Текст книги "Из-за девчонки (сборник)"
Автор книги: Юрий Козлов
Жанр: Детская проза, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Валерий Алексеев
Прекрасная второгодница
Повесть [4]4
© Алексеев В. А., 1983
[Закрыть]
1
Девятиклассник Игорь Шутинов вошел в прихожую, поставил сумку с продуктами на пол и, держась рукой за дверь, принялся развязывать шнурки ботинок. Был он из породы аккуратистов: шагу не сделает по квартире в уличной обуви, ни до чего не дотронется дома, не вымыв после улицы рук.
– «Неужели когда-нибудь, – бормотал Игорь, разуваясь, – неужели когда-нибудь подстригут все деревья? Неужели когда-нибудь по линейке рассадят кусты?»
Привычку бормотать стихи Игорь культивировал в себе сознательно: в прошлом году совершенно неожиданно выяснилось, что он обделен «чувством прекрасного», – именно так выразилась студентка-практикантка, давшая в восьмом «А» единственный и, как в один голос говорили учителя, неповторимый урок. С тех пор Игорь целеустремленно воспитывал в себе это чувство, идя пока чисто количественным путем. Рано или поз дно, он был убежден, количество освоенного материала обратится в качество восприятия. Случалось так, что с заученными стихами Игорь был внутренне не согласен; кстати, идея подстриженных и рассаженных по линейке деревьев не представлялась ему такой уж отвратительной, есть же, в конце концов, регулярные парки. Но свое несогласие Игорь подавлял: специалистам надо во всем доверяться, по крайней мере на первых порах, пока не вникнешь в суть дела.
В прихожей, вопреки обыкновению, горел свет. Возле обувной тумбы, которая одновременно служила и телефонным столиком, сидел отец. Прижимая к уху телефонную трубку, он в упор смотрел на Игоря и молчал. Выражение его лица, сокрушенного и в то же время полного ожидания радости, удивило Игоря.
– Что-нибудь?… – коротко, не произнося лишних слов, но с нужной интонацией спросил Игорь.
Отец досадливо поморщился («не мешай!») и взглядом показал на лежащую возле телефонного аппарата развернутую телеграмму.
– Костя?
Отец кивнул.
Никакие силы не заставили бы Игоря взять телеграмму немытыми руками, и он, бегло взглянув на нее издали, снял куртку, повесил ее на вешалку, прошел в ванную, тщательно вымыл с мылом руки, не менее тщательно их вытер и только после этого пошел знакомиться с новостями.
Прибываю шестнадцатого апреля отпуск связи сезоном дождей Константин.
– Здорово, – по обыкновению, ровно сказал Игорь, хотя все в нем запело от радости, и даже эти слова «запело от радости» он услышал в себе, но только как слова. Как будто кто-то механически произнес или, еще лучше, напечатал крупным шрифтом: «Все в нем запело от радости».
Так радовался Игорь. Это можно было принимать или не принимать, это можно было осуждать или одобрять, но он так радовался. Каким-то образом эта форма радости была связана с «чувством прекрасного», но каким – Игорь мог только предполагать.
– В Шереметьево? – спросил он отца.
Отец кивнул и после паузы проговорил:
– Музыку для меня играют. «Ждите, ждите» – и музыка. Я уже все вальсы Штрауса… – Тут он вскинулся и пронзительным голосом закричал: – Девушка, алло! Алло, девушка!..
Должно быть, тревога была ложная, потому что, умолкнув, отец сделал попытку затянуться погасшей сигаретой, и лицо его сморщилось, как у обиженного ребенка, а глаза стали обреченными.
– Бросил бы ты курить, – наставительно сказал Игорь и, взяв со столика спички, поднес отцу огня.
Терпение у отца было адское. Может быть, терпение вообще являлось его главным жизненным капиталом, но не ожесточенное терпение и не смиренное, а спокойное, выстраданное, как у Робинзона Крузо после неудачи с большой лодкой.
Константин был старший брат Игоря. Он уже год выполнял в тропических джунглях Андамана геодезические работы по ирригационному проекту «Шитанг». Работа была важная, от нее зависело благосостояние целого региона, о проекте «Шитанг» писали в центральной прессе (так выражался отец: «О пустяках в центральной прессе не напишут!»). И цветная фотография Константина, вырезанная из журнала, была приклеена к стене прихожей как раз над телефонным столиком. Худощавый, изжелта-смуглый, весь неуловимо тропический, с белозубой улыбкой на слегка изнуренном лице, Константин Шутинов увлеченно беседовал с одетым в длинную бледно-клетчатую юбку аборигеном Андамана. За их спинами виднелась лилово-зеленая гладь разделенного на рисовые чеки болота, белые и золоченые пагодки на островах тверди, соломенные хижины на сваях, крыши которых блестели под темным, низко нависшим небом.
Костин отпуск в определенном смысле был неожиданностью. Контракт с советскими специалистами, работавшими на Шитанге, не предусматривал выезда в Союз: два года с перерывами на отдых и обработку материалов в столице «страны пребывания». Несколько настораживала Игоря и необычная для Кости многословность: зачем было в телеграмме упоминать этот самый сезон дождей? Экзотики ради? Сомнительно. Работы на Шитанге начались как раз в разгар сезона дождей, и год назад это никого не смущало. У Игоря имелись кое-какие соображения на этот счет, но он предпочитал помалкивать, чтобы не волновать маму.
… Переправив продукты на кухню и распределив их как полагается, Игорь пошел в гостиную. Отец все так же сидел у телефона, неподвижный, как старейшина индейского племени, он только проводил Игоря взглядом, в котором можно было прочитать укоризну. Ну разумеется, ему хотелось бы, чтобы Игорь вопил и приплясывал на ходу, щелкая в воздухе пальцами.
Мама и Нина-маленькая вполголоса, чтобы не мешать отцу, обсуждали вопрос, надо ли извещать о прибытии Константина некую Ирочку.
– Ты понимаешь, прощались они как-то холодно, – озабоченно говорила мать и тут же, по своему обыкновению, сворачивала утверждение в вопрос: – А может быть, мне теперь кажется? Все-таки целый год прошел. И в письмах о ней ни слова, даже приветов не передавал. А с другой стороны, зачем через нас приветы, если он с ней переписывается напрямую?
– Мама, не ломай себе голову, – уговаривала ее Нина-маленькая. – Мы обязаны поставить ее в известность, а там уж она как хочет, на ее усмотрение.
Нина-маленькая вполне доросла до таких разговоров: ей было двадцать лет, она училась на втором курсе факультета журналистики, курила, не стесняясь родителей… Впрочем, последнее ей прощалось потому, что Нине-маленькой срочно нужно было похудеть. Ей досталось не только мамино имя, но и мамина комплекция: обе коротенькие, толстенькие, краснощекие (отец смеялся: «Свекольная кровь!»), они были как две подружки, голубоглазые, с одинаковыми кругленькими носами.
– Ложная проблема, – сказал Игорь, стоя в дверях. – Костя никогда ничего не забывает.
– Тебя еще не спросили! – недовольно сказала мама и, чтобы поставить Игоря на место, потребовала отчета о магазинных делах.
Игорь с удовольствием отчитался: вместо кулинарских «домашних» котлет, которые были ему заказаны, он взял полкило вареной колбасы, остальное – без изменений.
– Колбаса-а… – проговорила мать. – Так мы ее за один раз съедим.
Женщины в этом доме не любили готовить и с большой охотой передоверяли кухонные дела Игорю и отцу.
– Правильно, – подтвердил Игорь, – но живем-то мы тоже один раз.
В другое время шутка не была бы оставлена без внимания, но сегодня мамину голову занимали более важные проблемы.
– Вот мы здесь спорим, Игорек, – помолчав, сказала мама, – сезон дождей – это как? Месяц, два, а может, несколько дней?
Игорь усмехнулся: не составляло труда вычислить подоплеку вопроса – мать горела идеей женить Костю во время отпуска, ей не давала покоя мысль, что Костенька там, на Шитанге, питается всухомятку, по-холостяцки. При этом она простодушно забывала, что Костенька прошел у отца неплохую кулинарную школу и был не из тех, кто пасует перед сковородой.
Подумав, Игорь сказал:
– Сезон дождей в тех широтах – с мая по октябрь включительно, пока дуют муссоны.
Мать погрузилась в вычисления, потом ее мысли приняли иной ход, и она с ужасом воскликнула:
– Господи, но за полгода там все раскиснет! Как же он будет с теодолитом ходить?
– Алло, девушка! Девушка, алло! – закричал в прихожей отец, и все притихли.
Игорь обвел взглядом комнату: было странно думать, что здесь вновь появится Костя. За год он так сросся со своим Шитангом, что казалось, так будет всегда: мы – здесь, он – там, в Андамане.
Стены гостиной были увешаны фотографиями: Константин у карты Шитанга с указкой в руках, Константин на трассе у нивелира, в обвислой зеленой парусиновой шляпе и широких болотных сапогах. Кругом – босоногие люди в подоткнутых юбках и в таких же обвислых шляпах. Игорь сам увеличивал эти фотографии и гордился своей работой.
«Навряд ли ему понравится этот иконостас», – подумал Игорь и, подойдя к стене, принялся снимать фотографии.
– Эй, эй! Ты что делаешь? – окликнула его мать.
Обернувшись, Игорь спокойно и деловито изложил свои соображения. Костин характер маме был хорошо известен. Костя даже в зеркало смотреть на себя не любил.
– Ну все равно, надо было спросить, – более миролюбиво сказала мама. – А то расхозяйничался! Давай сюда, я уберу.
«Уберу» – это только так называлось. Все, что убирали мама и Нина-маленькая, могло оказаться в самых неожиданных местах. Так, пачка швейных иголок нашлась однажды в пустой коробке с надписью: «Манная крупа». Мистика, да и только!
– Прилетает в восемь утра! – торжественно сказал, входя в гостиную, отец. – Надо будет такси вызвать заранее.
– Ох, нас же четверо! – огорчилась Нина-маленькая. – А с Костей пять. В такси не посадят.
– Ничего, – решительно сказала мама, – посадят! Не каждый день люди приезжают из тропиков. Правда, багаж…
При слове «багаж» мама поджала губы. Каким-то мозжечковым чутьем Игорь улавливал, что мама стесняется, что у нее такой важный «загранкомандировочный» сын.
Собственно, все уже было решено и сказано, но никому не хотелось возвращаться к обычным делам. Отец подсел к женщинам, и все трое, будто впервые, стали с увлечением рассматривать и комментировать фотографии, которые подавал им Игорь. В этом было что-то трогательное: в стандартной ячейке крупноблочного дома на окраине Москвы пожилой прокуренный мужчина и две краснощекие женщины наперебой обсуждали детали чуждого тропического быта и судьбы людей, которых они никогда не видели и вряд ли увидят. Игорь смотрел на это пиршество воспоминаний со стороны, обслуживая его, но в нем не участвуя.
– Смотрите-ка, это Маун!.. Нет, это не Маун!.. Нет, Маун! А как растолстел!.. Да я тебе говорю, не Маун, он таких простых юбок не носит – он аристократ… А кто же тогда Ши Сейн?… Да нет, Ши Сейн – вот он тут, рядом с невестой стоит. Та, которая слева, с магнолией в волосах… Красавица! Повезло парню. Давно бы уж женился, чудак (это, разумеется, мама)… А тут, погодите-ка, где же это? На трассе главного канала?… Нет, дорога к нижнему лагерю. Вот пагодка беленькая, точно, точно. Там Маун змею убил.
– Московский филиал Шитанга, – пробормотал Игорь, но его никто не услышал.
Опустошив стенку, Игорь посмотрел на часы.
– Ну, мне пора, – сказал он. – Пойду заниматься.
Отец, мать и Нина-маленькая разом подняли головы, как будто он сказал что-то неприличное. В комнате стало тихо.
– Как на службу, – буркнул отец.
– Мог бы и пропустить ради такого дня, – проговорила мать.
– Ну что ты, – язвительно заметила Нина-маленькая, – без него прекрасная второгодница даже в книжку не взглянет!
Каждый вечер Игорь ходил заниматься к однокласснице Соне Мартышкиной, которая жила этажом ниже. Соня действительно сидела в девятом классе второй год (ей разрешили по семейным обстоятельствам), и Игорь, круглый отличник, ее «курировал». На успеваемости Игоря это никак не отражалось; вообще в семье Шутиновых имелись уже две школьные медали, и Игорь уверенно шел на третью.
– Ты туда прямо как на праздник торопишься! – раздражаясь, сказала мама. – Что для тебя там, медом намазано?
Игорь стоял в дверях и молчал. Такие разговоры повторялись каждый вечер.
– С тобой разговаривают, – сказал отец. – Что ты стоишь и молчишь, как чужой?
Обычно отец не участвовал в проработках, но сегодня чувствовалось, что женщины провели предварительную подготовку. Он смотрел на Игоря с таким видом, как будто был кровно обижен. Сигарета, которую он разминал, прыгала в его пальцах, глаза слезились, а это, Игорь знал, не предвещало ничего доброго.
– Я, собственно, не понимаю, в чем смысл вопроса, – с достоинством сказал Игорь. – Мама спросила меня: намазано ли там медом? Нет, не намазано.
– Смотри-ка, он еще издевается! – всплеснув руками, воскликнула мама, и фотографии, лежавшие у нее на коленях, соскользнули на пол и рассыпались веером. Отец и Нина наклонились их подбирать. – Может быть, ты совсем туда переселишься? Или дожидаешься, когда тебя оттуда выставят с позором, дверь перед твоим носом захлопнут?
А Нина, подняв голову, добавила:
– И добро бы красавица писаная была! А то Мартышкина и есть Мартышкина.
– Не тебе судить! – резко сказал Игорь. – Не тебе!
Нина-маленькая, захлопав глазами, умолкла. В ту же минуту Игорь пожалел о сказанном, но исправлять что-либо было уже поздно. Он понял, что сестра сейчас заплачет. И сестра заплакала. Заплакала и поспешно наклонилась к фотографиям, рассыпанным на полу.
– Ну вот что, – сказал отец и поднялся. – Последний раз туда идешь. Завтра пускай она к нам приходит. Иначе… иначе совсем прекратим это дело.
– Видишь ли, папа, – возразил Игорь, – эту обязанность не вы мне поручили, и не вам решать, когда я должен с себя ее снять. А заниматься Соне дома удобнее: у нас она будет стесняться. Кроме того, я не понимаю…
– Он не понимает! – перебила его мать. Щеки ее еще больше покраснели и стали совсем пунцовыми. – Мы тут радуемся всей семьей, а он хлоп – и уходит! Чужой, чужой и есть. Ну погоди, утянет она тебя за собой. Чувствует мое сердце, утянет на самое дно.
Игорь молчал. Это был проверенный способ: дать людям выговориться и тогда уже сделать по-своему.
Первым пошел на мировую отец. Может быть, он почувствовал, что Игорь все равно уйдет, что бы тут ни было сказано.
– Утянет – значит, так и надо, – закурив, сказал он и отошел к окну. – Значит, своего характера нет.
– Эх, успокоил! – Мама с досадой махнула рукой. – Может, в школу сходить? Пускай другое поручение найдут. Он и рисует замечательно, пусть стенгазету делает…
Игорь стоял в дверях и молча слушал.
– Глупости говоришь, – возразил, не оборачиваясь, отец, а Нина-маленькая все собирала фотографии, и слезы капали на них, стуча, как капли дождя. – Глупости говоришь. Не в поручении дело.
– Сама знаю, что не в поручении. Нехорошая она девчонка. Околдовали там его, что ли?
Игорь понял: дальше молчать нельзя, иначе будет сказано что-то непоправимое.
– Я могу идти? – сухо спросил он.
– Иди, что с тобой сделаешь, – ответила мать. – У сестры бы прощения попросил: сестру ни за что обидел.
– Да ерунда… – проговорила Нина-маленькая, не поднимая головы.
2
Дверь Игорю открыла высокая статная женщина, так гордо державшая голову, как будто на ней сверкала по меньшей мере алмазная диадема.
– А-а, Игорек! – сказала она ласково. – Добрый вечер. Как раз к чаю.
– Нет, спасибо, – отвечал Игорь, входя. – Некогда. Завтра у Сони ответственный день.
Лицо у Сониной мамы было некрасивое, даже простоватое: круглое, крупновеснушчатое, с всегда припухшими, как бы заспанными глазами. Такие монгольские и в то же время белокожие лица бывают у сибирячек. Но в контрасте этого малосимпатичного лица с царственной статью была своя привлекательность: этот контраст будоражил смутные догадки о зачарованной красоте. Впрочем, красота теперь мерещилась Игорю даже там, где ею и не пахло, – «чувство прекрасного», недостаточно развитое, то и дело его подводило.
– Со-неч-ка-а! – нараспев позвала Наталья Витальевна. – Игорь пришел.
Этот зов повторялся ежедневно, но Соня никогда не выходила из своей комнаты, чтобы встретить Игоря, – для этого она была слишком горда.
– Здравствуйте, Георгий Борисович, – сказал Игорь, входя в гостиную, которая у Мартышкиных по совместительству служила и столовой, и спальней родителей.
– А-а, помощь на дому, – ответил, привставая из-за стола, отчим Сони – невысокий лысенький чернявый человечек, чуть ли не на голову ниже жены. – Ждем не дождемся.
Георгий Борисович сидел за столом в майке, открывавшей тощую волосатую грудь и худые, как у подростка, тоже волосатые плечи. Он не стеснялся своей хилости, даже как будто бравировал ею, и дома ходил исключительно «в дезабилье». Так, во всяком случае, выражалась Сонина мама, делая ему выговор, что он опять не одет при гостях.
– Жора, ну что такое? Вечно в дезабилье.
– А чего стесняться, – благодушно отвечал Георгий Борисович, – соседи все равно что свои.
Игорь был знаком с ним не первый год: вселялись обе семьи в этот дом одновременно, только Георгий Борисович был тогда холост.
Фамилия Мартышкин принадлежала ему, точно так же, как потускнелый «запорожец» старой модели, заросший сугробами у подъезда (Георгий Борисович называл его «мой Маленький Мук»), и кривая трубка с серебряной крышкой, которая лежала рядом с его подстаканником на столе. И подстаканник, вещь допотопная, как трамвай, и трубка, и крупная плешь посреди буйно всклокоченной шевелюры, и неизменно ласково и печально улыбающиеся усы, и смешная фамилия – все шло этому человеку, составляло забавное, доброе целое. Было время, когда Игорь звал его попросту дядей Жорой, но с некоторых пор перешел на имя-отчество: что-то мешало.
– А мы уж думали, – проговорила Наталья Витальевна, присаживаясь к столу, – что ты сегодня вообще не придешь.
В отличие от мужа, она была так тщательно (волосок к волоску) причесана и так нарядно одета, как будто собиралась в театр. Игорь уверен был, что, если бы он ворвался в этот дом среди ночи, крича, как Тиль Уленшпигель: «Т’брандт!» («Пожар!»), Наталья Витальевна вышла бы в прихожую безукоризненно и строго одетая и, поправляя венец туго уложенных кос, сказала бы ласково: «А-а, Игорек… Как раз к чаю».
– Телеграмма пришла, завтра Костя приезжает, – объяснил Игорь.
– Вот это новость так новость! – оживился Георгий Борисович. У него вообще была несколько сбивающая с толку манера очень живо реагировать на слова собеседника: огорчаться – до слез, радоваться – подпрыгивая на стуле, оживленно потирая ручки. Человеку новому могло показаться, что дядя Жора фальшивит, но Игорь знал его хорошо и понимал, что эта суетливость искренняя, она идет от участливости, от простого желания подыграть собеседнику, усугубить его радость или разделить горе. – Приезжает! А в какой связи? Окончательно?
– Нет, в отпуск, в связи с сезоном дождей.
– Да, дожди там кошмарные, – погрустнев, сказал дядя Жора. – Реки выходят из берегов, змеи заплывают в селения. В сезон дождей совершенно невозможно работать.
– Ты так говоришь, – снисходительно заметила Наталья Витальевна, – как будто полжизни провел в тропиках. Сам же дальше Брянска не заезжал.
– Я, Натальюшка, и не делаю из этого секрета, – с достоинством возразил дядя Жора. Он вообще почти все свои фразы начинал со слова «я», даже отвечая на вопрос «который час?». – Жизнь не сложилась так, как хотел. Чиновник, но в душе – бродяга, авантюрист, корсар…
При этих словах Наталья Витальевна усмехнулась, а сам дядя Жора покосился в сторону Сониной двери, за которой стояла такая монолитная тишина, как будто эта дверь была наглухо замурована.
– Но мне кажется, дело не в сезоне дождей, – заговорил Игорь, сев на диван и положив тетради и учебники рядом.
В этом доме он чувствовал себя своим человеком, и ему хотелось поделиться соображениями, которые он скрывал от родных.
– Вот как, вот как? Любопытно. – Дядя Жора зачем-то оглянулся, подвинул свой стул поближе к Игорю. – А в чем же?
И Игорь, немного волнуясь, принялся развивать свою концепцию. В нескольких письмах, особенно последнее время, Костя как бы между прочим писал: «Сидим на месте, ждем эскорта… Два „джипа“ с солдатами уже посланы к верхнему лагерю… Засиделись до полуночи в палатке у лейтенанта… Флотские вертолеты низко летают, мешают работать…»
– Так-так… – проговорил дядя Жора.
Он подпер кулачком подбородок, и маленькое личико его сморщилось в ожидании.
– Я слежу за газетами, – степенно продолжал Игорь, ободренный его реакцией, – и прихожу к выводу, что в районе Шитанга, возле границы, активизировались инсургенты.
– Инсургенты? – переспросила Сонина мама. – А что это такое, с чем их едят?
– Это бандиты, мятежники прокакой-то там ориентации. В прошлый сезон дождей они копошились на севере, а на Шитанге было все спокойно, дожди не мешали работать. Сейчас же их базы переместились. Может быть, в интересах безопасности…
– Чем же им мешают наши геодезисты? – спросила Наталья Витальевна.
– Я, Натальюшка… – перебил Игоря дядя Жора, – я, Натальюшка, тебе рассказывал, как в такой же точно ситуации…
– Подожди, пусть Игорек, – остановила его Сонина мама.
– Да они спят и видят, – неторопливо проговорил Игорь, – как бы выкрасть парочку иностранных специалистов и начать с правительством торг.
– Боже мой, какой ужас, – спокойно сказала Наталья Витальевна, положив себе в розетку варенья. – Ну выкрадут – и что?
– Будут таскать за собой по джунглям, пока правительство их не выкупит.
– И что же, Костя прямо об этом пишет? – спросила Сонина мама.
– Нет, никогда. – Игорь усмехнулся. – Во-первых, маму не хочет волновать, а во-вторых – не положено. Даже папа ничего не подозревает. Я понял так, что без роты морских пехотинцев Костя из лагеря никуда сейчас не выходит.
– Почему морских пехотинцев? – заинтересовался Георгий Борисович.
– Это моя догадка. В одном письме такая фраза: «А за кустами мелькают голубые мундиры». Кроме того, Шитанг – это приморская зона.
– Зачем же в таком опасном районе проводить какие-то изыскания?
– А чтобы осушить его, заселить – и инсургенты там больше не появятся. Они только в джунглях, в болотах сильны, население их ненавидит.
Игорь умолк: Сонина мама потеряла интерес к его рассказу, а дядя Жора сочувственно хмурился, но видно было, что мысли его уже заняты другим.
– Счастливый человек, – проговорил он задумчиво. – Сколько всего увидит в молодые годы…
– И заработает прилично, что тоже немаловажно, – добавила Наталья Витальевна. – Простой геодезист, а надо же, как судьбу свою повернул!
Игорь почувствовал себя задетым.
– Во-первых, он далеко не простой. Он школу окончил с медалью, диплом с отличием получил, у него три статьи опубликованы…
– Об этом я и говорю, Игорек, – укоризненно сказала Наталья Витальевна. – Простой геодезист, а как шагнул. Главное в жизни – не дать о себе позабыть, не теряться в толпе. Вот с Соней нашей у нас не совсем ладно получилось…
– Я, Натальюшка, вот о чем думаю… – начал было дядя Жора, но Сонина мама его перебила:
– Постой, не мешай, дай договорить, это важно. Ты понимаешь, Игорек, Соня очень, очень способная девочка. Ты даже не представляешь себе границы ее способностей. У нас в Брянске она блистала, директор школы называла ее «наше сокровище». Круглые пятерки – это просто само собой разумелось, и не подумай, пожалуйста, что это была какая-то провинциальная школа. Школа, известная на всю Российскую Федерацию, о ней в «Учительской газете» писали. Но кроме школы Соня занималась еще музыкой, ездила к превосходной учительнице французского языка.
Представь себе, один раз у нас в Брянске была, проездом правда, французская профсоюзная делегация…
И Игорь, терпеливо застывший на диване, в который раз уже услышал историю о том, как Соня, тогда еще четвероклассница, случайно на улице встретилась с гуляющими по Брянску французами и мимоходом ответила на какой-то их вопрос, да так удачно, что своим «версальским произношением» («Ты понимаешь, Игорек, репетиторша так и говорила, что у Сонечки подлинное версальское произношение. А какое у нее божественное „р“!..») привела французов в полнейшее умиление. Дело кончилось тем, что вся делегация в полном составе явилась к ним домой.
– Дом у нас в Брянске был отдельный, пятикомнатный, жили мы на виду у всего города, – рассказывала Сонина мама, не задумываясь о том, что каждое ее слово царапало мужа по сердцу. – И думала ли я, что когда-нибудь доживу до такого дня, когда придется…
Она умолкла на минуту, и этим тотчас же воспользовался Георгий Борисович.
– Натальюшка, я часто думаю: уж не во мне ли все дело? – настойчиво заговорил он.
– О боже мой, ну при чем здесь ты? – с досадой ответила Наталья Витальевна. – Ты что, Господь Саваоф? Первопричина всех вещей и событий?
– Но ты дослушай! – умоляюще воскликнул дядя Жора и, расплескав чай, отодвинул свой подстаканник в сторону. – Я просто сопоставляю факты: до моего появления в вашей жизни…
Дядя Жора нимало не смущался присутствием Игоря, и Игорь, не впервые оказавшийся свидетелем подобных разговоров, сидел и размышлял о том, что хорошие люди, к сожалению, слишком мало озабочены тем, как их слова и поступки воспринимают присутствующие. Возможно, именно эта особенность и делает хороших людей хорошими, искренними, непосредственными, а если бы они все время оглядывались на присутствующих, то были бы, наверное, не настолько уж хороши.
– Оставь, пожалуйста, свои фантазии! – сердито сказала наконец Наталья Витальевна. – Девочка просто потерялась в Москве. Надо было дать ей спокойно окончить школу.
– Натальюшка, я…
– Нам надо было задержаться в Брянске. Но, Игорек, пойми, – Наталья Витальевна как будто сейчас только вспомнила об Игоре, – с ее языком, с ее способностями… В Брянске, конечно, три вуза, но в Москве – Институт международных отношений, Институт иностранных языков… Разве это не прямая дорога? Из этого мы исходили.
Она вопросительно и требовательно посмотрела на Игоря, Игорь кивнул, и вновь заговорил дядя Жора:
– Я вот о чем думаю, Игорек. Ты понимаешь, в твоих руках судьба человека, и человека незаурядного, смею тебя заверить. Сделай все, что можно. Пусть наша Сонюшка преодолеет с твоей помощью этот роковой барьер. И можешь быть уверен: тебе еще доведется ею гордиться.
Эти заклинания повторялись чуть ли не каждый вечер. Игорь к ним привык и слушал их, не поддакивая и не перебивая.
– Мы постараемся, – проговорил он наконец.
И в эту минуту бесшумно открылась дверь маленькой комнаты, и вышла Соня. Соня была копия матери, такая же большеротая, круглолицая, с такими же сонно прижмуренными глазами. Только волосы у нее не забраны в пучок, а распущены по плечам, темно-рыжие, тяжелые. Она была в пестром домашнем платьице, которое Игорь любил.
– Я чувствую, обо мне разговор, – сказала Соня ровным голосом.
– О тебе, доченька, о тебе, – поспешно заговорил дядя Жора. – О тебе печемся.
– Поменьше бы вы пеклись! – отрезала Соня. – Игорь, пойдем. Сколько я могу ждать?
– Софья! – укоризненно сказала Наталья Витальевна. – Ну что такое, Софья! Ты безобразно себя ведешь. Что Игорь подумает?
– Он подумает то, что надо, – ответила Соня.
Наталья Витальевна поднялась:
– Софья!
– Сонечка! Натальюшка! – Дядя Жора тоже вскочил и замахал руками.
Соня взяла Игоря за руку и потащила в свою комнату.
3
Имя Соня совершенно не шло к ней и казалось отголоском какой-то предыдущей жизни. У нее был большой рот. При первой встрече это Игоря поразило. Во дворе до ее приезда из Брянска таких большеротых не было, а если бы и были, то их дразнили бы лягушками, квакшами. Но Соню никто не дразнил, да и сама она держалась так, как будто была первой красавицей мира. Что еще? Глаза светлые и бездумные, пальцы цепкие, как у лемура, и рыжие волосы до плеч. Нет, не рыжие, это сложнее: утром золотистые, вечером темно-каштановые и с зеленой искрой – при свете электрических ламп. Эти волосы мерцали, как мерцает листва осины в серый ветреный день. Ветер налетит, вздрогнет темное деревце – и словно молнией окатит его сверху донизу, и на секунду оно станет светлым, почти серебряным. Вся трава, на которой осинка стоит, то светлеет, то гаснет, и упавшие листья бегут по траве, как блуждающие огни. Рядом с ней даже в яркий и желтый день он стоял словно в темной комнате, за окном которой, замирая, плещется дождь.
Если бы Игорь мог отдать себе отчет в этих своих ощущениях, все его сомнения насчет «чувства прекрасного» развеялись бы как дым. Но прекрасное он понимал слишком прямолинейно и тяжеловесно. Игорь не знал, что это он своим видением делает Соню красавицей. Без него и не для него это была просто невзрачная девчонка. Но каким образом Игорь мог об этом узнать?
Соня была на год старше, и до прошлого лета эта разница казалась очень существенной. Как ни нравилась Соня Игорю, все равно она была «большой девчонкой», девятиклассницей, у нее имелся долговязый кавалер из десятого, который провожал ее до подъезда и при этом заметно трусил. Друг Женька, кое о чем догадывавшийся, как-то раз обстрелял эту пару снежками. Сонин провожатый втянул голову в плечи и усиленно делал вид, что ничего не замечает, а Соня остановилась, обернулась и, не моргнув под градом плотных снежков (один чуть не попал ей в лицо, она отбила его варежкой), строго и сердито сказала: «Ну что такое, честное слово?» Тогда она еще не была «прекрасной второгодницей», но дело к этому шло, и мама иногда говорила Игорю: «Смотри учись, не будь, как эта лоботряска с пятого этажа». Это были чисто формальные предупреждения, Игорь в них не нуждался.
Каждое утро он выходил из своей квартиры минутой раньше, чем надо, и, спускаясь по лестнице, медлил – дожидался, когда этажом ниже послышатся ее шаги. Услыхав ее голос: «Ну, я пошла, мама», Игорь сломя голову бросался вниз и оказывался на площадке одновременно с ней. Зимой она носила голубое пальто с серым каракулевым воротником и мальчишечью серую шапку, которая очень ей шла. Игорь летел по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, перила дымились у него под рукой. Соня отступала на шаг (она тоже медлила, дожидаясь), улыбалась и говорила: «Доброе утро, мальчик». Разумеется, она и тогда знала, как его зовут, но считала необходимым таким образом подчеркивать разницу в возрасте.
Все началось в конце прошлого лета. В тот год Шутиновы вернулись с дачи раньше обычного, измученные и раздраженные. Хозяйка, у которой они несколько лет подряд снимали половину избы, прослышав о том, что Костя уехал за границу, вдруг подняла цены на все услуги чуть ли не вдвое: «Вы что же, экономить сюда приезжаете?» И, разругавшись с ней в пух и прах, Шутиновы вернулись в Москву. Стояла обидная жара, повсюду в городе пахло краской и горячим асфальтом, над мостовыми висела синяя бензиновая гарь. Мама, вздыхая, принялась за уборку, а Игорь имел неосторожность сказать: «Нашли себе имение! Это не вотчина, садовый участок надо было брать». И мама (она как раз протирала линолеум в прихожей) – мама наотмашь, сама не понимая, что делает, хлестнула Игоря мокрой тряпкой по лицу. Игорь остолбенел. Отец, увидев его лицо, буркнул: «Ну, это не метод!» (как будто существует какая-то методика подобных конфликтов) и, по своему обыкновению, ретировался на лоджию покурить. Игорь вопросительно посмотрел на маму – она стояла растерянная, опустив руки. Потом неловко усмехнулась и проговорила: «Ну что, попало тебе от мамы?» Игорь молча пошел в ванную, умылся. Мама вытирала пол, искоса поглядывая на него, отец курил на лоджии и, казалось, восхищался открывшимися перед ним далями. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Игорь вышел на лестницу.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.