Текст книги "В шаге"

Глава 12

Я покосился с покровительственной иронией. С виду красивая дурочка, но понимает, что вообще-то всё равно в каком виде попасть в сингулярность. Там сразу приобретёшь тело, какое выберешь, откроются возможности, что сейчас зовутся сверхчеловеческими.

Она тихонько вздохнула, я с сочувствием взглянул на её помрачневшее лицо. Это существо с сиськами всё же понимает, что главное – доползти. Хоть на пузе, обдирая кожу и обламывая ногти.

– Можно мне задержаться сегодня на работе? – спросила она просительно. – Я даже комп переключу на аккумулятор, чтобы по расходу электричества не вычислили.

– Всё равно узнают, – ответил я со вздохом. – И наш институт недополучит баллы.

Она вздохнула и тихонько вышла из кабинета, нарочито сгорбившись и по-старушечьи подгибая колени.

Из-за новых законов, введённых якобы ради блага людёв, и в новом здании Центра не удаётся задерживаться сверхурочно, ревёт сирена, сотрудников требовательно просят на выход.

Кухарки, извозчики и менеджеры, что составляют абсолютное большинство в любом обществе, при этой грёбаной демократии добились запрета работать больше принятого ими закона, как бы здоровье общества важнее, потому здание в шесть вечера пустеет, помещения закрываются и ставятся на охрану.

Хотя сейчас 6-джи позволяет и дома работать с большими массивами информации, была бы связь, заботливые чиновники пока что бессильны распоряжаться у нас на кухнях, но поговаривают, что уже ищут способ осчастливить научных работников, то есть заставить после служебного времени бездумно лежать на диване и смотреть всенародные шоу, это называется модными словами «медитация», «самоуглубление», «аутосуггестия.

Беда в том, что по странному выверту шоумены зарабатывают больше, чем все сотрудники научно-исследовательского центра, вместе взятые, а значит – предмет для подражания в наше счастливое рыночное время. И потому их ценности становятся ценностями простого демократического общества. Сперва распространяясь среди кухарок, затем выше и выше, и в конце концов навязывают пусть не свои ценности, но управление, даже последнему оплоту цивилизации – сонму учёных.

Через час дверь кабинета распахнулась, я вскинул взгляд поверх монитора.

Вбежала запыхавшаяся Ежевика, но сразу приняла вид скромнейшего сотрудника, потупила глазки и сказала жалобным голосом голодного котёнка:

– Шеф, мне осталось всего полчасика работы на терминале.

Я развёл руками.

– Сожалею, la loi c’est la loi. Разве час тому это не решили?

– Шеф!.. – сказала она умильно. – У вас же дома есть прямой канал!

Я придирчиво оглядел её с головы до ног. Стоит трепещущая, переступает с ноги на ногу, словно невтерпёж в туалет, у женщин это всё ещё нерешённая проблема, на лице отчаянная мольба.

– Ладно, – ответил я, – хотя и мне самому нужно. Но полчасика, ладно, вытерплю.

Она взвизгнула счастливо, едва удержалась, чтобы не ринуться мне на шею и повиснуть, как мартышка на дереве.

– Спасибо!

– Не за что, – буркнул я, – а вот мне не к кому, чтоб с суперкомпьютером в квартире.

Она сказала быстро:

– Ничего, нейролинк абсолютного доступа всё ближе!

Умчалась, я помрачнел, нейролинк четвёртого левла в самом деле станет доступен раньше, чем рассчитываем даже мы, разработчики. Сперва нам, затем и всему населению, но никто из нас всё ещё не представляет во всей полноте, во что это выплеснется.

Нет, все плюсы видим, дескать, наша цивилизация взлетит на новый уровень, все ускорится, однако страшновато вдруг оказаться в мире без запретов.

Нейролинк снимет их все, а ведь только запреты сделали человека человеком и вывели из тьмы.

Даже у животного в стае есть свои ограничения, а человек в неосознанном желании усложнить себе жизнь довёл себя до того, что если разложит ложки и вилки на столе не в строгом соответствии правилам, которые даже не Бог дал, а сам придумал, то такого надо изгонять из стаи… приличных людей.

Дед рассказывал, что они в молодости никогда не пили ни ситро, ни пиво из горлышка. Это считалось крайне неприличным, а всегда сперва наливали в стаканы. Из горла, правда, тоже употребляли, когда никто не видит, дома и подворотне, но теперь это норма, парни и даже девушки пьют из горла, а со сложнейшим столовым этикетом не считаются и вовсе. И ничего, мир не рухнул.

Словно бы Большой Адам, чтобы нейролинк не оказался слишком уж большим шоком, постепенно отменяет существующие запреты, подготавливая к Великой Революции Полной Открытости.

Я на миг зажмурился, помотал головой, отгоняя вдруг нахлынувшую тяжёлую тьму, в которой клубятся, как дым, страшные кроваво-багровые бездны.

Всё получится, проговорил успокаивающе неокортекс, раньше же как-то получалось.

Некоторое время сидел с закрытыми глазами, успокаивая разбушевавшееся воображение насчёт хаоса, что обязательно воцарится, как только из-за внедрения нейролинка рухнут заборы, отгораживающие человека от запертого в нём зверя.

Или вводить отмену поэтапно, как уже делается и без нейролинка, а с ними тоже не ах-ха, чтоб уж так открыты все тайны и секреты. Пока мир не един, государственные и военные тайны останутся, а их носители будет чем-то да прикрыты… надо подумать, чем и как, чтобы и рыбку съесть… в общем, не лишать людей нейролинка, просто как-то и чем-то ограничить использование.

Дверь приоткрылась, в щель видно массивную фигуру Фауста, он заглянул вполглаза и сказал густым басом:

– Шеф, можно?

– Рычи с порога, – ответил я недовольно. – И без тебя здесь тесно. Не разводи нам тут этику, и так скользко.

Он проревел:

– Можно, я задействую наш комп в одиночку на шесть минут?

– Из своей квартиры? – спросил я с сомнением. – Во всём районе свет погаснет!

– Не погаснет, – заверил он мощно, – я всё рассчитал! Вот выкладки.

Я отмахнулся.

– Ладно, но если обесточишь район – пиши заявление по собственному. Иначе…

Он ответил с вымученной улыбкой:

– Шесть минут наши аккумуляторы вытерпят… Надеюсь. Если ещё не заразились человеческим фактором. Для искусственного интеллекта это будет вроде чумы с холерой вместе… Спасибо, шеф!

Он тихохонько прикрыл за собой дверь, я подумал, что у нас хоть всё до предела автоматизировано, но избегаем самого понятия «искусственный интеллект». Для специалистов он в такой далёкой перспективе, что в нынешнем состоянии программирования не видим никакого машинного интеллекта даже в отдалённом будущем.

Тем более восстания. Интеллект это интеллект, чем он выше, тем меньше в нём дремучести и невежества, как у тех же кухарок, что сейчас рулят любым обществом, будь это у нас или в США.

Пискнул таймер, напоминая, что пора покидать рабочие места, начался отсчёт, а через пятнадцать минут все двери будут автоматически заблокированы.

Я сказал про себя пару крепких слов насчёт дурацкого закона и ощутил, что сейчас по всей стране произносят эти слова и ещё покрепче, а кто-то и не пару.

Нас всё-таки много, но кухарок больше, а их голоса равны голосам докторов наук. Это называется социальной или ещё какой-то справедливостью, в жопу эту демократию. Даже интересно, как всё это выведет из тупика наш интерфейс…

И куда заведёт?

В коридор вышли из своих лабораторий Данила с Игорем, наши разработчики, с ними Фраерман, вдали появился Фауст, оглянулся на дверь с таким сожалением, словно подумывал вернуться и как-то там спрятаться до утра.

Данила заметил с несколько странной ноткой в голосе:

– Раньше говорили, спокойный как слон, теперь, спокойный, как Фауст… Кто-нибудь сумеет раздразнить?..

Игорь и Фраерман переглянулись, Данила сказал скороговоркой:

– Думаю, лучше всех получается у Анатолия, но Фауст всё равно и бровью не сдвинет. Сдержан как Чарльстон.

– То не щитово, – возразил Фраерман, – мало ли кто какой из нас внутри!

– Нейролинк покажет, – сказал Игорь зловеще, – кто где срал.

Лица чуть-чуть посерьёзнели, теперь я это замечаю, даже Фраерман подобрался, как перед первым прыжком с новой моделью парашюта.

Нейролинк – предельный вызов тому, что мы сумели наработать со времён пальм и пещер. Все остальные вызовы, даже атомные бомбы и ракеты… это так, фейерверки.

А сейчас… либо победим, либо цивилизация рухнет, а мы снова стая озверелых тварей, которых раньше сдерживали только законы и запреты.

Опаснее всего то, что нейролинк яснее ясного покажет, что сдерживали только потому, что мы согласились быть сдерживаемыми, а так вообще нет никакого забора, ни железобетонного, ни даже деревянного.

Неслышно подошла Ежевика, спросила шёпотом:

– Кто такой Чарльстон?

– Наверное, – предположил я, – имел в виду Чемберлена. Но сказать вот так в лоб слишком по рабоче-крестьянски на уровне этиков, что интеллектом не блещут, а чувствов у них выше крыши, как у хомяков в аквариуме.

– А-а, – ответила она несколько озадаченно, – зачем так сложно?

– Мир усложняется, – сообщил я, – не знала? И мы с ним вместе. Наши шуточки уже родители не понимают!

– Я тоже родитель, – ответила она серьёзно. – Женщины – всегда родители для мужчинов, несмотря на феминизмы экзальтированных… суфражисток.

– И понимаешь?

Она посмотрела с удивлением.

– А ты видел женщин-юмористов? Мы существа сурьёзные, это вам все хи-хи да ха-ха.

– Хи-хи нет, – возразил я, – это по-женски. У нас ха-ха и хо-хо. Юмор самцам необходим, мы нежные и чувствительные. Суровый день грозит огнём и бурею, а если без юмора, то на передней линии перемрём от инфарктов и прочих инсультов. А кто будет продвигать романтику науки?

– Теперь всё больше на женских плечах, – сообщила она. – Не знал?.. Как во время войны, женщины – к станку!.. Всё, я побежала вниз, а вы тут прощайтесь. Мужчины всегда прощаются так, словно уходят на Столетнюю войну!

Глава 13

Когда я вышел из здания, она уже ждёт у припаркованного возле подъезда автомобиля. Мордочка весёлая, обеими руками прижимает к груди объёмистый пакет с продуктами, женщины всегда весёлые после похода в продовольственный магазин, словно купили ещё пару модных сапожек.

Правда, можно бы в квартире, но в кафешке принтеры с диапазоном пошире, делают и такие продукты, что домашним пока не по зубам.

– Шеф, – сказала она быстро-быстро, видя моё озабоченное лицо, – я, может быть, и в двадцать минут успею!

Я отмахнулся.

– Да ладно, это я ещё в зияющих безднах.

– Ой, как здорово!

– Давай, обрывай с женской жестокостью крылья, чтоб не порхал.

– Это не детскость, – возразила она, – а практичность. Вы же все романтики, а мы существа приземлённые. И вообще директора не порхают! Несолидно. Так что крылья обрывать не буду. Хотя у бабушки в деревне сама резала кур и даже курей.

Дверцу автомобиля распахнула передо мной поспешно и услужливо, то ли подчёркивает, что я не только создатель новой модели нейролинка, но ещё и директор, то ли прикалывается от избытка здоровья и щенячьего настроения.

Я ввалился вовнутрь и только тогда заметил по её безмятежному виду, что не принимает всё так обострённо, не ей вручили руль, да и вообще женщины в самом деле не такие чуткие, как мы, самцы.

Быстро и неслышно, как привидение, скользнула на соседнее сиденье автомобиля, не выпуская из рук пакет, уставилась блестящими от возбуждения глазами.

– Что-то случилось, шеф?

– Работа ускорилась, – сообщил я. – Не знала?

Автомобиль сорвался с места, автопилот набирает сто километров за полсекунды и выдерживает даже в загруженном потоке. Нас вжало в мягкие спинки сидений, слева замелькали деревья, сливаясь в зелёную стену.

Она сказала счастливо:

– Ускорилось всё. Это же здорово!

От неё, как от крохотного солнца, идут тепло и ликование, но я, как айсберг, устоял, пробормотал хмуро:

– У нас не какая-то простенькая хрень вроде квантового компа. Там всё просто, хоть и сложно. А с нейролинком лезем в то, куда даже Фрейд с Юнгом не рискнули бы. Потому и дёргаемся, как в пляске Святого Витта.

Автомобиль встроился в поток, но, чувствуя моё нетерпение, начал играть в шахматку, обгоняя коллег, хотя те наверняка материли его на своём машинном языке.

– Но, шеф…

Я сказал со злостью:

– Если бы сложности только в работе!.. Но спешим вывалить простому… даже слишком простому народу массовый продукт, к которому не на всякой козе подъедешь. Это же не простенький и всем понятный интернет создать или мобильники для кухарок! Без них народ уже не могет, а всё равно бурчат, что чем-то жить мешают. А нейролинк, сама чувствуешь, почище атомной бомбы!

Она зябко повела плечами.

– Погрязнее, шеф. Потому и страшно. Мы и так в жутком дерьме. Родители ужасаются падению нравов, а нам хоть бы хны. Но нейролинк покажет и то дерьмо, которое тщательно скрываем даже мы, младшее поколение… Но не выпустить готовый продукт нельзя, кто-то всё равно это сделает! Анатолий говорит, что всё уже произошло, а мы только просматриваем сами себя в ретроказуальности.

Я буркнул сварливо:

– Его послушаешь, голова кругом идёт. Как же я хотел бы, чтобы весь тот бред, который несёт, оказался правдой!.. А мы, уже всемогущие и бессмертные, из далёкого будущего отечески присматриваем за собой, живущими здесь и сейчас…

Она вздохнула.

– Хорошо бы…

– Ретроказуистика, – буркнул я. – Его послушать, вообще ничего не надо. Всё предрешено, каждый кварк прёт себе по точно установленным траекториям.

– А ещё он говорит, во вселенной только один электрон, который и создаёт весь этот мир!

– Это Ричард Фейнман сказал, – ответил я ради истины, – но, может быть, сострил?

Она придвинулась и чисто и по-женски прижалась плечом. Инстинкт велит искать защиты у сурового сильного самца, что хоть и бьёт, но спасёт и не отдаст.

Я так же, повинуясь инстинкту, обнял одной рукой за плечи, дескать, под моим кровом, не беспокойся, спасу, укрою и никому не отдам ни тебя, ни потомство.

Но мощный мозг, делая вид, что вовсе не повинуется инстинкту, продолжал разматывать сложный клубок проблем, которые никогда-никогда не вставали перед человечеством. И вообще сейчас что ни проблема, то всё впервые. Нет прецедента, и не подсмотришь, как её решали наши как бы мудрые предки.

Жизнь человека протекала на двух уровнях, хотя второго как бы и не было. Жил, работал и общался – это и была как бы вся жизнь. Но существовал и другой, стыдный, о котором говорить и даже упоминать не принято, но он существовал в виде борделей, внебрачных связей, измен, цыганщины, загулов, когда человек всё же срывался с высокого и трудноватого уровня человечности в тёмную бездну своей второй половины, которую все века в упор вообще не признавал.

Но Большой Адам понимал, что будет, когда нейролинк заработает во всю мощь, потому начал готовить человечество загодя. Тему секса из табу вывел на свет, в мир вошли одноразовые связи, групповой секс, свободные отношения. Человек не только осознал, что он всего лишь наделённое разумом животное, но и перестал это скрывать, разве что продолжал без особой уверенности утверждать, что это животное под полным контролем.

Ежевика покосилась украдкой, сижу мрачный и весь в мыслях, как в вязком болоте, вздохнула тихонько-тихонько, чтобы даже не напоминать о себе, а я продолжал мысленно мусолить тему, что именно сейчас снимаем последнюю запруду, сдерживающую тёмные животные страсти, которыми человек живёт, хотя в них и не признаётся. И с этого момента… рухнут основы нашего бытия! В мире не останется секретов и тайн. Для политиков главное, что отныне не будет войн и конфликтов между странами, но никто не просчитывал, что случится на бытовом уровне, а мир как раз и держится на быту, это основа мироздания.

Ежевика снова вздохнула, я бросил на неё косой взгляд. Такое будущее видим мы, прекраснодушные физики, а вот по мнению лириков, они сейчас все в лагере этиков, обязательно начнутся войны, вспыхнет грызня, воцарится хаос, мир рухнет в пещерное время.

Вообще-то, этики хоть и настолько круглые дураки, что колёса Мишелин позавидуют, могут оказаться правыми. Наше животное чутьё частенько видит дальше и точнее холодного чистого разума.

– Приехали, – сказала Ежевика бодро. – Всё хорошо, шеф!.. Ну правда, хорошо!

Ещё три дня проскочили слишком быстро, чтобы успеть сделать что-то громадное, но старались, спешили. А ещё как-то все три дня подряд я оказывался в одной постели с Ежевикой.

Не скажу, что окончательно съехались, хотя и раньше не просто забегали посовокупляться, но и спали до утра, но сейчас это стало уже переходить в привычку. Хотя бы из-за того, что у меня ввиду служебного статуса расширенный канал связи с суперкомпьютером нашей Академии наук, и можно вдвоём успеть поработать ещё до полуночи.

Конечно, и эту лазейку со временем прикроют, но люди существа хитрые и юркие, пока что находят щёлочки, и так будет до тех пор, пока ИИ полностью не уберёт такое понятие, как человеческий фактор.

Совокуплялись быстрее кроликов, жаль отнимать на эти простейшие нужды драгоценное время, но что делать, надо, иначе организм начинает втихую саботировать работу мозга, ишь зазнался перед пролетариатом, что ниже пояса.

А потом Ежевика прямо с постели прыгала к компу, я говорил понимающе, что спать нужно тоже, потому давай лезь под одеяло, утро нельзя отменить или отодвинуть, а жаль, хотя скоро уже сумеем, как обещает Анатолий с его ретроказуальностью.

После работы снова возвращались в мою квартиру-лабораторию-мастерскую, где на свободной от аппаратуры стене развешаны планы и графики, что когда успеть, с чего начать и что обязательно не забыть.

Вникает, бросается помогать, счастливая, что дозволено помогать самому шефу, уже известному в учёном мире рядом блестящих работ.

Я, польщённый таким неподдельным вниманием, пояснял, что к чему, и с удивлением обнаруживал, что заодно и сам чётче оформляю расплывчатые мысли в ясные и понятные даже неспециалисту идеи.

Она ахала, безумно довольная, что первая узнаёт то, что скажу потом на конференциях, изложу в статьях в «Академическом Вестнике». Вообще-то было от чего ахать, я всегда старался заглянуть вперёд как можно дальше, спеша увидеть, к чему приведёт то или другое новшество.

Ещё отметил, что оказывались именно в постели, как-то обошлись без секса у двери, на столе или в ванной. Дело не в самом копулировании, обоих инстинктивно тянет к чему-то большему, чем просто вязка, та давно не жгучая тайна и вообще не самая интересная вещь, хотя и пока что необходимая здоровому организму.

И некоторое время, а потом всё дольше, просто работали и болтали. Иногда делали повторную вязку, но это если слишком уж гормоны давят на клапан, и продолжали прерванное по требованию тёмных глубин организма увлекательнейшее общение на уровне двух интеллектуально развитых существ, что, оказывается, ух как здорово, кухарки и завсегдатаи соцсетей ни за что не поймут и не поверят.

Сегодня выходной, по трудовому законодательству на работе появляться запрещено под угрозой штрафа, а потом увольнения, потому вкалывали молча до обеда в моей квартире, пару раз прерываясь на кофе, а потом она жалобно пропищала, что хорошо бы кусок мяса в тарелке, и отправились на улицу, где в соседнем корпусе приличная кафешка с живым персоналом.

На перебазирование в новое здание директор отвёл неделю, мы перебрались за сутки, выигранное время с торжеством использовали на апгрейды софта нейролинка.

Правда, потом к нижним этажам то и дело подходили вплотную большегрузные автомобили, краны подавали через широкие окна блоки суперкомпьютера, в зале торопливо соединяли в единое целое. Кто не успел, тот опоздал. Китай, Индия и Бангладеш уже впереди, хотя бы догнать, а уж обогнать – это цель с огромным призом.

Кто в самом деле работает, тому не мешает ни шум, ни суета где-то за дверью. Будущее делается здесь, даже не в зале, где отдел машинных расчётов, так в старину называли ЭВМ, теперь вернулись к тому же, потому что профессионалы упрямо отказывают любому суперкомпу в наличии даже зачатков интеллекта и не верят, что когда-то появится.

Софтовики переезда почти не заметили, везде одинаково сидят за компами, а три четверти вообще на удалёнке, но я чувствовал себя очень даже некомфортно.

Отныне под моей дланью ещё и железячники, и хотя собрать всех под одну крышу нужная идея, но всё же на притирку уходит часть драгоценнейшего времени.

В выходной день успели поработать до темноты уже дома, наконец Ежевика откинулась на спинку кресла, выпрямилась и потянулась чувственно, как юное животное.

Я услышал, как сладко хрустнули косточки, хотя, конечно, не косточки, даже если так говорят в богоносном народе, а всего лишь суставы, хотя откуда там быть суставам в таком хрупком теле, так, суставчики.

– А что, – сказала мечтательным тоном, – если поужинаем в кафешке, что на той стороне улицы?

– Как скажешь, – ответил я. – Мне всё равно.

– Грубый, – сказала она с укором, – нет чтобы обрадоваться моей гениальной придумке!

– И неожиданной, – согласился я.

– И неожиданной, – сказала она с весёлым вызовом. – Хоть какое-то разнообразие!

На ту сторону дороги перебежали, не обращая внимания на устаревшие «зебры», сейчас авто мчатся как пули, но автопилоты тщательно высчитывают всё-всё и никогда не наедут на человека, а в это позднее время ухитряются проноситься, не сбавляя скорости.

В кафе не только бесплатная подзарядка, но и скоростная, потому здесь любят тусоваться любители посидеть за чашкой кофе или бокалом вина, посмотреть живые новости со всех концов света, но сейчас почти пусто, только две парочки в дальних углах тихо, неспешно и чинно наслаждаются вечерним кофе и прожаренными тостиками.

На открытой небу площадке полдюжины столиков, внутри кафе ещё одна парочка за дальним столиком шушукается, сблизив головы. Ежевика понимающе улыбнулась, заметив, что девушка одну руку держит под столом, массируя парню промежность.

– Посидим здесь? Люблю ночной город. Он прекрасен…

– Лучше дневного, – согласился я, уточнил с педантизмом работающего руководителя: – Красивее. Бездельники всегда красивее работающих. С виду.

Официантка, ничуть не удивившись появлению поздних гостей, поинтересовалась с улыбкой:

– Как всегда?

– Да, – ответила Ежевика, – мы традиционалисты!.. с уклоном в глобализм. Верно, шеф?

– Ещё с каким уклоном, – согласился я. – Можно сказать, с перегибом из-за прошлых недогибов.

Через пару минут две тарелки с ломтями мяса и зелени оказались на столе, всё свежайшее, только что из принтера, два стакана натурального сока и хлеб, неотличимый от натурального, хотя именно теперь его принято считать натуральным.

Я с удовольствием смотрел, как она ест, у неё это получается, как у изголодавшегося щенка, а хороший аппетит – залог здоровья и высокой работоспособности.

– Мы здорово продвинулись, – напомнила она. – Говорят, ты вообще завсегда укладываешься в сроки? Педа-а-ант…

Я пробормотал с набитым ртом:

– Человек остаётся огромной и непостижимой удачей. Потому, пока не отвернулась от нас, нужно крепко держать её за хвостяру.

Она возразила рассудительно и важно, как ребёнок, рассуждающий о высоком:

– Человек родился из общего пробного нащупывания жизни! Во вселенной. Он возник по прямой линии из совокупного усилия апгрейда такого чуда, как жизнь. Так что наш взлёт предопределён. Вселенная не для того старалась, чтобы всё вот так с грохотом рухнуло в шаге от.

Я буркнул:

– Оптимистка! Вот из-за таких и падают на Землю Тунгусские метеориты.

Она взглянула испуганно:

– А что, метеорит Южалина…

– Пройдёт мимо, – заверил я, – хоть ближе, чем дали расчёты. Те, первоначальные. Может быть, заденет атмосферу. Но это лишь северное сияние в южных широтах и один-два хиленьких тайфуна.

– У нас?

– Нет, в проклятой Америке.

– Так им и надо, гадам. Лишь бы Илона Маска не задела… И Алёну Водонаеву. А то я уже собиралась умереть, лопнув от мороженого.

Улыбка у неё очаровательная, сразу преображает всё лицо. Сверху упали почти солнечные блики, это аэростат какой-то новой фирмы даёт дополнительную подсветку городским улицам, заодно раздавая своим подписчикам не то особый контент о спорте, не то о высокой моде для простых и очень простых мужиков.

Я молча любовался ею, потом моё лицо, похоже, изменилось, смотрю не на неё, а поверх её головы в сторону ярко освещённой изменёнными деревьями проезжей части улицы.

– Кто там?.. – поинтересовалась она, не поворачивая головы. – Агнесса с голыми сиськами?.. С её данными можно без одежды и по улице.

– Константинопольский, – ответил я приглушённым голосом, – чин из Академии наук, что вроде бы нас курирует.

Она переспросила шёпотом:

– Курирует?

Я пояснил с неудовольствием:

– У нас не армия, но иерархия из общества никуда не делась. Даже усложнилась, а это значит, всё размыто, никто никому особо не подчиняется, но нечто тёмное и тяжёлое давит сверху, влияет, вмешивается… Как у нас издавна. Традиция!

Она сказала со вздохом:

– Слышала, на Академию давят со всех сторон. Этот Константинопольский прошёл мимо или?..

– Или, – сообщил я тихо. – Заметил нас, свернул, гад.

– Надеюсь, не к нашему столику, – шепнула она.

– Зря надеешься, – ответил я. – Такие не упускают возможности…

– Мы возможность?