Автор книги: Юрий Мухин
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
– Согласен, Александр Петрович, – ответил тот, пронзив меня взглядом больших, с черными зрачками глаз из-под массивных черных бровей.
– Пока я этого не вижу, Степан Ильич, – упрекнул требовательный генерал своего заместителя и сел на свое место. Мы с Киносяном тоже сели.
…С.И. Киносян держал себя с начальником штаба довольно-таки свободно, без скованности и волнений. Меня же представление новому начальству оставило в крайне скверном расположении духа. В душе я проклинал это продвижение по службе. Должность начальника штаба бригады казалась мне теперь невосполнимой утратой. Я вдруг заскучал по командованию бригады, по офицерам бывшего моего штаба».
Сначала я подумал, что Толконюк, возможно, имел тогда или после войны плохие отношения с Покровским, а посему выдумал эту сцену, чтобы отомстить. Но потом вспомнил, где я о таком читал раньше. Вот «Памятка офицера», изданная главным политическим Управлением Красной Армии в 1943 году – в разгар войны. В ней очень много полезных вещей, к примеру:
«Нельзя появляться в военной форме в ресторане, на рынках и базарах, нельзя стоять на ступеньках вагона, трамвая, троллейбуса и автобуса, входить через переднюю площадку, не имея на то особых прав.
Гулять по улице или в парке со снятым головным убором нельзя. При входе в клуб, театр, кино и столовую обязательно снимать головной убор».
Умиляет детализация подробностей того, кто такой культурный офицер: «Военнослужащие в военной форме не могут вести друг друга под руки». Оцените точность регламентации: снимите форму и ходите друг с другом под руки, а в форме ни-ни! Но главное, конечно, это уважение к начальству, от такого: «Зная, что командир части прибудет в клуб части на постановку или кино, нельзя начинать спектакль или кино без командира части». И такого: «При подходе старшего по званию к киоску, кассе или вешалке уступи ему очередь, воспитывай у своих подчинённых уважение к старшим офицерам». До такого: «Нашёл подругу жизни и задумал жениться – чтобы не попасть впросак, посоветуйся со своим прямым начальником». Ну и, разумеется, такого: «Если тебе приказывает офицер, не спрашивай даже в мыслях своих, правильно ли его приказание, а выполняй без колебаний. Знай, что приказание офицера всегда законно и правильно».
То, что начальство требует тупо исполнять приказы, – это понятно, на то оно и начальство, а вот требование жениться по совету начальника вызывает удивление, поскольку не объясняется: а если и по его совету попадёшь впросак, то что делать? Отдать жену ему, и пусть сам с ней мучается, собака?
Но еще большее удивление вызывает то, что в Памятке и намёка нет на то, зачем офицер нужен обществу, скажем, чего-либо типа: «Ежечасно пополняй военные знания, ежеминутно думай, как нанести врагу урон, береги солдат в бою, походе и на отдыхе, ежедневно учи их военному делу и т. д.» В Памятке даже слов таких – «военное дело» – нет.
Через два дня после того, как немцы ударили под основание Курского выступа, 7 июля 1943 года, главная газета РККА «Красная звезда» дала статью «из действующей армии» гвардии генерал-майора М. Запорожниченко «Офицеры». Кто это такой, я в энциклопедии не нашел, но думаю, что полководец, поскольку в отличие от ГлавПУра генерал вспомнил и о боевых делах: «Тот офицер, который слывёт в быту слабодушным человеком, сразу ощутит в себе наличие воли, если, несмотря на все трудности, исполнит боевой приказ. Представим себе, что на пути подразделения выросло непреодолимое с виду препятствие. Допустим, офицер со своими людьми очутился в овраге перед отвесным холмом. Обойти нельзя, подняться не на чем. Что делать? Офицер, пусть он будет трижды слабодушным, но если он воспитан так, что в его мозгу не укладывается мысль о невыполнении приказа, всегда найдёт выход. Он, например, организует живую лестницу, посадит одного бойца на плечи другого. И, добравшись доверху, передаст туда оружие и постепенно, хотя бы на ремнях, перетянет людей. Воля в нём проснётся, укрепится».
Ну а дальше, само собой, генерал пишет о вещах, более необходимых для полководца во время войны: «Можно с уверенностью сказать, что ряд норм, принятых среди офицеров, укреплял в солдатах уважение к ним. Возьмём, например, отношение младшего офицера к старшему. Ни один офицер не позволял себе в общественных местах, в театре сидеть во время антракта. Почему? Да потому, что он может не заметить старшего офицера, который в это время стоит, сидеть же младшему в присутствии старшего было неэтично. Или, например, в ресторане ни один младший офицер никогда не займёт столик, не спросив разрешения присутствующего старшего офицера».
Понять полководца Запорожниченко можно: встанет генерал в антракте, чтобы выпитое пиво в туалете слить, а тут какой-нибудь капитан будет развалившись сидеть?! Ну, как с такими войну выиграешь?
Поэтому хотя эпизод с Покровским, описанный Толконюком, и относится ко временам на год более ранним, чем появились процитированные документы, но в правдивость эпизода верится. Что же касается квалификации Покровского, то Толконюк, не комментируя сам, описывает такой пример.
Покровский даёт Толконюку задание составить военно-географическое описание полосы, занимаемой 33-й армией с натуры. Задание глупейшее, поскольку армия движется вперёд и всё, что остаётся сзади, уже никому не требуется, но даже если придётся и отступить, то войска по этой местности уже прошли и прекрасно с ней знакомы. Дикость распоряжения была ещё и в том, что на эту работу Покровский отвёл две недели, а объехать на лошадях площадь 80-80 км за такой срок было невозможно. Но не только Покровский, но и Толконюк окончил Академию им. Фрунзе, посему Толконюк получил сухой паёк, сел в укромное место и там накатал эту работу по карте, т. е. просаботировал приказ Покровского.
«Через неделю круглосуточной работы, точно в установленный срок, поручение было выполнено: составлено военно-географическое описание на сотне машинописных страниц и нескольких топокартах с таблицами расчётов и обоснований. С.И. Киносян принял из моих рук пухлую папку с подчёркнутым безразличием и, бегло перелистав, отнёс начальнику штаба. Примерно через неделю начальник отдела сказал мне:
– Поздравляю вас с успехом. Генерал доволен вашей работой. Он внимательно прочитал материал и с похвалой отозвался… Заслужить похвалу Александра Петровича удаётся не каждому и нечасто. Гордитесь». Да уж!
И в этот эпизод верится без труда, поскольку с февраля 1943 года Покровский стал начальником штаба Западного фронта и вместе с Соколовским провел те одиннадцать операций, которые впоследствии были признаны Ставкой бездарными. Но до войны Покровский служил генерал-адъютантом заместителя наркома обороны и, надо думать, имел в наркомате хорошие связи, поскольку, когда Соколовского за эти операции сняли, а Булганину надавали по ушам, то Покровского не тронули, и он в этой должности дослужил до Победы, став генерал-полковником. А с 1946-го по 1961 год он, естественно, прослужил в Генштабе Советской Армии.
Подавляющее число советских полководцев той войны имело «блестящее» военное образование, блестящее, как консервная банка, настолько «блестящее», что немецким генералам такое и не снилось. К примеру, И.С. Конев, А.И. Ерёменко, Ф.И. Толбухин, Г.К. Козлов, В.Н. Гордов и многие другие закончили Академию им. Фрунзе, вдобавок к ней такие полководцы, как М.В. Захаров, Г.Ф. Захаров, В.Д. Соколовский, А.М. Василевский, окончили и Академию Генштаба – о таком образовании Гудериан или Манштейн и мечтать не могли. Но что толку?
Напомню, что Сталин ко всем советским полководцам обращался по фамилии с прибавлением слова «товарищ», к концу войны он сделал исключение только для маршала К.К. Рокоссовского – к нему Сталин обращался по имени-отчеству. Рокоссовскому повезло: он никаких академий не оканчивал и никакие «теоретики» испортить его не смогли.
Так что же в итоге дает нашим офицерам и генералам обучение в военных училищах и академиях?
Какие-то военные знания это обучение дает, но оно заведомо крайне низкого качества. У американцев есть не лишенная смысла поговорка: «Кто умеет делать дело – тот делает его, кто не умеет – тот учит, как его делать». Из этого правила очень мало исключений, настолько мало, что если вам удастся таковые найти, то я рад буду о них узнать. Но зато бумажка об окончании учебного заведения дает большинству ее владельцев непомерный апломб, ни на чем не основанное чувство своего превосходства перед теми, кто такой бумажки не имеет. Какой-нибудь сопляк, по натуре трусливый, а по уму такой, что его папа-генерал и не надеялся пристроить чадо в гражданский вуз, оканчивает училище, получает звание лейтенанта, становится паршивым командиром взвода, но в своей спеси и в своих глазах он получается кем-то более ценным, чем прапор, который уже лет 15 служит в армии, лет 10 командует взводом, и делает это, безусловно, лучше, чем обладатель диплома. Это наша беда: в том, что у нас культурных людей принято отличать от некультурных не по тому, как они делают дело, а по образованию, ничего хорошего нет, тем более для армии.
Дам цитату, приведенную историком Константином Колонтаевым. «В фондах Музея героической обороны и освобождения Севастополя хранится машинописный текст воспоминаний И.М. Цальковича, который в 1925–1932 гг. был начальником управления берегового строительства Черноморского флота. В одном из разделов своих воспоминаний он, между прочим, отмечал, что в середине 20-х годов командный состав ЧФ делился на две равные части. Одна состояла из бывших кадровых офицеров царского флота, другая – из бывших кондукторов, флотских фельдфебелей, унтер-офицеров и боцманов. Обе эти части сильно враждовали друг с другом, единственное, что их объединяло, – «стремление выжить матросню из Севастопольского дома военморов им. П.П. Шмидта (бывшее Офицерское собрание)».
Этим людям – офицерам и матросам – по идее, нужно вместе идти в бой и погибнуть, выручая товарищей. А как вы видите, «образованные» презирают «необразованных» и все вместе презирают тех, кто непосредственно должен действовать в бою оружием – «матросню». Если это достижение нашей системы подготовки офицеров, то что тогда считать недостатком?
Заканчивая тему, хочу сказать, что единственные, кому образование дает много, – это преподаватели. Ни тебе ответственности за солдат, ни учений, ни маневров, ни дежурств, ни дальних гарнизонов, зато награды легкодоступны, и числишься ты таким же «защитником Родины», как и настоящие защитники.
Читая «Справочную книжку офицера» за 1913 год, помню, умилился тому, как царь распределял награды. Дело в том, что в мирное время ордена давались по определенным правилам, учитывающим чин, иногда должность, общее время беспорочной службы и время после вручения очередного ордена. Это еще как-то можно понять. Однако ордена давались не исходя из количества офицеров, которым они уже полагались по этим правилам, а по норме – по разнарядке: ежегодно награждался орденом один офицер из нормированного количества. И разнарядка была такова.
Все генералы, штаб– и обер-офицеры «управлений и штабов» ежегодно награждались из расчета один награжденный на 6 человек; в «военно-учебной и учебной службе» – 1:8; генералы и офицеры «пехотных, кавалерийских, казачьих, иррегулярных войск, инженерного и артиллерийского ведомства, военные врачи» и т. д. – 1:12; «гражданские чиновники управлений и штабов» – 1:20.
Как видите, уже при царе все было построено так, чтобы служить было выгодно в Петербурге при штабе или преподавателем в училище, а не на фронте, не в строевой части. А в штаб и преподавателем без диплома не возьмут – вот круг и замкнулся. Теперь ответьте сами себе на вопрос: могли ли люди, действительно собирающиеся защищать Отечество, придумать такие нормы наград, при которых офицеры, служащие в полках, награждались вдвое реже «штабных» и в полтора раза реже – преподавателей?
Довольно интересным является и мнение о ценности военного образования как такового, невольно высказанное британским фельдмаршалом Бернардом Монтгомери. Он провоевал обе мировые войны, закончил карьеру начальником Генштаба Британской империи и посему человек в военном деле далеко не случайный. Судя по его мемуарам, британское военное образование являло собой нечто среднее между германским и русским (советским). У британцев, в отличие от немцев, как и в России, были военные учебные заведения, но обучение в них было гораздо короче.
К примеру, после окончания школы Монтгомери поступил в военное училище Сандерхест. В России и довоенном СССР его учили бы два года, но в Сандерхесте учили год (Монтгомери учился полтора, так как хулиганствовал). Первую мировую войну Монтгомери закончил в должности начальника штаба дивизии и после войны поступил в штабной колледж в Кэмберли – что-то вроде нашей Академии Генштаба, но только вроде.
Интересно, что рассказ о поступлении в этот колледж Монтгомери предваряет чем-то наподобие оправдания тому, почему он на это решился. Он написал: «До этого момента моей карьеры я не изучал теории своей профессии; за моими плечами было четыре года войны, но никаких теоретических знаний в основе этого опыта. Я читал где-то высказывание Фридриха Великого по поводу офицеров, полагающихся только на свой практический опыт и пренебрегающих наукой; говорят, будто он сказал, что у него в армии есть два мула, которые прошли сорок кампаний, но они все равно остались мулами».
Во-первых, Фридрих II под изучением теории не имел в виду обучение в каком-либо военном учебном заведении. Во-вторых, даже если Фридрих II это и сказал, то тогда он сказал явную глупость. Поскольку полководец обязан всё же отличаться от мула. Затем, мулу можно было бы в академии сорок лет рассказывать теорию военного дела, но он и после этого остался бы мулом. И наконец, если полководец провёл сорок кампаний, но не понял того, что объединяет воедино результаты его дела, т. е. не понял теории своего дела, то он действительно мул. Поскольку любой мало-мальски толковый практический работник обязательно является и теоретиком своего дела – он понимает, зачем и почему нужно делать так, как он делает. Видимо, и Монтгомери это понимал, раз уж решил оправдаться в том, почему он решил учиться.
Между тем в Кэмберли, в этой британской Академии Генштаба, обучали не как в России (и СССР) – не три года, а всего год. И обучали не профессора, а полководцы, отличившиеся в войну и имевшие склонность к преподавательской работе.
Далее Монтгомери воюет на штабных должностях в Ирландии, а затем сам преподаёт в штабном колледже и пишет учебник для офицеров пехоты. По нашим меркам он теоретик, у нас он был бы доктором военных наук и профессором и обязательно разглагольствовал бы о том, что «культурный генерал и даже офицер невозможны без академического военного образования», тем более утверждал бы, что офицеры штаба невозможны без получения ими образования в Академии Генштаба. Но вот что Монтгомери пишет о реальных офицерах своего штаба времён Второй мировой войны (выделено мною. – Ю.М.):
«Под руководством Де Гингана штаб 8-й армии превратился в великолепную команду. Я всегда очень верил в молодость с её энтузиазмом, оптимизмом, оригинальными идеями и готовностью следовать за лидером. Наш штаб в основном составляли молодые, многие из них не были солдатами по профессии. Единственным необходимым условием для работы в моём штабе являлась способность делать своё дело; не имело значения, служит человек в регулярной армии или он призван во время войны.
Во Вторую мировую войну лучшими офицерами отделов разведки штабов являлись гражданские; их головы, казалось, были наилучшим образом приспособлены к такого рода работе, обученные в «нормах доказательственного права», с богатым воображением и развитой креативностью, и Билл Уильямс возвышался над всеми ними».
Вот вам и ценность военного академического образования. В мирное время оно даёт возможность быстро делать карьеру: к примеру, в царской армии до Первой мировой офицер, окончивший Академию Генштаба, становился командиром пехотного полка в 46 лет, а без этого образования – в 53 года. А во время войны, как вы видите на примере британской армии, даже штабные должности прекрасно исполняют гражданские лица и молодые офицеры.
И вывод отсюда следует немецкий: тот, кто стремится узнать, как уничтожить врага, тот узнает это и без профессоров академии, а профессора и дипломы по большей части нужны тем, кто стремится как можно больше денег содрать с общества в мирное время, включая и самих этих профессоров. Да так, собственно, обстоит дело во всех областях деятельности человека.
Конечно, с одной стороны, наша «военная наука», состоящая из тех же преподавателей академий, умышленно не выясняла, как немцы готовили своих офицеров и генералов, но, с другой стороны, у нас самих мозги достаточно зашорены идеей, что ни офицером, ни инженером, ни ученым нельзя стать, если не окончить соответствующее высшее учебное заведение. Вот характерный пример.
В 1946 году проходил так называемый Нюрнбергский процесс – суд над руководителями нацистской Германии и ее высшим генералитетом. Прокурором от СССР был Р. Руденко, и совершенно очевидно, что для допроса начальника штаба всех вооруженных сил Германии фельдмаршала В. Кейтеля, состоявшегося 5 апреля 1946 года, наш прокурор разработал понятный русскому человеку план. Он решил усугубить вину В. Кейтеля тем, что Кейтель, в понимании Руденко, окончил много военно-учебных заведений (иначе как бы он стал начальником Генштаба?), а Гитлер всего-навсего ефрейтор, а посему и вина Кейтеля в развязывании войны чуть ли не больше, чем вина Гитлера. И вот, надев на мозги эти наши русские шоры, Руденко смело начал допрос с выспрашивания названий военных училищ и академий, которые Кейтель, по уверенности Руденко, обязательно должен был закончить, чтобы стать фельдмаршалом. Этот допрос звучал так:
«Руденко: Подсудимый Кейтель, уточните, когда вы получили первый офицерский чин?
Кейтель: 18 августа 1902 г.
Руденко: Какое вы получили военное образование?
Кейтель: Я вступил в армию в качестве кандидата в офицеры, служил сначала простым солдатом и, пройдя затем все следующие чины – ефрейтора, унтер-офицера, – стал лейтенантом.
Руденко: Я спросил вас о вашем военном образовании.
Кейтель: Я был армейским офицером до 1909 г., затем около шести лет полковым адъютантом, во время Первой мировой войны я был командиром батареи, а с весны 1915 г. находился на службе в генеральном штабе.
Руденко: Вы окончили военную или другую академию?
Кейтель: Я никогда не учился в военной академии. Два раза я в качестве полкового адъютанта принимал участие в так называемых больших командировках генерального штаба, летом 1914 г. был откомандирован в генеральный штаб и в начале войны 1914 г. возвратился в свой полк».
Как видите, получился разговор глухих: Кейтель не понимал, чего от него хочет Руденко, а Руденко не понимал, как такое может быть, что у фельдмаршала Кейтеля и ефрейтора Гитлера одно и то же формальное военное образование – ни тот, ни другой не оканчивали никаких военных училищ и академий. Не оканчивали их по той простой причине, что в Германии по меньшей мере до конца Второй мировой войны ничего подобного не было.
То есть не было никаких военно-учебных заведений, куда с улицы мог поступить штатский человек, поприсутствовать несколько лет на занятиях, сдать экзамены и стать офицером. Не было также никаких учебных заведений, в которых бы офицеры делали то же самое с целью получить некий диплом, который бы потом учитывался при продвижении их по службе, – не было военных академий. Тогда что было и как они готовили офицеров – спросите вы.
Точно я на этот вопрос ответить не могу, поскольку и у нас, и в США способ подготовки немцами своих офицеров является великой тайной или вопросом, который никого не интересует, и мне придется своей русской логикой сводить воедино все отрывочные сведения о том, как немец становился офицером, о том, как его обучали. Поэтому расскажу то, что я понял, а понял я в этом вопросе следующее.
Прежде всего немцу нужно было иметь желание посвятить свою жизнь службе в армии, причем неважно кем. «Как это неважно?.. – спросят меня. – Ведь от офицерского звания зависит жалованье и уважение в обществе!» Вот тут кроется еще одно коренное отличие нас и немцев – это у нас все зависит от того, какое воинское звание ты сумел выпросить у начальства и чем это звание выше, тем и денег больше. У немцев тоже было так, но не совсем.
Разницу в образе мысли можно показать на героях из художественных фильмов о войне. В наших, особенно послевоенных фильмах герой – это, как правило, военный в чинах, хотя бы офицер. В киноэпопее «Освобождение» солдатам и места практически не оставили, в этом фильме они – фон, на котором действуют генералы и маршалы. А в западных фильмах (сегодня они почти все из Голливуда) генерал героем бывает очень редко, поскольку в западных фильмах герои – это бойцы, а если и офицеры, то из тех, кто лично действует оружием. По западным меркам, в том числе и по немецким, быть рядовым солдатом не только почетно, но и интереснее, чем генералом, поскольку солдату нужно не только очень много ума, чтобы перехитрить солдата противника, но и храбрости, причем последней требуется значительно больше, чем генералу.
Ну, посудите сами: если у нас человек прослужит в армии 20 лет и выйдет на пенсию ефрейтором, то что о нем люди скажут? Скажут, что это такой дурак, который не смог дослужиться хотя бы до звания младшего сержанта. Мы ведь профессиональную службу в армии не понимаем иначе, нежели непрерывное повышение в званиях.
Вот летчик-истребитель Северного флота Н.Г. Голодовников в Великой Отечественной сбил лично 7 немецких самолетов и в групповых боях еще 8. Окончил войну в звании капитана. Рассказывает, как советские летчики сбили в апреле 1943 года известного немецкого аса Рудольфа Мюллера, и искренне поражается: «Знаешь, когда Мюллера сбили, его ведь к нам привезли. Я его хорошо помню: среднего роста, спортивного телосложения, рыжий. Удивило то, что он был всего лишь обер-фельдфебелем, это при больше чем 90 сбитых!» Удивление понятно: сам Голодовников при десятке сбитых уже старший лейтенант, а немец при 93 – даже не офицер! Но для немцев в этом нет ничего удивительного – ведь для них звание – это отражение командной должности: если Мюллера не учили командовать эскадрильей и он ею не командует, то зачем же ему офицерское звание? Чтобы уважали больше? Но ведь его уважают гораздо больше, чем какого-нибудь полковника, за то и именно за то, что Мюллер – хороший боец!
И немцы, поступающие на профессиональную службу в армию, совершенно не стремились обязательно стать офицерами высокого ранга, среди них было и достаточно тех, кто стремился стать бойцом высокого ранга. Если я правильно немцев понял, то и должность хорошего бойца в немецкой армии даже в мирное время хорошо оплачивалась и была уважаемой и в армии, и в обществе. У нас считается почетным быть маршалом Жуковым, а у немцев считается не менее почетным быть и Рэмбо.
Возьмем для примера биографию немецкого офицера Бруно Винцера. Из-за тяжелого материального положения в охваченной кризисом Германии, не закончив полного курса среднего образования и воодушевленный военной романтикой, он в возрасте 19 лет 13 апреля 1931 года вступил в рейхсвер – маленькую стотысячную армию догитлеровской Германии. Вступил, заключив контракт сроком на 12 лет: «Мы получали в месяц на руки пятьдесят марок на всем готовом и при бесплатном жилище. Это были большие деньги. Кружка пива стоила пятнадцать, а стакан шнапса – двадцать пфеннигов. Пособие, которое получал безработный на себя и на семью, не составляло и половины нашего жалованья. Если же безработного снимали с пособия, он получал по социальному обеспечению сумму, которой не хватало даже на стрижку волос». Это жалованье, при 1/3 стоимости проезда в поездах, Винцер получал первые два года службы. А затем «1 апреля после двухгодичной службы наступил срок нашего призыва в армию и первого присвоения нового звания. Мы были произведены в старшие стрелки, получили нарукавную нашивку и больший оклад».
И вот здесь Винцер описывает внутреннюю дилемму, которая в нашей армии совершенно отсутствует: «После двух лет службы нас производили в старших рядовых и мы получали первую нарукавную нашивку. Еще через два года можно было стать ефрейтором и получить вторую нарукавную нашивку. И вот тут-то солдат и оказывался на пресловутом «распутье».
Направо дорога вела через кандидатский стаж к званию унтер-офицера, унтер-фельдфебеля, фельдфебеля и обер-фельдфебеля.
Налево – к званию обер-ефрейтора и штабс-ефрейтора вплоть до конца срока службы.
По первому пути могли пойти относительно немногие, так как число запланированных должностей было ограниченным. Борьба за эти посты побуждала к достижению наиболее высоких показателей.
…Я хотел не только идти по пути, предназначенному унтер-офицеру, но и выбраться на офицерскую дорогу».
Как видите, даже если рекрут поступал на службу, не имея никаких претензий, то через два года он сам должен был все же определиться: кем он хочет стать? Жуковым или Рэмбо?
Как я полагаю, в данных цитатах и Винцер пишет для немцев, а посему не поясняет им то, что немцу и так понятно, и переводчики переводят не совсем то, что хотел сказать автор. Скорее всего, речь идет не о «кандидатском стаже», о котором впоследствии ни Винцер, ни другие мемуаристы никогда не вспоминали ни в каких случаях, а о статусе «кандидата», причем статус кандидата имели и те, кто хотел стать Рэмбо – ефрейтором.
Так, как переводчики перевели, русский человек может понять, что у немцев, чтобы стать лейтенантом, нужно было последовательно получать звания: старший стрелок, ефрейтор, обер-ефрейтор, гаупт-ефрейтор, штабс-ефрейтор, унтер-офицер, унтер-фельдфебель, фельдфебель, обер-фельдфебель, гаупт-фельдфебель, штабс-фельдфебель и, наконец, лейтенант. На самом деле это не так. Базовыми званиями, отражающими базовые должности, были: ефрейтор, унтер-офицер, фельдфебель и гауптман, соответствующие должностям: боец, командир отделения (10 человек), командир взвода (около 50 человек) и командир роты (около 200 человек). Все остальные звания (кроме лейтенантских) – это расширение званий на этих четырех должностях. И поступивших в армию немцы учили на какую-нибудь из этих должностей: бойца, командира отделения-взвода или командира роты (офицера).
Поступившему в армию помимо желания был важен образовательный ценз – какое учебное заведение рекрут закончил до зачисления на службу. Ефрейтором можно было стать с любым образованием – хоть с низшим, хоть с высшим – было бы желание. А офицером – только с полным средним. Если оно было, как у Винцера, неполным, то можно было стать только командиром взвода, т. е. фельдфебелем, пройдя, само собой, должность командира отделения (унтер-офицера). Но образовательный ценз важен был только при поступлении на службу, а дальше, если упорно работать, то стать офицером можно было и без него, как стал сам Винцер, но это требовало большего времени службы в доофицерских должностях, хотя следует сказать: и имея полное среднее образование, и желание стать офицером, в немецкой армии им стать было далеко не просто. Образование, по сути, не имело значения – значение имел только ты сам – насколько ты действительно атаман и по военным знаниям, и по всему остальному.
Немного о знаках различия. Как вы понимаете, достаточно важно, особенно в суматохе боя, сразу понять, кто перед тобой – начальник или подчиненный? Наиболее видное место для знаков различия – плечи, воротник и головной убор. Наименее видное – рукава. Должности у немцев выделялись очень четко, а расширение должностей было второстепенным. Солдаты, старшие стрелки и все ефрейторы носили погоны и форму рядовых, а нашивки и звездочки у них были на рукаве: важно было сразу определить, что это боец, а то, что он и ефрейтор, – дело второстепенное. Унтер-офицеры и фельдфебели имели серебристую окантовку вокруг воротника и погона (у унтер-офицеров окантовка в торце погона отсутствовала как на наших курсантских погонах) и тканые «катушки» на петлицах. Офицеры имели серебряные погоны, на воротнике – специальные серебряные знаки в петлицах («катушки») и серебряный шнур на фуражке.
Полагаю, что при поступлении на срочную службу без претензий ты мог окончить ее и уйти в запас старшим стрелком. Но если ты хотел быть профессиональным военным, то с самого начала службы мог заявить, кем ты хочешь стать, и в таком случае ты получал статус кандидата на эту должность, и тебя начинали целенаправленно и ускоренно учить. Если ты хотел стать Рэмбо, то становился кандидатом в ефрейторы, тебе через погоны перебрасывалась «лычка» в виде витого шнура, и из тебя готовили очень хорошего бойца. Поскольку у бойца тоже должна быть семья, то с каждым очередным ефрейторским званием тебе повышалось жалованье. Похоже, что было так: через два года службы солдат получал звание старшего стрелка (четырехугольная звездочка на рукав), через четыре – ефрейтора (получал на рукав шеврон), через восемь лет – гаупт-ефрейтора (плюс звездочка), через десять лет – штабс-ефрейтора (плюс большая звездочка). Правда, как пишут историки, во время войны до обер-ефрейторского чина дослуживались немногие – либо выбывали из строя, либо их служебный рост в качестве бойца прекращался, и их все же производили в унтер-офицеры и назначали командирами отделений. То есть в немецком понимании ефрейторские звания – это не звания, а твой статус в должности бойца.
Если ты хотел стать командиром, а твое образование было недостаточным, чтобы сразу получить статус кандидата в офицеры, ты становился кандидатом в унтер-офицеры, по-немецки это звучало как «фанен-юнкер унтер-офицер». На солдатском погоне у тебя появлялась серебристая «лычка», как у ефрейторов Советской Армии, и тебя ускоренно начинали готовить на должность командира отделения. Если образования хватало, то ты становился фанен-юнкером офицером и у тебя на погоне было две серебристые «лычки», а сами погоны имели знаки различия тех званий, которые ты получал по мере прохождения службы и занятия соответствующих должностей.
Если я правильно понимаю, то «фанен-юнкер офицер», полностью подготовленный и уже имеющий фельдфебельское звание, получал статус «фенрих», т. е. чуть-чуть не офицер; если смотреть на это с другой стороны, фенрих имел статус офицера, ожидающего вступления в должность (скажем, обер-фенрих отличался тем, что воротник его фельдфебельской формы был уже без унтер-офицерского и фельдфебельского галуна, ремень – офицерский, а на фуражке – серебряный офицерский шнур).
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.