Текст книги "Мы – русский народ"

«РУССКИЕ НАЦИОНАЛИСТЫ» И «БЕЗРОДНЫЕ КОСМОПОЛИТЫ»

Несмотря на очевидное, а вернее, показное русофильство Сталина во время войны и после ее победного завершения, евреев тем не менее было достаточно в госаппарате, в учебных и научных учреждениях, в здравоохранении, в искусстве и литературе. Их доля в этих учреждениях доходила до 40–60 %. А в таких отраслях, как музыкальная, театральная, литературная критика, филармоническая деятельность, цирк, психиатрия, – они властвовали безраздельно.[22]22
  См.: Костырченко Г. В плену у красного фараона. М., 1994. С. 189. 227–228.


[Закрыть]

Может быть, поэтому сталинский тост за русский народ вызвал слезы обиды у И. Эренбурга, которому очень не хотелось делиться с «этими русскими» даже толикой той власти и влияния, что унаследовали его соплеменники от большевистских комиссаров. Но, произнося свой тост, Сталин, надо полагать, и не думал обижать евреев, – вспомним, из 10 членов Политбюро 5 состояли в родственных отношениях с евреями (Молотов, Маленков, Ворошилов, Хрущев, Андреев), один был евреем (Каганович), а еще один (Берия) – «полуевреем». Так что тост этот я бы отнес к разряду произносящихся «ради красного словца» – в последующих публичных выступлениях Сталина подобная патриотическая и русофильская риторика уже отсутствовала. Думаю, это была его очередная восточная хитрость: с одной стороны, спровоцировать русский национализм, за который потом можно будет строго спросить, а с другой – натравить на народ—победитель своих прежних опричников, дав им возможность реабилитироваться за свое негероическое поведение во время войны. Короче, принцип проверенный – «разделяй и властвуй». Так оно фактически и получилось: русские (Жданов, Кузнецов, Вознесенский, Попков), окрыленные возможностью получить сталинское наследство, начинают формировать свою «Русскую партию», а евреи всеми своими действиями опровергают слова Сталина о выдающейся и руководящей роли русского народа, о его ясном уме и стойком характере.

О нечистоплотности сталинской игры свидетельствует хотя бы тот факт, что первый, превентивный, удар он нанес не по «марксистам—инернационалистам», а по «колыбели Русской партии», по ленинградской партийной организации, которая в лице тех же Кузнецова и Попкова позволила себе расслабиться в предшествующие годы и допустила в периодической литературе зощенко—ахматовские интонации. Как ни странно, но этот удар до сих пор почему—то выдается «демократами» за начало борьбы с космополитами. Я говорю о постановлении ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года – о журналах «Звезда» и «Ленинград». В постановлении резкой критике были подвергнуты М. Зощенко и А. Ахматова. Первый – за «очернительство советской действительности», вторая – за «буржуазный аристократизм поэзии». Ни в самом постановлении, ни в докладах А. Жданова, которому было поручено его прочитать, слова «патриотизм» и «антипатриотизм» даже не упоминались. Правда, в постановлении, как сигнал боевой трубы, прозвучали слова о «низкопоклонстве перед современной западной культурой», долженствующие объявить всем и вся, что СССР принимает бой на идеологическом фронте «холодной войны», фактически начавшейся после атомной бомбардировки, но всерьез озвученной У. Черчиллем в Фултоне (США) в марте 1946 года.

Но, повторяю, никаких обвинений в антипатриотизме, никаких «безродных космополитов», никаких «агентов международного сионизма» в партийном документе не фигурировало. А то обстоятельство, что жертвы строгого партийного решения вскоре, чуть ли не через год, вновь начали публиковаться, дает основание с большой степенью вероятности утверждать, что в действительности это постановление стало результатом внутрикремлевской борьбы за «второе» место в партийной иерархии (Жданов—Маленков) и направлено было в первую очередь против «зарвавшихся ленинградцев».

К патриотической патетике Сталин возвратился только в мае 1947 года, когда на инструктивном совещании с руководством Союза писателей (А. Фадеев, К. Симонов, Б. Горбатов) заявил: «…есть такая тема, которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Если взять нашу среднюю интеллигенцию… у них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников… Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает… Надо бороться с духом самоуничижения…»

Тем самым отдавалась команда идеологическими средствами бороться с низкопоклонством. Борьба пока обезличенная, слова о «безродных космополитах» и в этот раз не произносились. И как ни странно, но первыми этот социальный заказ бросились выполнять… евреи (Л. Плоткин, В. Кирпотин), объявившие идейным вдохновителем этого самого «низкопоклонства» давно умершего русского историка литературы А. Веселовского. Причем нужно отметить, что вся эта кампания 1947–1949 годов проходила в основном посредством литературной и театральной критики, где, как нам известно, засилье евреев было полным. Вот и представьте себе, какое раздолье получили эти критики для сведения личных счетов и завоевания «места под солнцем». И они развернулись. Самой суровой критике на первом этапе подверглись деятели культуры и науки русского происхождения: академики В.Ф. Шишмарев, В.В. Виноградов, А.С. Орлов, А.И. Белецкий, профессора В.А. Десницкий, И.П. Еремин, Г.Н. Поспелов, И.Н. Розанов, А.Н. Соколов и многие другие. Среди критикуемых были и евреи, но до конца 1948 года это было, скорее, исключением из правил.

Как известно, дальше все изменилось и даже перевернулось. Объяснение этому следует искать как в изменении международной обстановки тех лет, так и во внутриполитическом климате двух регионов земного шара – в Палестине и Соединенных Штатах. Итак, по порядку.

Общеизвестно, что около двух тысяч лет назад евреи утратили свою государственность в Земле обетованной, в связи с чем были вынуждены скитаться по всему миру в поисках лучшей доли, повсеместно подвергаясь гонениям за, мягко говоря, не совсем этические приемы, применяемые ими в целях достижения своего экономического и политического могущества. После Первой мировой войны им предоставилась относительно безопасная возможность селиться на земле своих предков под охраной оружия Великобритании, получившей от Лиги Наций мандат на управление Палестиной. Окончание Второй мировой войны вселило сионистским лидерам надежду на повторное обретение ими Земли обетованной – в качестве аргумента на подобное «возрождение» выдвигались исключительно большие жертвы среди еврейского населения Европы в годы войны. Этому их стремлению противодействовали Великобритания и США, но потворствовал Советский Союз. Вполне возможно, позиция американской администрации стала основной причиной критического, а иногда и демонстративно отрицательного отношения американских евреев к официальной политике «страны расселения». Это обстоятельство в свою очередь могло быть решающим в учреждении в ноябре 1946 года временной президентской комиссии по проверке лояльности государственных служащих, развернувшей беспрецедентную для Америки «охоту на ведьм» и получившей антиеврейскую направленность (супруги Розенберг, Р. Оппенгеймер, Чарли Чаплин).

Позиция Советского Союза, уже вступившего в период навязанной ему «холодной войны», по отношению к чаяниям мирового еврейства была, как я уже заметил, положительной. В стране имелось сильнейшее еврейское лобби, убеждавшее Сталина в целесообразности занять произраильскую позицию под гарантию просоветской ориентации будущего государства и перспективу советского присутствия в этом исключительно важном регионе мира. И Сталин согласился. Для реализации этого плана он привлек весь свой авторитет и авторитет страны, победившей фашизм. Израильский политолог И. Говрин писал: «Позиция Советского Союза, высказанная в решительной форме, оказала определяющее влияние на формирование решения… которое привело к прекращению действия британского мандата на Палестину и провозглашению 15 мая 1948 года государства Израиль… Он был первой страной, полностью признавшей Израиль… В те судьбоносные дни Советский Союз… действовал как через ООН, где он резко осудил вторжение арабских армий… так и оказывая Израилю через Чехословакию военную помощь, жизненно необходимую для отражения вторгшихся армий».[23]23
  Цит. по: Кожинов В. Россия. Век XX. 1939–1964. М., 1999. С. 275–276.


[Закрыть]

Какое ликование царило в среде советских евреев по этому поводу: народные гулянья, многотысячные торжественные богослужения, митинги, поломничество в израильское посольство, помпезные приемы дипломатов нового государства! «Вот теперь и у нас есть Родина», – заявила жена маршала К.Е. Ворошилова, а жена другого советского сановника, В.М. Молотова, стала главным лоббистом сионистских кругов в СССР. Но эйфория быстро улетучилась, как только стало очевидно, что Израиль в своем внешнеполитическом курсе взял ориентацию на Соединенные Штаты и что Советский Союз оказался обманутым в своих предположениях.

Вот тут—то и началась реакция. Из архивов памяти, равно как и из государственных архивов, стали извлекаться все обиды на евреев, мнимые и действительные. Первый удар как раз и пришелся по критикам, вчера еще третировавшим патриотически настроенных поэтов и писателей и издевавшимся над святыми для русских людей понятиями. Начало процессу было положено редакционной статьей газеты «Правда» от 28 января 1949 года «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». И начала раскручиваться кампания борьбы с «космополитами», получившая исключительно большой резонанс и однозначно отрицательную оценку со стороны «демократической общественности». Нужно сказать, что никто из пострадавших (вспомним прежние годы) не был ни выслан из страны, ни приговорен к высшей мере наказания. А тот факт, что практически все «космополиты» были евреями, еще не дает оснований называть эту акцию антиеврейской хотя бы потому, что в это же время евреи получали третью часть Сталинских премий в области литературы на русском языке. Скорее, это была попытка скорректировать соотношение сил в литературных и театральных кругах в пользу русских патриотов, подвергшихся нападкам со стороны воинственных оппонентов, направляемых самой партией в лице заведующего Агитпропом ЦК, как позднее его будут называть, «примкнувшего» Д.Т. Шепилова и первого заместителя генерального секретаря Союза писателей СССР К. Симонова, которые, кстати, моментально развернулись на 180 градусов, как только почуяли изменения сталинского настроения.

За провал планов относительно союза с Израилем и за урон внешнеполитического престижа великой державы, позволившей использовать себя так примитивно, поплатились и ближайшие помощники Сталина, в обязанности которых входило отслеживание всей ситуации на Ближнем Востоке. В марте 1949 года со своих постов были сняты министр иностранных дел В.М. Молотов, возглавлявший одновременно внешнюю разведку страны, министр вооруженных сил Н.А. Булганин, добившийся в 1948 году возвращения ГРУ (Главное разведывательное управление) в свое подчинение, и министр внешней торговли А.И. Микоян, ведавший поставками оружия Израилю.

Но самый серьезный удар был нанесен по Антифашистскому еврейскому комитету (АЕК). Он организационно объединял все еврейские общественные организации СССР, направлял внутреннюю жизнь диаспоры и осуществлял активные международные контакты. В качестве основного обвинения против него была выдвинута инициатива создания в Крыму Еврейской Социалистической Республики, не получившая поддержки во время войны, но хорошо запомнившаяся Сталину схожестью аргументации, использованной при создании государства Израиль. Эта схожесть, нужно полагать, была экстраполирована и на возможные последствия. Еврейская Советская Социалистическая Республика могла с таким же успехом стать антисоветской, как это произошло с Израилем: из просоветского он превратился в проамериканский. А это означало нарушение территориальной целостности СССР, создание американского плацдарма в непосредственной близости к центру России, ослабление обороноспособности и потере престижа. Не зря же руководитель сионистской организации «Джойнт» Д. Розенберг заявлял в то время, что «Крым интересует (их) не только как евреев, но и как американцев, поскольку Крым – это Черное море, Балканы, Турция». В таком случае речь могла идти уже не просто о недальновидности и ошибке, а о политическом государственном преступлении; люди же, вынашивавшие эту идею, автоматически превращались из «салонных стратегов» в государственных преступников и «изменников Родины». Положение подозреваемых усугублялось еще и тем, что их преступные замыслы были вдвойне коварными – фактически все руководящие лица АЕК, созданного по инициативе Л. Берия, являлись давними сотрудниками НКВД—МГБ, что документально доказал Г. Костырченко, а такого «предательства» это ведомство никогда не прощало.

Обвинения в «измене Родине» предъявили всем наиболее активным сионистским деятелям, словом и делом поддерживавшим идею создания Израиля и Крымской Еврейской Республики. Было арестовано, как указывают источники, свыше 100 человек, хотя можно предположить, что количество участников сионистского движения во много раз превышало это число. Между тем шум поднялся изрядный. Он и сейчас не умолкает, и в нем отчетливо слышны обвинения режиму и дифирамбы пострадавшим. Если же отбросить эту шумовую «волну» и задаться вопросом: «А были ли основания у Сталина инициировать предварительное следствие по АЕК?» – то, думаю, непредвзятый наблюдатель происходившего и сегодня согласится, что такие основания все—таки были. К смертной казни приговорили 10 человек, что явно не соответствовало самому «составу преступления». Вообще приговор больше походил на преступление, чем на акт правосудия. Кроме того, нужно ли было закрывать еврейские культурные центры, еврейские театры? Вряд ли. Но таков был максимализм вождя и его присных.

Однако все познается в сравнении. Вспомним другой политический процесс того же времени – «Ленинградское дело». Оно расценивалось многими исследователями как суд над русским началом в государстве, над русским национализмом (т. е. любовью к своему народу), над русскими кадрами, пришедшими в руководство страны после Великой Отечественной войны. Только число расстрелянных по этому делу превысило 200 человек, а количество осужденных к длительным срокам лишения свободы исчислялось тысячами. Причем это были не какие—то самовозвеличенные «общественные деятели», а члены Политбюро, члены ЦК, секретари обкомов, крупные хозяйственные руководители. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, с какой поспешностью Сталин и его проеврейское окружение (Маленков, Хрущев, Берия) расправились с «Русской партией» (судебные заседания и казни состоялись в сентябре—октябре 1950 года). И в то же время как долго, по указанию этого же окружения, тянулось дело по АЕК (до 1952 года). Масштабы репрессий несопоставимы, как несопоставимо и общественное мнение по этим двум «делам».

О «Ленинградском деле» молчали десятилетиями, молчат и сейчас. Убежден, не найдется человека, который бы взял на себя смелость утверждать, что для возбуждения этого дела имелись законные «поводы и основания». Это было одно из немногих политических дел, материалы которого впоследствии подверглись чистке с согласия все того же окружения.

(Известно, что некоторые документы из этого дела были изъяты Маленковым и, нужно думать, уничтожены.)

Остается лишь предположить, что «Ленинградское дело» инспирировали противники национально—патриотического возрождения России, теряющие фактическую власть над происходящими процессами и свое влияние на стареющего вождя, который, по свидетельству очевидцев, в качестве своих преемников рассматривал уже не их, а Жданова и его ленинградскую команду. Но даже больной лев все еще остается львом. Возможно, раскаявшись в содеянном (уничтожение «Русской партии»), Сталин дает команду довести дело по АЕК до обвинительного приговора и начинает новый процесс против чекистов, расследовавших «Ленинградское дело» и тормозивших следствие по АЕК, а также против врачей, своим непрофессионализмом доведших до смерти основоположника «Русской партии» Жданова. Тогда, в 1948 году, он воспринимал снятого со всех постов Жданова уже не как своего ближайшего помощника, а как руководителя оппозиционного ему движения, в связи с чем и разбираться с этим не счел возможным, а оставил этот «козырь» про запас. Хотя «козырь» этот вряд ли следует рассматривать как антиеврейский, потому что большинство арестованных по «делу врачей» были русскими. Тем не менее евреи среди врачей все же были, что дало возможность «ранимым еврейским националистам» объявить «дело врачей» широкой антиеврейской кампанией. И несмотря на то что лечащие врачи признали свою врачебную ошибку в случае со Ждановым, несмотря на то что эта ошибка была подтверждена заключениями других специалистов, дело это почему—то до сих пор считается сфальсифицированным. И не это ли «дело» стало причиной смерти самого Сталина? Ведь в его кончине была заинтересована как вся еврейская диаспора, готовившаяся к предложенной И. Эренбургом и поддержанной Л. Кагановичем депортации на Дальний Восток, так и все антирусское окружение вождя.

Многие считают Сталина антисемитом. А был ли он таковым на самом деле? Представляется, что, в первую очередь, он был властолюбивым политиком, великим политиком, а в политике, в этом «грязном деле», невозможно обойтись без непопулярных мер, неэтичных поступков и противозаконных действий. Он в равной степени был русофобом и антисемитом, чечено—черкесо—калмыко—ингу—ше—и балкаробойцем. Последних он наказывал за массовую измену, евреев – за эгоизм и паразитизм. А вот русских он боялся не меньше, чем их боялись евреи, ибо «чует кошка, чье мясо съела». Сталин, надо полагать, понимал, что русские начали «поджимать» и его самого. Когда же, науськиваемый (или спровоцированный) группировкой Маленкова—Хрущева—Берия, он ликвидировал своих мнимых врагов и тем самым остался без опоры в лице закаленной Ленинградской блокадой «Русской партии», то решил наказать и эту антирусскую группировку. Но сил уже не осталось…

Сталин умер или ему помогли умереть, а врачи через несколько дней оказались на свободе в ореоле великомученников, вооруженных «папской буллой» в виде закрытого письма ЦК, запрещающего партийным организациям комментировать принятое решение и обсуждать проблему антисемитизма на партийных собраниях.

В ПОСЛЕСТАЛИНСКИЕ ВРЕМЕНА

Аналогично тому, как мировое еврейство использовало Вторую мировую войну и так называемый холокост для обирания мирового сообщества (у одних взять землицы, у других – деньжат, у третьих – людишек), советские евреи не без поддержки международного сионизма тоже решили извлечь максимальную пользу из «дела врачей» и «дела Антифашистского еврейского комитета». Получив полную реабилитацию по этим «делам», они практически декриминализировали преступления, совершаемые в сфере здравоохранения, а за «разжигание межнациональной розни» к уголовной ответственности по доносам евреев и жидовствующих впредь стали привлекать только русских патриотов. Более того, они на все сто процентов использовали в своих интересах осуждение культа личности Сталина XX съездом КПСС (1956 г.), изложив обстоятельства репрессий так, что жертвами стали считать исключительно евреев. Международное еврейство получило сомнительное право обвинять Советский Союз, спасший это самое еврейство во Второй мировой войне от уничтожения, в антиеврейском геноциде и кричать об этом чуть ли не на каждом углу. Естественно, это не могло не ухудшить взаимоотношений СССР с Израилем – дошло до военного демарша в период кризиса, связанного с национализацией Суэцкого канала (1956 г.), до разрыва дипломатических отношений в 1967 году после оккупации арабских территорий и инициирования Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН (1975 г.), квалифицировавшей сионизм как форму расизма и расовой дискриминации. Казалось бы, состояние необъявленной войны между нашими странами и народами должно было бы поставить советских евреев, имеющих родственников по всему миру, в положение людей, вечно подозреваемых то как агентов влияния, то как шпионов – одним словом, «пятая колонна». О какой—то серьезной карьере в Советском Союзе даже думать не следовало бы. Во всяком случае в некоторых так называемых цивилизованных странах евреи оказались именно в таком положении. Но только не у нас. Тут же у них нашлись покровители в лице еврейского семейного окружения вождей и… Пятого управления КГБ. Того самого управления, которое и по сей день все еще подвергается остракизму со стороны «демократической общественности» за агентурную работу среди инакомыслящих, и в первую очередь среди евреев. Смею утверждать, что на самом деле «пятерка» работала не против, а на евреев. Факты? Пожалуйста. Кто может назвать хоть одно учреждение, которое очистили от еврейского засилья? Раскрыли ли хоть один антисоветский заговор? Сколько инакомыслящих отправили в тюрьмы и лагеря? Единицы! Да и то, видимо, таких «отмороженных», что иной управы на них и найти было невозможно.

А теперь давайте подсчитаем, какому количеству евреев «пятерка» дала «путевку в жизнь» своими заключениями: «не значится», «не проходит», «в связях, порочащих его, замечен не был». То—то и оно. И выходит, что Пятое управление для евреев было не чем иным, как «крышей», позволявшей им спокойно «плодиться и размножаться», а также той «страшилкой», одно существование которой позволяло им в любой удобный для них момент с пеной у рта обвинять Советский Союз в государственном антисемитизме. И последним, думаю самым убедительным, доказательством просионистской деятельности «пятерки» является судьба последнего начальника этого «департамента», оказавшегося после крушения Советской власти на службе и содержании у руководителя Российского еврейского конгресса.

В период так называемой «оттепели» вновь стали входить в моду комиссарские кланы Литвиновых, Красиных, Антоновых—Овсеенко, Окуджав, Свердловых. Только в отличие от своих предков, стоявших у истоков Советской власти, они становятся антисоветчиками и антикоммунистами, активными участниками идеологической войны против СССР, проводимой Западом и сионистскими кругами. И осуждали они не преступные действия своих отцов против русского народа, а их (отцов) отстранение от этого любимого ими занятия. Причем осуждали не на кухнях, а публично, поскольку в их руках по—прежнему оставались история и идеология. Академики Поспелов (Фогельсон) и Минц разрабатывают и проталкивают через нового вождя 20– летнюю программу построения коммунизма и безнационального общества.

Вновь объявляется «штурм небес». Вновь замышляется языковая реформа: «как слышится, так и пишется». Вновь творческие союзы до такой степени заполоняются злыми невеждами, что А. Фадеев вынужден был кричать: «Литература отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам… (она)… отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в положении париев… И нет никакого уже стимула в душе, чтобы творить».

Как свидетельствуют факты, при Хрущеве еврейское засилье в органах управления и в научных учреждениях достигло довоенного уровня. Евреи вновь диктуют свои условия, требуя особого положения в обществе. И попробуй не дать им того, чего они возжелают. Такой шум поднимут, что и последние сомнения в подлинности Протоколов сионских мудрецов развеются в прах. Не там ли сказано: «Дай мне то, чего я хочу, чтобы я тем самым получил доказательство, что я сильнее вас»?!

Когда нынче читаешь в «демократических» СМИ о государственном антисемитизме в Советском Союзе, о притеснениях и гонениях на евреев, диву даешься, с какой легкостью и наглостью они превращают малозначительные эксцессы бытового антисемитизма в антисемитизм государственный, а кажущуюся несправедливость или даже абсолютно мотивированное и справедливое наказание одного из членов их «семьи» – во вселенскую трагедию, в новый холокост или этническую чистку.

А что, собственно, плохого они испытали на себе в послесталинский период?

Да, их, как и при «хозяине», не допускали к военно—промышленному комплексу, космическим и ядерным технологиям. Да, их отлучили от разведки и контрразведки. А разве могло быть иначе в условиях необъявленной войны между СССР и их исторической родиной, интересы которой, по сионистским меркам, должны превалировать перед интересами страны расселения, чему имеется множество подтверждений?

Им не позволили вернуться во внешнеполитическое ведомство СССР? Помилуйте, а что, разве в израильском МИДе есть хоть один посол нееврей? Насколько мне известно, таковых нет. И уверен, не будет. Во всяком случае, в обозримом будущем.

А может, русские обидели их, что, подсчитав свое представительство в разного рода властных структурах и убедившись в дискриминационной политике властей по отношению к русскому народу, стали требовать количество мест и должностей пропорционально своей численности? А разве евреи в своем далеко не мононациональном Израиле не занимают сто процентов государственных постов? И разве не они, снедаемые вечным вопросом: «А сколько там наших?», ведут учет своего присутствия по ведомствам, отраслям, учебным заведениям, редакциям практически в каждой стране своего расселения.

Спрашивается, на что они, «граждане Израиля», могли рассчитывать, проживая на земле идеологического противника? В лучшем случае – на то, чтобы с ними не поступили так, как они в свое время (1917–1934 гг.) поступили с русской элитой и русской интеллигенцией. Однако они не только остались «на плаву», но, одурманенные идеей богоизбранности, продолжили беспардонное наступление с целью расширить плацдарм и установить в СССР «свой порядок», высшая цель которого – благополучие евреев. Естественно, в ущерб благополучию других и за их счет.

Рассматривая взаимоотношения евреев и русских, мы нередко забываем, что за всеми межнациональными «непонятками» в той или иной степени стояла и стоит государственная власть, национальная ориентация которой у нас нередко вызывает сомнения. Мы уже говорили о том, что Ленин был весьма невысокого мнения о русских и предпочитал им евреев. Сталин, боявшийся русского национального подъема, только в связи с войной возвратил русским часть им же отнятых прав, отдав должное их вкладу в победу. Но сразу же после войны, испугавшись своей щедрости и ее возможных последствий, он взял и под корень уничтожил русское начало в руководстве партии и государства (Кузнецов, Вознесенский и др.).

Еще более сомнительными радетелями интересов русского народа были Хрущев и Брежнев. Окруженные еврейскими родственниками и советниками, они волей или неволей проводили антирусскую политику, принижая роль России и ущемляя права русских. Выходцы с Украины, они ориентировались в кадровой политике на выдвиженцев украинской партийной организации, уже доказавших им свою личную преданность. Россия же, как и в прежние времена, рассматривалась в качестве «дойной коровы» для подкармливания других союзных республик, стран так называемой народной демократии, третьего мира, международного коммунистического и рабочего движения – и все для того, чтобы достичь утопической цели построения коммунизма с последующим слиянием наций во всемирном масштабе. А пока это «слияние» не состоялось, русским рекомендовалось быть поскромнее, забыть о своей великодержавности и принудительно—добровольно влиться в «историческую общность – советский народ».

Однако, призывая великороссов к скромности и жертвенности, Хрущев почему—то забыл адресовать этот призыв к другим народам, у которых не без его участия пышным цветом расцвел национальный эгоизм. А началось все с «коренизации» партийно—государственного аппарата, перевода делопроизводства на языки союзных республик и отмены обязательного изучения русского языка в школах союзных республик, что фактически привело к гонению на русские кадры, независимо от их деловых качеств и результатов работы. Тем не менее, изгоняя русских с руководящих постов, новое волюнтаристическое руководство страны под лицемерными лозунгами об интернациональной помощи и братской семье народов направляло в национальные республики миграционные потоки русских рабочих, техников и инженеров.

Поднимая целинные земли Казахстана, осваивая месторождения полезных ископаемых, возводя заводы в Прибалтике, Средней Азии, в Закавказье, Россия навсегда лишилась нескольких миллионов своих сынов и дочерей, в конечном итоге оказавшихся ненужными ни своей исторической Родине, ни народам, для которых они поднимали промышленность и сельское хозяйство. Тогда же Россия, направляя «братьям своим меньшим» тракторы, станки, оборудование и удобрения, сознательно задерживала техническое перевооружение собственных предприятий, уменьшала машинно—тракторный парк собственных колхозов и совхозов, получая взамен такие явления, как неперспективные деревни и заросшие кустарником миллионы гектаров пашни.

Но даже то, что создавалось ослабляемой и обескровливаемой Россией, подлежало перераспределению в пользу «братских республик». Во всяком случае об этом говорят темпы капитальных вложений, которые у них были в 1,5–2 раза выше, чем у республики—донора. Верхом пренебрежения к историческому прошлому русского народа и интересам русского государства стало то, что Хрущев подарил Украине Крым, важный не столько своими курортами, сколько стратегическим положением, и населенный, кстати, на 80 % русскими людьми.

Так, благодаря «пламенному борцу» с культом личности, русские, как и в 1920–1930–е годы, вновь оказались отодвинутыми в своей стране на второй, а то и на третий план. Россия, единственная из союзных республик, осталась без официально обозначенных национальных интересов, а следовательно, и без своей национальной политики. У нее не было ни правящей партии, ни Академии наук, ни творческих союзов. У нее не было ни программы по подготовке русских кадров, ни четких ориентиров не то что по развитию, а хотя бы по сохранению русского искусства и народного творчества. У русских не было даже своего национального костюма. Государственные институты в Российской Федерации были менее развиты, чем в миниатюрной Эстонии и далекой Киргизии. Интересы России в целом защищать было некому. Башкирия, Татария, Якутия могли ссылаться на национальные особенности своего народа, исконная Россия не могла. Ленинград и Москва, возглавляемые членами Политбюро, могли постоять за себя, а Россия, возглавляемая кандидатом в члены Политбюро, нет.