Текст книги "Остров Хризантем"

Глава вторая

1

«Ну вы, конечно, молодцы! Спрятать в подвал – в эту, можно сказать, могилу – дневник прадеда! Это кто ж такое придумал, а? Я вас спрашиваю, дорогие родители. И почему это, папочка, ты решил, что, возможно, мне это будет интересно? Мне это не просто интересно, а – как говорил в свое время Ленин – архиинтересно! Ну вы, честно говоря, даете! Ладно, все. Поругал вас – в кои-то веки было за что. Насчет консервации: мамочка, прости, постараюсь не забывать. Все, целую, ваш Гриша».

Он откинулся на спинку стула, бегло прочитал написанное, потом привычным движением правой руки нажал клавишу Enter, и письмо отправилось в Египет.

Вечерело. Скупое октябрьское солнце давно выдохлось, суетливо скатившись за горизонт. На застекленной лоджии было довольно тепло, даже уютно. Это если закрыть все стороны занавесками и включить бра над старым креслом. Маленькая комнатка получалась, со своим особенным запахом, со своей душой. Еще несколько лет назад Гриша устроил себе такой уголок – для ночного чтения, как объяснял он сам, или для мечтаний, как сетовала мама. Она вообще-то была довольно прагматичным человеком, с недоразвитым чувством собственности, потому что не собиралась удерживать своего единственного сына подле себя, а, напротив, регулярно «пилила» его темой женитьбы. Гриша слушал и улыбался. Тогда мама повышала тон, и сын смущенно отворачивался.

У него была Рита. Она как-то сразу понравилась маме, потенциальной свекрови, что, по статистике, являлось большой редкостью. Была у Гриши в доме всего раз – и понравилась. Гриша встречался с девушкой уже три месяца – срок вполне достаточный для проверки чувств. Впрочем, что значит «встречался»? Виделся чаще, чем с другими своими знакомыми, – так будет сказать правильнее. В основном у нее на работе, куда Гриша иногда заходил по своим делам, а после знакомства с Ритой заходил уже и просто так.

Но его что-то все время удерживало от решительных предложений, а Рита никогда не настаивала. Она была спокойной, даже как-то излишне спокойной, чуть ли не человеком без эмоций. Он приглашал ее в кино – она пожимала плечами в знак согласия, он предлагал посидеть в кафе – она не отказывалась, вот только к нему домой прийти решилась лишь однажды. И к себе, что вполне естественно, не приглашала. Даже запрещала себя провожать. Гриша не понимал, с чем это было связано, а Рита не хотела объяснять. «Когда-нибудь я расскажу», – говорила она, и он просто ждал этого «когда-нибудь».

Как-то несовременно все выглядело, старомодно: у них до сих пор не было близости, и это оставалось единственным белым пятном в отношениях молодых людей. Рита была приятной девушкой: симпатичной, начитанной, чаще – серьезной, иногда – смешливой, и Гриша чувствовал себя с ней хорошо и комфортно. Как и она – с ним. А близость… Абсолютно устаревшее положение: «А разве это главное?» – как-то засело в Гришином сознании и вовсе не мешало жить. Всему свое время, думал он и, наверное, был прав.

У Риты были прямые черные волосы до плеч, как у жен египетских фараонов на фресках, большие сливовидные темно-карие глаза с таинственной поволокой, слегка вздернутый нос и выразительные, чувственные губы. И еще – легкая, пропорциональная фигура и грациозная походка. Она вообще напоминала женщину прошлого, может быть, далекого прошлого. Она была привлекательна настолько, что мужчины непременно обращали на девушку внимание, но далеко не каждый решался с ней заговорить. Как-то так складывалось. Какое-то расстояние назначал ее взгляд для каждого, какую-то дистанцию указывал. Но Гриша однажды решился. И преодолел. И она ответила, будто впустила его к себе.

Он пришел в Центральную городскую библиотеку за какой-то надобностью, а там, в читальном зале, – она. Нет, не сидит, согнувшись, за столом, осторожно шелестя перевернутыми страницами. Не пишет что-то торопливо в своей тетради или бегло касается клавиш ноутбука. Она там работает. Выдает и принимает назад заказанные книги из хранилища. Тихо и скромно, не повышая голоса. Так и завязалось у них…

…Совсем стемнело. За пределами балкона устоялась густая осенняя синева позднего вечера. С неослабевающим вниманием, даже с каким-то азартом Гриша читал дневник прадеда. Как увлекательную историческую повесть. Как хорошо закрученный детектив. Каждое событие имело здесь свои широту и долготу. Каждый персонаж – свои портрет и характеристику. Картины стодвадцатилетней давности, описанные корабельным подлекарем, были живыми и правдивыми, от них веяло романтикой кругосветного похода, тяжелым, порой героическим трудом экипажа и глубокой философией выдающегося адмирала-земляка.

«Нет, это просто необходимо как-то издать! – сказал сам себе Гриша. – Нужно будет показать кому-нибудь из местных».

Он отложил толстую тетрадь в желтой кожаной обложке, достал сигарету из пачки. Потом закурил и выключил бра. Через несколько минут, когда глаза привыкли к темноте, Гриша стал различать в небе знакомые огоньки. Он давно любил их, знал все созвездия и множество звезд по именам. Для историка по образованию, работающего в областной газете редактором, астрономия была как хобби, как отдушина от рутинной, порой жестокой повседневности. Прочитав однажды в детстве книгу Перельмана «Занимательная астрономия», Гриша заболел звездным небом навсегда. И, надо сказать, эта любовь оказалась взаимной. Каким образом? Все очень просто: Гриша писал стихи, а небо диктовало ему темы и образы. Так он говорил всем, кто спрашивал, так он объяснял Рите.

 
А надо мною пел последний дрозд,
а надо мной сияло восемь звезд,
и я стоял среди полночной выси,
и мир вокруг – до удивленья прост.
 
 
А надо мной – бряцанье чьих-то ножен.
Предел всему не мною был положен.
И вот стою среди полночной выси,
и мир вокруг – до исступленья сложен.
 
 
Отчаявшись рискнуть не напоказ,
я ухожу от губ твоих и глаз.
И вот стою среди полночной выси
и жду рассвета – как в последний раз…
 

– Как тебе удается писать такие стихи? – спросила однажды Рита вкрадчиво.

– Не знаю, – ответил он и понял по ее взгляду, что она не удовлетворилась ответом.

– Я не понимаю, как происходит творчество, – сказала она и была искренна.

– Творческий процесс непредсказуем, он не поддается описанию, поскольку находится за гранью общепринятых схем, за гранью логики. Я не могу его объяснить. Как не могу объяснить любовь… И никто еще никогда не смог…

2

23 марта 1887 г., 9 часов 30 минут

Остров, у подветренной стороны которого мы встали на якорь, оказался довольно приличных размеров. Он имел форму, схожую с половиной луны, в длину занимая метров девятьсот, а в ширину – примерно вдвое меньше. Высота его над поверхностью океана не превышала двадцати метров, причем самая высокая точка представляла собой вершину холма, расположенного как раз посередине этого, по сути, клочка суши.

Растительности на острове было немного, в основном какой-то кустарник в пояс высотой, трава двух или трех видов да отдельно стоящие или собравшиеся небольшими группами пальмы. По склону холма змеился тонкий, стремительный ручей. Его хорошо было видно с корабля невооруженным глазом. Это обстоятельство обрадовало нас: можно было пополнить запасы пресной воды.

Как только рассвело, Макаров вышел на капитанский мостик и приложил к глазу подзорную трубу. Несколько минут он пристально изучал берег, до которого было не более двух кабельтовых. Всматривался и даже будто внюхивался в него. Потом подозвал к себе штурмана Розанова.

– А что, господин подпоручик, вы координаты точно дали? – спросил Степан Осипович своим негромким, бархатистым голосом.

Я стоял тут же и по интонации Макарова догадался, что ему что-то в сложившейся ситуации не нравится.

Штурман – невысокий, худощавый офицер с большой головой и бегающими глазами – замешкался с ответом, потом сказал, как бы извиняясь:

– Я и сам, господин капитан первого ранга, на это обратил внимание. По карте этот остров на несколько минут на норд и на вест должен быть.

– К тому же населен, – добавил Макаров задумчиво. – А здесь я что-то признаков жизни не наблюдаю…

– Может, поселок какой-нибудь с противоположной стороны находится? – предположил Вирениус. – Мы ночью подходили, не видно было.

– И огней никаких не было, – добавил Макаров. – А должны бы быть… Хоть один костерок, но светился бы… Как думаете, Андрей Андреевич?

– Да, странно как-то, – согласился Вирениус.

– Штурман, это не Аламаган! – заключил Макаров. – Я не думаю, что наша карта может быть неправильной.

– Всякое бывает, – сказал Вирениус.

– Это ты, Андрей Андреевич, своему сынишке Коленьке потом, после похода, рассказывать станешь про то, что всяко бывает, – с мягкой иронией ответил Макаров. – Мы, заметь, не в пятнадцатом столетии живем, а на пороге двадцатого. И все земли, вплоть до самых малых клочков суши, из вод океана выдающихся, давно на карты нанесены и проверены многократно.

– Так что же тогда это перед нами? – вырвалось у меня.

– А вот это мы и должны теперь проверить, – сказал Макаров, разводя руками.

И он тут же распорядился спустить на воду шлюпку.

– Старшим пойдешь, – сказал капитан Вирениусу. – Десять матросов с собой возьми, оружие. Однако применять, в случае чего, лишь по крайней необходимости. Мы сюда прибыли с людьми знакомиться, а не убивать их.

– Господин капитан первого ранга! – воскликнул я. – Разрешите и мне тоже к острову пойти. Вдруг моя помощь кому понадобится.

Степан Осипович посмотрел на меня своим особым, пристальным взглядом, потом кивнул головой в знак согласия и снова приложил к глазу подзорную трубу.

23 марта 1887 г., 19 часов 25 минут

Этот невероятный день подошел к концу. Я возвратился на корабль и вернулся к дневнику. Боюсь, что целого вечера не хватит, чтобы описать события этого дня. Начну по порядку.

Через полчаса приготовлений наша шлюпка отошла от «Витязя» и направилась к неизвестному острову. Погода стояла изумительно приятная. Ветра почти не было, солнце пригревало мягко и ласково, вода в океане голубела и была настолько прозрачной, что в нескольких метрах глубины видны были стайки разнообразных рыбешек: серебристых, в полосочку, темноголовых. И все они из любопытства сопровождали нас.

Матросы гребли старательно и слаженно, так что уже через несколько минут форштевень врезался в мягкий и податливый песок. Несколько человек спрыгнули в воду, ухватились за носовой фал, потянули лодку по мелководью. Потом и остальные матросы присоединились и общими усилиями вытащили шлюпку на берег. После этого сошли я и Вирениус. У меня с собой был саквояж с медикаментами, бинтами и прочими медицинскими принадлежностями. У Андрея Андреевича в руках тоже был саквояж, в который кроме подзорной трубы он укладывал накануне всякие побрякушки в качестве подарков местному населению: бусы, гребни для волос, вееры, цветные лоскуты ткани, несколько маленьких зеркалец.

Ступив на берег, я вдруг ощутил, как земля плывет у меня под ногами. Шутка ли, последний раз я покидал корабль еще двадцатого ноября прошлого года, когда «Витязь» стоял на якоре в гавани Рио-де-Жанейро. Это ощущение собственной неустойчивости заметно мешало мне двигаться и бросалось в глаза матросам, давно привычным к таким состояниям.

– Ничего, Иван Сергеевич, – заметив мои неуверенные шаги, подбодрил Вирениус, – через пару часов вы обо всем забудете. Обычно столько времени новичкам и надобно, чтобы после морской качки к суше привыкнуть.

– Благодарю за подаренную надежду, – вяло ответил я. – Однако же смею заметить, что все-таки со странностью устроен человеческий организм. Постараюсь сие явление потом описать, со всеми ощущениями.

– Что и о чем писать – это ваше дело и ваше право, – ответил Вирениус. – А пока давайте определимся с направлением нашего движения.

Мы отошли от линии прибоя на несколько десятков шагов и теперь стояли у подножия холма, полого уходящего к середине острова. Двое матросов остались у шлюпки, остальные окружили нас с Андреем Андреевичем. Ребят Вирениус подобрал для экспедиции бравых, рослых и сильных – мало ли что придется на неизведанной суше испытать. И сейчас они со спокойной уверенностью бывалых людей ждали приказаний командира.

– Наверное, нужно сразу к ручью идти, – предложил я. – Узнаем, какого качества вода в нем, да и бочонки заодно наполним.

– Это успеется, Иван Сергеевич, – ответил Вирениус. – Сейчас главное – обследовать остров на предмет населения его. Бывает, что аборигены умело в чащах скрываются, признаков жизни не подают, а потом в один миг появляются одновременно отовсюду, ведут себя агрессивно и хорошо, если пришельцам вроде нас уйти восвояси позволяют.

– Вы лично с этим сталкивались, Андрей Андреевич?

– Доводилось. Опыт имею…

– Тогда мы целиком и полностью в вашем подчинении, – сказал я.

Вирениус оглядел побережье своим пристальным взглядом. Его всегда улыбающиеся голубые глаза в этот раз были холодны и цепки. Через минуту, поразмыслив, он сказал:

– Было бы разумно, если бы наш отряд разделился и две группы направились по берегу в противоположные стороны. Думаю, что за час с небольшим мы бы сумели обойти весь остров и снова встретились, скажем, на этом самом месте.

– Так давайте же разделимся! – предложил я.

– Нет, – холодно отрезал Вирениус. – Я не имею права рисковать жизнью матросов и вашей, Иван Сергеевич, в том числе. Что если на одну из групп нападут туземцы? Малочисленный отряд им остановить легче будет, а если мы все вместе пойдем – пусть только попробуют. Шесть ружей – это вам не шутка.

– Правильно, господин капитан второго ранга! – загудели матросы. – Вместе идти и веселее, и сподручнее.

– На том и порешим, – сказал Вирениус. – Идем вдоль берега: впереди – двое матросов, сами определитесь, кто. Затем – я с доктором, после нас – остальные.

Всем смотреть в оба глаза. Что заметите – тут же сообщать. Ружья держать наготове, но без команды огонь не открывать. Всем ясно?

– Ясно, господин капитан.

Через минуту мы двинулись в путь.

Шли вдоль берега, на расстоянии нескольких шагов от воды, по мокрому, но твердому песку. Ружья, как и положено было, не вешали на плечо, а держали наперевес, но очень скоро все просто расслабились, потому что нигде мы не встретили даже намеков на возможное заселение острова людьми. Не было видно ни следов человеческих ног, ни результатов деятельности. Лишь иногда разбегались от нас в разные стороны крабы, что накануне вышли из воды и грелись на солнышке. Еще пару раз мелькнула в сухом песке ящерица. Какие-то экзотические пичуги с любопытством кружились над нашими головами. Было тихо и спокойно вокруг, только волны с монотонным шумом накатывались на плоский берег.

Так шли мы вдоль побережья уже добрых полчаса. Тихо переговаривались.

– Похоже на то, что остров сей на самом деле не заселен, – сказал я.

– Даже странно как-то, – согласился Вирениус. – Был бы это клочок суши размером с полуют, я бы еще понял. А тут такая уймища ничейной земли пустует! Надо бы Степану Осиповичу предложить по возвращении на корабль отчуждение в пользу России этого острова составить. Пусть далеко от наших родных берегов, пусть и в малознакомом море, а все одно: со временем форт здесь поставить, пару корветов перегнать да мореплавание в этом районе под контроль взять…

– А кто согласится в такую даль служить пойти? – невольно спросил я.

Андрей Андреевич даже приостановился от моих слов. Потом ответил с полной серьезностью, с официальным пафосом, ни секунды не колеблясь:

– А я полагаю, господин унтер-офицер, что служить России не только возможно, но и необходимо в самых отдаленных краях земли, если только эта служба славу нашей державы преумножает и могущество ее укрепляет и доказывает.

– Могу ответить только «браво» вашим словам, – сказал я, и у меня больше не возникало желания задавать Вирениусу глупые вопросы.

Мы постепенно продвигались дальше. Берег был чист и девствен, воистину здесь не ступала нога человека. Солнце светило нам в спины, грело и расслабляло. Дойдя до северной окраинной точки острова, мы увидели, что эта часть суши острым клином врезается в море, напоминая форштевень корабля. Не нужно было описывать дугу, чтобы свернуть на юг. Достаточно оказалось просто повернуться лицом к солнцу и с этой песчаной «вершины» начать движение в обратную сторону, но уже по другой стороне острова.

Через некоторое время нам попалось несколько пальм, росших отдельным зеленым оазисом посредине пляжа. Вместе они давали довольно густую тень.

– Привал, ребята! – скомандовал Вирениус. – Полчаса на отдых и подкрепление. Матросы Кошкин и Ванцовский – в охранение. Через четверть часа вас поменяют.

Обрадованные возможностью посидеть в тени, мы дружно повалились на песок под деревьями. Впрочем, он оказался не таким уж и прохладным. Достали сухари, солонину, вино, слегка подкрепились.

– А что, господин капитан второго ранга, – обратился один из матросов к Вирениусу, – если остров этот ни на одной карте не обозначен, стало быть, и ничейный он?

– Похоже, что так, – ответил Андрей Андреевич.

– Так его и назвать как-то нужно, – загудели матросы.

– И вы для названия что-то предложить хотите?

– Да вот как-то подумали, что уж если сегодня Николины именины, да и сынишка ваш то же имя носит, почему бы открытый нами остров Николаевым не назвать?

– Спасибо, ребята! Быстро же придумали, – улыбнулся Вирениус. – Только любое имя нужно с командиром корабля и всей экспедиции согласовывать. Что как у Степана Осиповича иное предложение отыщется?

– А мы настоим! – не унимались матросы.

– Тронут, тронут, – сказал Вирениус, пряча улыбку в бороде. – Поглядим еще…

– А я полностью поддерживаю, – вставил я. – Святой Николай – и моряков покровитель к тому же. Лучшего имени острову не сыскать.

Вирениус хотел что-то ответить, но внезапно раздался окрик матроса, стоявшего в охранении. Кажется, это был Ванцовский.

– Господин капитан второго ранга! – с тревогой в голосе позвал он. – Там в кустах кто-то есть!

Все вскочили на ноги и повернулись в направлении, какое указывал матрос. В зарослях кустарника, обрамлявшего подножие холма, на расстоянии около сотни шагов мелькнуло какое-то тело. Густые ветки и листва скрывали от нас того, кто в эту минуту явно хотел оставаться незамеченным. То ли это было какое-то дикое животное, то ли человек из местных жителей, которых мы уже не надеялись встретить. Направив ружья в сторону кустов, мы стояли полукругом и ждали, готовые в любой момент оказать достойный отпор аборигенам, если бы это понадобилось.

Глава третья

1

Все, что хранилось в сундуке, теперь лежало на полу вокруг него. Слипшиеся газеты довоенных и послевоенных времен с портретами Сталина, несколько журналов «Медицинское обозрение» за 1958 год, институтские конспекты отца и матери, пачки пожелтевших фотографий, перевязанные тонкой тесьмой. Спрессованные лица и судьбы.

«Нужно будет пересмотреть, – подумал Гриша. – И отыскать фото прадеда, если, конечно, оно вообще есть».

Он сидел посреди вороха бумаг, снова и снова перекладывая все с места на место. В спортивном костюме сидеть на голом паркете было удобно и не холодно. Хотя на самом деле в квартире без отопления по полу невидимо тянулись коварные сквозняки. Или это только казалось Грише, что не было холодно. Он просто уже ничего не замечал.

Разочарование приклеилось к его вытянутому лицу. Так порой выглядит ребенок, долго ожидавший чуда от Деда Мороза, но в один миг узнавший в новогоднем персонаже собственного отца. Его будто обманули, пусть не специально, пусть ненароком, хотели как лучше, а получилось…

– Вот так всегда! – сказал он сам себе. – На самом интересном месте!

И уже через несколько минут набирал письмо отцу.

«Я дочитал до конца дневник, – писал он, – и обнаружил там сведения о том, что в руки прадеда попала странная тетрадь. Прадед пишет, что собирается сохранить эту тетрадь, чтобы потом показать ее кому-нибудь из ученых мужей в Санкт-Петербургской академии наук после возвращения из кругосветки. Что ты знаешь об этой тетради, отец? Может быть, она хранилась в нашем сундуке вместе с дневником? Сейчас ничего подобного здесь нет. А как хотелось бы…»

Через несколько часов, уже поздним вечером, отец ответил на письмо сына.

«Да, необычная тетрадь была, – сообщил он. – По словам мамы, ее отец, то есть твой дед Дмитрий Иванович, после войны подарил эту тетрадь областной библиотеке. Мама помнит, ей тогда было уже лет семнадцать, что Дмитрий Иванович долго пытался разгадать смысл непонятных записей в этой тетради, даже обращался к каким-то своим знакомым: то ли востоковедам, то ли специалистам по индейским племенам – но никто не смог расшифровать заковыристые значки. Не исключено, что тетрадь потом просто исчезла как предмет неясного происхождения и значения. Я допускаю, что в библиотеке за эти несколько десятилетий не раз проводились ревизии фондов, так что понимаешь сам. Впрочем, я допускаю и то, что тетрадь может преспокойно до сих пор находиться в спецхранилище, затесавшись между какими-нибудь редкими книгами».

– Да! – воскликнул Гриша. – Да! Я почему-то уверен, что она до сих пор в библиотеке!

Он встал из-за стола, надел куртку и вышел на лоджию покурить. И уже там отправил вызов с мобильного.

Но оператор связи холодным, безучастным голосом сообщил, что «абонент временно недоступен».

«Может, телефон разряжен? – подумал Гриша. – Жаль. А так хотелось поделиться… Или просто легла рано и отключила связь, чтоб не мешали. Ладно, спи, моя хорошая! И пусть тебе приснятся далекие зеленые острова в синем море!»

Становилось зябко. Гриша торопливо докурил сигарету и вдруг захотел поджечь еще одну, но только вытянуть ее медленно, вдумчиво, с наслаждением.

Потом он вернулся в комнату, снова сел к компьютеру. Чувствовал прилив энергии. Откуда-то извне и вместе с тем из глубины собственного организма. Эти две энергии, два потока, пересекаясь и закручиваясь в единый вихрь, дарили душе непередаваемое ощущение полета, которого не следовало бояться, но которому – он знал это – следовало подчиняться и потакать. В такие минуты Гриша опускал пальцы на клавиатуру, и они будто сами находили нужное сочетание клавиш. А на экране монитора появлялись слова…

Свет звезды Толиман задержался в сетях мирозданья…

* * *

…Первый посетитель читального зала появился в половине девятого. У Гриши было почти полчаса для разговора с Ритой.

– А я на ночь всегда отключаю, – сказала она.

– Понятно, я просто не знал. А что тебе снилось?

– Не помню. Кажется, какие-то острова, – улыбнулась она.

– В самом деле? Видишь, я обладаю даром внушения.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пожелал тебе вчера мысленно.

– Смешной. Так что у тебя стряслось?

– Дело вот в чем, – понизил голос Гриша, хотя в читальном зале, кроме них, никого не было. – Мне стало известно, что лет шестьдесят назад мой дед передал на хранение в твою библиотеку некую загадочную тетрадь…

– В мою библиотеку? – Рита вздрогнула, но Гриша не заметил ее реакции. – Тетрадь?

– Да, тетрадь. Она была наполовину исписана какими-то непонятными знаками.

– Какими знаками?

– Не знаю, их никто не мог тогда расшифровать…

– Ты уверен? Ну да, впрочем… – Рита как-то внимательно посмотрела на Гришу. Так врач порой смотрит на больного, подозревая, что тот не все о себе рассказал. – И что?

– А ты разве не понимаешь?

– Скажи, и я пойму.

– Я хочу отыскать эту тетрадь!

– Зачем? – спросила Рита со странным блеском в глазах.

– Я прочитал дневник прадеда, где говорится об этой тетради и вообще о какой-то мистической истории, случившейся сто двадцать лет назад. И теперь я хочу найти тетрадь и попытаться разгадать эту загадку.

– Глупости! – воскликнула девушка. – Зачем тебе забивать голову всякой мистикой?

– А если это не мистика, а реальность?

– Что – реальность? – настороженно спросила она.

– Ну, то, что произошло… тогда, на острове…

– На каком еще острове? Гриша, ты меня пугаешь!

– В Тихом океане, в районе Ладронских островов…

– Я о таких и не слышала никогда…

– Есть такие, я проверял в Википедии. Теперь они называются Марианскими.

– И что?

– Рита, мне нужна тетрадь!

– Ты странный, Гриша! Как я могу найти то, что никогда не видела? В спецхранилище нашей библиотеки порядка пятнадцати тысяч документов и книг. Где там что расположено, мне неизвестно. К тому же у меня и ключа нет от спецхрана. Это у заведующей отделом редких книг.

– А взять его?

– Исключено. Я работаю здесь недавно, мне не доверят…

– Как же быть? – с досадой сказал Гриша. – Я так рассчитывал на тебя!

– Мне очень жаль, – ответила Рита и взяла его за руку. Потом добавила тихим, вкрадчивым голосом: – Но, может быть, мы что-нибудь придумаем?…

Он взглянул на нее и впервые за несколько месяцев знакомства увидел в глубине Ритиных глаз пляшущие отблески таинственного огня.

– Я не знал, что ты авантюристка! – сказал Гриша.

– Иногда нужно и это… – загадочно ответила она, поворачиваясь к первому посетителю читального зала.