался коммунизировать свою деревню.

Откровения критика Полонского

Вячеслав Павлович Полонский, советский критик, родился в семье часовщика в Петербурге. С 16 лет служил конторщиком в правлении Китайско-Восточной железной дороги, участвовал в революционном движении, не забывая и о получении образования. Последовательно социал-демократ, меньшевик, интернационалист, с 1919-го член ВКП(б). Был редактором журналов «Печать и революция», «Новый мир», вел отдел литературы и языка в БСЭ. Написал первую книгу об отце анархизма Бакунине – «Жизнь, деятельность, мышление».

Луначарский называл Полонского «настоящим мастером журналистики». Много статей Полонский посвятил современной литературе. Защищал реализм, но «реализм романтический». Нападал на Маяковского… Был директором Музея изящных искусств, на этом посту и умер 24 февраля 1932 года. Опубликованы дневники Полонского, не менее интересные, чем Корнея Чуковского. Вот несколько записей.

18 февраля 1927 года: «На днях Малашкин приходил ко мне. Сидит, нервничает, теребит шапку… Упрашивает пропустить его большую повесть “Записки Анания Жмуркина”. Повесть – плоха – он уверяет, что она превосходна. Успех вскружил ему голову.

– “Сатирикон”, ну, – Петрония знаете?

– Да.

– У меня хлеще!

– Что хлеще?

– Новый роман. Вы как, эротику любите?

– Нет.

– Ну, тогда не дам. У меня эротики больше, чем у Петрония».

Так и хочется добавить от себя: «Ах, Малашкин, Малашкин, играл бы ты лучше в шашки!.. А литературу оставил бы Петронию, Шекспиру и Толстому!..»

8 августа 1927 года: «Советовал я как-то Льву Никулину засесть за исторический роман: “Год-полтора поработаете – сделаете хорошую вещь!” – “Год? – воскликнул он. – Я дольше как три месяца не могу. Я сценарии в неделю делаю”.

Это – современный беллетрист. Правда – халтурный. Но так же хотят работать почти все. Спешат – не умеют долго сидеть над вещью».

2 марта 1931 года: собрание писателей в доме Герцена. «Доклад С. Буданцева “Бегство от долга”. Буданцев предупреждал: скажите правду. Какую правду он мог сказать? Смысл его доклада сводился к тому – писатель не пишет о том, о чем хочет. Ему мешают писать о том, о чем хочет. Он хочет о страстях, о любви, – должен писать о пятилетке. Дайте нам писать, о чем хотим, – вот смысл доклада…»

12 марта 1931 года: «…Нужны ли такие собрания? Как будто нужны: писатели жалуются, что нет “общественности”: нет встреч. А соберешь – скука непролазная. Они не нужны друг другу. Они не читают произведений друг друга. Вс. Иванов не читает Леонова. Но в глаза хвалит, за глаза говорит: не верю, что он хорошо писал: лицо у него глупое. Леонов не читал никого. Не читает журналов. Разве что в журнале статья о нем. Эта статья единственная разрезается и прочитывается. Если критик хвалит – становится другом, умницей. Если бранит: дурак и прохвост. И так они все.

Они страшно невежественны. Они ничему не учатся… Все они, попутчики, да и другие, охвачены жаждой приобретательства. Денег и славы – это оголтело кричит в них. Отсюда их подхалимство перед сильными: может, что перепадет. В душе они против сегодняшних “властителей дум”. Но властители – “властны”. Отсюда подхалимство… Ни одного остроумного слова не услышишь от них. Бедность мысли. И гонор – необычный. Они уверены, что “соль” литературы – это они…»

* * *

Рыцарь-несчастье – так можно назвать Владимира Пяста (настоящая фамилия Омельянович-Павленко-Пестовский). Петербуржец. Поэт, прозаик, переводчик, мемуарист. Ныне основательно забытый, но довольно известная фигура в пору Серебряного века. Из дворянской семьи. До революции побывал в Германии, но считал, что «нормальная духовная жизнь – только в России». В Германии Пяста постигли первые признаки болезни – «нервной инфлуэнцы». Из-за нее Пяст несколько раз пытался покончить с собой. «Это был молодой человек, немножко похожий на Гоголя», – вспоминали современники. Как правило, не слушал того, что ему говорили, и не отвечал говорящему.

«Романогерманец по образованию, декадент по строю души, лирик по сердечным своим влечениям, шахматист по своему суетному пристрастию, несмотря на многообразие своих талантов, никогда не мог хотя бы сносно устроить свои житейские дела…» (Г. Чулков. Годы странствий).

«Жил трудной, мучительной жизнью, страшно напряженной жизнью – но со стороны эта раздиравшая его жизнь ничем не отличалась от праздной и пустой жизни любого неудачника из богемы… был по большей части просто нелеп… Главная страсть его жизни – к Эдгару По, далеко выходившая за пределы литературного поколения…» (Георгий Иванов, «Лунатик»)

Когда он выступал на эстраде со стихами, то задыхался от волнения и от тайной надежды – «вдруг оценят, полюбят, сделают ему овацию…». Гумилев недолюбливал Пяста и презрительно величал его «этот лунатик».

В революцию Пяст писал, «что Русь на части расхищают, что не уйти ей ввек от плена…»

И, конечно, в советской республике Пясту было мучительно трудно. Его считали нищим трагическим чудаком. В феврале 1930-го его арестовали по 58-й статье за «контрреволюционную агитацию». В 1936-м он вернулся в Москву. Умер в Голицыно под Москвой осенью 1940 года.

Мемуары Владимира Пяста (1925) – одни из лучших воспоминаний о поэтах Серебряного века. Были переизданы в 1997 году с предисловием об авторе: «Рыцарь-несчастье». А стихи Пяста? Тимур Кибиров написал строки:

 
Имена и названья звучали, как песня, —
Зоргенфрей[1]1
  Вильгельм Зоргенфрей (1882–1938). Поэт Серебряного века, меланхолический друг Блока. Погиб в ГУЛАГе.


[Закрыть], Черубина и Пяст.
Где б изданья сыскать их творений чудесных,
Дивных звуков наслушаться всласть!
 

1887 год – Князев, Лившиц, Маршак, Орешин и Черубина. Все разные, с непохожим литературным лицом.

Василий Князев, сибиряк, из зажиточной купеческой семьи, учился в семинарии в Петербурге и был вовлечен в политику и литературу. Позиционировал себя «пролетарским поэтом», подписывал свои агитационные стихи псевдонимами «Красный звонарь», «Красный поэт». Агрессивно призывал к уничтожению врагов советской власти, но и сам попал в разряд врагов в 1937 году, хотя к тому времени отошел от политики и занимался фольклором (собиранием частушек, пословиц). Умер в заключении в Магаданской области. И осталась только песня на слова Князева: «Никогда, никогда, никогда коммунары не будут рабами…» (1919).

А верноподданными жителями империи?

Еще одна жертва террора – Бенедикт Лившиц, расстрелян в 1938 году. Поэт Серебряного века, о нем в книге «99 имен Серебряного Века». «Эстет и парнасец», по определению Корнея Чуковского. Бенедикт Константинович написал книгу мемуаров «Полутораглазый стрелец» – хронику культурной жизни России начала XX века. Его кумирами были Бодлер, Верлен, Рембо…

 
Все – только звук: новорожденный брег,
Жена, любовь, судьба родного края
И мы, устами истомленных рек
Плывущие, перебирая…
 

Задолго до октября 1917 года Бенедикт Лившиц перевел с французского стихотворение «Магазин самоубийства», где фигурируют «девица Осьминог и госпожа Вампир». В 1937 году Лившиц попал в лапы вампирического НКВД и погиб в следующем году.

Самуила Яковлевича Маршака представлять не надо. Его сталинский террор миновал: детский писатель, лирик, переводчик Шекспира, сам себя удаливший от политических бурь. Имел шуточное звание «Маршак Советского Союза». Хотя в 30-е годы Самуил Яковлевич находился в списках НКВД на ликвидацию, но Сталин якобы сказал, увидев его имя: «Маршак – хороший детский писатель!» И все – туча ушла в сторону…

А вот Петру Орешину, крестьянскому поэту, не повезло. Попал под тучу, грозу, репрессии в 1937-м, а в 1938-м погиб. Орешин отличался от своего литературного друга Есенина – у того было любимое местоимение «я», а у Орешина – «мы»:

 
Наши песни не допеты,
Пляски не доплясаны.
Мы разуты и раздеты,
Лыком опоясаны…
 

1913

Революцию Орешин воспринял как символ религиознонравственного обновления мира. И крепко ошибся…

Петр Орешин пытался освоить новые темы, но у него это плохо получалось, и он с горечью писал:

 
Тревожен я и полон сожалений:
Темна судьба моих стихотворений.
Куда ни взглянешь: холод или робость,
Казенщина, бездушье, твердолобость…
Не разбудить сих граждан очерствелых
Ни песнями, ни цветом яблонь белых,
Ни глубиной сердечных потрясений…
Темна судьба моих стихотворений!
 

Ровесницу Орешина Елизавету Дмитриеву, более известную под звонким именем Черубины де Габриак, ликвидировали в советское время. Она почти полностью выпала из литературного процесса и была невостребована, как и другие серебристы. Ее не убили, но припомнили ей чуждые философские изыскания, поездки по заграницам и на всякий случай сослали, сначала на Урал, потом в Ташкент, где ее мучили видения прошлого и болезни.

 
Ты посмотри (я так томлюсь в пустыне
вдали от милых мест…):
вода в Неве еще осталась синей?
У Ангела из рук еще не отнят крест?
 

– писала Черубина (она же Елизавета Ивановна) незадолго до смерти, которая последовала 5 декабря 1928 года. Вдали от Питера, в Ташкенте…

* * *

Ну а мы движемся по хронологическим годам рождения поэтов и писателей далее.

1888 год – Л. Гроссман, Макаренко, Малашкин, Соболь, Чаянов, Шагинян.

Леонид Гроссман (не путать с Василием Гроссманом) – одессит, родился в семье врача. Литературовед, автор монографий о Пушкине, Достоевском, Тургеневе и многих других исследований. В 1948 году подвергся нападкам и обвинениям в космополитизме. После смерти Сталина Леонид Гроссман снова был в литературном почете.

Антон Макаренко – педагог по призванию: окончил учительскую семинарию в Кременчуге, пединститут в Полтаве и с 1920 года посвятил себя воспитанию несовершеннолетних преступников. Под его началом была создана детская колония в Полтаве, затем в Харькове. Все это позволило Макаренко написать свою легендарную «Педагогическую поэму» (1933–1935). Книга вышла с цензурными купюрами, которые пытались восстановить слависты Марбургского университета. При Сталине «Педагогическая поэма» рассматривалась как образцовое произведение советской педагогики. Но не все было гладко: на Антона Семеновича в 1936-м был написан донос, и ему пришлось бежать… в Москву. Ареста он избежал. И что удивительно: за несколько месяцев до смерти Макаренко неожиданно подал заявление в партию. Умер 1 апреля 1939 года скоропостижно в вагоне пригородного поезда. Сердце не выдержало непрерывной напряженной работы – «тысячи дней и ночей без передышки, без успокоения, без радости…» – так признавался Макаренко. Не педагогическая, а мучительная поэма?..

Сергей Малашкин, сын крестьянина. Если бы не революция, то, возможно, не пошел бы дальше должности приказчика в магазинах Чичкина в Москве. Но приключился Октябрь, и Малашкин вступил в ряды большевиков, заинтересовался литературой, стал членом группы «Перевал». В 20-е годы прошумела его повесть «Луна с правой стороны» о разложении комсомольцев, предавших идеалы революции. Малашкину досталось от критиков за его упаднические мотивы, после чего он замолчал как писатель на 30 лет. Затем вернулся, но его последующие книги не вызвали особого интереса. Сергей Иванович Малашкин ушел из жизни 22 июня 1988 года, не дожив полтора месяца до своего столетия.

Другой пример – Андрей Соболь. В 38 лет покончил с собой. Выросший в бедной еврейской семье, он в 14 лет ушел из дома и с тех пор уже никогда не жил подолгу на одном месте. В 18 лет за политическую деятельность был приговорен к каторге, бежал в Швейцарию, долго мыкался в Европе и в 1915 году вернулся в Россию. В 1917-м, как эсер, был комиссаром Временного правительства. Некоторое время скрывался, вернулся в Москву и занялся литературной деятельностью. Его герой – интеллигент, ищущий свое место в революционных событиях. В повести «Салон-вагон» (1922) раскрыл драму героя, который увидел долгожданную революцию в отвратительной и жестокой действительности. Перед своим самоубийством Соболь подготовил к печати собрание сочинений в 4 томах.

За три года до гибели Соболь, решив объясниться со своими критиками, написал в газету «Правда» открытое письмо:

«…Да, я ошибался, я знаю, где, когда и в чем были мои ошибки, но они являлись органическим порождением огромной сложности жизни. Безукоризненными могли себя считать или безнадежные глупцы, или беспардонные подлецы. В отсутствии глупости и подлости в себе я не нахожу повода для раскаяния…»

Андрей Михайлович не захотел каяться, но справиться с «огромной сложностью жизни» не смог и 7 июня 1926 года застрелился в Москве, на Тверском бульваре.

Среди книг Андрея Соболя – «Человек за бортом» и «Рассказ о голубом покое».

Александр Чаянов – ученый, экономист-аграрник, а еще прозаик, автор нескольких книг-утопий. До революции окончил Сельскохозяйственную академию и многократно ездил в Европу с научными целями. И если бы остался там, то… Но Чаянов не остался. Совмещал аграрную экономику с литературой, коллекционированием гравюр, икон, книг и фарфора… Его утопическая повесть «Путешествия моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920) понравилась Ленину. В первые годы революции Чаянову дозволяли разъезжать по Европам, но в июле 1929-го последовал арест, тюрьма, ссылка, а 3 октября 1937 года Александр Васильевич, ученый и писатель, был расстрелян. В книгах Чаянова есть ряд удивительных совпадений с книгой Джорджа Оруэлла «1984». Но советской власти сатирические фантасты типа Оруэлла были не нужны…