Текст книги "Опус Серого Волка"

В этот момент я упустил его из поля зрения на двадцать секунд. Все следил за ним, чтобы если он действительно выиграет каким-то магическим способом, то я хотя бы это увижу. Через двадцать секунд вокруг него уже откуда-то взялось еще три человека с лопатами! «Эй! Это в договор не входило!» – «Об этом договора и не было», – мне некогда было пререкаться с ним. Посмотрев на свои часы Haevnen увидел, что уже без двадцати минут. Хорошие были часы, жалко их…

– Опять ты про свои часы! Как же ты не успокоишься?!

– Они мне руку спасли, а может и жизнь! Посмотри на Пьеро, он не понимает.

– Он, кажется, вообще не понимает, где он, – это было близко к правде.

– Пьеро, позволь маленькое отступление. У меня имелись отличные часы от маленькой компании Haevnen. Мама подарила на день рождение. Они имели веревочку пересекающий весь корпус – это часть дизайна такая. Этот хрен старый и разрубил мне их на пополам лопатой за то, что я сказал: «С этой бородой похож на ершик хозяина, который не понимает, что ершик тоже надо держать в чистоте», – прям по линии веревочки разрубил. Если бы их не было, как понимаешь…

– Заслуженно…

– Ох, дед, не начинай. Ну, короче. Эти подрядчики раскидали снег быстрее меня, как уже стало понятно. Было без пяти и начали подтягиваться учителя на совещание. Эти бульдозеры прокатились за школу и остался я один. Только закончив, вижу, идет она. Еле дыша стою, ее встречаю. Боже, длань какая. Как подошла, я руку к голове приложил по военному. «Ты справился». – «С грехом на пополам». – «Ты ведь способный мальчик. Зачем ты это все делаешь?» – «Переходный возраст», – «Поскорей бы он прошел», – она удалилась, оставляя только свой манящий запах духов. Хотелось больше всего остановить ее, наговорить глупостей, но так и не смог выбрать, что глупее. Так и остался в раздумьях на одном месте. Эти же гаврики выглядывали из-за угла, повиснув друг на друге, как грузди винограда. Комедия какая-то. Ждали, что мы поцелуемся прям на крылечке, наверное. Из всей оравы выпал мой визави и пошел по направлению ко мне.

«Ну что? Какой урок ты из этого извлек?» – «Выиграть любой ценой – означает обмануть любой ценой». – «Это, конечно, тоже. Однако самое главное – одному ситуацию не изменить. Нужна команда. Нужно двигаться с ней и в ней. Коням, когда их запрягают в тройку, одевают шоры на голову. Это для того, чтобы они не видели друг друга. Увидя другого коня сбоку, они начинают соперничать с ним, и весь ансамбль рассыпается. Это у них в крови, в ДНК. Соперничество. Ничего с этим не поделаешь. Есть у меня один конь, пожилой, он борозды не портит, только мне кажется – ему нужен соперник. Хочу вас сделать не такими зашоренными и посмотреть, что будет.» – «Что ты к черту несешь?! Какие кони? Какие люди? Я для тебя какое-то животное?!» – «Аллегорически… Да», – взяв его за грудки, закипев как чайник, прошипел: «Посмотрим, кто из нас животное, когда я с тобой закончу». – «В этом я не сомневаюсь. Только не стоит это здесь устраивать», – тут прямо в кон проходил пожилой учитель физкультуры и спросил: «Бобенко. Энговатов. У вас все нормально?» – «Да, Сергей Александрович. Просто рассказываю, что мне вставили золотой зуб, а он не верит. Вот он и решил поближе рассмотреть.» – «Шли бы вы отсюда вдвоем, пока вам не пришлось все свои зубы на золотые поменять. Идите подальше за территорию школы и там рассматриваете друг друга зубья». – Так как он пользовался невероятным уважением среди учеников, мы так и поступили.

Ни я, ни Бобенко не хотели успокаиваться, и последний сказал следующее: «Вижу, ты хочешь продолжение вечеринки, следуй за нами». – «Хорошо, только договоримся сразу, что твои миньоны тебе на этот раз помогать не будут». – «Договорились», – шел я отдельно от них. Они же весело обсуждали все события, иногда поглядывая на мою угрюмую фигуру с лопатой через плечо. Смотря на них, пытался прогнать мысли о том, что мне самому неплохо было бы завести друзей и шляться с ними, и устраивать погромы, залазить в проблемы и перестать мучить всех и вся.

На этом от общей массы отделился молчаливый старик, похожий на Распутина. По пути ко мне он перешепнул с Бобенко пару слов. «Значит ты новое мясо?» – услышав это, Бобенко вступил в разговор. «Ну же, Пахом, Пахом! Не порть сюрприз!» – «Эй! Какие еще сюрпризы? Если ты будешь устраивать какой-то турнир на выживание среди своих рабов вместе со мной в клетке из льда, то я просто уйду». – «Сюрпризы будут только приятные. Впрочем, сейчас сам все увидишь. Мы уже подходим».

Мы зашли во дворы, и я увидел прекрасные снежные скульптуры. Их великолепие поразило меня до глубины души. Непонятно было для меня тогда, как из такого непослушного материала можно создать такие сложные, реалистичные, податливые фигуры.

Фигуры плясали по кругу. Их было ровно двенадцать. Некоторые только были недоделаны, какие-то вообще были только в задумке. Было понятно только то, что их должно быть двенадцать. Фигуры застыли в танце. Я прикоснулся к самой живой и законченной. Она извивалась, наклонившись в бок, упершись на одну ногу, а другой только поддерживала баланс, немного согнув ее. Руки сплелись как две ветки дерева и брели в сторону упертой ноги. Это, к сожалению, закрывало ей лицо. Волосы были завязаны в хвост.

Я прикоснулся к ней. Должен был. Почувствовать, что она действительно стоит предо мной из снега, не живая. Как только я убедился в этом, сзади меня послышалось, как кто-то прочистил свое горло кашлем, тут я обернулся. «Дама и господа! Хочу представить пополнение в семью архитекторов – Энговатов. Сокращенно Энго. Он будет вторым scalpellino вместе с нашим любимчиком – Пахомом» – этот бородач стоял, скрестив руки, и выразительно усмехнулся. Бобенко это заметил и сказал на пониженных: «Это твой второй скакун. Будь аккуратнее с ним, характер у него еще сложнее твоего. Аккуратнее. Слышишь?» – потом продолжил, уже обращаясь ко всем: «Чтобы не забивать тебе голову столькими именами, давай ты сам со всеми познакомишься в процессе. Все, дама и господа. За работу! Благо у нас ее предостаточно!» – «Что? Что… Что это такое?» – «Ты же сам не потрудился узнать, что будет, если ты проиграешь, помнишь? Так вот, теперь ты работаешь со мной. До конца жизни.» – Тут я, наконец, собрался с мыслями. Я должен был быть в ярости по моей задумке и уже прикладывается к голове Бобенко лопатой, но я был слишком сметен для этого. «Ну нет уж. Если ты думаешь, что сможешь держать меня здесь, то ты глубоко ошибаешься. Если я для тебя лошадь, то давай! Остреножь меня, чтоб я не ускакал!» – «Послушай, никто никого здесь насильно держать не будет, и драться с тобой я тоже не буду. Расслабься и мину попроще сделай. Если хочешь, можешь идти». – тут он обернулся, и была идеальная возможность хрустнуть его череп. Бобенко, уверен, то же знал, что это идеальная возможность для меня, и я могу это сделать. Могу, но не сделаю. Постояв там с минуту, обернулся к скульптуре и решил остаться там, чтобы только узнать, как он это делает. Поглядеть с секунду, как он наполняет смыслом и огненной душой неотесанные глыбы снега.

Все заканчивалось в этот момент. История, снег перед нами, соревнование на меткость. Ко всему прочему у меня разболелась голова. Уже плохо видел снег перед собой, а все кидал и кидал. Теперь действительно осталось немного. Последние лопаты. Они рассчитывали броски так, чтобы сделать последний мах. Учитывали и свои и чужие ходы на перед. Интервалы, паузы. Мне было не до расчетов и нужно было дожить до конца гонки. Вот, выждав, Пахом, кажется, забирает последний снег моей быстрой лопатой, однако немного не рассчитал и еще немного осталось. Энерго кинулся сгребать, но Пахом и тут успел. Только он успел заблокировать лопату Сани, из тумана просияла острым светом мысль. Мысль, что мне нужно забирать последнюю лопату. Хотя там не было даже пол лопатки – кот наплакал. Из последних сил загреб, пробежал, вскинул снег вместе с лопатой и, слыша, как железо ударяется об твердый черный лед, сам рухнул, последовав ее примеру.

Было слышно, как сзади меня бурно спорили. Это становилось все дальше и дальше. Моя щека приятно топила на снегу. Вскинув глаза, видел capo, натянувшего мерзлую резину жгута, и опять он дожидался стихания ветров. Птица все сидела неподвижно, как будто дожидаясь своей участи. Натянул! Выстрел! Ветер исчез, и тут же ему вслед полетела яркая рябина. Видимо, заметив и в чувствах обиды ветер, сдул снаряд, пока он летел все это расстояние. Сдул он его прямо в глаз воробья. Это правда. Это точно не бред больного. Сам видел, как ярко-оранжевая точка дошла до маленького существа и проникла ему в глаз. Подбитая птица упала с ветки. Как самолет, пикируя вниз. Даша пискнула и оправилась на спасение птички, будто это возможно было сделать. Василий в свою очередь с раздраженным лицом побежал на перегонки с ней. Бобенко стоял замерзший на месте, как одна из его статуй. Только двое бегущих не взяли в толк собак, у которых резко проснулись инстинкты. Один из песиков подбежала к месту преступления и начал обнюхивать убитую. Тут же хозяйка выкрикивала «Фу! Фу! Фу!» – но это только подзадорила молодую собаку. Она вцепилась в птицу и посмотрела на подбегающую хозяйку, восприняв всю трагичную сцену за игру. Тут Даша начала выкрикивать «Отпусти! Подай! Подай! Вольф, дай!» – не поняв, что именно Вольфу делать: подать, отпустить или просто дать, он выбрал самое верное на его взгляд – бежать. Повторяя ту же самую реплику, Даша устремилась за ними. «За ними» – будет точнее, потому что к задорному занятию присоединился и второй пес. Удов же бросил идею догонять и с разбитым видом вернулся к Бобенко. Подходя, свой разбитый вид он склеил в улыбку.

– Даже цель была поражена, что в нее попали, – решил он разрядить обстановку. Неудачно.

– Я доказал все, что было необходимо. Не остальным, а себе в первую очередь, – сообщил он полушепотом и с размаху кинул рогатку высоко на дерево. Там она повисла на ветке, словно та птица. – Развлечений хватит на сегодня. За работу! – он дополнил и направился в мою сторону.

Не заметив меня, точно раздавил бы меня, как жука своей тяжелой уверенной поступью. Жар от моей щеки растопил снег, и так как лежал и наблюдал я уже давно, еще подождав немного, мог спокойно попробовать талую воду на вкус. Так что, когда Бобенко крикнул на мою двоицу, мол, почему я тут лежу в бессознании, он спас меня от смерти утопленника.

Первый раз слышал, как он матерится. Дуэт спохватился и прислонил меня к статуе. Энго начал вытирать рукавом мою мокрую щеку, попутно обдирая кожу своим мерзлым рукавом.

– Ишь! Попал – злой. Не попал – еще злее бы был. Творческая натура, едрить ее в корень, – проворчал старик справа от меня.

– Ничего ты не понимаешь, Пахом. – продолжал вытирать мне щеку заботливый Энерго слева от меня.

– Одно понимаю точно. Ты свои позиции сдаешь, Санечка…

– Если бы ты не вклинился как раз!

– Новичку проиграл, это же надо! – они наперебой кричали мне в уши. Голова готова была тут же расплавится.

– Ладно. Сиди пока здесь и никуда не убегай, мы пока поработаем под твоим чутким присмотром, – подкалывал подколотый Саня. От себя мог только еле поднять руку в знак согласия или дать знать, что я еще жив. Потому что не было сил даже держать веки полностью открытыми, поэтому они были на грани закрытия, еле-еле наблюдая за происходящим. Будь я хоть здоровым, не смог бы угнаться за этими титанами и их титаническими усилиями. Темп, который они задают, может убить и прислонившаяся к статуе в процессе формирования ростовой куклы – это наглядный пример. Не удивительно то, что они сделали, а то, что они продолжают делать. Раз за разом. Будто это обыденность. Легко и смешно.

Спустя какое-то время Колесникова все-таки справилась со своей псарней и вытащила птицу из пасти игривого щенка. Выкрикивая имя Коли как минимум дюжину раз, она бежала к нему на место статуи.

– Птица не настоящая была, Коль. Кто-то макет сделал. Подделку. Смотри, перья приклеили, глаза кукольные. Вблизи совсем не похоже, а издалека очень даже смахивала! – окликнутый молча посмотрел на нее, потом на Удова и на Энерго с Пахомом в конце, которые приостановились послушать.

– А какая разница? – произнес Бобенко с каким-то надрывом в голосе. Нотка облегчения все равно невольно проступила, резонируя с нашими сердцами. В попытке сокрытия принялся снова работать над белым монолитом. Во все время мог только обернутся, посмотреть на свою опору – это женщина в своем становлении.

В верхней части была голова, прижатая к плечу. Волосы хоть и были коротки, но закрыли все-таки ее лик. Маленькую грудь ее прикрывали руки, настолько слабые и тонкие и в то же время настолько сильно упертые в ноги свои, что они выгибались в противоположную сторону. Вот так плавно взгляд переходит к ногам ее, связанными в позе лотоса. Только связаны они не на узел, крепко и надежно, а расхлябанно и расслабленно. Ей было бы неудобно и даже больно, будь это иначе. И так слишком много становой силы входит в них сверху. Нога на переднем плане казалась рукой, которая подставлена под ручей слез. Не случайно ведь эта форма как раз была под головой юного создания. Ручей, значит, будет соленый стекать по ее лодыжкам. Она ведь живая, может и хочет себе больно сделать, но нельзя, не дозволено. Слишком любит себя. Возможно даже больше остальных любит. Болезно от этого. Хочет по другому, только не может. Сама себе не позволит. Обо всем он думает, каждая деталь… Такая жизнь – эмоция и пластика… Браво, Коля, браво…

Провалившись в бездну, вернулся уже когда они заканчивали. Бобенко подошел, снял перчатку и приложил к моему лбу коленную руку. Печально замотал головой. Энерго уже взял меня под руку. Этого даже и не заметил. Коля начал разворачивать свою напутственную речь.

– Сказал бы сразу, что болеешь. У нас можно болеть, это не рабство на галерах. Энерго тебя отведет. Давай отлежись. И ты нам нужен с новыми силами и идеями. Будем скатывать самый крупный ком для Кухарки. Не бойся, твой день переносится. Хотя и этот ты неплохо провел в полумертвом состоянии. Видел я, как ты отверженно лопатой орудуешь наравне с этими акулами! А потом еще сидел и смотрел, как они работают. А они ни слова! Вот это я понимаю настоящий superiori. Начальство! Ладно, ладно. Идите, – хоть он и пытался казаться непоколебимым, но по его глазам было видно, что фоново он погружен в раздумья глубокого типа. Этот день и его события его коробили.

Волочась на плече Энерго, услышал привычное «не за что!» вблизи, стоит ли и говорить, что не был в восторге. Чуть перепонка не лопнула. Интересно, доживу ли до того, когда смогу услышать «всем спасибо за работу!» вблизи. Немного опомнившись, сказал своему аллегорическому коню, который вез меня:

– Ну и зачем ты меня тащишь? Сам, что ль, не дойду?

– Представь себе.

– Ладно. Хрен с тобой.

– Хех. Начал по нашему балакать?

– От вас наберешься… – после недолгой паузы снова начал разговор, когда уже вошли в подъезд.

– Хочешь, тоже поделюсь кое-чем личным?

– Неуверен, что хочу дружить с тобой, Пьеро. Не сегодня, так завтра ты ласты склеишь!

– Пошел ты.

– Ладно. Только если как последнее признание на смертном одре, я готов принять твои изречения.

– Мне не только физически плохо. В последнее время, как будто, какой-то голос отговаривает от всего того, что мы делаем. Говорит, что вы и так справитесь. Я – лишней. Нужно остаться дома и так далее.

– Нашел из-за чего убиваться. Это просто твое подсознание вошло в конфликт с твоим сознанием. Не удивляйся, если у тебя начнут появляться сны, которые отговаривают тебя идти к нам. Дело в том, что глубоко внутри… – тем временем он упер меня против стенки около лифта. – Дело в том, что глубоко внутри, в подсознании, в месте, которое тебе неподвластно – ты действительно не хочешь у нас работать.

– Что за чушь?! – запротестовал тут же. Двери лифта с натягом раскрылись, лампочка в кабинке заморгала. Мы вошли в кабинку. Запах мочи резко ударил в ноздри. Хорошо, что для меня это было не так резко из-за завала в носе. Хоть какие-то плюсы.

– Какой?

– Девятый, – мой поводырь немного замялся, увидев полностью выгоревший циферблат без остатков обоснования после шалостей с зажигалками, но все таки нажал нужную кнопку.

– Почему же сразу чушь? Возможно, оно тебя и пыталось защитить от вреда, который ты сам себе наносишь. Зачем ты сегодня вышел? Написал бы, что болеешь. Никто бы не осудил. Теперь посмотри на себя!

– Если начну таким промышлять, вы меня три дня в месяце будите видеть. Человек я не простой, а очень больной. Болею много и очень обильно – доходит до капельниц домашних и больниц, врачей… Из-за этого ко мне и начали приставать в школе и это все произошло. А на фоне этого подсознания неужели странно считать себя психопатом? – мы вышли из лифта и направились к моей квартире.

– Дерешься с дедом. Достаешь магическую дубину из неоткуда. Приходишь на работу с одной ногой в могиле, потом и второй туда наступаешь. О да! Ты полный псих.

Мы дошли. Я отпирал дверь, как заметил на коврике почтовый конверт. Он был подозрительно толст. Подобрав его и прочитав надпись «от хорошего друга» понял, что худшие подозрения оправдались. Причем в самое ненужное время. Правильно бабушка говорила «беда никогда не приходит одна.»

– Ничего себе конверт толстый, что тебе траву по почте присылают? – удивительно, как точно иногда отдельная насмешка может отражать всю реальность. Побледнел. Благо болезнь все скрыла. Вы посмотрите-ка, одни плюсы. Неужели оптимистом стал. Конечно, станешь здесь…

– Может, чего и похуже, – быстро нашелся я.

– Ну так давай пробу снимем.

– Не в состоянии.

– А – а – а! Я понял. Любовная переписка, ну точно. Тогда извиняюсь, что лезу. Правда, старомодно немного, но романтично, готов признать, – пока все это произносилось, я отпер дверь и пригласил его внутрь. Нас встретил Берлиоз, и Энерго первым делом начал его наглаживать и нахваливать.

– Ну, кот так кот. Под стать тебе. Две собаки – пара!

– Это еще что должно значить?

– Животные домашние обычно похожи на своих хозяев.

– Не я хозяин, к сожалению. Решения кота. Его Берлиозом зовут.

– Тогда забираю свои слова назад. Берлиоз. Берлиоз, Берлиоз… Что-то знакомое… Вспомнить не смогу.

– Ну надо же! Это Мастер и Маргарита, между прочим! Классику знать надо!

– Точно! Действительно, классика. Я знал, знал. Только припамятовал. Жалко, Пахома здесь нет. Ты бы вырос в его глазах.

– Да уж… Загляни он в мою комнату, я бы упал еще ниже, чем был, – Энерго помог снять мне сапоги, даже это уже не было состояния сделать. В свою же очередь подал ему пару гостевых тапочек. Они парадоксально изрядно загрязнились, хоть гостей у нас и не бывает. Пока ему показывал, где моя комната, Энерго меня тащил до нее.

Тащив, ему пришлось выслушать, как в квартире нечего то и показать, и если он хочет горячего чаю, то все на кухне, только ему придется обслужить себя самому и т. д. и т. д. Вообщем обычный бред человека в горячке. Дотащив, он снял верхнюю мою одежду, что было еще большим позором, чем сапоги. Скинув ношу на кровать, помощник вздохнул с облегчением. Удивительно, как даже вздохи могут много выражать намерений, эмоций. Накинул на меня одеяло и осмотрелся в комнате.

– Неудивительно, что твои внутренние демоны тянут тебя остаться здесь. Я бы тоже не хотел уходить…

– Правда?

– Нет, – Саня выключил свет в комнате и открыл дверь, но задержался в проеме. Только половина его лица освещалась, и очки блеснули на свету из прихожей. – Хоть ты и псих, только нам очень нужный псих. Коле особенно. Он нуждается в тебе. В себе он может разочароваться. В тебе. Нет, – тихо закрыл дверь, свет выключился в прихожей, потом хлопнула железная дверь.

Часть третья| Глава первая| Больной|

С пробуждением почувствовал себя намного лучше. Самое главное – температура теперь не играла на понижение и повышение. Мама почти с порога знала о моей болезни. Открыла разговор фразочкой наподобие «Ну, как, на пользу пошло тебе эти прогулки?»

– Это случилось бы в любом случае…

– Если так хочешь развеяться, как выздоровеешь, пойдем вместе прогуляемся, на природу посмотрим. Если еще, конечно, хочешь со своей старухой в свет выходить.

– Да что ты такое говоришь, мам? Конечно, хочу, – сколько времени родители с нами проводят? Потом мы проводим с ними сколько времени? Можно подумать, и нераздельны вовсе, можно подумать, что пуповина еще осталась – метафизическая, конечно. И после стольких лет дружбы, как по дуновению ветра, все, что было, исчезло, а что осталось, изменилось до неузнаваемости. Резко наши интересы разнятся, наши намерения и даже сам язык вместе с ними. Теперь времяпрепровождение с родителями становится нудным, бесполезным занятием, от которого нужно скорей избавиться. Только так ли это на самом деле и разумно это в долгосрочной перспективе?

Тут мне пришло сообщение. Писал Яковлев. Писал о бушующем морях, сиренах, пароходах, приходах, вине, дне, раках, казематах, о пучинах, Немезидах, лужах, людях, обо дне и обо мне. Какой-то бредовый стишок. Не люблю стихи. Никогда не любил. И сейчас особенно. Ну надо же, он еще и поэт. Даже новый адрес умудрился зарифмовать. Просто не друг, а подарок с неба.

Решил ему выложить все как есть. Это моя последняя услуга для него. Он спросил, не хочу ли я зарабатывать. Нет. Не таким образом. «Нет, так нет», – ступал ответ. Неужели получается слезть с этого крючка? Но праздновать пока было рано… С моим здоровьем убежать не получится. И если меня попробуют схватить, то они меня схватят – это сто процентов. Ложь, хоть и во благо, тогда обернется страшной реальностью. Естественно, выбора у меня не было. Зато была вероятность того, что он меня обманывает. Тем не менее, я пошел.

Выполнив все, что от меня требуется, заблокировал снова этого скота. Мне поплохело. Надо успокоиться. Поставил чайник. Подготовил чай с мелиссой. Пока это все доходило до кондиции, погладил кота, осмотрел комнату. Берлиоз наш – это отдельная и достаточно длинная история, а вот про аптеку мою живительную расскажу. Именно про нее обмолвился Самуил Тимофеевич, называя ящиком. Он скромничает. Как всегда.