Текст книги "Старая роща"

– Иронизируешь?

– Нет. Ты же занимался живописью всерьез. Не бросил? Стройбат не очень способствует творчеству.

– Это мой приговор на всю жизнь. После лопаты и лома опасался, что огрубевшие руки не будут чувствовать кисть и что живопись для меня потеряна. Но ничего, научился заново. Стройбат с его монотонной, часто бессмысленной работой с утра до вечера дал мне практическую профессию и возможность зарабатывать на жизнь. С моим сослуживцем организовали строительную бригаду. Так что зарабатываю на стройках возможность творить.

– Хотел бы твои вещи посмотреть. Ты выставляешься, продаешь картины?

– Сейчас никуда не пробьешься без денег, без знакомств. А картины раздариваю друзьям и знакомым.

– Я могу тебе помочь. Жена моего друга и компаньона Толи Васина Лейсан – искусствовед. Она вхожа в круг столичных художников и организаторов выставок. Разбирается в конъюнктуре рынка. Ты передашь мне слайды твоих картин, а я покажу ей. Она поможет организовать выставку.

– Затраты берешь на себя?

– Дам в долг. И не обольщайся, если Лейсан не оценит твои шедевры, помогать не буду. В безнадежное дело денег не вкладываю. Продашь картины – вернешь.

Неожиданно над Старой рощей прогрохотали раскаты грома. И сразу же бешено закачались верхушки деревьев. Стало сумрачно. Где-то наверху треснул и завалился с шумом тяжелый сук. Гулко застучали по крайним листьям крупные капли дождя.

– Давай спрячемся под липой, сейчас ливень начнется! – крикнул Матвей. Игорь нехотя последовал за ним.

Дождь расходился все сильнее и сильнее. Сначала капли прыгали по веткам, соскакивая вниз с одного листа на другой, потом стали сливаться в узкие ручейки, которые проникали в глубь плотных липовых крон.

– Смотри, иволга… – прошептал Игорь.

Пережидая дождь, золотистая иволга притаилась в развилке тонких веточек прямо над ними.

Они стояли, не двигаясь, прислонившись спинами к стволам, боясь вспугнуть чуткую птицу. А она и не собиралась улетать. Грозный шум вокруг страшил ее больше, чем близкое присутствие людей. Лишь когда приутих ливень, ее черный хвостик дернулся, и она легко вспорхнула, тут же затерявшись в колыхавшемся зеленом пространстве.

Можно было перевести дыхание.

– Ты ничего не слышал об Инге Серебряковой? – вдруг спросил Игорь.

Странно, Матвей тоже только что подумал о ней.

– Кажется, она развелась недавно…

Об этом Матвею Тася Ромашка поведала в первый же вечер его недавнего приезда. Пришла к нему как ни в чем не бывало и по старой привычке застрекотала:

– Чтой-то редко стал глаза казать в родной деревне. Позабыл старых друзей-то, а? И мать не чаяла уж увидеть тебя. На стороне все счастья ищешь? Все в бобылях, поди, ходишь? Городскую ищешь, крашеную да на каблуках? А мне Инга третьего дня письмо прислала. Ушла от свово мужика-то. И то сказать: где ж еще такого, как мой Мишаня, сыщешь? Хоть, бывает, и напьется в умат – горянинская порода, они по-другому не могут, – но зато работа в руках горит, бока ломать не чурается. Работяга, мое воспитание! Мотоцикл с люлькой недавно справили. Милое дело: и сено привезти, и шабашку, даже дрова из лесу наловчился возить. Хочет теперь пчел развести. А что? Я подсоблю. Сын Мишка – отцов помощник, а младшая Катька норовит мне уже помогать по хозяйству. Частенько оба к отцу липнут как банные листы, не оттащишь, ревность даже берет иной раз….

Она будто спешила отчитаться перед Матвеем за годы, прошедшие со времени его ухода в армию, когда их отношения насовсем прервались.

– А Инга-то через два дня приедет, соскучилась по местам детства…– сказала Тася перед уходом, внимательно посмотрев на него.

Теперь в Старой роще Матвею влетела в голову шальная мысль: а что если не говорить Игорю о приезде Инги? Тогда встреча с ней может стать больше чем дружеской. Но мгновенье спустя ему стало страшно стыдно за минутную слабость.

– Она приезжает в Афанасьевку послезавтра.

– Да?! Надо же, почти подгадала к нашей встрече!

Об их договоренности перед армией о встрече никто не знал, даже Тася.

– А я был на ее свадьбе, когда вернулся оттуда. Случайно.

Матвей бросил недоуменный взгляд на Игоря. Но тот не хотел продолжать.

– Ты останешься? – стараясь казаться равнодушным, спросил Матвей.

Игорь задумался на минуту. Может, и правда – бросить все к чертям и задержаться на пару дней, чтобы еще раз увидеть в глазах Инги излучающие голубые искорки, так волновавшие когда-то его бедную душу? Да. Но что это голос у Матвея дрогнул?

Игорь взглянул мельком на друга. Матвей стоял, напряженно ухватившись за нижнюю ветку липы, и рассеянным взглядом обводил Нижнюю поляну. На лоб свесились мокрые волосы. Губы нервно сжаты.

Игорь улыбнулся: Матвей сейчас очень походил на себя в далеком детстве, и ресницы у него остались такими же по-девчоночьи длинными и чуть изогнутыми. Они придавали глазам детскую мечтательность.

– Нет, это невозможно.

Он действительно не мог остаться.

Глава третья Чащоба

Три дня с открытым ртом Игорек Старцев, конечно, не ходил.

Не такой он человек. И не ахнул, увидев в руках Матвейки пучок мяты и медовую рамку от деда Тимофея-Лешего. Но Матвейка обнаружил в широко открытых глазах друга с трудом скрываемую зависть.

По уговору черед Игорька идти на Дальнюю поляну наступал через неделю. Должно было пройти время, чтобы все улеглось, – в деревне стало известно о Матвейкином прорыве на пчельник, шум немалый поднялся. Еще бы! С Матвейкой даже старшие ребята стали за руку здороваться, и все расспрашивали про деда Тимофея и дикого пса Лешего.

И надо было выждать, пока пасечник успокоится, утратит бдительность. Все дни перед второй попыткой Матвейка с Игорьком мучились вопросом: как нейтрализовать четвероногого Лешего?

– Может, кость ему большую телячью подбросить? – предложил Игорек.

– Нет, не клюнет, да и где ты ее возьмешь? Дед Тимофей говорил, что без хозяйского позволения Леший только живность хватает.

– Тогда, может, курицу живую принести? У нас есть одна бездомовка, к соседскому петуху бегает. Никто ее пропажу не заметит.

– Жалко курицу, уж лучше ворону поймать. У нас же есть опыт. Привяжем за нитку на краю пчельника, Леший наверняка отвлечется на нее.

Игорек, подумав, помотал решительно головой:

– Нет, это нечестно. Идти мне надо без отвлекающих приемов. Ты же справился, и мне ничего не будет. – И печально добавил: – Лучше бы мне выпал первый черед. Второму идти не так страшно, и героем уже не станешь.

– Игорек, тогда, может, тебе вообще не стоит туда ходить? Опасно все равно, просто мне повезло, что дед Тимофей брата моего деда знал. Никакой я не герой. А Леший действительно злой, как дикий зверь, с ним нельзя шутить. Да мне еще Леха Черный сказал, что в Старой роще медведь будто бы завелся шальной. Говорит, из тайги от пожаров убежал. Леха даже его следы в Чащобе видел. Я ему, конечно, не очень верю, но мне бабушка рассказывала, что в давнишние времена охотники встречали в Старой роще и медведя, и даже дикую рысь. Берлогу косолапый как раз в Чащобе будто бы устраивал. Может, его внука в родной лес потянуло? Нам лучше на всякий случай переждать какое-то время.

– Конечно, – согласился Игорек. Подозрительно легко согласился.

На следующий вечер к Матвейке пришла встревоженная мама Игорька тетя Вера.

– Ты не видел моего непутевого сынка? Куда-то запропастился. Пора в пригон идти, корову встречать из стада, она у нас беглянка. Я что ли буду за ней по деревне рыскать? Первый раз такое: приехала с дойки, а его нет. Вот-вот стадо погонят. Он тебе ничего не сказал?

С каждой фразой тети Веры в Матвейку все больше и больше вселялась тревога. Наконец, он понял, куда пропал Игорек. Только бы все обошлось…

– Я пригоню вашу корову, теть Вер, заодно с нашей, они вместе обычно ходят. Не переживайте!

– Ага, не переживайте… Ночь на дворе, где его искать? Не потащился бы в лес. Еще заблудится. А там, говорят, медведя недавно видели.

Матвейке стало не по себе, но он виду не подал.

– До ночи еще далеко. Какой медведь в Старой роще, теть Вер? Сроду их там не водилось. Лес-то маленький.

– Медведю хватит! Ну что за неслух окаянный? Что за манера у вас такая: с утра до вечера по лесу лазить? Медом вам там, что ли, намазали…Ты уж пригони мою Вечерку, Матвейк, а с сынком я сама разберусь…

После стада Матвейка побежал в Старую рощу, ругая по дороге Игорька. Это он Матвейку решил обойти, реванш взять за его прорыв на пасеку. Задело его. Глупо. А вдруг и правда медведь встретится? Это тебе не Леший, из лап не выпустит. Леха Черный объяснял: при встрече со зверем надо на месте застыть, смотреть ему в глаза и не двигаться, пока он не отойдет, или на дерево залезть, если рядом оно окажется. Знает ли об этом Игорек? Наверняка в Чащобу пошел. А они ее плохо знают. Однажды заблудились. Полдня кружили на одном месте, как овцы чумные. Мелькали, водили бешеные хороводы вокруг них липы, клены да осинки. До ряби в глазах. Никак не могли выйти, будто бес заколдовал Чащобу. От отчаяния сели на траву, глаза ладонями закрыли, чтобы головокружение остановить. Сквозь шум листвы Матвейке тогда вдруг голос бабушкин послышался. Нет, это не было мистикой, просто мудрая бабушка много раз объясняла внуку, как нужно себя вести в лесу, если заблудишься, и заставляла его повторять эти правила. Они сами по себе в нем вдруг зазвучали.

«Рядом с лесом ведь живем, надо уметь себя вести в нем, если часом заблудишься. Успокойся перво-наперво, не томошись. Прислушайся, осмотрись вокруг, тебе лес сам пособит, подскажет, куда идти. Вот с какой стороны у деревьев сучьев больше? Знамо дело, с южной – к солнышку кажный кустик тянется. А мох и лишайник, напротив, любят сумрак, влагу, прохладу, оттого и растут с северной, холодной стороны. И кора деревьев с севера темнее и грубее. К муравейнику приглядись: он всегда расположен с южной стороны от дерева. Да кажная травинка, кажный цветочек поворачивает головку на юг, к солнышку. Ягодка любая начинает краснеть тоже с южной стороны. Выбери направление, ориентир какой – верхушку, скажем, высокого дерева – и иди прямо, никуда не сворачивай. Обязательно на засеку выйдешь…»

По таким заметкам они тогда с Игорьком и выбрались из Чащобы. А что будет делать теперь Игорек? Ему-то бабушкин голос не слышится.

Матвейка решил сократить путь и пройти через сосняк, который ему хорошо знаком. Здесь остро пахло хвоей. Воздух был хрустально прозрачен. Кроны выглядели красноватыми от яркой оранжевой окраски коры сосен и от блестевших янтарных натеков смолы на стволах. Внизу сквозь коричнево-красный слой сухой хвои пробивались маленькие проростки: на верхушечках стебельков расходились в разные стороны тоненькие-тоненькие иголочки. Между проростками виднелись маленькие хрупкие растения, едва приподнявшиеся над землей. Матвейка узнал кислицу. Ее листья, похожие на три перевернутых сердечка, кисловатые на вкус, но вполне съедобные. Особенно весной. Он пробовал их с домашним, испеченным бабушкой ржаным подовым хлебом. Вкуснота! Кислица – удивительное растение. Ее бело-розовые цветки и сердцевидные листочки перед ненастьем и на ночь складываются. Если слегка ударить пальцем по раскрытым листикам, то дольки их начинают медленно складываться вдоль и потом опускаться. Надо быть очень внимательным, чтобы заметить это.

Матвейка вышел из сосняка на дорогу, огибающую полукругом Чащобу. В углублениях чернели лужи, не просыхавшие все лето. Возле одной Матвейка разглядел свежий след от калош. Размер ног Игорька. Судя по направлению следов, именно в этом месте Игорек свернул в заросли. Присмотревшись внимательнее к дороге, Матвейка вдруг замер: у края лужи четко просматривались четыре огромных медвежьих следа!

Матвейка метнулся назад, намереваясь броситься наутек домой. Но как там Игорек? Его же надо спасать! Если он еще цел…

Взяв в руки палку, Матвейка, осторожно пробираясь сквозь завалы сухого валежника, углубился в Чащобу. Вышел скоро на прогалину и увидел смятую траву – похоже, зверь здесь валялся на спине. По следам в траве Матвейка вышел к большому муравейнику, укрытому под нижними сухими ветками сосны. Кто-то пытался его разворошить.

Матвейка остановился, завороженно наблюдая за суетившимися муравьями. Они спешили восстановить разрушенное жилище. Что бабушка рассказывала о муравьях?

«Некоторые звери любят полакомиться муравьишками. Не раз замечала. Я ведь одно время с тятей в лесу жила, он у меня стрелком работал, так называли егерей в ту пору. Много чего приучил меня примечать. Из чего, к примеру, муравьишки-работнички свои хоромы теплые ладят? Из мелких хвоинок, чешуек от шишек, почек, махоньких, капелешных кусочков коры, сухих травинок и всякого другого лесного мусора. Терем их куполом увенчан, чай божьи твари. Да и вода дождевая легко стекает по такой крыше , не попадая вовнутрь, а по утрам и вечерам ее солнышку сподручнее прогревать и сушить.

Место для муравейника они заранее подбирают. Увидят где на удобье обломки веток, и давай их обустраивать. Прочнее получается жилье. Главная кручинушка у мурашей – расплод: яйца, личинки, куколки. Ишь, как рыскают туда-сюда, таскают маленькие беленькие яички. Это они подыскивают для них подходящие места, чтоб было тепло, сухо и уютно. Расплод хорошего ухода требует. Особенно тяжело им приходится в дождливое лето: высоко над землей поднимают свои хоромы, спасаясь от воды. Чудные твари. Муравей ведь и не может прожить в одиночестве, отказывается от еды и пропадает, бедняга.

На зиму они забираются в самые глубокие подземные комнатки, собираются в кучу и так замирают, сердешные, до самой весны, пока не прогреется терем их на солнышке.

Лютые враги у муравьев – пауки. Настоящие войны между ними случаются. Но бывает, что зимуют они вместе в подземных ходах. Зимой-то из-за чего враждовать?

А видел крупных муравьев с большими головами? Это у них стражники. Они военному делу обучены, защищают гнездо от вражеских нашествий. А те, что помельче, – работнички простые. Они добывают еду и охраняют маток. Некогда им отдыхать. Перед ненастьем – муравьи его заранее чуют – заделывают плотно ходы и прячутся. Сразу определишь, что скоро дождь начнется…»

Матвейка потом в книжке прочитал, что есть муравьи, которые в «яслях» выращивают молодняк, выводят его на прогулку. Есть у них и доктора, проводящие «профилактический осмотр». Они изолируют больных, ухаживают за ними, даже делают хирургические операции – отрезают поврежденные части. Другие муравьи выращивают урожай, строят до полей дороги длиной до полутора километров, а если путь перегораживает кто-нибудь – высылают разобраться «полицейских». Раньше всех выбегают из муравейника «разведчики» и устремляются в разные стороны. Обнаружив добычу, возвращаются и, потершись усиками об усики, сообщают сородичам всю необходимую информацию. Удивительные создания!

…Матвейка вздрогнул, услышав в стороне подозрительный шум. Увлекшись муравьями, он забыл на какое-то время и про медведя, и про Игорька. Преодолевая страх, он двинулся дальше, в глубь Чащобы, откуда послышался подозрительный шум.

Деревья стали редеть, и скоро Матвейка вышел к оврагу. Нет ли здесь каких следов? Он опустился на колени, раздвинул руками высокую траву и вдруг увидел ярко-красные сочные капли земляники. Он сорвал несколько бусинок, но они скатились с ладони в траву. Сорвал еще одну, удержал пальцами, сунул поспешно в рот, ощутив приятную кислинку. Обычно они с Игорьком, придя домой, опускали землянички в кружку с молоком и ели это вкусное месиво со свежеиспеченным ржаным хлебом. Что может быть слаще?

С трудом Матвейка заставил себя оторваться от лакомства. На склоне оврага он заметил раздавленные ягоды. Кто-то небрежно прошелся по ним лапами. Следы вели к зарослям орешника. За ними послышался странный шорох. Матвейка осторожно подполз к кустам. На нижней ветке он разглядел застрявший в развилке бурый клочок шерсти. Медвежий? Он пролез осторожно под кустами и снова прислушался. Откуда-то снизу донеслись глухие звуки – то ли рычание, то ли стон.

Матвейка прополз еще немного и увидел наконец край глубокой ямы. Логово медведя? А где же Игорек? Неужели…

Матвейка подполз к самому краю ямы и заглянул в нее. Сначала он ничего не увидел, кроме черной бездны. Но потом, присмотревшись, разглядел на дне ямы – глубокой, в рост взрослого человека – шевелившееся и тихонько стонавшее темное существо.

– Игорек, это ты?

Снизу кто-то слабо отозвался:

– А кто, по-твоему, еще?

Матвейка от растерянности задал глупый вопрос:

– А где медведь?

– Если бы он был здесь, то меня бы уже не было. Помоги лучше выбраться. Подай крепкую палку, я, кажется, ногу подвернул.

Когда Игорек выбрался на поверхность, Матвейка спросил его:

– Как ты в яме-то оказался?

– Он ветками ее закрыл, ловушку приготовил. Я увидел клок шерсти на ветке, потянулся к нему и провалился. Ногу вывихнул, не мог сам выбраться, земля сыпучая, вниз сносит. Хорошо хоть ты меня нашел… А как ты догадался, что я в Чащобе? Мы же редко сюда ходим. Да и не говорил я никому.

Вместо ответа Матвейка спросил:

– Ты медведя видел?

Игорек усмехнулся:

– Нет тут никакого медведя.

– А медвежья шерсть на ветке?

– Понюхай. – Матвейка понюхал клок и тут же отвернулся – шерсть пахла старым бараном.

– А следы звериные на дороге?

Игорек протянул Матвейке кусок грязной фанеры:

– Он вырезал из фанеры контур медвежьей лапы и надавливал им на сырую землю. Видишь, все следы точь-в-точь одинаковые – и правые и левые.

– А кто это – он?

– Ты еще не догадался? Леха Черный, конечно. Кому еще такое в голову может прийти? Он одурачил нас, все продумал до мелочей. Намекнул тебе о появившемся в лесу звере, по деревне слухи пустил о бежавшем от лесных пожаров медведе… Даже я почти поверил. Засомневался только, когда на дороге увидел неестественно большие следы. А когда сравнил их, понял все. Решил до конца проверить: куда это нас Леха заманивает? Он даже муравейник не пожалел…Ты только не говори никому про нашу оплошность, а особенно про меня и про яму, а то ведь засмеют. Ничего, мы еще отомстим ему!

Да, такое могло прийти в голову только Лехе Черному…

Но Леха такой, что о нем надо отдельно рассказывать.

Глава четвертая Расставание

Игорь действительно не мог остаться.

Да и Матвею задерживаться в деревне было не с руки. У их бригады «вольных строителей», как они называли себя, только-только наклюнулся выгодный заказ. На них вышел состоятельный клиент, которому срочно понадобился особняк с баней на берегу озера за городом. Если они управятся до осени (стройматериалы заказчик обязался поставлять бесперебойно), им гарантирована обеспеченная зима. Жаль было упускать такую выгодную сделку.

Они начали разворачиваться по-настоящему в этом году. Клиенты сами стали их искать. В бригаде опытные, непьющие, желающие хорошо заработать строители, владеющие несколькими специальностями, в любое время могут подменить друг друга. Порядки у них строгие: провинился – предупреждение, снижение зарплаты; за повторное нарушение дисциплины – вылетай! Каждого работника они подбирали индивидуально, беседовали обстоятельно, выясняя, для чего тот хочет заработать деньги. Главный организатор бригады, сослуживец Матвея Ренат Салимов, говорил:

– У мужика должна быть мечта, тогда на него в любом деле можно положиться. Предлагаю, когда мы дорастем до солидной строительной фирмы, назвать ее «Мечтой». У нас есть надежные ребята – наш костяк. Есть изюминка – твой, Матвей, художественный вкус. Не скромничай, клиенты всегда восхищаются дизайном. Теперь только вперед!

Мечта о фирме не очень вдохновляла Матвея. Все, что ему было нужно, это заработать деньги на краски и холст, ну и обеспечить сносное проживание на пару месяцев вперед, когда можно целиком сосредоточиться на творчестве.

Вот этого Ренат понять не мог:

– У нас не эпоха Возрождения, а эпоха выживания. Кому нужна, извини меня, твоя мазня? Гогены сегодня не появятся, а если и появятся, то их никто не заметит. Даже если ты выбьешься в известные художники, картины не прокормят тебя, не то время. Телевидение, видео, компьютеры, лазерные шоу – вот что сегодня вместо живописи. Строительство – выгодное, перспективное дело. Нам оно по плечу. Фирма даст нам настоящую свободу. А доживешь до пенсии – черт с тобой! Купишь мастерскую и будешь рисовать для души, постигая смысл потраченной впустую жизни.

– Наверно, ты прав, но какая это свобода – выполнять заказы других, угождать им, подстраиваться под чужие вкусы, выслушивать постоянные дилетантские суждения об искусстве? Настоящую свободу я ощущаю только с кистью в руке у холста. Не знаю, какой я художник. Иногда, все, что мною сделано, представляется никчемным, пустым, хочется выкинуть краски, порвать всю эту мазню. Иногда – это бывает реже – кажется, что смог сказать важное, то, что никто до меня еще не выражал так. И тогда я опять берусь за дело. Сомневаюсь, спорю яростно с собой, не сплю ночами, брежу картинами, которые никак мне не даются, неделями гоняюсь за проблесками гармонии. Это мучительно, но я не представляю для себя другой жизни. Не хочу другой.

– Разве не надо подстраиваться под чужие вкусы, чтобы продать картину? Так всегда было. Творить в надежде, что твое творчество будет признано через сто-двести лет? Неразумно, мягко говоря. Вот наша фирма – реальное творчество.

– Мы говорим о разном.

С Ренатом Салимовым Матвея судьба свела в стройбате.

Как-то Матвей получил из дома посылку. Варенье, сушеные яблоки, орехи из Старой рощи, сухарики, кулек с ирисками (мама не забыла его любимое с детства лакомство), шерстяные носки. Мама писала в письме, что эти носки связала бабушка – дрожащими руками, полуслепая. Будет, мол, память от меня внуку, не знаю, дождусь ли его. Около штаба, где выдавали посылки, предварительно тщательно их проверив (спиртное и сигареты уходили тотчас же к дежурному офицеру), Матвея встретил «дед» Кирилл Шершень. Шершень – это его прозвище. На самом деле его фамилия была Пчёлкин. На «Пчёлку» он явно не тянул: высокорослый, узкоплечий, с хищным взглядом зелёных маленьких глаз. С длинным и острым, словно жало носом. На учёте в милиции стоял с первого класса. Перед армией получил три года условно за драку на танцплощадке. С поножёвщиной. Отец его, работавший в местном управлении внутренних дел, упрятал сына от тюрьмы в стройбате.

– Сто дней до приказа, Матвей, старички погулять хотят. Не поделишься?

Подошли еще двое дружков Шершня. Не церемонясь, вырвали посылку:

– Не переживай, дождешься и ты ста дней, а пока отдохни, черпак.

Он просил их отдать ему хотя бы носки – его мучила простуда из-за того, что ноги в кирзовых сапогах мерзли (вторую неделю стояли сорокаградусные морозы). В ответ Шершень бросил ему с ухмылкой ириску:

– На, порадуйся за нас!

Матвей полез в драку, но силы были неравны. Хватаясь за окровавленный рот – дружок Шершня, похоже, выбил ему зуб, – Матвей упал на промерзший плац.

В казарме его встретил дневальный по роте ефрейтор Салимов:

– Где твоя посылка? Я рассчитывал на домашние харчи.

Матвей рассказал. Ренат тут же пошел в столовую, где «старики» отмечали сто дней до приказа. Через полчаса принес носки. На щеке у Рената Матвей заметил ссадину.

– Пришлось объяснять, что они поступили не по-человечески. Меня тоже дома бабушка старенькая ждет…

Ренат был одного с Матвеем призыва, но «старики» опасались его трогать, можно было получить отпор: до армии он боксом и вольной борьбой всерьез занимался, имел кандидатские разряды по этим видам спорта. Носки бабушкины командир роты потом все же заметил, отобрал, но Матвей не забыл поступок Рената.

Однажды они попали дневальными в одно дежурство. Проболтали всю ночь. Ренат оказался разговорчивым:

– Я до сих пор друзьям не пишу, где служу. Узнают – засмеют. Они кто в десанте, кто на границе, кто в Афган попал, а я – чемпион районного Сабантуя по борьбе в полулегком весе – в стройбате с лопатой в руках «воюю». В начале моей службы у нас в роте отправили в госпиталь парня с выбитыми передними зубами и сломанными двумя ребрами. «Деды» потешались: в день приказа о дембеле построили в казарме молодых в шеренгу и устроили показательную «децимацию» – каждого десятого выводили из строя и били кулаками в челюсть и в грудь, сбивая с ног. Молодые потом написали жалобу в газету, но письмо, понятное дело, дальше гарнизона не ушло. Ладно хоть они его печатными буквами написали, а то бы несдобровать сочинителям.

Командир дело замял – и так год назад звездочку капитанскую с его погон сняли за то, что во время его дежурства по части солдаты двух рот устроили на плацу пьяную драку, а потом пошли на штурм штаба. А он в ту ночь к бабе в город смылся. Вызвали, а он пьяный в стельку. И это сошло бы ему с рук – что за невидаль для дальнего стройбата, – если бы в ту ночь на кухне один «дед» молодому солдату не разбил лопатой голову за то, что тот отказался ему форму стирать. Пока молодой лежал в госпитале в городе, настрочил письмо домой с жалобой. Отец его поднял шум, в Москву ездил. «Деда» в дисбат, а у командира с погон звездочку долой. Ну а меня в начале службы спортивная подготовка выручала. Сила с силой считается. А ты как выдержал?

– Мне помогло умение рисовать. «Дедам» надо было дембельские альбомы оформлять, наколки делать, из-за этого они меня не трогали. И начальство оберегало, особенно замполит: я рисовал плакаты и оформлял стенды для ленинской комнаты.

– Без художника стройбату не обойтись, – усмехнулся Ренат. – Иногда кажется, что ты в психушке. Странная компания: есть парни с высшим образованием, есть неграмотные – просят письма из дома читать и диктуют сослуживцам ответы. Есть судимые. Помню, после прибытия в часть наутро не могли разбудить цыган. Привыкшие к вольной жизни, они никак не могли понять: зачем надо вставать по приказу и так рано? Командир части, чтобы взбодрить их, крикнул дежурному офицеру: «Срывай пломбу, бери автомат!» Только тогда они засуетились. Повскакали с коек, подбежали к командиру, умоляли, стоя на коленях: «Не стреляй, дяденька!» Но зато наша рота все конкурсы по художественной самодеятельности благодаря им выигрывала. Не раз они увольнительные в город для нас добывали. Правда, возвращались в часть всегда через городскую комендатуру.

Через месяц службы один цыган сбежал из части домой. Ему друг написал, что к его девушке другой ходит. В поезде изловили, по стройбатовской форме ВСО легко узнали. Вернули. Отсидел неделю на «губе», снова сбежал, добыв до того «гражданку». Добрался-таки до родных степей. Его там целый полк отлавливал. Назад под конвоем доставили. Судить не решились: молодой, неграмотный, что с него взять? Говорил нам, что разобрался с тем ухажером – женщины интересовать того больше не будут до конца жизни.

А я ведь тоже из-за девушки в стройбат попал. Дружил перед армией с тихой красавицей Айсылу. Жениться собирались, семьями уже дружили. Ждали окончания уборочной, чтобы свадьбу сыграть. А в конце лета ее… украли. Потом выяснилось: из соседней деревни приезжал парень со своими дружками на лошадях. Ночью. Лошадей оставили за огородами у пруда. Парень тот вызвал из дома Айсылу «для разговора». Они были знакомы по школе. В их деревне только восьмилетняя школа, поэтому в старшие классы он ходил в нашу среднюю. Айсылу доверчивая, пошла прогуляться с ним по переулку. А там его дружки дожидались. Накинули одеяло, на лошадь силой посадили и в свою деревню галопом! Переночевала невеста у жениха – считай все, жена, ничего уже не поделаешь. Никто другой такую замуж не возьмет.

Узнал я об этом уже на другой день. Помчался на лошади в ту деревню. С женихом и его братьями подрался. Вся деревня посмотреть сбежалась. А народ что: «Не мужик ты, раз невесту упустил. Все по обычаям дедов сделано. Ступай подобру назад». Кое-кто за оглобли взялся. «Пусть Айсылу выйдет, сама скажет! – крикнул им. – А так не уйду, хоть убейте!»

А что она скажет? Вышла грустная, заплаканная: «Не могу я теперь уйти, Ренат, сам понимаешь. Судьба такая, видно. А ты будь счастлив!» Вот так, как в допотопные времена! Я еще ночью пьяный туда притащился. Окна поразбивал у них. Они участкового вызвали. Был суд. Дали условный срок, из комсомола выгнали сразу. Стройбат был обеспечен.

– А ты уверен, что он украл Айсылу без ее согласия? Говорят, в таких случаях заранее договариваются. Был в наших краях похожий случай.

Ренат усмехнулся.

– Мы виделись с ней в райцентре, за неделю до моих проводов в армию. Случайно. В автобусе вместе ехали. Говорю ей в шутку: «Давай украду тебя. Второй раз. Поехали ко мне!» А она серьезно: «Я бы и сбежала. Людские пересуды меня теперь не испугают. Только я жду ребенка». «Я тебя и такую возьму», – говорю ей. «Знаю, – тихо отвечает. – Но теперь ничего не поделаешь».

Тогда я себе клятву дал: не буду жалеть о прошлом. Сделаю жизнь такой, какой пожелаю! Отслужу в армии, буду работать как проклятый, добьюсь достатка, заведу лошадей – я люблю лошадей, хотя они и увезли мою невесту от меня. Построю вольер, конезавод. Ты знаешь, что породистые аргамаки больше трех тысяч «зеленых» стоят? Вот дело для меня! А потом на ахалтекинском скакуне подъеду к дому Айсылу и увезу ее в свой особняк на берегу озера. Вместе с ее сыном. Воспитаю из него настоящего джигита!..

Слушая Рената, Матвей улыбался про себя. Но когда после армии они снова встретились и стали вместе работать, понял, что Ренат совсем не шутил и от мечты своей голубой не отказался. Путь к ней для него проходил через строительную фирму. А когда к ним в бригаду пришли заказчики от богатого клиента с предложением построить особняк на берегу озера, воскликнул: «Это шаг к моей мечте! Заработаем хорошие деньги, приобретем опыт, потом такой же дворец построим для меня!»

…И все же Матвей не задумываясь решил остаться в Афанасьевке еще на два дня. Встреча с Ингой была для него важнее всего остального, она принесет ему, скорее всего, еще одно разочарование и окончательно поссорит его с Ренатом, расхлябанности не терпящего, но он ничего не мог с собой поделать.

С Ингой они не виделись уже, кажется, шесть лет. Столько всего произошло за это время. У него позади армия, у нее – неудачный опыт замужества. Какие у них отношения? Никаких. Друзья детства, не более. Может, это ностальгическое, подсознательное желание дотронуться до ниточки, уводящей в безвозвратное прошлое, в детство, в котором были определенность, смысл, большие надежды на будущее. Был друг Игорек Старцев, готовый прийти на помощь в трудную минуту. Была верная подружка Тася Ромашка – простоватая, говорливая девчонка с дерзким характером, почти мальчишеским. Были искрящиеся голубые глаза недосягаемой горожанки Инги Серебряковой, тревожащие бедное сердце бессонными ночами…