Текст книги "Генеральская мафия – от Кутузова до Жукова"

Вот мы сегодня и имеем того Кутузова, которого нарисовали заинтересованные лица.

О национальной гордости интеллигентов-великороссов

А.С. Пушкин был интеллигент в наихудшем смысле этого слова, к тому же гуманитарий. От Пушкина трудно было ждать какой-либо реальной оценки Кутузова, а не той, которая была принята в обществе, в котором Пушкин вращался.

Сложнее сказать, из каких соображений еще один интеллигент, но артиллерист, участвовавший в реальной войне, Лев Толстой, придал Кутузову полководческое величие. Возможно, из графской солидарности со своим родственником Остерманом-Толстым. Возможно, просто из интеллигентского желания быть оригинальным. Возможно, из патриотических соображений – из желания хоть как-то приподнять упавший после Крымской войны дух русского общества. А возможно, по всем соображениям сразу.

Как хотите, но я вижу явную «русскую» обиду в словах Толстого: «Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, а Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем-то неопределенным – какой-то куклой, полезной только по своему русскому имени…»

И Толстой оправдывает (пытается оправдать) Кутузова: «В 12-м и 13-м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами».

Речь идет о труде боевого офицера, затем преподавателя истории Академии Генштаба, генерал-лейтенанта М.И. Богдановича «История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам». И, строго говоря, Толстому следовало бы не просто пренебрежительно отмахнуться от такого взгляда на Кутузова, но и задуматься, почему царь Александр II, человек высочайшей образованности и в военном отношении намного превосходивший Толстого, из той же горечи поражения в Крымской войне оказал помощь в издании истории, в которой отсутствуют панегирики Кутузову Однако Толстой – интеллигент, а интеллигент, он на то и интеллигент, чтобы быть недовольным правительством.

Толстой так начал панегирик Кутузову: «Такова судьба не великих людей, не grand-homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.

Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный в истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем-то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12-м годе, им всегда как будто немножко стыдно.

А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели».

Сначала замечу, что сравнивать Наполеона и Кутузова просто так – это сравнивать божий дар с яичницей. Наполеон был император – глава империи, общий руководитель-единоначальник высшего уровня управления, и Кутузов по сравнению с ним – мелочь. И сравнивать их можно только по одному критерию – как полководцев, как специалистов, способных при численно равных силах выиграть бой друг у друга за счет собственного интеллекта, но именно такого сравнения Толстой, само собой, и не делает.

Затем, уж что-что, а русского народа Толстой точно не знал и в романе вывел его в черт знает каком придурковато-благостном виде.

К примеру, Салтыков-Щедрин, описывая свое детство, рассказывает об одном помещике, своем родственнике, который был очень жаден. Жаден настолько, что по ночам регулярно ходил воровать овощи на огороды своих крепостных крестьян. Те его там ловили и… били морду. Что помещику, впрочем, плохо помогало. Но почувствуйте отношение между дворянами и крестьянами. Крепостные обязаны отработать барщину, но то, что их – это их, и, защищая свою собственность, в средствах они не стеснялись.

Когда этот помещик умер, его крепостная любовница украла все деньги и передала их своему, уже свободному, сыну. Сын помещика, вернувшись из армии, попытался заставить отцову пассию вернуть деньги. С каковой целью начал пороть женщину, но та скоро потеряла сознание. Ее снесли в «холодную», а утром обнаружили, что она умерла.

Узнав об этом, крестьяне тут же пожаловались в судебные органы, и хотя судебно-медицинская экспертиза определила, что женщина умерла не от порки как таковой, что у нее не был поврежден ни один орган, тем не менее следствие длилось три года, и когда дело дошло до Петербурга, там определили лишить сына помещика дворянского звания и сослать навечно в солдаты.

Рассуждая о крепостном праве, привычно вспоминают умалишенную Салтычиху, замучившую десятки своих крепостных девушек и сосланную за это в монастырь. Но ссылали не только в обитель, да и отнюдь не ссылкой подчас оканчивалось дело. Жена описанного выше сына помещика была очень жестока по отношению к своим крепостным и кончила тем, что ее задушили подушками ее же горничные.

Вот еще пример. Историк Соловьев приводит любопытный факт. Жестокосердная помещица обожала есть щи под крики своей кухарки, которую для этого во время обеда специально пороли. По-видимому, жалобы на мучительницу последствий не возымели, и случилось следующее: внезапно на помещицу напали разбойники, любимую собачку ее застрелили, а хозяйке прикладом выбили все зубы. Обчистили – до нитки. Помещица созвала по соседям погоню за грабителями. Но хитрые разбойники оставили на дороге бочонок водки. Погоня, естественно, уперлась в бочонок, как в непреодолимое препятствие, и, пока тот не опустел, никуда не двинулась. Разбойники скрылись. Соловьев к этому случаю относится, по-видимому, как к курьезу, но нам интересен столь радикальный способ удержания помещиков в рамках закона.

И наконец, у русского народа было понятие «пострадать за мир». Речь шла о ситуации, когда невозможно было привести в чувство помещика, тогда его крепостные бросали жребий, те, на кого он выпал, шли и убивали помещика со всею семьей (чтобы дети потом крестьянам не мстили). Дом помещика сжигали, а сами шли и сдавались властям. Смертной казни не было, этим убийцам назначали пожизненную каторгу, семьи осужденных царь посылал в Сибирь за казенный счет (браки заключаются на небесах, и не царю их расторгать), чтобы семьи жили недалеко от каторжанина. И вот эти осужденные и были «пострадавшими за мир». Соответственно, мир (община) собирал деньги и посылал их в Сибирь «пострадавшим за мир» до их смерти.

И сильно эти русские люди похожи на толстовского Платона Каратаева, у которого «глубокое христианское чувство составляло суть души Платона, суть народной души. Оно помогало герою, проходя через испытания, не утрачивать веры в жизнь, основанной на бескорыстной и всепоглощающей любви к земному миру. Каратаев безропотно принимает все, что ниспослано свыше»! Ага, а как же! Это Толстому хотелось, чтобы его крестьяне были такими – безропотно принимающими все, что ниспослано.

Так что же за «народную» цель имел Кутузов, по мнению Толстого?

«Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году… Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска».

Это Кутузов-то, давая французам разорить Смоленскую и Московскую земли, дав им сжечь и разграбить Москву, погубив две трети армии в бездейственном следовании за Наполеоном, облегчал, «насколько возможно, бедствия народа и войска»? Толстой резюмирует: «Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа». Трудно вообразить себе более глупый панегирик!

Из всей истории Кутузова видно, что он осознавал свою никчемность именно как полководца и поэтому страшно боялся быть единоначальником в битвах – страшно боялся «1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их». Если Беннигсен под Пултуском принял бой даже вопреки приказу командующего отступить, то Кутузов отступал всегда, даже если ему запрещали это делать. Когда Кутузова назначали единоначальником, то он делал и шел на все, чтобы битвы избежать даже с турками, и избегал битв не потому, что жалел солдат (они ему были безразличны, что доказывается хотя бы тем, с какой легкостью он отдал на убой 2-ю армию под Бородино). Кутузов избегал битв потому, что при любом соотношении сил заранее считал себя побежденным. Требовались героические усилия царя и обстоятельства, чтобы заставить Кутузова принять бой.

Следует еще раз сказать и о национальной гордости, в данном случае русских, которая как бы унижается при рассмотрении истории, а не пропаганды войны 1812 года. Подобный подход – раз русский, значит, правый – это подход даже не еврейский, а просто жидовский – дескать, мы богоизбранная (богоносная) нация, а все остальные – гои, животные. И какая разница, какой именно народ становится на эти гнилые позиции?

Нет, правильный подход к национальному вопросу заключается в понимании, что были периоды в истории человечества, когда мы, русские, были великим народом! Но и у других народов были такие периоды. Зачем им в этом отказывать и что нам дает унижение других? Наша, русских, задача в том, чтобы опять стать великим народом, а не оставаться прадедов великих правнуками погаными.

К тому же ни война 1812 года, ни ее подвиги, ни ее поражения не имеют отношения к национальной гордости русских. При чем к этой войне русские? Это же не Великая Отечественная и даже не Первая мировая.

Был в то время народ, представленный в основной своей массе крестьянами, и был у народа царь. Для защиты народа от вражеского разорения царь нанимал воинов и нанимал их не по национальному признаку, а по боевым качествам. И цари были бы предателями народа, если бы руководствовались в этом вопросе национальностью. Платил царь нанятым воинам (дворянам) либо закрепляя за ними крестьян, либо просто деньгами. Эти воины со временем начали составлять костяк армии – ее офицерство.

А солдат для царя нанимал сам народ, поскольку повинен был поставить царю в армию рекрутов. У народа была повинность ставить ежегодно требуемое царем количество рекрутов. Этим рекрутам за поступление в армию солдатами крестьяне платили, и по тем временам платили много. В солдаты отбирали самых негодных мужчин – буйных, одиноких, с преступными наклонностями. Но именно такие дерзкие бандиты в армии и нужны. Если у себя в общине подходящего кандидата не было, искали в других общинах, на стороне. Поскольку желающих служить солдатами было меньше потребности, то отдавали в армию и насильно, но в любом случае крестьяне платили за сам факт отдачи в царскую службу (на службе солдат кормил и платил им царь). Точно так же формировалось и, так сказать, «народное ополчение» – солдат в ополчение народ сдавал по разверстке, силой. Конечно, даже и при таком подборе солдат они сохраняли «русский дух», но историков и интеллигентов, за редчайшим исключением, эта, действительно русская, сторона дела никогда не интересовала.

Таким образом, царь, дворяне и солдаты были сами по себе – это профессионалы, нанятые народом на службу по своей защите. А народ податями и отработкой барщины расплачивался с этими наемниками. Поэтому, как там царь воюет и где, народа не касалось – это его царское дело, лишь бы враг народ не разорял.

Но когда французы начали разорять собственно крестьян и горожан, они (народ), конечно, начали сопротивляться, но сути это не меняло – то, что народ вынужден был сам заняться самообороной, внятно указывало, что царь негодный и профессионалы его тоже негодные. Царь и дворяне не выполняли своих обязательств перед народом. А то, что они гибли на полях сражений, то это их проблемы и риск – народ им за это платил. Между прочим, из воспоминаний участников той войны, скажем, Дениса Давыдова, хорошо видно, что дворяне страшно боялись восстания народа против царя и дворян именно за понесенное от французов разорение.

Поэтому глупо говорить, что вот это, дескать, русский-перерусский Кутузов, а вот то, фи, немец Беннигсен. По отношению к народу они были одинаковыми наемниками-профессионалами, правда, по-разному оплачиваемыми. Поэтому говорить надо исключительно об их профессиональных достоинствах и недостатках, а не о том, кто именно они по национальности.

Да, совершенно по-другому встал вопрос отношения армии к народу, когда была введена всеобщая воинская повинность, после которой войны стали народными. После этого действительно стало возможным говорить о войнах с учетом русских национальных особенностей.

Но это уже, по сути, XX век.

Глава 4 Военная юстиция на страже армии

Положение усложнилось

Что характерно в истории войны 1812 года? Да, были генеральские разгильдяйство, глупость, барственность, презрение к жизни солдат, была бюрократическая трусость – страх принять ответственное решение, но не было у генералов русской армии животного страха за собственную жизнь и не было предательства – перехода на службу врагу

Однако развращение генералитета началось как минимум тогда – в начале XIX века, и до откровенной трусости и предательства генералов и офицеров, по историческим меркам, осталось немного.

Когда говорят о чистке пред войной Красной Армии от предателей, либералы воем воют о том, что, дескать, в сталинском СССР в шпионаже обвинялись и расстреливались совершенно невинные и честные люди. Ведь как можно на них такое подумать, если репрессированные генералы на две трети состояли из благородных бывших царских офицеров?! Скажем, как мог предать комкор Г.К. Восканов, если он бывший подполковник царской армии? А комкор Н.В. Куйбышев, кавалер трех орденов Красного Знамени, в царской армии – капитан?

Между тем эта подлость и предательство пролазили в Красную Армию именно из царской армии. Тут надо понять, если критерием службы в армии является не защита Родины (или царя) в боях, а получение от Родины (или царя) как можно большего чина и денежного содержания, и большой пенсии, и все это в мирное время, то подлость и предательство станут нормой армии. Да, конечно, не все офицеры станут подонками, но желающих ими стать будет предостаточно.

Вы скажете, что это теория. Да, можно сказать и так. Но ведь в то время и практика говорила именно об этом. Наши деды в тот промежуток истории от начала века до Второй мировой войны видели этих офицеров, читали об их подвигах! И как они могли этим офицерам всем безоглядно верить?

Вот несколько примеров.

Князь С.Е. Трубецкой – заместитель главы боевой антисоветской организации в Москве – был пойман большевиками, долго сидел под следствием, приговорен к смерти, помилован, выпущен и в конце концов выслан за границу. Там он написал воспоминания о временах Гражданской войны «Минувшее», интересные тем, что писал их органический антисоветчик. Тем не менее у него масса различных примеров о поведении русского дворянства после революции. Вот он, скрыв фамилии, чтобы не позорить семьи, описывает судьбу сидевших с ним под следствием трех дворян.

«Все трое были офицеры. К. – армейский кавалерист, восточного происхождения. После революции К. добровольно пошел в Красную Армию – не из принципа, конечно, а прельстившись должностью полкового командира (он был, кажется, поручиком). Г. и Н.Н. тоже «устроились» у большевиков, оба на должностях военных следователей. И вот тут-то началось «дело». Г. и Н.Н. оба знали, что К. женат на дочери богатого польского промышленника, и в их головах созрел план действия. Безо всякого реального основания они создали против К. «дело», обвиняя его в «контрреволюции», в чем К. был совершенно невинен. После его ареста они, как бы по дружбе, обратились к жене К., говоря, что последний неминуемо будет расстрелян, если вовремя не подкупить кого следует, но для этого требуются значительные суммы, и в иностранной валюте… Шантажируя жену К., Г. и Н.Н. все время разыгрывали перед ней роль верных друзей ее мужа, идущих на большой личный риск, чтобы его вызволить. Обоим мерзавцам удалось таким образом присвоить драгоценности жены К., которая им их передала, и обязательства на крупные суммы, под гарантией польских имуществ. Т. и Н.Н. хотелось уже ликвидировать инсценированное ими же самими дело против К., выпустить его на волю и пожать плоды своей изобретательности. Но тут что-то сорвалось… Не знаю точно, в чем дело: вероятно, Г. и Н.Н. не поделились с кем следовало. Так или иначе, они сами и жена К. были арестованы. Вся махинация выяснилась, и военный трибунал приговорил обоих следователей к расстрелу.

Забегая вперед, скажу, что Г. и Н.Н. были расстреляны, К. – по суду оправдан, а жена его «за попытку подкупа» была приговорена к нескольким годам заключения (кажется, к пяти). Когда К. вышел на волю, жена его уже сидела в тюрьме».

Не знаю, как вам, а я считаю, что тут большевики, расстреляв этих подонков, поступили исключительно благородно. Князь Трубецкой (который не каялся и не скрывал своей ненависти к большевикам, за что, повторю, и был ими выслан в Германию) вспоминает еще один характерный случай:

«Только потом я понял, что переживал Виноградский, когда, сидя с ним в камере, я безо всякой задней мысли рассказал ему следующий случай. Один арестованный ЧК офицер, чтобы спасти свою жизнь, предал своих товарищей. Те были расстреляны, но та же судьба постигла и самого предателя. «Больше он нам полезен быть не может, а куда нам девать таких подлецов?» – сказал о нем видный чекист, кажется, Петерс (тогда я точно помнил его имя и имя расстрелянного предателя и назвал их обоих Виноградскому). Я ясно видел, как взволновал его этот рассказ, как он изменился в лице и с каким чувством повторял: «Какие мерзавцы, какие бездонные мерзавцы!»

Чтобы вы поняли, почему этот Виноградский возмущался большевиками, следует сказать, что дворянин Виноградский уже предал самого Трубецкого, который узнал об этом несколько позже. (Хотя посудите сами, куда действительно большевики должны были девать алчных подонков и негодяев, о которых выше упомянул Трубецкой?)

В понимании подонков, расстрел подонков за подлость – это страшный грех, это понятно. А в понимании честных людей?

И этот дух царской армии тщательно сохранялся и переносился в Красную Армию, и не только большевистское правительство это видело, это видели все. Вот, к примеру, сообщение из владимирской газеты «Призыв» за 3 июля 1922 г.:

«Наши красные гусары, кавалеристы одного из кавполков, стоящих во Владимире, решили тряхнуть стариной, размахнуться во всю военную мощь, показать свою молодецкую удаль. И показали.

Группа лиц, возглавляющих кавполк, забралась в «кафе-питейную», напилась вдребезги пьяная и устроила скандал. Поколотила официанта и содержателя кафе за предоставление счета в 60 000 000 рублей за вино и закуски. Потребовала от пианиста гимна «Боже, царя храни». Тот отказался. Тогда эта пьяная компания сама мастерски выполнила гимн, видно, не забылись старые мотивы. Но этим безобразия не кончились. Один из «господ» военных вздумал въехать на лошади в кафе, и, когда присутствующий тут член Губисполкома попробовал его остановить, тот порвал у него мандат, оскорбив в лице члена весь Губисполком. Дебош закончился скачкой по улице III Интернационала».

Обратите внимание, в заметке нет строк, обычных для такого случая в любой стране. Нет возмущения корреспондента типа «куда смотрит Советская власть?!». Советская власть-то там как раз оказалась в виде члена Губисполкома, но вы же видели, как с ним поступили доблестные бывшие царские офицеры. Ну ладно, не о расстрелах и разгул ах речь, а о предательстве.

Продвинутые защитники мифической чести всего царского офицерства и слушать не хотят о предательстве, скажем, Тухачевского, бывшего гвардейского поручика. Как можно?!

Да, у нас, никогда не видевших этих «честных» царских офицеров, такое обвинение может вызвать удивление, но как оно могло удивить наших дедов-прадедов, скажем, после прочтения в журнале «Огонек», № 15 за 1928 г. такого сообщения из Англии:

«В скором времени в лондонском суде будет разбираться иск, предъявленный бившим русским офицером, графом Зелинским, японскому правительству в 150 млн рублей, за проданные в 1904 г. планы расположения мин в Порт-Артуре.

Первые попытки японской армии взять Порт-Артур в августе 1904 г. окончились неудачно. Они были отбиты с колоссальными потерями для японцев.

И вдруг – неожиданность! – 2 января 1905 года «защитник» Порт-Артура ген. Стессель сдает японскому командованию крепость, снабженную богатейшим военным парком и всем необходимым для долгой обороны. Это – первый удар. Второй – несколько судов Тихоокеанской эскадры идут на дно морское, наткнувшись на собственные мины.

Неожиданные события породили слухи об измене. И они оказались действительностью. Маршал Ямагута в рядах русского офицерства нашел то, что искал. За 150 млн рублей (138 млн иен) три штабных офицера – граф Игорь Зелинский, Александр Федоров и Владимир Ворский – передают маршалу Ямагута планы расположения мин и войск Порт-Артура и Владивостока.

Один на предателей – граф Зелинский – так описывает в своем письме к одному швейцарскому адвокату подробности заключенной ими с японским командованием сделки о сдаче Порт – Артура.

В 1904 г., незадолго до сражения под Мукденом, японскому командованию были переданы планы расположения мин, а также сведения о численности русских войск в Порт-Артуре и во Владивостоке. При передаче этих планов с японским маршалом Ямагута было заключено предварительное соглашение о вознаграждении в 138 млн иен. Эта сумма, как было оговорено, будет выдана Зелинскому, А. Федорову и 3. Ворскому лишь в том случае, если Япония выйдет победительницею.

После заключения перемирия двое из предателей – А. Федоров и В. Ворский – выехали в Нагасаки. Там им, вместо наличных денег, были выданы: окончательно оформленный договор и три векселя по 46 млн иен каждый, подлежащие оплате 22 марта 1915 года. Сделка прошла гладко. Но Борский все чего-то опасался. По выходе из дома, в котором происходил обмен, он на всякий случай передал векселя и договор А. Федорову. И не напрасно. Около самого порта в Нагасаки, куда они направились с целью покинуть пределы Японии с первым же отходящим пароходом, раздались один за другим несколько выстрелов. Борский был убит на месте, Федорову вместе с документом и векселями, удалось скрыться и уехать в Россию. Здесь, в Одессе, перед отъездом за границу графа Зелинского, Федоров выдал ему копию договора в английском переводе и вексель в 46 млн иен.

Эта копия вместе с векселем и была депонирована в Швейцарском Национальном банке в Лозанне. Тогда же женевские финансисты согласны были дать Зелинскому крупную денежную сумму под обеспечение лежавших в Лозанне ценных бумаг, при условии представления им подлинника договора. А подлинник в это время находился у Федорова в Одессе. Требование швейцарских финансистов было основано на том, что только в подлиннике договора были упомянуты фамилии всех трех офицеров. Векселя же были выданы на предъявителя. В переводе договора фамилии также не были указаны. В то время Зелинскому подлинника получить не удалось.

Прошли годы… За это время умер еще один предатель – А. Федоров. Оставшемуся в живых Зелинскому как-то удалось, наконец, получить подлинник договора. Перебравшись из Швейцарии в Англию, он депонировал свой вексель вместе с подлинником договора в лондонском банке «Хорар и Компания». Этот банк в настоящее время и предъявляет его в лондонский суд ко взысканию. Надо сказать, что японское правительство до сих пор не выкупило ни одного векселя из выданных в свое время трем русским предателям. Таким образом, покупка Порт-Артура за счет предательства некоторых представителей русского командования обошлась Японии очень дешево.

Хотя факт выдачи векселей и договора не оспаривается ни японским посольством в Лондоне, ни Японским банком, – однако, как пишет германская газета «Франкфурте Цайтунг», возникают сомнения относительно подлинности депонированного Зелинским в банке «Хорар и Компания» векселя. Эти сомнения вызваны тем, что подпись японцев произведена не под текстом, а сбоку, латинским шрифтом и наизнанку. Но вместе с тем адвокатура и банковские круги допускают возможность, что японцы нарочно произвели так подписи, чтобы впоследствии можно было бы оспаривать подлинность этих денежных документов.

Для нас совершенно неважно, подлинными или подложными документами оперирует предатель Зелинский. Большую значимость имеет подтверждение японского посольства в Лондоне выдачи русским предателям векселей на 138 млн иен за продажу Порт-Артура. Этим устанавливается исторический факт продажи крепости русским командованием, так как не может быть сомнения в том, что три штабных офицера являлись лишь посредниками между русскими и японскими генералами.

Всей этой истории удивляться не приходится. Недаром же один из виднейших руководителей и организаторов французской армии до империалистической войны ген. Персон в своих воспоминаниях утверждает, что по большей части генералитет в прошлом был до чрезвычайности жаден до денег. Некоторые представители его не брезгали даже антипатриотическими средствами, чтобы достигнуть своей цели. Что ж! Мы, пожалуй, не будем оспаривать мнение видного представителя ответственного командования крупной армии капиталистического государства о своих коллегах. Павел Пупровский».

Кстати, этот французский генерал мог иметь в виду и не просто генералов, а прямо членов императорской фамилии России. Исследователь истории русской артиллерии А. Широкарад, ознакомившись с выбором артиллерийских систем для царской армии, пишет:

«После 1895 г. (то есть после воцарения Николая II) русская сухопутная артиллерия ставится в полную зависимость от Франции. И дело не только в том, что Круппа заменила фирма Шнейдера, производившая менее качественные орудия. Ни Крупп, ни германское правительство никогда не вмешивались в раздачу военных заказов русским заводам, а тем более в стратегию и тактику русской армии, справедливо считая это прерогативой русских властей. А вот фирма Шнейдера, заключив контракт с Военным ведомством России, обязательно оговаривала, что столько-то лет такая-то пушка системы Шнейдера будет изготавливаться исключительно на Путиловском заводе или вообще будет изготавливаться только на этом заводе.

Почему же Шнейдер так возлюбил этот завод? Да потому, что Путиловский завод – единственный русский частный артиллерийский завод, все же остальные артиллерийские заводы с 1800 по 1914 г. принадлежали казне. Надо ли говорить, что правление Путиловского завода было слишком тесно связано с фирмой Шнейдера.

Великий князь Сергей Михайлович и Кшесинская совместно с руководством фирмы Шнейдера и правлением Путиловского завода организовали преступный синдикат. Формально в России продолжали проводиться конкурсные испытания опытных образцов артиллерийских систем, на которые по-прежнему приглашались фирмы Круппа, Эрхардта, Виккерса, Шкода и другие, а также русские казенные заводы Обуховский и Санкт-Петербургский орудийный. Но в подавляющем большинстве случаев победителем конкурса оказывалась фирма Шнейдер.

Автор лично изучал в архивах Военного исторического музея отчеты о конкурсных испытаниях орудий. В угоду великому князю Сергею Михайловичу комиссия часто шла на подлог. К примеру, вес орудий Шнейдера подсчитывался без башмачных поясов и ряда других необходимых элементов, а орудий Круппа – в полном комплекте. В отчете писалось, что орудие Шнейдера легче и подлежит принятию на вооружение, но фактически в боевом и походном положении оно было тяжелее своего крупповского аналога.

Что же касается самодержца всероссийского, то, занятый мундирами, пуговицами, значками и ленточками, к гаубицам он особого интереса не проявлял».

Но вернемся к предателям Русско-японской войны. Удивляет, что это предательство Порт-Артура в дальнейшем как-то забылось отечественной историей, по крайней мере, я ничего об этом раньше ни у кого не читал. Возможно, впоследствии как-то выяснилось, что это простое мошенничество этого некоего князя Зелинского (в некоторых источниках его называют Телинский), такие версии существовали и в то время.

Однако смущает, что японцы в 1928 г. признали факт этого предательства и, главное, что этот факт не вызвал никакого сомнения у тогдашней редакции журнала. А это можно объяснить только тем, что в те годы царское офицерство было еще на виду и в предательстве ими Родины никто в СССР не видел ничего невероятного.