Текст книги "Русь и Золотая Орда"

Началось все с того, что в 1512 году Менгли-Гирей порвал договор с Василием III, перешел на сторону Литвы и возобновил набеги на юго-западные пределы Руси. В 1515 году его сын и наследник Мухаммед-Гирей, воодушевленный поражением московских войск под Оршей, желая получить свой кусок добычи, организовал набег на северские земли вместе с киевским воеводой Андреем Немировичем и основателем запорожского казачества Евстафием Дашковичем, отъехавшим в Литву вместе с Константином Острожским.

После непродолжительного перемирия и союза с Москвой, во время которого крымчаки грабят южные области Литовского княжества, а Василий III окончательно аннексирует Рязанское княжество, Мухаммед-Гирей в 1521 году вступает в сговор с казанскими вельможами и смещает с казанского трона московского ставленника Шейх-Али. Царем Казанского ханства провозглашается его брат Саип-Гирей. Представители московского князя и русские купцы, находившиеся в Казани, взяты под стражу, имущество их разграблено. Чтобы закрепить свой успех, Мухаммед-Гирей вместе с ногаями и днепровскими казаками совершает самый разорительный за период правления Василия III набег на Московское княжество. Последствия его были ужасны: села, города, в том числе и посады вокруг Московского Кремля, сожжены; несметное число жителей оказались на невольничьих рынках Кафы и Астрахани.

В довершение ко всему Мухаммед-Гирей с помощью ногайского хана Мамая в 1523 году осаждает и «берет на щит» Астрахань. Сбывается его заветная мечта, в его власти – Крым, Астрахань, Казань; теперь, казалось бы, он может диктовать свою волю всем своим соседям. Его брат Саип-Гирей на радостях приказывает казнить всех русских пленников, захваченных в Казани, но… Бог ли, судьба ли, случай ли берегли Россию. Испугавшись чрезмерной власти крымского хана, его недавний союзник хан Мамай вероломно нападает на царский шатер, убивает Мухаммед-Гирея, его сына и множество крымских вельмож. После этого ногаи вторглись в ставшую беззащитной Тавриду, «захватили стада, выжгли селения, плавали в крови жен и младенцев». К власти в Крыму пришел брат убитого хана Сайдет-Гирей, ставленник турецкого султана, благожелательно расположенного к русскому князю, который тут же предложил Василию III свою дружбу.

Опасность создания сильного объединенного татарского государства миновала, пришло время расплаты за перенесенные обиды. Многочисленная великокняжеская рать вместе с немецкими и литовскими наемниками подступила к Казани. Устрашенные казанцы попросились было под покровительство турецкого султана, но Василий III решительно заявил его послам, что «Казань была, есть и будет подвластна российскому государю». Саип-Гирею ничего другого не оставалось, как подкупить русских воевод и униженно попросить мира у Москвы. Штурма не потребовалось. Войска, потеряв половину своего состава от разразившейся эпидемии, вернулись домой. Василий же, наученный горьким опытом и разуверившийся в искренности татарских обещаний, начал строительство каменных укреплений в Зарайске, Коломне, Туле, Нижнем Новгороде, а в устье реки Суры, в непосредственной близости от казанских пределов, для устрашения неспокойного соседа и неверного вассала основал город своего имени – Васильсурск. Более того, московский князь предпринял и радикальные шаги к экономическому ослаблению Казани: он запретил русским купцам участвовать в Казанской летней ярмарке и устроил собственную – знаменитую в будущем Макарьевскую ярмарку.

Последние десять лет княжения Василия III Ивановича были относительно мирными, если не считать незначительных набегов крымчаков, успешно отбиваемых московскими воеводами. В это время великий князь, уже достигший 47-летнего возраста и не имевший детей, решился на невиданное доселе на Руси насильственное пострижение в монахини своей жены. Его новой избранницей становится племянница опального Михаила Глинского Елена, принесшая ему через четыре года долгожданного наследника престола – Ивана, который впоследствии будет наречен Грозным.

Следует отметить еще несколько любопытных обстоятельств, связанных с международной деятельностью Василия III. Если Иван III только закладывал фундамент под будущие отношения с турецким султаном, то его сын, чья скупость была общепризнана, систематическими дарами довел эти отношения до такого уровня, что султан запретил крымскому хану совершать набеги на подвластные ему земли.

Не менее интересно складывались отношения Василия III и с немецким Орденом, находившимся к тому времени в вассальной зависимости от польского короля. И здесь не последнюю роль сыграли деньги. Союзнический договор 1519 года между Москвой и Ригой против Польши московский князь подкрепил с несвойственной для него щедростью: направил магистру Албрехту 14 тысяч червонцев на содержание наемного войска, навербованного им в Германии. Но польский король оказался хитрее. Заключив с Москвой шестимесячное перемирие (1520 г.), он всеми силами навалился на магистра, рассеял его наемное войско, осадившее Данциг, захватил ряд прусских городов и принудил его к покорности.

Тесные отношения поддерживал Василий III и с Данией, которой еще его отец оказывал помощь в войне за шведскую корону. В 1517 году сторонами был подписан «торжественный договор воевать общими силами – где и как будет возможно – Швецию и Польшу». И хотя этот договор не был реализован, все же свою роль как фактор международного давления на ту и другую страну выполнил.

ЦЕРКОВЬ. После того как митрополиты московские и всея Руси стали поставляться на первосвященничество не византийскими патриархами, а Собором иерархов Русской церкви при доминирующей роли великого князя, митрополичий престол потерял прежнюю значимость, а церковь утратила свою независимость от светских властей. И хотя большинство митрополитов после смерти канонизировались и провозглашались святителями, личностей, равных или хотя бы подобных Петру, Алексию и Ионе, во главе Русской церкви мы не видим почти целое столетие.

Первый митрополит, утвержденный на престол без согласия Константинополя, Феодосий (1461–1464 гг.) оставил кафедру, убедившись в своей несостоятельности поправить нравы безграмотных, а подчас и распутных церковнослужителей. Следующий за ним Филипп I (1464–1473 гг.), оказывая помощь Ивану III в решении задач по объединению русских земель вокруг Москвы, тем не менее проявлял некоторую самостоятельность, осмеливаясь предостерегать князя от излишней жестокости по отношению к жителям вновь приобретенных городов и сел. Однако дальше челобитья он не шел. Весьма выгодно выделяется на их фоне Геронтий (1473–1489 гг.), позволявший себе не просто спорить с великим князем и наказывать его любимчиков из числа служителей церкви, но и, выражаясь современным языком, шантажировать, оставляя престол и возвращаясь на него даже против воли великого князя. Но и он не был лишен предвзятости. Отрицательно относясь к Геннадию Новгородскому и Иосифу Волоколамскому, он в пику им достаточно терпимо относился к ереси жидовствующих, что в определенной степени явилось причиной того, что его преемником оказался Зосима (1489–1494 гг.) – чревоугодник и пьяница, тайный пособник и доброжелатель еретиков. Правда, потом его Собором иерархов Русской церкви отрешили от должности, тем не менее такой факт в истории Русской церкви имел место. Не оставил заметного следа в истории и следующий митрополит, Симон (1494–1511 гг.), если не считать его мягкого саботажа правительственного проекта секуляризации (изъятия) церковных земель да заступничества за брата, великого князя Семена, собиравшегося бежать в Литву, и князей Патрикеевых, обвиненных вместе с дьяком Курицыным в ереси жидовствующих. Симона сменил Варлаам (1511–1521 гг.), разделявший взгляды нестяжателей и их идеолога Вассиана Патрикеева, которому он поручил составление Кормчей книги (собрание церковных и светских правил). Бессребреничество Варлаама вызывало ненависть со стороны корыстных церковных иерархов, а его стремление сохранить за церковью хотя бы видимость самостоятельности от светской власти – недоброжелательность со стороны великого князя. Все это привело к вынужденному оставлению Варлаамом митрополичьего престола и переориентации Василия III на стяжателей, типичный представитель которых Даниил (1522–1539 гг.) оправдал все его ожидания. Выторговав неприкосновенность церковных земель, этот митрополит восстановил абсолютную лояльность церкви к великокняжеской власти, потакая ей во всем, вплоть до клятвопреступления. Зная, что Василий III для ликвидации последнего удельного княжества Московского государства не остановится перед тюремным заточением его владельца Василия Шемячича, Даниил выдал последнему от своего имени «охранную грамоту» и после его ареста палец о палец не ударил для смягчения участи узника и восстановления своей попранной чести. Безропотно сносил он вмешательство великого князя в чисто церковные дела и репрессии в отношении церковных иерархов (Вассиан Патрикеев, Максим Грек, Савва Грек, Федор Жареный). Вопреки православным правилам и обычаям, он благословил развод и повторный брак великого князя. А после смерти Василия Даниил продолжал преданно служить бесчестной Елене Глинской и ее алчному окружению.

Но вольное ли, невольное ли беззаконие митрополитов не означало, что вся церковь «колебалась» в соответствии с их пристрастиями. Православие, преодолевая ереси стригольников и жидовствующих, вмешательство светских властей, противоречия стяжателей и нестяжателей, споры кровожадных и умеренных ересеборцев, продолжало проникать вширь и вглубь народных масс. Открывались новые монастыри, умножалась монастырская братия, выверялись церковнослужебные книги, уточнялась редакция монастырских уставов. Иерархи и простые священнослужители были озабочены уже не столько борьбой с пережитками язычества, сколько искоренением ересей, обучением церковнослужителей, борьбой за смягчение нравов мирян, пресечением пьянства. И тон здесь задавали уже не митрополиты, а епископы, игумены, монахи. В историю Русской православной церкви как борцы с ересью жидовствующих вошли Геннадий Новгородский и Иосиф Волоцкий; как нестяжатели земных материальных благ – Нил Сорский, Вассиан Патрикеев и Максим Грек; как радетели за государство Российское – преподобные Трифон и Мартиниан, благословившие Василия Темного на борьбу с Шемякой (1447 г.), а также Вассиан Ростовский, изобличавший Ивана III в чрезмерной робости перед лицом Ахматова нашествия (1480 г.); как основатели монастырей, ставших центрами по изучению и толкованию Святого Писания, Апостольских посланий и Вселенских соборов, где бережно воспитывалось и сохранялось благочестие и человеколюбие, – Савватий, Герман и Зосима Соловецкие, Евфимий Корельский, Макарий Калязинский, Паисий Углицкий, Савва Крыпецкий, Александр Свирский, Корнелий Комельский, Кирилл Новоезерский и многие другие молитвенники за землю Русскую и народ православный.

С освобождением Северо-Восточной Руси от татаро-монгольского гнета роль православия в объединении русских земель вокруг Москвы стала доминирующей. История оставила нам свидетельства того, как тяготились православные люди под властью католических королей, как стремились они к воссоединению со своими единоверцами, даже несмотря на прежние обиды, перенесенные ими или их предками от московских князей. Во времена Ивана III и его сына Василия III на сторону Москвы вместе со своими наследственными вотчинами перешли князья Одоевские, Воротынские, Белевские, Перемышльские, Глинские, а также потомки убежденных врагов Калитинова дома – Симеон Можайский и Василий Шемякин. Несмотря на жесткие, а временами и жестокие методы Ивана III и его сына по распространению своего влияния на западные и северо-западные русские земли, православное население Новгорода и Пскова, Брянска и Чернигова, Смоленска и Вязьмы без сопротивления восприняло новые порядки, установленные московскими властями. К тому же не следует забывать и того, что русские люди с пониманием отнеслись к четырем русско-литовским войнам, инициированным Иваном III (в 1487 и 1501 гг.) и Василием III (в 1507 и 1512 гг.) по причине ущемления прав православного населения в Великом княжестве Литовском.

ОТ УДЕЛОВ К МЕСТНИЧЕСТВУ. В.О. Ключевский отмечал: «Удельный князь был крамольник если не по природе, то по положению: за него цеплялась всякая интрига, заплетавшаяся в сбродной придворной толпе. В Московском Кремле от него ежеминутно ждали смуты; всего более боялись его побега за границу, в Литву…» Эта оценка относилась как к братьям великого князя, так и другим удельным князьям. Отсюда шли взаимное недоверие и не всегда справедливые обвинения со стороны великого князя в измене со всеми вытекающими отсюда последствиями: тюрьма, монастырь, яд. Тех же князей, кому посчастливилось избежать этой жестокой участи, ждало положение полупленников под надзором своего же двора, своей свиты, укомплектованной преимущественно соглядатаями великого князя, и перевод на новые волости, где у них не было ни надежных друзей, ни верных слуг. Ну а в итоге, как нам известно, Иван III и его сын Василий III всеми правдами и неправдами ликвидировали и сам институт удельного княжения, утвердив единовластие великого князя и превратив удельных князей в своих холопов, хоть и владеющих значительными волостями и доходами.

В то же время великий князь не мог не считаться с обычаями предков иерархического построения рода. Древнее лествичное наследственное право стало основой для определения «кто есть кто?» в великокняжеском окружении. На верхней ступеньке элиты Московского государства стояли члены семьи великого князя, его братья и сыновья. Ступенькой ниже располагались потомки великих князей – тверских, рязанских, ярославских. За ними следовали потомки князей удельных, в том числе и литовских. Далее на иерархической лестнице размещались великокняжеские бояре и только потом – прежние владетельные князья, ранее состоявшие на службе у других, не московских, князей, и прочие бояре. В таком же порядке они занимали МЕСТА за столом великого князя, отчего иерархия эта получила название МЕСТНИЧЕСТВО.

Мы обозначили пока лишь один принцип определения старшинства: по происхождению, так называемый родословец. Но был и другой принцип, построенный на должностном положении бояр, к которым стали относиться и князья, принятые великим князем на службу. Дело в том, что все должности при московском дворе были четко ранжированы. Например, воеводы, участвовавшие в сражении либо в военном походе, по степени значимости располагались в следующем порядке. Первое место занимал первый воевода Большого полка, второе – первый воевода полка Правой руки, третье место – первые воеводы Передового и Сторожевого полков, четвертое – первый воевода полка Левой руки, пятое – второй воевода Большого полка и т. д. Аналогичное ранжирование было установлено и для гражданской службы. Все эти назначения где-то с 1475 года скрупулезно фиксировались в Разрядном приказе, и первое попадание в Разрядную книгу становилось точкой отсчета для определения иерархического положения конкретного боярина и его потомков. Если через какое-то время одни и те же лица вновь попадали в одну и ту же «команду», то дистанция между их должностями сохранялась. Нарушение этого порядка могло повлечь за собой бесконечные тяжбы по защите чести и достоинства.

Историки, как правило, излагают отрицательные грани местничества: наследственность государственных должностей, некомпетентность военачальников и придворных чиновников, отсутствие стимулов для совершенствования знаний и умений талантливых представителей нетитулованного боярства. Но была в этом явлении и положительная сторона. Местничество, зафиксировав иерархическое положение каждого княжеского и боярского рода на время поступления на великокняжескую службу, что оформлялось соответствующей грамотой-договором, и ликвидировав питательную среду для междоусобиц и прежних родовых счетов, на какое-то время способствовало сплочению правящего класса и укреплению единодержавия, что было так необходимо для централизованного Московского государства перед угрозой крымско-татарского и польско-литовского наступления.

АРМИЯ. Казалось бы, что между церковью и вооруженными силами образующегося Московского царства нет никакой связи, кроме, может быть, монастырских ополчений и таких единичных примеров, что преподали потомкам Пересвет и Ослябя. Однако при более внимательном рассмотрении вопроса эта связь просматривается достаточно отчетливо, причем не абы как, а через экономику.

Если вспомнить с чего, по Нестору, начиналась Русь, то мы придем к простому, на первый взгляд, ответу: с Рюрика и его варяжской дружины, которая представляла собой сборище людей не обязательно одного роду-племени, объединившихся для выполнения определенной задачи. Задачи же вооруженных отрядов, дружин в те времена были настолько разными, что добро и зло, черное и белое могли идти бок о бок: охрана торговых караванов и разбой на больших дорогах, набеги на чужие поселения и охрана этих поселений. Если дружина объединялась для грабежа, то источником существования ее членов была добыча; а если она поступала на службу к князю ли, купцу ли, то дружинники кормились уже из рук работодателя.

Первые десятилетия, а может быть, и все первое столетие существования Киевской Руси действия княжеской дружины мало чем отличались от действий разбойничьих отрядов, так как занималась она в основном «выколачиванием» из наших праотцев дани, львиная доля которой шла на ее же содержание. Отдельные авторы склонны объяснять это разноплеменностью коренного населения и княжеской дружины, но ситуация не изменилась и после того, как дружина стала ославяниваться. Вспомним русские былины: ведь даже известные русские богатыри далеко не безвозмездно служили киевским князьям, за исключением, может быть, Ильи Муромца, единственного из русских воинов удостоенного канонизации за всю семивековую историю правления Рюриковичей.

По мере упрочения княжеской власти, укрепления государственных институтов, увеличения народонаселения, расширения торговых, межплеменных и межгосударственных связей выросли и задачи, стоящие перед вооруженными силами, с которыми малочисленная княжеская дружина уже не справлялась, поэтому каждый член княжеской семьи, каждый боярин и крупный землевладелец вынужден был содержать при себе свою малую дружину. В случае военной угрозы либо в целях проведения наступательных военных действий все эти дружины по приказу князя объединялись, и тогда они были в состоянии и хазар разбить, и Болгарию покорить, и византийские земли пограбить, и печенегов с половцами по степи погонять.

После того как Ярослав Мудрый разделил землю Русскую между своими сыновьями, о единой армии уже не могло быть и речи. Княжеский род продолжал дробиться, число владетельных князей, а следовательно, и их дружин перевалило за сотню. Собрать их под единое начало стало практически невозможно еще и по той причине, что каждый удельный князь, отстаивая собственные узкокорыстные интересы, вел бесконечные междоусобные войны со своими родственниками, в процессе которых русских людей гибло значительно больше, чем в вооруженных столкновениях с иноземными захватчиками. В этой раздробленности кроется причина и поражения на Калке (1232 г.), и неспособность противостоять последовавшему затем Батыеву нашествию (1238–1240 гг.). Вывод же из всего этого прост и жесток: профессиональные, но малочисленные и раздробленные княжеские дружины не могли, по определению, защитить Русь от порабощения.

Мы стыдливо замалчиваем, что воинскую повинность на Руси впервые ввели татары. Ведь перепись населения они производили не только для установления суммы «выхода в Орду», но и для определения количества воинов, которое то или иное княжество, как улус Золотой Орды, обязано было выставлять в случае военных действий. И наши предки их выставляли: для охраны шахской резиденции в Ханбалыке (Пекин), для походов на Северный Кавказ и в Центральную Азию, а также против галицко-волынских и литовских князей. Потом, доказав свою преданность хану, владимирские князья уже самостоятельно, но по приказу из Золотой Орды осуществляли карательные походы на Литву, Тверь, Смоленск и другие города. Правда, боеспособность московских ратей того периода была низкой, а княжеские дружины малочисленными. Вот и приходилось воеводам ставить под военные стяги необученных хлебопашцев и горожан, поэтому при первой же серьезной угрозе ополченцы либо разбегались, либо «валились снопами» под ударами более организованных и лучше обученных воинов. В определенной степени это устраивало золотоордынских властителей, так как сильная армия покоренной ими страны представляла бы для них угрозу, а при малочисленной княжеской дружине можно было и великих князей в плен брать, как это и произошло в 1445 году с Василием Темным.

Неорганизованностью русского военного дела объясняется и вынужденное приглашение на великокняжескую службу татарских царевичей и мурз, с помощью которых бывшему татарскому пленнику, Василию, удалось вернуться к власти и подавить бунт Дмитрия Шемяки. Однако держать в своих пределах сильные татарские отряды было опасно для русской государственности, поэтому сразу же после смерти Шемяки Василий Темный, зная настроение своих подданных, свел большинство татарских отрядов в Городец-Мещерский, ставший впоследствии столицей буферного Касимовского царства. А в Северо-Восточной Руси тем временем происходили процессы, направленные на создание многочисленного военного сословия.

Известно, что еще в начале ХV века княжеские дружины комплектовались, как правило, из состоятельных людей, имевших немалые собственные земельные владения. Они считались «вольными» людьми, так как их служба князю строилась на договорной основе, и при желании могли, не опасаясь мести или опалы, свободно переходить к другому князю, оставаясь полновластными хозяевами своих вотчин даже в том случае, если их земли находились в уделе покинутого ими князя. Как говорится, «вольному – воля». Такие дружинники, конечно же, не были рядовыми воинами. Они, скорее, были младшими партнерами своего князя, помогавшими ему в разрешении животрепещущих проблем, возникавших в процессе «примучивания» новых данников, при управлении подвластными территориями и разрешении межплеменных конфликтов, в международных сношениях и торговых операциях. Ну а поскольку в те времена правда была на стороне сильного, то и методы разрешения всех этих проблем были военными. Член княжеской дружины (друг князя, его боярин) мог не быть профессиональным воином (копейщиком, лучником, поединщиком), хотя это и не исключалось, он сам – глава рода, богатый землевладелец – являлся вождем своей дружины, и чем сильнее была его дружина, тем больший вес он имел при княжеском дворе. Их службу нельзя назвать бескорыстной, за свои услуги они получали административные или судебные должности, приносившие им немалый доход. Эта система формирования княжеской администрации, в том числе формирования вооруженных сил, называлась «кормлением». Высокий статус членов старшей дружины они ревниво оберегали и к своей «кормушке» людей неродовитых и бедных не подпускали.

Такой принцип формирования вооруженных сил не мог обеспечить создание профессиональной и, главное, достаточно многочисленной армии, о чем убедительно свидетельствуют обстоятельства пленения Василия Темного, случившегося исключительно оттого, что численность его дружины и дружин трех его князей-подручников в сумме едва насчитывала полторы тысячи воинов. Именно малочисленностью княжеских дружин объясняется продолжающаяся практика приглашения наемных иноземных войск для решения крупномасштабных военных задач: казанских татар – при Василии Темном; крымских татар – при Иване III; немецкого Ордена, а через него и западно-европейских наемников – при Василии III.

Но и это не было решением проблемы обороноспособности. Более того, опора на иноземные войска могла привести к внешней зависимости и потере суверенитета. Нужно было создавать собственную армию, но для этого требовались немалые средства, за счет которых московский князь мог бы ее содержать.

Такой выход нашелся. Уже первые московские князья вознаграждали своих слуг, несших гражданскую службу при дворе (дворные, дворцовые), земельными угодьями на время их служения. Умирал дворный – земля возвращалась князю; воспитывал дворный себе замену в лице сына – сын принимался на службу и земля оставалась за семьей. Эта практика в глазах великих князей представлялась предпочтительнее, так как нужный слуга, получая землю на условиях добросовестной службы, попадал в кабалу. Такой слуга был милее князю-самовластцу, чем вольный слуга, имеющий право покинуть своего князя и уйти к другому. Уже Василий Темный, подавив недовольство вольных военных слуг, стал привлекать дворных к участию в военных походах и к несению военной службы, а при Иване III это становится чуть ли не основным принципом комплектования армии. Но для этого нужна была свободная земля. Иван III ее нашел.

Мы уже говорили, что после присоединения к Московскому княжеству Твери, Новгорода, Рязани, Вятки, Пскова, Смоленска большое число «лучших» людей этих городов для предотвращения возможных антимосковских заговоров с их стороны было переселено на земли суздальские, владимирские, нижегородские. Но в этом переселении была и другая, невидимая на первый взгляд, цель: постепенно заменить добровольную воинскую службу государственной повинностью, а вотчинное землевладение – поместным. Для этого большинству переселенцев были выделены поместья или дачи при условии, что они «верой и правдой» будут служить московскому князю. На освобождаемые ими земли московский самодержец переселял своих опальных вотчинников и безземельных детей боярских, в лице которых он приобретал на всю оставшуюся жизнь лично ему преданных слуг. Только на Новгородской земле, согласно Никоновской летописи, за период 1483–1489 годов было поселено около 8 тысяч «московских людей», занявших более половины всех пахотных земель. А в местностях, граничащих с Дикой степью (Рязанский, Епифанский, Тульский, Каширский, Орловский уезды), под поместное землепользование было отдано от 80 до 89 % земли.

Размер поместья, поместного оклада, зависел от родовитости принимаемого на службу и должности, на которую он назначался. Чем выше должность – тем больше земельный надел; чем больше земли – тем больший отряд выставлял помещик, так как по действующему тогда закону с каждых 150 десятин поместной пахотной земли (1 десятина равна 1,09 гектара) помещик должен был представить по одному конному воину.

Но этим не ограничивались мобилизационные возможности Московского государства. В случае военных действий в полки призывались не только лица, для которых ратная служба была «по отечеству» в силу поместного права, но также городские и сельские жители (по человеку с определенного количества дворов), а еще вооруженные слуги церковных и светских землевладельцев, состоявших по гражданской части или на службе при дворе. В разные годы московским князьям удавалось собирать 200, 300 и даже 400 тысяч воинов. Один англичанин, оценивая военную мощь Москвы первой половины XVI века, утверждал, что на постоянном денежном содержании великого князя находились 100 тысяч человек.

Интересен и национально-племенной состав этого войска. В.О. Ключевский приводит такие данные по московскому «столбовому дворянству»: из 930 семей, занесенных в Бархатную книгу 1687 года, великороссы составляли 33 %, 25 % дворян имели западно-европейское происхождение, 24 % были выходцами из Литвы и Западной Руси, 17 % происходили от татарских и других восточных народов.

Поместный принцип комплектования армии позволил московским князьям организовать более надежную охрану своих владений от набегов крымских татар. Для этого, начиная с Василия III, Разрядный приказ в зимнее время рассылал повестки по городам и уездам наместникам и волостелям о направлении ратных людей, городских дворян и детей боярских «конно, людно и оружно» в определенное время и в определенное место. Как правило, армия собиралась на период с конца марта и до осенней распутицы (самое удобное для набегов время). Уклонение от службы каралось беспощадно. «Нетчиков» били кнутом, а поместья у них отбирались и тут же передавались другим соискателям княжеской службы, так что желающих испытать на себе княжеский гнев с каждым годом становилось все меньше и меньше. Воинская служба была трех видов: одни несли береговую службу вдоль реки Оки в полках, ежегодно собираемых в Серпухове, Калуге, Кашире, Коломне и Алексине на случай татарского нашествия; другие охраняли Русь на дальних подступах к Москве в укрепленных городах, острогах и острожках, построенных на наиболее вероятных путях передвижения татарских отрядов; третьи совершали разведывательные рейды или несли сторожевую, станичную службу непосредственно в Диком поле.

По сравнению с временами Дмитрия Донского – Василия Темного, такая организация военного дела на Руси в корне меняла и военную доктрину, и тактику военных действий. Эти изменения можно смело назвать революционными, ибо от робкой защиты Иван III и Василий III перешли в наступление с целью возврата исконно русских земель и покорения своих недавних угнетателей.

С включением в состав Московского государства великих княжеств Тверского, Рязанского и Ярославского, Господина Великого Новгорода и Пскова, Вятки и ряда западно-русских земель назрела достаточно острая необходимость в унификации законодательства, действовавшего в этих частях Русской земли. Несмотря на общность традиций и обычаев, длительное раздельное проживание русских племен наложило-таки свой отпечаток на уклад их жизни и нормативное регулирование общественных отношений, уголовное и гражданское судопроизводство.

Судебник 1497 года вряд ли может быть отнесен к систематизированному уложению, или кодексу, ибо представлял собой сборник в разное время вышедших великокняжеских постановлений, часто повторяющихся, а иногда и противоречащих друг другу. Тем не менее после Русской Правды Ярослава Мудрого (ХI век) это был первый общерусский свод законов, призванный унифицировать правоприменительную практику.

Итак, судить могли великий князь, бояре и наместники, волостели. На церковных землях был отдельный суд – святительский. Для организационного обеспечения судопроизводства судьям придавались судейские дьяки и подьячие, в чьи функции входило производство розыска и дознания. Для объективности и непредвзятости боярского и наместнического суда предписывалось обязательное присутствие на судебных процессах дворского, старосты и «лучших» людей судебного округа. Доказательствами для принятия судебного решения признавались: задержание с поличным, показания свидетелей и обвиняемого, клятва (крестоцелование) и судебный поединок. Для получения признательных показаний в отношении подозреваемых допускалась пытка.