Текст книги "Генеральская мафия – от Кутузова до Жукова"

Послесловие

Так что нам надо? История или пропаганда?

Ответ уместно предварить вопросом к тем, кто яростно защищает пропаганду в уверенности, что это патриотично. А вы вдумайтесь – а кого, собственно, вы защищаете? И если вы вдумаетесь, то поймете, что защищаете два института – институт пропагандистов и генеральскую мафию.

Я начал с того, что пропаганда нужна, но ведь и создание пропаганды является делом, которое нужно делать с умом и честно. Вот, скажем, случай с 28 героями-панфиловцами. На самом деле они не подбили столько танков, сколько приписал им пропагандист (для настоящего фронтовика это количество смешное и сразу указывает на ложь), да и не все стояли насмерть, кое-кто из взвода сдался в плен и даже служил немцам. Но значит ли это, что остальные не были героями? Были! Они герои потому, что не побежали и честно погибли. Ничуть не умаляло подвиг героев и то, что во взводе нашлась пара трусов. Да, таких героев были миллионы, но для пропаганды можно было выбрать, и именно этих, да вот только подвиг их описать надо было детально и умно – со знанием дела. Но для детального описания их подвига и даже для того, чтобы по-умному его приукрасить, надо было побывать там или хотя бы переговорить с очевидцами. А трусливые «мастера слова», трусливо отсидевшись в штабах и редакциях, накалякали статейку, руководствуясь собственным убогим умишкой.

Так вы, защитники пропаганды, Родину или этих трусливых и глупых пропагандистов защищаете?

28 панфиловцев были и останутся коллективным символом защитников Москвы, но правду знать надо, чтобы понимать, что дело пропаганды надо поручать храбрым, честным и умным людям, а не трусливым и глупым проходимцам, грамотно умеющим писать по-русски.

Вот, скажем, Борис Полевой, автор легенды об умерщвлении евреев в газовых камерах Освенцима. Не сделал ни единого выстрела по немцам, но получил три ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны и орден Красной Звезды – количество наград, немыслимое для реального фронтовика. Не воевав, такое количество боевых наград за войну мог принять только бессовестный человек, а представлять его к боевым наградам могли только бессовестные генералы.

И уверяя, что байки этих пропагандистов и есть правда, мы кого защищаем – отечественную славу или трусость и тупость этих бессовестных бойцов Агитпропа?

Второй институт, который заменял историю прославлением собственных полководческих талантов, была генеральская мафия во главе с Жуковым, объединившаяся вокруг Хрущева. Ведь даже находясь в опале, именно Жуков определял, о чем можно вспоминать о войне остальным генералам, а о чем нельзя. Вот члены этой мафии и стали в пропаганде великими полководцами, как в свое время стал им Кутузов.

Ведь иначе нельзя объяснить, почему бездарная Ельнинская операция попала в образцы полководческого искусства, а об операции под Сольцами можно было узнать только из мемуаров немецкого фельдмаршала Манштейна, а первое полное окружение и уничтожение немецкого корпуса под Ельцом вообще не упоминается в Энциклопедии «Великая Отечественная война», и почему о лучшем генерале начала войны П. Белове нужно узнавать из дневников начальника штаба сухопутных войск Германии Гальдера.

Почему бросившие своих солдат Кирпонос, Октябрьский, Лукин, Петров прославляются как герои и великие полководцы, а о командарме-33 генерале Ефремове знают только специалисты? Ведь когда из-за тупости Жукова 33-я армия попала в окружение, Ефремов не бросил своих солдат без командования, дрался в окружении почти полгода. А когда за Ефремовым послали самолет, то он снова отказался бросить солдат и лично выводил их из окружения до своего тяжелого ранения, а когда понял, что, раненный, обременяет товарищей, то застрелился. Прекрасная жизнь и прекрасная смерть! Нам что – некем восхищаться?

Немецкий историк П. Карель как историк не бог весть что, но ценность его книги «Восточный фронт» в том, что он записал массу рассказов немецких ветеранов – от солдат до фельдмаршалов. Записал очень некритично, так и видится, как немецкие старички, выпив шнапса, вешают этому историку «лапшу на уши» безо всяких возражений с его стороны, но тем не менее та война предстает в книге Кареля так, как ее видели немцы.

И Карель вместе с немецкими генералами удивляется огромной разнице в морально-боевых качествах генералов Красной Армии. Вот, к примеру, немецкие генералы рассказывают Карелю о взятии ими в начале войны двух советских городов – Лиепаи и Даугавпилса. Лиепая хотя и порт, но тупиковая точка, и от взятия ее оперативная обстановка на северном фланге советско-германского фронта практически не изменялась. А Даугавпилс – крупнейший узел автомобильных и железных дорог, его, казалось бы, необходимо было защищать во что бы то ни стало. А реально дело происходило так:

«Вечером 24 июня полковник во главе своего 505-го пехотного полка находился в одиннадцати километрах от Лиепаи. 25 июня он попытался захватить город врасплох стремительной атакой. Пехотинцы и моряки из морского штурмового подразделения под командованием капитан-лейтенанта фон Диета, приданного Ломейеру, атаковали укрепления по узкой полоске суши. Однако успеха достигнуть не смогли. Решительный штурм, предпринятый капитан-лейтенантом Шенке с его 530-м батальоном морской пехоты, также провалился. Прежде чем Ломейер смог перегруппировать свои силы и до того, как подтянулись два других полка дивизии, гарнизон Лиепаи при поддержке танков предпринял попытку прорыва. Некоторым из контратакующих удалось прорваться к самым позициям немецкой артиллерии. 27 июня русские устроили массированную вылазку, пробили брешь в кольце окружения и, прорвавшись к дороге у побережья силами нескольких боевых групп, создали критическую для немцев ситуацию. Закрыть «окно» немцы сумели лишь с большим трудом. В конечном итоге примерно в полдень батальонам 505-го пехотного полка и нескольким штурмовым пехотным группам удалось прорвать южные рубежи обороны, а на следующий день атакующие проложили себе путь в город.

После этого там в течение следующих сорока восьми часов шли ожесточенные уличные бои. Для подавления тщательно замаскированных в зданиях пулеметных огневых точек русских пришлось подтянуть тяжелую пехотную артиллерию, полевые гаубицы и минометные батареи.

Организация обороны Лиепаи находилась на высоком уровне. Советские солдаты имели хорошую боевую подготовку и сражались с отвагой фанатиков. Русские считали чем-то само собой разумеющимся жертвовать собой во имя того, чтобы их главное командование могло выиграть время или чтобы другие могли перегруппироваться и пойти на прорыв. В сражении за Лиепаю немцы впервые столкнулись с типичным для советского командования мышлением: оно безжалостно бросало в мясорубку мелкие подразделения ради спасения более крупных. Такой подход приводил к росту потерь у немцев: так, в Лиепае погибли оба офицера, командовавшие штурмовыми морскими подразделениями.

Наконец 29 июня морская крепость пала. Пехота 18-й армии записала себе в актив первую крупную победу. Однако не обошлось и без печальных уроков: в Лиепае солдаты Красной Армии впервые продемонстрировали, что при наличии у них умного, опытного командира и при условии, что неуклюжая цепочка командования успевает сработать и организовать оборону, они вполне способны удерживать сильные позиции.

В отличие от защитников Лиепаи, оборону Даугавпилса русские вели вяло, неумело и бестолково».

Лиепаю защищали части 67-й стрелковой дивизии генерал-майора Н.А. Дедаева, 12-й пограничный отряд и моряки военно-морской базы, командиры которых мне, к сожалению, неизвестны, а в городе вели бои ополченцы под командованием 1-го секретаря горкома партии М. Буки. Но кого интересовали и интересуют их имена?

Так кого мы защищаем, соглашаясь на подмену истории пропагандой?

Обычно мне задают вопрос, почему же Сталин, скажем, допустил эдакое позорное бегство Октябрьского и Петрова? Почему не приказал им разделить судьбу вверенных войск? Почему впоследствии доверял этим трусам командование, награждал, присваивал воинские звания?

Я это уже не раз подробно объяснял в своих книгах. Сейчас скажу кратко: любой руководитель, в том числе и Сталин, внешне имея, казалось бы, неограниченный выбор кандидатур для назначения на должности, на самом деле работает с теми, кого ему пришлет отдел кадров. И часто бывает так, что уже оценил, что данный работник – дерьмо, а работать с ним надо, поскольку никого другого просто не видишь. Именно «не видишь», поскольку на самом деле достойные люди есть, их много, но чтобы узнать их, нужно лично увидеть их в деле, а это чаще всего невозможно. Ну, а те, кого предлагают кадровики, могут быть далеко не лучше прежних.

Так вот и с Петровым или Мерецковым.

Один струсил, второй предал, но как военные специалисты неплохи, а лучших не видно! Комиссаров к ним, неусыпный контроль, внятная угроза расстрела в случае повторения малодушия или предательства – и вперед! На безрыбьи и рак рыба.

Октябрьского, после его бегства из Севастополя, выкинули на Амурскую военную флотилию, но лучшего командующего флотом не нашли, и в марте 1944 г. Октябрьского снова вернули на ЧФ, снова не получив от него никакого толку – он, как и Трибуц на Балтике, так ни разу лично и не вывел флот в море.

Петрову давали армию, давали фронт, снимали, а новых Рокоссовских не находили. Снова ставили Петрова на фронт.

Образно говоря, в мирное время генералитет показывает правительству начищенную видимую сторону армейских медалей с выбитыми на них определенными физиономиями, а реверс этих медалей правительству не виден и очень непригляден. И сделать обратную сторону медалей приличнее трудно, а порою и невозможно, вернее, это требует резкого слома всей старой системы и замены ее на новую, что не всегда возможно. Попробуйте сломать плот и из его материала построить судно. Технически проблем нет, но как это сделать, когда ваш плот уже в океане, а на нем люди? Как реорганизовать Армию, когда война уже идет, как это сделать, если в Армии повсеместное сопротивление слому и желание иметь в ней те порядки, которые есть?

Один мой товарищ, бывший офицер, вспоминая армию СССР накануне его уничтожения, говорил, что его тогда поражали разговоры офицеров о том, что «сегодня и на гражданке можно достойно жить». То есть эти люди в СССР пришли в армию, чтобы достойно жить – жить лучше, чем гражданские. И только! Но ведь это не офицеры! В офицеры настоящей армии должны идти мужчины, чтобы достойно умереть! Тогда народ будет понимать, за что он в мирное время обеспечивает офицерам достойную жизнь.

Этот офицерский менталитет, эти порядки в армии надо ломать, и военная юстиция должна играть в этом ведущую роль.

Правда, я имею в виду будущую Армию России, народную Армию, а не Армию нынешней Раши, и настоящие суды, а не нынешнюю мерзость. Нынешняя Армия, с ее целью оставить наворованное у тех, кто обворовывает Россию, мне безразлична, а нынешним судьям нельзя доверить рассмотрение даже дел о штрафах за переход улицы на красный свет.

Вот бывший министр обороны образца 1994 г. П. Грачев жалуется на генералов Российской армии образца 1994 г. Время ввода войск в Чечню и начала Первой чеченской.

«Открыто с самого начала против ввода войск выступал только Борис Громов, но и он не подавал в отставку до поры до времени, выжидал. Еще до ввода войск руководить операцией я назначил командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Митюхина Алексея Николаееича. А сам его подстраховывал. Но Митюхин, когда под станицей Слепцовской началась стрельба, запаниковал. Начал орать на подчиненных, растерялся. Я пробовал успокоить – не вышло. Потом позвонил ему: ты, говорю, видимо, «заболел», садись на вертолет и лети в Ростов. Сам начал командовать. Но ведь я не мог, бросив все, заниматься только Чечней. Приглашаю первого заместителя командующего сухопутными войсками генерала Воробьева. В Моздоке он отвечал за подготовку частей к боям. На совещаниях в штабе всегда четко и очень толково делал доклады: товарищ министр, такие-то части готовы идти в наступление, такие-то еще готовятся…

Он и сейчас в Государственной думе хочет выглядеть этаким бравым генералом – все знает, все умеет… Я объяснил ситуацию: Эдуард Аркадьевич, Митюхин заболел, сам бог велит вам возглавить операцию. И тут мой дорогой генерал Воробьев, сильно покраснев и помолчав секунд 15–20, вдруг заявил: командовать отказываюсь. Как так? Я вам приказываю! А он: войска не подготовлены. Как это? Почему раньше молчали? Вот ваши доклады, вы отвечали за подготовку. Значит, вы меня обманывали? Вы знаете, чем это грозит? 15 лет или расстрел… Как хотите, отвечает, так и оценивайте, командовать не буду. В общем, отправил его в Москву, пригрозив судом. Он щелкнул каблуками. В Москве я обо всем доложил Ельцину, даже сказал, что Воробьева надо судить. Б.Н. попросил подобрать руководителя операции. Генерал Кондратьев мне сразу сказал, что с него хватит октября 93-го года, не выдержит – больной. Миронову даже не предлагал – больной, еще в Афганистане сердце надорвал. Громов отказался, объяснил, что всегда выступал против ввода войск в Чечню, и тут же выразил готовность написать рапорт об отставке. Больше замов у меня не было… В мирное время все хорошие, умные, смелые, а когда начались боевые действия – в кусты. Такое бывает и у генералов».

Похоже, что только такое у подавляющей массы генералов и бывает…

Да, почетная судьба солдата – пасть в бою за свое Отечество. Да, враг хитер и коварен, и солдат может пасть в бою, в том числе из-за ошибки своего генерала. Это уже

плохо, но допустить такое можно. Но нельзя допускать, чтобы солдат был убит из-за трусости, тупости, лени или разгильдяйства своих генералов.

Сегодня у нас нет войны, а есть мерзость на месте государства. России не нужна реклама ее продажных генералов, а нужна истина, в том числе и историческая, чтобы понимать, что делать во имя будущей России – как в генеральской среде отделять зерна от плевел, и что делать во время войны, чтобы генеральская мерзость не губила своих же солдат.