Текст книги "И плеск чужой воды… Русские поэты и писатели вне России. Книга вторая. Уехавшие, оставшиеся и вернувшиеся"

Файко и его дневник

Алексей Файко, драматург. Родился в дворянской семье. В 1917 году окончил историко-филологический факультет Московского университета. Немного поработал режиссером во МХАТе-2, и озарило: начал писать комедии, в том числе злободневную сатиру «Человек с портфелем» (1928). Далее как-то не очень пошло: Файко писал много, но получались средненькие пьесы, не помогло даже соавторство с Фишем и Цезарем Солодарем. Возможно, благодаря тому, что много сочинял, прожил до 84 лет.

Разбавим этот сухой информационный текст несколькими выдержками из дневника Файко, хранящегося в ЦГАЛИ.

30 августа 1940 года: «…В чем же все-таки дело? Разберемся. Погодин, а с ним и другие (Вирта, Шкваркин, Финн и прочие) пишут много, быстро и легко. Их ставят, поругивают, похваливают, иногда превозносят. Они процветают и живут полной жизнью. Они победители, как ни крути, они на коне скачут галопом по дорогам театра, искусства и литературы. Я им завидую? Не знаю, то ли это слово, но во всяком случае, сравнивая себя с ними (главным образом по линии темпов и легкости в работе), я всегда впадаю в угнетенное состояние. Мне трудно, мне сложно, мне больно. Я отстаю настолько, что мое участие в беге больше не может быть принято в расчет и никто (почти никто) уже больше не интересуется, бегу ли я вообще, куда бегу и зачем. Так сложилась моя творческая жизнь в 1940 году…»

18 октября 1940 года: «…Зарабатывать на жисть становится все труднее. А я иногда чувствую старость…»

5 марта 1942 года: Ташкент: «Творческий дневник – это не унылое нытье, не бессмысленное повторение задов. Это трамплин, допинг, зарядка. Задача простая – написать пьесу…»

2 января 1944 года: «…Доклад Фадеева в ССП. Получил нахлобучку за длительное молчание, за то, что ничего примечательного не создал за время Отечественной войны. Отнесен к категории бездельников и тунеядцев… Заодно со мной Федину, Пастернаку, Зощенко, Сельвинскому и Асееву попало за идеологические искривления…»

«Человек с портфелем» ныне основательно забыт, а вот фильм «Сердца четырех» (1945) по сценарию Файко до сих пор не сходит с экрана – его показывают по разным каналам ТВ. Отличный актерский ансамбль: Валентина Серова, Людмила Целиковская, Евгений Самойлов, Шпрингфельд. «А вы кто? – Маникюрша!», «Не трогайте сердца!» – просьба к студентам при разрезе лягушки.

* * *

Прощаемся с Алексеем Файко и переходим к Вадиму Шершеневичу. Теоретик «ордена имажинистов» и поэт-имажинист. Писал дерзкие статьи, впрямую выражавшие несогласие с политикой нового государства в области искусства: «Мы – имажинисты… с самого начала не становились на задние лапки перед государством… Мы открыто кидаем свой лозунг: “Долой государство! Да здравствует отделение государства от искусства!”» (1919). И еще: «Государству нужно не искусство исканий, а искусство пропаганды».

 
Все мы, поэты, – торгаши и торгуем
Строфою за рубль серебряных глаз…
 

– одна из эпатирующих строк Шершеневича. И еще:

 
Нам, поэтам, сутенерам событий, красоты лабазникам,
Профессиональным проказникам,
Живется дни и года
Хоть куда!..
 

Эти строки написаны в июле 1918-го. Конечно, эпатажник, ибо так было модно эпатировать.

 
Что такое Италия? Поголубее небо
Да немножко побольше любви.
 

А еще Шершеневич писал пьесы: «Дама в черной перчатке», «Одна сплошная нелепость» и другие. С трудом переносил социальную действительность. Глубоко ощущал одиночество человека в громадном мире. Переводил и переделывал пьесы Софокла, Шекспира, Мольера. Работал в качестве режиссера-постановщика. После 1930 года перестал публиковать стихи, или его перестали печатать?.. Во время войны был признан не годным к воинской службе. Вместе с Камерным театром уехал в эвакуацию в Барнаул, где и умер в госпитале 18 мая 1942 года на 51-м году жизни.

Вадим Габриэлевич Шершеневич перевел на русский язык «Цветы зла» Бодлера. В альбом Крученых Шершеневич записал: «Закончил Бодлера. Никому от этого не легче». Кругом одни цветы зла…

Ровесник Шершеневича – Виктор Шкловский, долгожитель, прожил 91 год. Филологический гений и тоже эпатажник, как Шершеневич. В каждой его книге россыпь афоризмов:

– «Жизнь не выходит, если думать, что она для тебя»;

– из письма Тынянову: «Деньги у меня бывают постоянно “завтра!”».

Более подробно о Шкловском далее, в главе «Возвращенцы».

* * *

На очереди – 1894 год.

Рожденные в нем: Бабель, Бианки, Лидин, Пильняк, Тынянов, Шенгели, Шкваркин. Литераторы на любой вкус.

Исаак Бабель и Борис Пильняк были представлены ранее. Поэтому следующий – Виталий Бианки.

Он пошел по стопам отца, биолога. С 1922 года в Петрограде начал писать для детей истории из жизни животных. Безопасная, нейтральная тема. За свою жизнь Бианки написал 120 книг, которые вышли тиражом 40 миллионов экземпляров.

Добротный хороший писатель, который писал о птичках, о лосях, глухарях и о других представителях фауны. Создал «Лесную газету» и долгие годы ее вел. И все читали «Как муравьишка домой спешил» – это же действительно интересно, почти муравьиный триллер. Короче, лесные были и небылицы. А «Где раки зимуют?» А «Лесной колобок – колючий бок»?.. И никаких нападок со стороны зловредных литературных критиков. Но тем не менее Виталий Валентинович Бианки прожил не так уж и много – 65 лет. Умер 10 июня 1959-го в Ленинграде.

Владимир Лидин, прозаик, реалист чистой воды, которого привлекал не животный мир, а человеческий. О нем я никогда не писал и поэтому, любопытствуя, полез в «Биобибли-ографический словарь русских писателей XX века», изданный в середине 20-х годов. И о нем сказано: «Лидин, Владимир Германович, беллетрист, род. З февр. 1894 г. в семье служащего экспортной конторы еврейск. происхождения. Образование получил в Лазаревском инст. воет, языков в М. Писать стал с 14 лет…» Ну и т. д.

Открыл Литературную энциклопедию (1967), там представление такое: «Рус. сов. писатель. Окончил юридич. ф-т Моек, ун-та (1919). Участник Гражд. войны…» Нет никакого еврейского происхождения и вычеркнут Лазаревский институт, разогнанный большевиками. Зато в Литературной энциклопедии упомянут роман Лидина «Могила неизвестного солдата» (1932) с фразой о том, что писатель в нем изобразил «жестокую и лживую действительность послевоенного бурж. Парижа», то есть пинок Западу…

Ну да ладно. В Гражданскую Лидин воевал в Красной армии, а после нее совершил несколько поездок по Западной Европе и Ближнему Востоку (творческие командировки?), и на основе увиденного он каждый год выпускал по книге. Но при этом не все было гладко: Лидин долгое время подвергался нападкам ортодоксальной критики как буржуазный писатель и даже не попал в учебник Л. Тимофеева по истории литературы (1951) – ну нет такого Лидина!.. А он более 30 лет преподавал в Литературном институте. До конца жизни Лидин писал рассказы, объединяя их в сборники. Рассказы о сложной судьбе людей.

Умер Лидин 27 сентября 1979 года в Москве, там же, где и родился.

Юрий Тынянов, прозаик, литературовед. Один из теоретиков формальной школы. Автор прекрасных исторических романов – «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», исследований о Пушкине. А незабвенный «Подпоручик Киже», которого и сегодня можно встретить на российских просторах!..

Тынянов успел сделать много интересного и полезного для советской литературы. Мог и больше, но в 1940 году его сразила болезнь, он должен был отправиться во Францию для лечения, а тут война… 20 декабря 1943-го Юрий Николаевич Тынянов скончался в возрасте 49 лет.

Тынянова, Шкловского и Эйхенбаума связывала многолетняя дружба, эта троица оставила нам, читателям, свою прекрасную, полную интеллектуального блеска переписку.

«Никогда писатель не выдумает ничего более интересного и сильного, чем правда», – утверждал Тынянов.

У Тынянова были верные друзья, а у Георгия Шенгели таких верных друзей не было. Шенгели из Одессы и Керчи перебрался в Москву. Писал стихи футуристического направления, много переводил мировых классиков (почти всего Байрона). В 1927 году написал брошюру «Маяковский во весь рост», где развенчал Владимира Владимировича как «пролетарского поэта», заявил, что Маяковский стоит на стороне люмпен-мещанина, что он против интеллигенции, что «враги – книги; враги – чистые воротнички; враги – признанные писатели и художники, – и не потому, что они пишут “не так”, а потому что они – признанные. Враги – студенты и гимназисты, потому что они “французский знают”, а люмпен-мещанин не успел этому языку научиться…»

За посягательство на творчество партийного поэта Маяковского Шенгели был отключен от литературного процесса, и ему пришлось испытывать материальные трудности и страх. Так он назвал один из своих сонетов – «Страх»:

 
Там белый дьявол стал всему хозяин,
Он кровью упивается парной,
Он, может быть, шлет палача за мной,
И мне валяться трупом у окраин…
 

«Белый дьявол» (точнее – красный) не затронул Шенгели, но в последние 17 лет своей жизни у него не было ни книг, ни заметных публикаций, только переводы. В его архиве продолжают храниться 10 неопубликованных поэм. Как отмечено в биографическом словаре «Русские писатели XX века» (2000), «масштаб и значение творчества и личности Шенгели в русской литературе XX века еще предстоит понять и оценить…». Георгий Шенгели – не Сергей Михалков, который давно понят и оценен.

Георгий Аркадьевич Шенгели завершил свой жизненный путь 15 ноября 1956 года.

Василий Шкваркин, в отличие от Шенгели, ни на кого не замахивался и не пытался стащить с пьедестала. Миролюбивый, тихий человек. Драматург. Нашел свое призвание в современных легких комедиях с музыкальными вставками. Комедия Шкваркина «Чужой ребенок» о мнимой беременности молодой женщины имела шумный успех: в 1933 году состоялось пятисотое представление. Но и после войны «Чужой ребенок» оставался в репертуаре многих советских театров. Никакой сатиры, только добродушная насмешка над обывателем. Насмешка и усмешка – и хороший гонорар…

Вот, правда, досаждали критики, которые постоянно упрекали Шкваркина в «узости кругозора» и призывали «вырваться из тесных стен коммунальной квартиры». А когда Шкваркин посмел написать едкую сатиру «Страшный суд» (1940), то пьеса была мгновенно отвергнута: сатира оказалась не ко двору. Помните? – «Нам нужны подобрее Щедрины и такие Гоголи, чтобы нас не трогали».

* * *

1895 год – тут подбор такой: Сергей Есенин, Багрицкий, Всеволод Иванов, Зазубрин, Всеволод Рождественский.

Сергей Есенин. Отметим одно: все послереволюционное творчество поэта – это растерянность и непонимание, куда податься и какое место занять.

 
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
 

К Сергею Александровичу мы еще вернемся, когда будем рассказывать о его заграничном турне.

Эдуард Багрицкий – тоже поэт из дореволюционного прошлого. Но, будучи поэтом-романтиком, радостно покинул юность и еврейское захолустье и со всей своей юной брутальностью ринулся в новые времена. «Я был культурником, лектором, газетчиком – всем, чем угодно, лишь бы услышать голос времени и по мере сил вогнать его в свои стихи».

И вогнал. В поэме «ТВС» (1929) воспел самого Дзержинского. О наступившем веке Багрицкий написал:

 
Но если он скажет: «Солги», – солги.
Но если он скажет: «Убей», – убей.
 

Не стоит порицать Эдуарда Багрицкого – такое было свирепое и безжалостное время, а точнее, все шло в логике революционных событий. Но если отбросить некую революционность, то в целом Багрицкий писал отменные стихи – яркие, веселые, бесшабашные. Вспомним хотя бы строки, как

 
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду…
 

Следует отметить, что в поэмах, помещенных в сборнике Багрицкого «Последняя ночь», явственно чувствуется внутреннее разногласие автора с идеями большевиков. Эдуард Георгиевич Багрицкий (Дзюбин) умер 16 апреля 1934 года, в 38 лет. А если бы он дожил до 37-го?..

Не поэт, а прозаик – Всеволод Иванов. Сколько переменил профессий в молодые годы: от рабочего-наборщика до циркового клоуна. В Гражданскую сначала был на стороне белых, потом перешел к красным. Писать начал с начала 20-х годов, и сразу успех – повесть «Бронепоезд 14–69» (1922), которая позднее была переделана в пьесу и громыхнула на сцене МХАТа и многих советских театров. Не раз Всеволод Иванов возвращался к теме Гражданской войны, разрабатывая ее в духе требований нового времени, к примеру, в романе «Пархоменко». Фронтовым корреспондентом «Известий» дошел до Берлина. Написал и издал за свою 68-летнюю жизнь много, но еще больше осталось неопубликованным по цензурным соображениям.

О своей трудной писательской судьбе при сталинском режиме Всеволод Вячеславович написал аллегорический рассказ «Сизиф, сын Эола» (помните? Бог ветра, у которого была звучащая арфа…). Трудности у писателя возникали с романами «Вулкан», «Агасфер», Кремль» и «У», последний определен автором как «философский сатирический роман», с аллюзиями из Свифта, Рабле и Сервантеса. В заключение вспомним и любопытное эссе Всеволода Иванова «История моих книг». Грустная история…

А у Владимира Зазубрина (настоящая фамилия Зубцов), тоже прозаика, оказалась печальная судьба: расстрелян как враг народа 6 июля 1938 года (арестован в 37-м).

Сегодня имя Зазубрина мало кому известно, только знатокам литературы да специалистам. Родился он в Пензе, в семье железнодорожного служащего. За распространение революционных листовок был исключен из гимназии и даже попал в тюрьму на три месяца, где написал свой первый рассказ. Окончил Оренбургское кадетское училище и служил в Добровольческом полку в Сибири, там же, в Иркутске, написал свой первый роман «Два мира».

Далее Зарубин уже красный и трудится в качестве ответственного секретаря журнала «Сибирские огни». Его рассказ «Щепка» о кровавых буднях губернского ЧК появится в печати лишь в 1989 году.

За повесть «Общежитие» (1923) Зазубрин был подвергнут жестокой критике. Знаменитый Лелевич, один из неистовых ревнителей РАППа, отметил в журнале «На посту»: «У нас еще не было такого позорного, отвратительного, слюнявого пасквиля на революцию, на коммунистическую партию». И, разумеется, вскоре журнал закрыли – «Сибирские огни» были погашены. И пришлось Зазубрину искать спасения в Москве. Но и в столице его творческие дела не улучшились.

Печатали мало. Жизнь как бы остановилась. В 1938 – расстрел. «Дичь на блюде» – так назывался один из рассказов Владимира Зарубина.

И последний из того же года – Всеволод Рождественский. О нем в книге далее, а пока лишь упоминание.

* * *

Группа ровесников из 1896 года: Антокольский, Добычин, Оболдуев, Панферов, Славин, Тихонов, Шварц. Не слабо?!.

Антокольский и «закат Европы»

Павел Антокольский, сын юриста (еще до Жириновского). Родился в Петербурге, в 1904-м семья переехала в Москву. Его стихи понравились Брюсову. А еще было увлечение театром. Как считал Каверин, в поэзии Антокольский был человеком театра, а в театре – человеком поэзии.

Своим творческим кумиром Антокольский считал Блока. Сам Павел Григорьевич был высокообразованным и широко начитанным человеком. Герои его стихотворений и поэм, речей и эссе – люди разных народов, стран и столетий, при этом он явно тяготел к Западу. Не случайно пародист Сергей Васильев упрекнул Антокольского, нет, точнее, – лягнул, что в его стихах

 
Здесь побывали все под сводом книжной арки:
Аркебузиры, лучники прошли.
Вийоны, Дон-Кихоты, Тьеры, Жанны д’Арки.
В жабо. В ботфортах, В пудре. И в пыли…
 

И злая патриотическая концовка:

 
Здесь пахло аглицким, немецким и французским.
Здесь кто хотел блудил и ночевал.
Здесь только мало пахло духом русским,
Поскольку Поль де Антоколь не пожелал.
 

Антокольского много критиковали, но когда в годы войны он написал патриотически-пафосную поэму «Сын», ему дали Сталинскую премию и посчитали поэму вершиной военной лирики. А потом, после войны, снова обвинения в защите декадентства, в непонимании традиций русской культуры. Однако Павел Григорьевич хотя и колебался, и занимал разные позиции, но тем не менее не прогибался в целом. Жил легко, взахлеб, на полную катушку. Оглядываясь на прошлое, честно признавался:

 
Мы все, лауреаты премий,
Врученных в честь его,
Спокойно шедшие сквозь время,
Которое мертво;
Мы все его однополчане,
Молчавшие, когда
Росла из нашего молчанья
Народная беда;
Таившиеся друг от друга,
Не спавшие ночей,
Когда из нашего же круга
Он делал палачей…
 

В палачи вышли другие. Антокольский был чист, однако признавал свою долю в общей вине. Белла Ахмадулина вспоминала:

– В 1970 году Павел Григорьевич сказал: «Я хочу выйти из партии». – «Из какой?» – «А ты не знаешь? Из коммунистической. Я от них устал. Не могу больше». – «Павел Григорьевич, умоляю, не делайте этого, я тоже устала – за меньшее время».

Антокольский умер 9 октября 1978 года, в возрасте 82 лет. Советский поэт французской школы.

Антокольский неоднократно принимался вести дневник (я сам веду дневник и преклоняюсь перед всеми, кто ведет записи своей жизни). Две выдержки из дневника Павла Григорьевича навскидку.

28 февраля 1966 года: «Перечитываю, и новое (в который раз!) вчитывание в Шпенглера означает только какую-то вынужденную остановку в духовной жизни: похоже на ожидание запоздавшего поезда где-нибудь в чистом поле, в станционном буфете с прошлогодними газетами. Может случиться, что поезд опоздает на целые сутки; а то и больше. Но все-таки я не могу обойтись без Шпенглера. И этим, кажется, сознаюсь во многом. Однако речь не обо мне: а все-таки считаю себя “типичным явлением” и для эпохи, и для своей среды, и для данного возраста».

22 февраля 1968 года: «Я знаю только тех во всей русской литературе – по-своему разных друг другу: ПУШКИН – ГЕРЦЕН – БЛОК. Так обстоит дело для меня. Общее в них – обостренное чувство истории. У Пушкина оно врожденно, как у гения. У Герцена – взращено и воспитано его прямым участием в современном ему историческом процессе. У Блока выросло в нем изнутри как результат и следствие пережитой им эпохи…»

Пушкин, Герцен – понятно. Но Шпенглер? Чем он был интересен для советского поэта Антокольского? В Энциклопедическом словаре (1955) все четко сказано:

«Шпенглер Освальд (1880–1936), реакционный нем. публицист и философ-идеалист, отрицавший историч. прогресс. Идеолог германского империализма. Один из идеологии. предшественников фашизма».

Коротко – и по зубам!

В Литературной энциклопедии (1975) более пространно и мягче. На самом деле Шпенглер отклонил предложение национал-социалистической партии о сотрудничестве. Насмешки над политикой антисемитизма и «тевтонскими» мечтаниями гитлеровцев повлекли за собой распоряжение об изъятии книги Шпенглера «Годы решений».

Но главная книга Шпенглера – «Закат Европы», в которой он утверждает, что единой общечеловеческой культуры нет и быть не может. С наступлением цивилизации художественное и литературное творчество становится ненужным и вырождается в «спорт». В 20-е годы «Закат Европы» трактовался в качестве апокалипсиса в грядущей судьбе западного мира.

Харакири Леонида Добычича

От «Заката Европы» к закату одного советского писателя.

Леонид Добычин – прозаик, репрессиям не подвергался, но его судьба была ужасной. Родился Добычин в Витебской губернии. Приобрел специальность статистика-экономиста. Никогда не был женат и не имел детей, как Гоголь и Кузмин. Мечтал дышать воздухом литературы в Ленинграде. И все время ездил в Питер из Брянска. Наконец в 1934-м получил комнатку в коммунальной квартире в городе на Неве. Писал вне всякого веяния времени, и было в его рассказах и романах что-то от Джойса. Его главная книга «Город Эн» вызывает параллели с «Дублинцами». В 1927-м вышел сборник Добычина «Встречи с Лиз». Все, что он писал, было или саркастичным, или печальным. После статьи в «Правде» 28 января 1936 года «Сумбур вместо музыки» Добычин в Ленинграде оказался главной мишенью критики как «формалист» и «натуралист».

Каверин вспоминал, что «на собрание в Ленинграде прибыли известные литераторы и критики из Москвы. Добычина обвинили во всех смертных грехах. Когда ему предоставили слово, он вышел на трибуну и сказал одну фразу:

– Я, к сожалению, не могу со всем, что обо мне сказано, согласиться».

И ушел. Потом написал письмо Николаю Чуковскому: «А меня не ищите – я отправляюсь в далекие края».

28 марта 1938-го он покинул свою квартиру и, отдавая ключи, сказал, что больше в нее не вернется. Все гадали, куда исчез Добычин. Весной его тело нашли в Неве. А произошло все зимой. Вероятно, он утонул в проруби.

«Это самоубийство было похоже, я бы сказал, на японский обычай харакири. Оскорбленный убивает себя, чтобы отомстить обидчикам за оскорбление. Это было характерно для Добычина» (Вениамин Каверин).

Наследие писателя: три книжки, несколько сот страниц. И все это за 40 лет мучительной жизни.

И одна цитата из «Встречи с Лиз»:

«В канцелярию приковыляла хромоногая Рива Голубушки-на.

– Читали газету? – спросила она, подняв брови. – Есть статья Фишкиной “Не злоупотребляйте портретами вождей”, – откинув голову, она выкатила груди».

* * *

Не стандартно, а оригинально видящие и мыслящие литераторы с трудом выживали в советской литературе. Еще один пример – Георгий Оболдуев (фамилия смешная, а жизнь горькая).

Москвич, из дворянской семьи. Тонко чувствовал музыку и прекрасно играл на фортепиано. Гуманитарное образование пришлось прервать из-за Гражданской войны. Воевал в Красной армии. Окончив Брюсовский институт, работал техническим редактором и корректором, а еще – дирижером…

В конце 1933 года был арестован и сослан в Карелию, где трудился дирижером в оркестре, состоявшем из ссыльных музыкантов. Вернулся в 39-м, но не имел права жить в Москве (и еще в 13 городах). В Москву приезжал тайно из Голицыне. «Эти годы, – свидетельствовала жена, поэтесса Елена Благинина, – с 1939-го и до войны, полны мытарств, поисков работы, беззащитности и неустройства».

В 1943-м Оболдуева мобилизовали на фронт. Но и после демобилизации в 45-м не стало легче. Его оригинальные стихи по-прежнему не печатали. Приходилось заниматься переводами с языков народов СССР и с иностранных языков, да и переводы давали лишь по знакомству… В основном Георгий Николаевич работал в стол. Его сборник «Устойчивое неравновесье. Внутри, вокруг и около» вышел лишь посмертно, в 1979 году в Кёльне. А так – ровненькое непечатание.

Оболдуев, как и Добычин, был человеком не из стаи, с «лица необщим выраженьем». Острый, нелицеприятный, со своими суждениями и оценками.

 
Я не томился, не страдал,
Не лез ни в Ленины, ни в Лессинги:
Зато вот – и не умирал,
Как некоторые ровесники.
 

И никаких заблуждений по поводу идеологии, марксистско-ленинских учений и прочего «догмата»:

 
Живые люди вряд ли дрогнут
(Дрожать – ни небесам, ни землям!),
Когда прокиснет вялый догмат,
Который нынче (эка подлость!)
В глаза и мысли нагло тычет
Тот, для кого любая область
Из самого себя навычет.
 

Несчастный случай среди советских людей: никаких шор, никакого тумана, а ясная трезвость в оценке времени и реальности.

Естественно, что Оболдуева не печатали, хотя он писал непрерывно. Если быть точными, то усилиями его вдовы Благининой в период 1967–1978 годов удалось напечатать 6 (!) стихотворений. Вот цена сохранения достоинства перед лицом всесильного тоталитаризма. Цена. Но и следствие: безграничное отчаяние от окружающей бесчеловечности и враждебности всему духовному (мнение Вольфганга Козака).

Георгий Оболдуев умер 27 августа 1964 года, в возрасте 58 лет. Среди тех, кто провожал Оболдуева в последний путь, находилась Анна Ахматова.

Интересный бывает расклад. Поэт Оболдуев, как я люблю говорить, с горя делал самодельные рукописные сборники своих стихов, а его жена поэтесса Елена Благинина (1903–1989) начиная с 30-х годов не испытывала трудностей с выходом в свет своих произведений и заняла достойное место в детской советской литературе. Ее любимая героиня – девочка-хозяюшка («Я, как мама, беспорядка не люблю»). Елена Благинина печаталась много и успешно – около 40 книг. Справедливости ради надо отметить, что затрагивала Благинина и тему ГУЛАГа – о погибших родственниках, об арестованных людях. И вот эта тема, наверное, сближала двух поэтов, живущих под одной крышей.

* * *

Иная благополучная и успешная судьба – прозаик Федор Иванович Панферов. Прозаик из крестьян. Две Сталинские премии. Писал плохо и длинно, но очень правильно, как нужно по методу социалистического реализма. Идеализация, почти плакатное изображение действительности и нарочитая пропагандистская тенденциозность. Все эти «Бруски», «Борьба за мир», «Волга-матушка река» и другие литературные изделия. Архангельский подтрунивал над Панферовым:

 
Его полотна велики,
И широки его мазки.
Пожалуй, для таких мазков
Не хватит тысячи «Брусков».
 

В феврале 1929 года Сталин беседовал с группой писателей. В частности, вождь ругал Булгакова за «Дни Турбиных» – «это антисоветская штучка», – и посоветовал тем, кто еще не прочитал, прочесть «Бруски»… Парфенова. Федора Панферова Сталин в течение всей беседы продолжал именовать Парфеновым, и никто из присутствовавших писателей не осмелился его поправить…

Лично я не смог одолеть «Бруски» и отложил книгу – нарочито искаженное представление о событиях раскулачивания и насильственной сталинской коллективизации деревни.

Лев Исаевич Славин – совсем другой писатель, и не может быть иначе: он из Одессы, входил в литературный кружок вместе с Бабелем, Багрицким, Гехтом, Ильфом, Олешей и др. И, соответственно, никаких длиннот и сухости текста, все ярко и выразительно. В апреле 1923-го Славин переехал в Москву – «Гудок», «Вечерняя Москва». Первый крупный роман «Наследник». Но успех принес не роман, а пьеса о Гражданской войне в Одессе – «Интервенция» (1932). В 1971 году был сыгран 600-й спектакль на сцене театра имени Вахтангова. Сочный выразительный язык, яркие запоминающиеся персонажи. Во время войны по его повести «Мои земляки» был поставлен замечательный фильм «Два бойца» (1942). Все дальнейшее написанное Славиным не имеет такого шумного успеха – «Неистовый» о Белинском и «Арденнские страсти» о битве с немцами на Западном фронте. В 1962-м Славин был среди тех, кто подписал прошение в защиту Синявского и Даниэля.

Умер Лев Исаевич 4 сентября 1984 года, немного не дотянув до 88 лет. А слова его героя из «Интервенции» Фильки-анархиста живут по сей день:

– Вы просите песен? Их есть у меня…