Текст книги "Путешествие назад во времени"

Лёва мнётся, охает. Умолк. Мы тоже занялись своими делами. А Лёва опять вернулся к своему предмету в конце самоподготовки. Весь вид его выражал смущение и колебание. А дело было простое. Естественно, что одетым по форме на улицу высовываться нельзя. Нужно было иное решение. Мы и советуем:

– Лёва, вылезешь после отбоя из кровати, натяни свои форменные зелёные штаны и в нижней белой рубашке топай к забору, не забудь только в кровати сложить шинель в виде куклы.

Лёва, красный как рак, повздыхал, покачал головой в знак согласия, и все опять занялись своими делами.

В положенное время мы лежали в койках, дневальный рявкнул: "Отбой!", училище отходило ко сну, хотя головы ребят нашего взвода были повёрнуты к Лёве. А тот, по-воровски тихо, спустился со своей верхней койки, как и положено, приоделся и, сказав: "Ну я пошёл!", на цыпочках нас покинул. Мы, поболтав ещё какое-то время, стали отходить ко сну. И вдруг дверь открывается, и в проёме появляется Лёва, а рядом с ним дежурный офицер майор Курганский. Мы, конечно, сделали вид, что крепко спим, а Лёва, как-то сгорбившись, побрёл к своей койке. Утром нам Лёва всё рассказал в деталях. В общем, начальство узнало про нашу хитрость и стало отлавливать там, у прибитой доски, самовольщиков. И вот наступил черёд Лёвы. Он подобрался, тихо крадучись, к забору, нашёл искомую доску, закинул на неё одну ногу, а другую перекинул осторожненько на другую сторону забора в поисках аналогичной доски на той стороне. Почувствовав под ногой что-то твёрдое, Лёва было потянул другую ногу вверх, когда ногу, опущенную по ту сторону забора кто-то схватил, радостно воскликнув: "Ну вот, ещё один попался!" Оказалось, что Лёва, закинув ногу через забор, наступил чуть ли не прямо на голову "охотника". Был пойман и в порядке наказания получил два наряда вне очереди: один – стоять дневальным у тумбочки, второй – на кухню помогать поварам.

Мы, кажется, забежали в своём рассказе несколько вперёд. Однако хотелось бы упомянуть ещё пару фактов об общей атмосфере в жизни КАПУ. С началом учебного года на первом курсе, то есть в восьмом классе, у нас в расписании появился урок, вызвавший недоумение воспитанников, растерянность, протест даже. Урок назывался – "танцы". Мы ментально только начали освобождаться от тягостных воспоминаний о войне, ещё общество бедствовало материально, а тут вдруг "танцы"! И какие! Были упомянуты мазурка, полонез, па-де-труа, па-де-катр, полька, краковяк, вальс и ещё что-то, что я сейчас не помню. Мы смотрели на эти названия, как бараны на новые ворота, бурчали, что это, мол, буржуазные штучки, но… деться было некуда. А, кстати, в девятом классе, когда мы поумнели, стали на уроки танцев сами рваться. Тем более, на занятия приглашались девочки из соседней женской школы. Все эти "паде", мазурки и прочее мы освоили, внесли туда русский элемент и вместо того, чтобы танцевать важно и плавно, лихо отплясывали на вечерах, у нас в училище или в женских школах, а гражданские ребята лишь завистливо топтались по углам. И, кстати, хор у нас в училище был прекрасный, и "таскали" нас по субботам и воскресеньям по музеям и театрам Киева. И всё бесплатно! Туда идём, как на обязаловку, строем, а по окончании получаем личные знаки и отправляемся в увольнение. Сейчас такое даже в Московском суворовском училище представить трудно. Тогда воспитание основывалось на извечном принципе: сочетание жёсткой дисциплины и отеческое, милое даже, отношение к нам офицеров– воспитателей. Уместным будет, пожалуй, привести ещё пару примеров.

Первый был связан именно с танцами. Это был уже девятый класс. В перерыве между уроками, в небольшом зальчике, мой близкий друг, он же командир отделения, сержант Виктор Ланденок отрабатывал приёмы вальса. Прозвучал звонок, а он то ли прослушал его, то ли увлёкся, продолжает крутить танцевальные па. В дверях зала появляется дежурный офицер майор Соколов. Между собой мы, воспитанники, прозвали его почему-то Пыня Гофман, за его внешнюю (именно внешнюю) вредность. Майор уставился на Виктора жёстким взглядом и воскликнул:

– Воспитанник Ланденок, вы что, звонок не слышали, чего вы всё ещё крутитесь?

Виктор, молча улыбаясь, по инерции делает ещё пару па, а на ошарашенный взгляд офицера отвечает:

– Товарищ майор, но раскрутиться-то надо.

Вид Виктора был настолько простодушным, что майор тоже улыбнулся и приказал:

– Марш в класс!

Другой случай имел место после девятого класса, когда мы были в лагерях за Киевом на занятиях по тактике в поле. И опять оказался замешан всё тот же майор Соколов…

Он спокойно вёл занятия, рассказывая нам что-то интересное по тактике отражения танковой атаки противника. Мы его внимательно и с интересом слушали. И вдруг майор замолчал, глаза его вспыхнули гневом, и он, уставившись на воспитанника, грозно вопросил:

– Нефёдов, а где ваша звёздочка?

Тот наивно посмотрел на офицера, лицо его выражало явное недоумение и простодушие. В свой адрес он услышал:

– Вы не прикидывайтесь малышом. Где ваша звёздочка на пилотке?

Нефёдов потрогал ладонью пилотку, стащил её с головы, посмотрел на пустое место от звёздочки и наивно ответил:

– Не знаю, товарищ майор, с утра она была.

Мы смотрели, как майор распаляется гневом, но нам было интересно, чем завершится ситуация. В общем, ждать нам пришлось недолго:

– Итак, Нефёдов, даю вам пять минут. Бегом в расположение батареи, найдите старшину, возьмите звёздочку и также бегом обратно.

А мы все сидим на траве, любопытствуем. Нефёдов встал, оправил гимнастёрку, сказал: "Слушаюсь!" и… пошёл в обратную сторону от расположения батареи. Майор побелел от гнева.

– Нефёдов, вы куда?

А тот так, вроде нехотя, отвечает:

– Разгон беру, товарищ майор, чтобы мне ваше приказание выполнить неукоснительно, точно и в срок, за пять минут.

А фишка ситуации состояла в том, что до расположения батареи было три километра. Последовала немая сцена. Все замерли… Майор утомлённо вздохнул, помахал рукой и сказал:

– Ну ладно… выполняй указание.

Он улыбнулся, и мы все захохотали, понимая, что приказание не выполнимо, поскольку времени до конца занятий оставалось всего полчаса. А надо добраться до батареи, найти старшину, получить звёздочку, прикрепить её и вернуться на занятия. Но Нефёдов всё-таки начал выполнять приказание: он было побежал, но майор его вернул.

Мне захотелось рассказать эти случаи (а много было и других), чтобы читатель понял характер наших служебных взаимоотношений: у нас была строгость, но не было солдатчины. Солдатчина появилась позже, в офицерском училище. И, кстати, вспоминается, что то же примерно было тогда и в обществе: жизнь была строгой, но в общем доброй, поскольку люди, претерпевшие войну, относились друг к другу душевнее. Невольно хочется сделать вывод, что бедность (не крайняя, а относительная) рождает доброту. А богатых у нас тогда не было вообще. И как показала жизнь сталинского периода, общество отлично обходилось без них. Великий государственный деятель и полководец Наполеон Бонапарт сказал по этому поводу определённо: "Богатство в настоящее время – это плод воровства и грабежа" (le fruit du vol et de rapine).[3]3
  Тарле Е. В. Наполеон. Минск, «Тривион», 1993, с. 229.


[Закрыть] Так было 200 лет назад, а сейчас мы к словам Наполеона могли бы добавить масштабные убийства, преступность и коррупцию. Может без всего этого обойтись человечество? Несомненно, я это в различных обществах видел вполне конкретно, но для этого нужно дать себе ответ на простой вопрос: государство существует для всего общества или только для клана богатых, столь ненавидимых Иисусом Христом? Если оно для всех, то и должно использовать соответствующие меры.

Приведём в этой связи ещё один пример, но на более важную тему. В 1945 году страна наша усилиями лучшей и главной части общества победоносно завершила Великую Отечественную и Вторую мировую войну. Жизнь этой части общества в результате войны стала тотально бедной, но в это же время к войне примазались многие проходимцы и преступники, которые искали собственную выгоду в кровавой и мутной реке войны. Возникла огромная социально-политическая проблема, решать которую надо было не откладывая. И было принято нужное решение. С 16 по 29 декабря 1947 года, как своего рода подарок стране, была проведена в СССР денежная реформа, а вместе с этим отменили карточки и ввели единые цены на продовольствие и промышленные товары. Суть решения и реформ состояла в следующем:

– зарплата в стране оставалась неизменной;

– обмен старых денег на введённые новые производился по счетам в сберкассах таким образом: у кого на счёте было до трёх тысяч рублей, обмен денег шёл в соотношении 1:1; у кого на вкладе было от трёх тысяч до десяти, обменивали 2/3 суммы; у кого больше – 1/3. Ну а тем, у кого деньги были "под кроватью," – меняли в соотношении 1:10; облигации массовых займов, приобретённых до 1947 года, обменивали на новые с коэффициентом 3:1;

– попутно были снижены цены: на хлеб и муку на 12 %, на крупы и макароны – на 10 %; на пиво – на 10 %; а на ткани, обувь, одежду и трикотаж установленные цены оказались в 3,2 раза ниже коммерческих.

Наверное, нет необходимости пояснять, в интересах кого были предприняты эти меры. И не затевались тогда дебаты, справедливо это было или нет? Понятно было и так, что живущий честно на зарплату человек не мог иметь на счёте или "под кроватью" немереных сумм. Такие могли быть, но число их было ничтожно – это были лауреаты государственных премий, крупные учёные, писатели. Но это был "золотой фонд" страны, заслуги этих людей были известны всем. Хотя, как мне кажется сейчас, этого делать не стоило и не стоит: талант, как дар Божий, нельзя разменивать на деньги. Да и видно по жизни, что обласканный деньгами талант быстро иссякает и сохраняет свою видимость только за счёт общественной рекламы и привычки.

Естественно, что в трудящихся массах указанные меры партии и правительства вызвали одобрение и большой энтузиазм. Кстати, как экономический метод, противоположный тому, что было в странах капитала, в СССР для улучшения жизни людей пошли не по пути периодического увеличения зарплаты, а регулярного снижения розничных цен: большие были достижения народного хозяйства, большими были и скидки на товары, услуги и т. п. Получалось так, что по уровню материальной жизни общество оказывалось относительно однородным. Сразу отпадал вопрос о коррупции: все жили на трудовые доходы, наличие лишних и лёгких денег у граждан и не предполагалось. Плата за любые услуги ограничивалась словом "спасибо". Соответственно оказывалось, что гнусным общественным элементам грабить было особенно некого, а покушаться на государственную собственность, а она тогда была тотальна, было смертельно опасно. Для честного человека те условия были несомненно приятны, ибо не то делает человека несчастным, что он беден, а то, что его окружает очевидная социальная несправедливость. Когда последняя окончательно теряет разумную меру и смысл, человек теряет веру в государство, а затем и противопоставляет себя ему. Нельзя несправедливость в отношении общества доводить до глупых крайностей. Прямо сейчас, вечером 13 августа 2015 г., смотрю по телевизору и слушаю затем по радио очевидную чушь, которую с умным видом несут официальные лица, чушь, которую никогда нельзя было делать публичной. Они обсуждали очень "важный" вопрос: какой должна быть зарплата футболистов? Предлагают футболистам до 21 года платить 150 тыс. руб. в месяц, спустя два года увеличить до 250 тыс. руб., затем до 0,5 млн. руб. и т. п. Господа нехорошие, уймитесь! Оглянитесь вокруг! Какова общественная ценность человека, который умеет только пинать ногами мяч? А теперь прикиньте: сколько получает рабочий, крестьянин, учитель, инженер, учёный, доцент, профессор вуза? Я уж не говорю о пенсионерах. Это же безумие: парень в 18–20 лет будет получать официально в три раза больше профессора. Господа нехорошие, вы же всё-таки живёте в России, а не на Западе. Ну нравится вам, или футболистам, Запад, езжайте туда. Ради Бога, освободите нас, нормальных людей, от вашей опеки. Тем более и футбол у нас стал стыдный, а фанаты его и того хуже. За кого они болеют, за своих? Как же, ведь у нас официально больше половины команды могут быть иностранцы. Где вы видите московских армейцев в ЦСКА, ленинградцев в «Зените» и прочая-прочая? Как можно болеть за то, что являет собой не спорт, а бизнес, и ничего, кроме бизнеса! Нас уверяют, что спортивные достижения – это якобы престиж государства. Какой бред! Спортсмены-профессионалы работают всегда и только на себя и для себя. Спорт потерял при капитализме свой изначальный смысл. Его реальная общественная значимость находится на нуле, скорее на минусе, поскольку спорт выполняет для молодёжи в основном функции наркотика. Отсюда и полностью потерявшие разум фанаты, именно фанаты, поскольку болельщиками они уже давно не являются. По настоящему профессиональный спорт обществу не только не нужен, но и противопоказан, поскольку он раздувает отрицательные эмоции и ожесточает общественные нравы. Спорт нужен, он крайне необходим, но только на любительском уровне и в разумных пределах, стимулирующих физическую культуру и высокие моральные качества людей. Уместным представляется здесь изложить мнение несомненно высокой исторической личности. Апостол Павел, убеждая в своём послании любимого ученика Тимофея, который увлекался спортом, писал: "… упражняй себя в благочестии. Ибо телесное упражнение мало полезно; а благочестие на всё полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей (1 Тим 4:7,8). В развитие этого тезиса, кстати, римский император Феодосии в 393 году запретил Олимпийские игры, которые имели место с 776 года до н. э. И как прав был он! Кстати, некоторые возможно не знают или забыли, что до конца прошлого века Олимпийские игры были любительскими, профессионалы туда не допускались. Но с концом СССР верх взял бизнес, он и подмял под себя вековые олимпийские принципы.

Летом 1949 года я, находясь в гостях у дяди-тёти в Москве, сходил на стадион "Динамо", посмотрел матч "Динамо"-"Спартак". Какая это была прелесть! На стадионе были люди разных возрастов, включая и детей, все прилично одетые, доброжелательные, весёлые, умеющие вести себя в нормальных человеческих рамках. Эмоции были, но не было враждебности. Мы именно любовались футболом. И, как мы знаем, играли наши, советские, игроки в то время отнюдь не хуже тех же англичан. Все игроки, конечно же, были тогда россияне, причём в московских клубах играли в основном москвичи, в киевских – киевляне, в ленинградских – ленинградцы и т. п… И болели люди на трибунах именно за своих. А, кстати, Олимпийские игры были любительскими, но их уровень был отнюдь не ниже нынешних-профессиональных. Капитализм, однако, и их извратил, поставил на службу «золотому тельцу». Впрочем, если кто-то считает, что спорт должен быть профессиональным, пусть он за него и платит, а общество на это зло не должно давать ни копейки!

Не следует нам забывать мысль А. П. Чехова и многих других известных людей, что в человеке всё должно быть прекрасным: и мысли, и душа, и одежда, и тело. Всё должно быть в общественной гармонии. В КАПУ нам всё время об этом напоминали. Да и о другом нам говорили в назидание. Так, к примеру, офицеры-воспитатели сообщили нам, что в царской армии офицерам запрещали жениться на актрисах. Подобный акт вёл к отставке офицера. На наши вопросы: "Почему так?" – краткий ответ был таков: "Актёры – это лицедеи, они постоянно играют чужие жизни и, если вы женитесь на актрисе, вы покупаете кошку в мешке." Естественно, что эта оценка распространялась и на актёров. Что касается последствий этого лично для меня, то у меня на всю жизнь осталась аллергия к профессиям развлекателей. Вообще нам, совсем ещё молодым людям-воспитанникам, прививалась мысль, что только интеллектуально или физически полезные для общества люди заслуживают уважения, а всякого рода развлекатели оцениваются ценой, которую они просят за развлечения. Считалось тогда среди людей трудящихся постыдным для человека выступать за деньги на потеху публике. То есть, мы видим общественно разное отношение к любительству (к самодеятельности) и к профессиональному делу в сфере развлечений. Развлекатели, конечно же, в жизни нужны, но они не могут быть первыми по общественной значимости, ибо реальной пользы обществу от них на грош: посмеялись, потешились и забыли. А к этому добавим народную поговорку: "Делу время, а потехе только час". В современном западном обществе всё, однако, поставлено с ног на голову. Из этого следуют соответствующие результаты. Сейчас они очень видны в Европе.

В целом же, подобные темы у нас, у воспитанников, большого интереса не вызывали, поскольку свята была могучая тема прошедшей войны, в которой участвовали наши офицеры-воспитатели, прочувствовали её и знали о ней много. И мы, воспитанники, впитывали в себя, как в губки, их знания и опыт. Иногда, увлёкшись, воспоминания о войне занимали у нас большую часть самоподготовки к урокам следующего дня. И, как ни странно, оценки за ответы у нас получались лучше, чем обычно.

Что касается других тем для обсуждения, то можно признать наш интерес к вопросам внешней политики. В 1949 году в октябре закончилась гражданская война в Китае, и оформилась Китайская народная республика. Мы в стране, в том числе в строю, стали петь новую популярную песню о советско-китайском братстве "на век", радовались провалам американской политики на восточном направлении, ещё не понимая, что именно эти провалы помешали США реально осуществить планы атомной войны против СССР. Там же, на Дальнем Востоке, получилось так, что с 1945 по 1949 год США пытались установить протекторат над Китаем, были этим заняты по горло. Проиграли всё, и тут же начали с 1950 по 1953 год войну в Корее. А за это время СССР не только восстановил народное хозяйство и превысил его довоенный уровень, но и создал атомную, а затем и водородную бомбы. Это обеспечило нашу безопасность на историческую перспективу. Нас в КАПУ это не могло не интересовать, поскольку было очевидно, что нас, будущих офицеров, международные события касаются непосредственно.

А внутренняя политика, как и экономика, нас, если и интересовали, то не очень. Не было там для нас очевидных проблем. Оппозиции в стране фактически быть сразу после великой победы не могло. Тем более экономика страны развивалась успешно, а с ней и социальная сфера. Антисоветские элементы были нейтрализованы ещё до войны. О демократии мы, если и имели понятия, то в рамках изучения древней Греции и Рима. К тому же, русский менталитет требовал скорее самодержавия (хозяина земли), чем демократии. Были какие-то политические процессы: "ленинградское дело", "дело еврейских врачей", какие-то ещё дела, но нас, воспитанников, они никак не касались, и офицеры их с нами не обсуждали.

Мне по судьбе, конечно, повезло, что я попал в закрытое учебное заведение – КАПУ, в котором нас по-умному и постепенно воспитывали, и готовили к взрослой жизни. Особо заметную роль при этом играл институт офицеров-воспитателей, в который офицеры отбирались очень тщательно. Было большим благом, что это были люди не только с военным, но и жизненным опытом, к тому же весьма образованные и высоко культурные. Было им лет по 30–40. В чинах они были от капитана до майора (в основном). Представляете, майор – командир взвода подростков от 15 до 18 лет. По своему положению в армии они бы командовали дивизионами, батальонами, а вот пришли учить недорослей. И как учили, сколь много времени они проводили с нами! Это были не школьные классные руководители, которые всегда ведут какой-то предмет и озабочены поведением учеников. Нет, здесь имело место именно воспитание плюс приобщение к избранной военной специальности, которую мы должны были полюбить. Как правило, оболтусы в 15 лет не очень представляют свою профессию, а тем более любят. А если вы не любите свою работу, то толку от вас мало. Да и надо ещё полюбить военную службу. И всё это возлагалось на плечи и на голову офицера-воспитателя. Выше я говорил о своей, можно сказать, врождённой мечте о любви к морю. И в КАПУ я пошёл не в артиллерию, о которой мало что знал, а в своего рода переходный этап за путёвкой в военно-морское училище. Через определённое время, уяснив, что артиллерия, по меткому выражению И. Сталина действительно "Бог войны", поняв суть и справедливость этого, и приобщившись к ней с помощью офицеров-воспитателей, я, если в неё и не влюбился, то привязался, проникся интересом и стал гордиться своей принадлежностью к артиллерии. А выразилось это в том, что я, ближе к концу КАПУ, стал готов к разумному компромиссу: не поступать в какое-либо военно-морское училище, а конкретно в Рижское училище береговой обороны. Таким образом я мог бы сочетать артиллерию с морем. Всё вроде бы реально и, как казалось, практично. Но, о ужас! Когда я стал свою идею реализовывать, мне начальство элементарно объяснило, почему это невозможно. Где-то в это время от Министерства Вооружённых Сил отпочковались военно-морские силы, образовав своё министерство, и соответственно решать мой вопрос должно было "чужое" министерство по согласованию с моим. Я наивно не видел в этом деле проблемы, но…, куда бы я ни обращался, ответ был один и тот же: "Вы должны быть распределены по линии вашего министерства". Всё, делать нечего. В последней отчаянной попытке я написал письмо И. Сталину, но из его канцелярии получил такой же ответ. Итак, я долго не мог понять логику действий взрослых дядей в 1951 году. Ну, казалось бы, какая разница в какую военную профессию парень в 18 лет будет определён: в артиллерию, в береговую оборону, в пехоту, в танкисты, в авиацию, в моряки. Позже до меня дошло, что у бюрократии своя логика. Моя учёба в КАПУ в течение трёх лет была оплачена Министерством Вооружённых Сил, у чиновников были составлены и согласованы планы, в том числе и на меня, а они изменению не подлежали. Моя мечта в эти их планы и логику не вписывалась. Я, естественно, какое-то время и довольно глубоко переживал, но в конце концов уразумел простую украинскую прибаутку: "Чого нэма, того нэма". Служить мне, стало быть, по судьбе предстояло в артиллерии.

Когда мы сдали государственные экзамены в конце июня 1951 года, из Москвы пришёл приказ министра о нашем распределении по артиллерийским училищам. Выпускалось нас всего около 200 человек. Право выбора училища получили отличники, а остальные – как повезёт. Вывесили списки, где я нашёл, что направлен в Киевское ордена Ленина краснознамённое артиллерийское училище им. С. М. Кирова (КОЛКАУ). Училище известное, с традициями, с длинным списком бывших курсантов, которые стали героями СССР или большими военачальниками. Во главе списка можно было видеть дважды героя, генерала армии Ивана Даниловича Черняховского, командующего 3-м Белорусским фронтом, геройски погибшего в феврале 1945 года.

Такое распределение меня в целом устроило: всё-таки я был киевлянин, и мне приятнее было остаться при своём городе и при родителях.

На следующий день с утра нам начали выдавать курсантское обмундирование и соответствующие документы. Обмундирование было не полным, только пилотка, гимнастёрка, штаны, вроде как галифе, сапоги и… портянки к ним, управляться с которыми нас там же научил старшина. Мы не могли уйти на гражданку, поскольку все документы, включая аттестат зрелости, направлены были в училище помимо нас. Да и не было особо желающих уклониться от установленного правила., тем более отказавшийся, будучи физически здоровым, обязан был всё равно три года отслужить солдатом. Так что выбора не было: или ты будешь учиться три года в училище и выйдешь в лейтенанты, или отслужишь три года рядовым и демобилизуешься на гражданку с неясной перспективой. Подвести итог учёбы и жизни в КАПУ поможет небольшое, но для нас проникновенное стихотворение Игоря Кучерина, одного из моих сокурсников:

 
Август сорок восьмого,
Некрасовская четыре.
Встретились мы там впервые
На нашей новой квартире.
 
 
Стали" хазарами" сразу,
(«бананами» стали позже).
Счастьем глаза сияли,
И улыбались рожи.
 
 
Было нам КАПУ домом —
Новым, добрым и строгим.
Три незабвенных года
Ставило нас на ноги.
 
 
Три тех счастливых года
Нам не забыть вовек.
Коль ты окончил КАПУ,
Значит ты – Человек!
 

После КАПУ нам не надо было сдавать вступительные экзамены в училище. Мы должны были явиться туда 20 августа, отгуляв положенный отпуск. В КОЛКАУ из КАПУ были направлены 75 курсантов. Точно столько же было запланировано набрать на первый курс ребят из гражданки. Международная обстановка была сложная: шла большая война между двумя Кореями. Северную Корею поддерживали Советский Союз и Китай, Южную – США, блок НАТО и ООН. Опасность третьей мировой войны возникла почти сразу в конце 1950 года, когда США и их союзники (14 государств), спасая Южную Корею, вмешались непосредственно в военные действия. Когда американцы, их союзники, плюс южнокорейцы стали одерживать верх, в Корею вторглись китайские добровольческие части. До мировой войны не хватало всего лишь прямого вмешательства Советского Союза. Вот в такой сложной обстановке происходило наше распределение по артучилищам.

А прибыв в КОЛКАУ мы узнали, что международная обстановка вынуждает сократить сроки нашей учёбы с трёх до двух лет и двух месяцев. При этом руководство страны исходило из того, что при соотношении курсантов, пришедших из КАПУ и с гражданки 1:1, можно будет исходить из того, что относительно обученные военному делу выпускники КАПУ потянут за собой гражданский контингент.

Вообще следует отметить, что сталинская идея создать в 1937 году специальные артиллерийские школы, преобразованные в 1946 году в подготовительные артиллерийские училища, весьма здравая, так и не превзойдённая, хотя к сему времени в России наклепали массу кадетских корпусов. Подготовительные училища, в отличие от нынешних корпусов, ориентировали и готовили воспитанников к конкретным военным специальностям, будь то артиллеристы, моряки или лётчики. Там вырастали патриоты своего рода войск, гордились им, подстраивали к нему душу и разум. Обучение и воспитание там было не просто военным, а военно-специальным и соответственно вырабатывались навыки, необходимые конкретным войскам. И сейчас нам надо было бы не плодить непонятные и абстрактные кадетские корпуса, а создать цепь разных по виду и роду войск подготовительных училищ: артиллерийско-ракетных, лётных, танковых, ракетно-космических, военно-морских, ВДВ. А для всего остального иметь чисто военные суворовские училища и кадетские корпуса. Смысл в том, что раннее приобщение к военной профессии (лет с 15-ти, когда подросток уже сознательно представляет на что он идёт) значительно уменьшает число сделанных ошибок. Из сказанного выше можно сделать вывод: в моём поступлении в КАПУ, а затем в направлении в КОЛКАУ был заметен перст судьбы, ибо артиллеристом я никогда не намерен был стать. До меня стало доходить, что есть что-то в жизни человека, в его природе, определяемое не только его желаниями и обстоятельствами, то есть что не только ты сам выбираешь свой жизненный путь, а и путь выбирает тебя. Путь для тебя ещё при рождении выбрал Господь. Его выбор не может быть плохим, но поведением родителей или твоим воспитанием выбор Господа может быть повреждён, но не безнадёжно, если понять философию отношений человека и Господа.