Текст книги "Стих и проза в культуре Серебряного века"

– 3.6 –
Новые пути преодоления монотонности: опыт Александра Блока

Особый интерес Блока к неклассическим формам, в том числе и в рамках классического стиха, отмечался не раз. Статистически это убедительно показано в знаменитой работе П. Руднева, посвященной сравнению метрического репертуара ведущих русских поэтов301301
  Руднев П. Из истории ритмического репертуара русских поэтов XIX – начала XX в. (Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, Брюсов, Блок) // Теория стиха. Л., 1968. С. 107–144.


[Закрыть]. Хотя надо сказать, что это явление вообще характерно для поэзии русского Серебряного века.

Одним из частных проявлений этой «неклассичности в рамках классичности» можно назвать использование Блоком так называемых «холостых» (то есть нерифмованных) строк (ХС) в рифмованных стихотворениях.

В XVIII в. к ХС чаще всего прибегали Державин, Бобров и Павел Львов; в поэзии первого они появляются достаточно регулярно с 1770 (стихотворение «Нине») до 1816 г. («Полигимнии»), то есть практически на протяжении всего его поэтического творчества. В общей сложности у Державина нами обнаружено (по изданию Грота) 38 стихотворений, включающих ХС. Почти все они строго строфичны, а ХС обычно располагаются в позиции рефрена.

С начала XIX в. стих, как правило, начинает практически всеми авторами и во всех стихотворениях (за исключением, разумеется, принципиально нерифмованных) прорифмовываться насквозь. У Пушкина и Тютчева находим лишь по одному случаю использования ХС. При этом пушкинский «Певец», формально имеющий схему аВВаХ, может быть назван стихотворением с ХС с определенной долей условности: пятые строки каждой строфы здесь – усеченные первые, буквальный повтор их начальных стоп.

Вообще, для классической русской поэзии характерны два основных способа использования ХС: это или рефрены-«вайзе», завершающие все или большую часть строф текста, или единичные, чаще всего – финальные строки, обозначающие «открытый» финал текста. Иногда, как в стихотворении Мея «Мороз» (1862), идея «открытости» дублируется с помощью дополнительных языковых средств: здесь вслед за восемью зарифмованными попарно строками идет холостая девятая, завершающаяся многоточием, и десятая, состоящая из отточий.

Первое серьезное покушение на указанное единообразие в использовании ХС происходит в середине XIX в. под прямым или опосредованным воздействием поэзии Гейне и ее многочисленных переводов на русский язык; по наблюдениям Гаспарова, в 1840–1880-е гг. происходит «освоение неполной рифмовки» – «стихов с чередованием рифмующихся и нерифмующихся строк»; «мощным толчком к развитию неполной рифмовки явилось для русской поэзии влияние переводов из Гейне»: «русские поэты единодушно восприняли полурифмовку просто как дозволенное облегчение»302302
  Гаспаров М. Очерк истории русского стиха. М., 1984. С. 196.


[Закрыть].

Однако, как замечает ученый, «поэты, сохранившие романтический вкус к стихотворной форме, сумели и из полурифмовки извлечь эффект не упрощенности, а изысканности» – Вяземский, Тютчев, Фет, который «рифмует нечетные строки вместо четных». «Но на фоне общего вкуса к простоте эти эксперименты… проходили незамеченными»303303
  Там же. С. 197.


[Закрыть]. Но неполная рифмовка тоже носит регулярный, гомогенный характер; к тому же при ней возникает своеобразный эффект удвоения длины строки, появления сдвоенных, сверхдлинных строк.

Принципиальное изменение природы и функций холостых строк происходит в русской поэзии на рубеже XIX–XX вв. Во-первых, это связано с появлением разного рода имитаций неполнорифмованных строф, таких как рубаи, терцины и т. д., требующих ХС или квазиХС. Кроме того, появление ХС связано со стремлением модернистской поэзии к фрагментарности, к принципиальной «разомкнутости» текста, с одной стороны, и к нарочитой неупорядоченности – с другой.

Так, в знаменитом «Заклятии смехом» Хлебникова три строки – с седьмой по девятую – холостые, остальные зарифмованы попарно. Двумя ХС («О, лебедиво! // О, озари!») завершается и его «Кузнечик». В других стихотворениях Хлебникова ХС появляются и в начале, и в середине текста; иногда изолированно, иногда группируясь по несколько сток подряд. Очевидно, их возникновение в творчестве этого автора непосредственным образом связано с общим вектором гетероморфности, характерным для его поэзии, это своего рода ее агент в гомоморфном тексте304304
  Все стихотворения Блока цитируются по изд.: Блок А. Собрание сочинений: в 8 т. М.; Л., 1960–1963.


[Закрыть].

В связи с ироническими задачами появляются ХС у Саши Черного, в его стихах 1908–1911 гг. (здесь находим их в 22 стихотворениях), еще 5 стихотворений с ХС поэт написал в годы эмиграции. Так же, как у Хлебникова, появление ХС в стихах Саши Черного напрямую связано с раскованностью метрики, вольностью и неупорядоченностью рифмовки, а также с использованием «лесенки», не всегда позволяющей точно определить границы строк, «холостящей» полустроки. Тем не менее и у этого автора одна из основных функций ХС – завершение строфы (строфоида) или стихотворения в целом, создание открытого финала текста. Однако у Саши Черного ХС встречаются и в середине текста; характерны для него и нарушающие упорядоченность стиха в целом укороченные и удлинненные ХС в конце стихотворений.

Активно используют ХС также М. Кузмин в своих «песенках», а Ахматова – в излюбленном ею жанре отрывка и вообще в малых текстах. В новейшем собрании сочинений Ахматовой нами обнаружено тринадцать законченных автором стихотворений, включающих ХС.

Уже первое опубликованное произведение Ахматовой – состоящее из трех строк стихотворение «Простишь ли мне эти ноябрьские дни?..» (1913; во втором издании «Четок» опубликовано как посвящение Лозинскому) – завершается нерифмованной строкой «Трагической осени скудны убранства». Стихотворение 1921 г. «Сказал, что у меня соперниц нет…», состоящее из двух строф с перекрестной рифмовкой, завершается укороченной финальной ХС «…А что теперь?». Стихотворение 1925 г. (которое, как известно, Ахматова читала, но не печатала) «И ты мне все простишь…», наоборот, начинается единственной в тексте ХС, укороченной на одну стопу (четырехстопный ямб вместо пятистопного) по сравнению с четырьмя следующими. Как видим, холостые строки нередко отличаются от остальных, обычно стопностью (короче).

У Блока ХС, как и у Ахматовой, встречаются чаще всего в позициях конца текста. Стихотворений с ХС у него не так много: в составе основного корпуса «трилогии» всего четыре плюс три главы поэмы «Двенадцать»; еще шесть находим в числе произведений, опубликованных уже после смерти поэта. Разумеется, это намного меньше, чем у названных ранее современников Блока. Тем не менее стихотворения с ХС встраиваются в творчестве поэта в единый контекст произведений, в которых он тем или иным способом пытается преодолеть традиционную гомоморфность стиховой структуры – в общем ряду с акцентным стихом, верлибром, полиметрией, астрофичностью, «лесенкой».

Вот список стихотворений Блока, содержащих ХС: «Рассвет» (седьмое стихотворение из цикла «Ее прибытие», 1904), «Голоса» (1907), «И я провел безумный год…» (1907), «Косы Мэри распушены…» (третье стихотворение из цикла «Мэри», 1908); части поэмы «Двенадцать» (1918). Кроме того, это ранние стихотворения, не публиковавшиеся самим поэтом (возможно, незавершенные), – «Рожь вокруг волновалась…» (1898), «Как душно мне! Открой окно…» (1899), «Завтра рассвета не жди…» (1901) и стихотворения зрелого периода, также не появлявшиеся в печати: «Свободны дали. Небо открыто…» (1905), «Вот река полноводнее…» (1907), «Ты помнишь – в лодке в час заката…» (1908). Рассмотрим их по порядку.

Стихотворение 1904 г. «Рассвет» (из цикла «Ее прибытие») написано четырехстопным дактилем и состоит из семи четверостиший с перекрестной рифмовкой и чередованием мужских и женских окончаний; завершается текст написанной тем же размером одиночной строкой, отделенной от последней строфы пробелом (ХС здесь и далее выделяются полужирным шрифтом):

<…>

 
Кто-то гирлянду цветочную бросил,
Лодки помчались от пестрой земли.
Сильные юноши сели у весел,
Скромные девушки взяли рули.
 
 
Плыли и пели, и море пьянело… 305305
  Блок А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. М.; Л., 1960. С. 448.


[Закрыть]
 

«Голоса» (1907) представляют собой сложную полиметрическую композицию, все строки которой написаны различными силлабо-тоническими размерами и дольником и связаны рифмами. В ритмическом отношении композиция стихотворения осложнена также присутствием в нем элементов драматического текста – начальной и конечной ремаркой и повторяющимися именами участников диалога, обозначенных как «Он» и «Она».

Из рифменной организации выбиваются конец и начало стихотворения: первая ремарка, написанная четырехстопным дактилем («Двое проносятся в сфере метелей»), и три финальные строки, завершающиеся конечной ремаркой и датой написания:

 
Он
Прости! Прости!
Остыло сердце!
Где ты, солнце?
 
 
(Вьюга вздымает белый крест)
 

8 января 1907

Последняя реплика состоит из трех коротких двустопных строк, двух ямбических и одной хореической; причем если воспринимать их как полустроки, подряд они могут быть прочитаны как одна строка шестистопного ямба. В любом случае перед нами отчетливо силлабо-тонический фрагмент, лишенный, в отличие от предыдущих, рифмы (хотя и связанный приблизительным рифмоидом сердце-солнце).

Как метрическая может быть трактована и последняя ремарка (если допустить в ней ударение в слове вьюга на последний слог, как Блок это делал позднее в десятой части «Двенадцати»); тогда перед нами – строка четырехстопного ямба, тоже незарифмованная (такая трактовка представляется вполне обоснованной в связи с тем, что ремарка, открывающая текст, тоже метрична).

Кстати, в связи с этим можно также сделать предположение, что и развернутые даты, которыми Блок снабжал многие свои лирические стихотворения, тоже могут восприниматься как своего рода аналоги холостых строк, как метричные, так и лишенные метра. В некоторых случаях, кстати, даты оказываются своего рода продолжением силлабо-тонических цепочек («И девочка поет в лесу. / 6 января (1912)»; «На твой таинственно похож! / 27 декабря (1913)» и т. п.).

Написанное четырехстопным ямбом стихотворение 1907 г. «И я провел безумный год…» написано шестистрочными строфами четырехстопного ямба аВаВсс (их двенадцать); завершает текст одинокая холостая строка, написанная двустопным ямбом:

<…>

 
Да ! с нами ночь! И новой властью
Дневная ночь объемлет нас,
Чтобы мучительною страстью
День обессиленный погас, —
И долгие часы над нами
Она звенит и бьет крылами…
 
 
И снова вечер…
 

Наконец, стихотворение 1908 г. «Косы Мэри распущены…» содержит две холостые строки в третьем шестистишном строфоиде, следующем за двумя катренами с разной рифмовкой (аавв СdСd ЕЕх`FFх`); стихотворение написано дольником на трехсложной основе, большинство строк при этом совпадает с анапестом или дактилем:

 
Косы Мэри распущены,
Руки опущены,
Слезы уронены,
Мечты похоронены.
 
 
И рассыпалась грусть
Жемчугами…
Мы о Мэри твердим наизусть
Золотыми стихами…
 
 
Мы о Мэри грустим и поем,
А вверху, в водоеме твоем,
Тихий господи,
И не счесть светлых рос,
Не заплесть желтых кос
Тучки утренней.
 

При этом, как видим, в последнем шестистишии первые две строки, зарифмованные друг с другом, написаны трехстопным анапестом с мужскими окончаниями, четвертая и пятая, снова смежно зарифмованные, – двустопным анапестом с такими же окончаниями, а холостые третья и шестая – двустопным хореем с дактилическими окончаниями, то есть их контраст с рифмованными строками усилен еще и разницей размеров и клаузул.

В «Двенадцати» холостые строки встречаются несколько раз. Во второй части это строфоид-реплика в середине текста «Холодно, товарищи, холодно!» и четыре строки финала:

 
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
 
 
Эх, эх, без креста!
 

В третьей части, имитирующей частушку, все четыре строфида состоят из пару смежно зарифмованных строк и холостого их завершения, включающего две или три ХС:

 
Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит —
Елекстрический фонарик
На оглобельках…
Ах, ах, пади!..
 
 
Он в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит черный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает…
 
 
Вот так Ванька – он плечист!
Вот так Ванька – он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает…
 
 
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…
 

Еще две ХС появляются во второй половине седьмой части поэмы:

 
И Петруха замедляет
Торопливые шаги…
 
 
Он головку вскидавает,
Он опять повеселел…
 

Наконец, в восьмой части ХС появляются в начале и в конце текста:

 
Ох ты, горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
 

<…>

 
Упокой, Господи, душу рабы Твоея…
 
 
Скучно!
 

Рассмотрим теперь неопубликованные Блоком стихи с ХС. В самом раннем из них, датированном 1898 г., «Рожь вокруг волновалась…» (опубликовано в 1926 г.) холостой трехстрочный финал следует за пятью парами смежно зарифмованных строк; стихотворение написано четырехстопным анапестом с женскими окончаниями, однако в холостой коде потеря рифмы сопровождается и другими нарушениями: последняя строка имеет усеченный вид, это трехстопный анапест, а предпоследняя, разбитая на два полустишия, имеет мужское окончание:

<…>

 
А на высях небес, за туманной горой
Прокатился и замер удар громовой…
 
 
И никто не слыхал, как, пред бурей ночной,
Прозвучал поцелуй…
И с пылающих губ
Незабвенное слово слетело…
 

Стихотворение 1899 г. «Как душно мне! Открой окно…», тоже впервые опубликованное в 1926 г., состоит из четырех напечатанных слитно строф с перекрестной рифмовкой и чередованием мужских и женских окончаний; это четырехстопный ямб. Однако в последней строфе рифма в четных строках пропадает, и последняя строка укорачивается до двух стоп:

<…>

 
Ты плачешь?.. я с тобой… прости!
Дитя, томишься ты бесплодно?..
О, боже!.. ночь бы провести,
Один бы раз вздохнуть свободно!..
О, дай дышать!.. Изнемогла
И ты… Дай руку… жми сильнее…
Смотри: звезда моя ушла!!..
Мне душно, душно!..........
 

В стихотворении 1901 г. «Завтра рассвета не жди…», написанном трех– и четырехстопным дактилем с вкраплением строк трехстопного амфибрахия, ритмика финала тоже отличается от строения основной части текста:

<…>

 
Жалобным смехом смеется,
Громко кричит: «Отойди!»
Он – сумасшедший. Не жди
Завтра рассвета. Никто не проснется.
Ты же и в спящей мечте
Разгадку найди.
 

Здесь холостой оказывается предпоследняя строка трехстопного дактиля, следующая же за ней финальная амфибрахическая строка усечена до двух стоп.

Стихотворение 1905 г. «Свободны дали. Небо открыто….» содержит дольниковые и амфибрахические строки протяженностью от двух до четырех стоп/иктов. Четыре первые строфы зарифмованы перекрестно и завершаются только женскими (в первой строфе) или чередующимися мужскими и женскими (в двух следующих строфах) окончаниями. При этом последняя строфа содержит две четные ХС, причем и нечетные рифмы носят приблизительный характер:

<…>

 
И Свобода в дали несказанной
Открылась всем – не одним пророкам!
Так все мы – равные дети вселенной,
Любовники Счастья…
 

При этом первая и последняя строки выполнены амфибрахием (первая – четырех-, а четвертая – двустопным), а средние представляют из себя четырехиктный дольник.

Наконец, еще два стихотворения можно с определенной долей уверенности рассматривать как неоконченные. Так, текст 1907 г. «Вот река полноводнее…» состоит из двух строф, написанных двустопным амфибрахием с перекрестной рифмовкой и чередованием женских и мужских окончаний, и холостого финального двустишия (написанного тем же метром), оставляющего впечатление явного обрыва:

 
Вот река полноводнее
Тянет белые льды.
Дышит лето господнее
От холодной воды.
 
 
Я с мятежными думами
Да с душою хмельной
Полон вешними шумами,
Залит синей водой.
 
 
И смотрю, торжествующий,
В ледоходную даль…
 

Тоже можно сказать и о стихотворении 1908 г. «Ты помнишь – в лодке в час заката…», не включенном в основной корпус нового академического собрания сочинений поэта:

 
Ты помнишь – в лодке в час заката
Я задержал на миг весло?
Какая горькая утрата!
Какое счастие прошло!
Прошло и кануло навеки…
 

Здесь за рифмованным четверостишием четырехстопного ямба с традиционным чередованием мужских и женских окончаний следует ХС того же метра. Издатели второго тома восьмитомного собрания, включившие это стихотворение в основной корпус, указывают на позднейшую приписку в рукописи «Так и прошло»; если считать ее частью текста, то ХС оказывается не последней, а предпоследней, а дополнительная строка двустопного ямба тавтологически рифмуется с четвертой строкой.

Как мы заметили, подавляющее большинство финальных ХС завершается многоточием или даже строкой точек, что подчеркивает незавершенность, разомкнутость текста, усиливая эффект ХС и придавая им функцию курсива.

Кроме того, как видим, в половине случаев финальные ХС оказываются укороченными по сравнению с остальными строками текста. Нередко потеря стоп в конце текста затрагивает и рифмованные строки.

Как правило, количество ХС в стихотворениях Блока невелико – обычно одна-три строки, следующие чаще всего подряд или через одну-две строки друг за другом. В одном случае можно отметить ХС в начале текста (с определенной оговоркой – это совпадающая с метром ремарка в «Голосах»), а в «Двенадцати» ХС оказываются не только в финале, но и в середине частей. В основном же Блок использует ХС именно в конечных позициях для контрастного выделения открытого финала.

Необходимо отметить также, что еще в четырех стихотворениях Блок пользуется обратным приемом: помещает рифмованные строки в нерифмованный (белый) текст. Это стихотворение 1901 г. «Ныне, полный блаженства…», включающее семь рифмованных и пять белых строк; открывающее цикл «Вольные мысли» текст «О смерти», написанный вольным астрофическим четырехстопным ямбом и завершающийся смежно зарифмованным четверостишием; девятую часть цикла 1910 г. «Черная кровь» («Над лучшим сознанием божьим…»), четыре из восемнадцати строк которого создают две разрозненные рифмопары в середине текста и стихотворение «Было то в темных Карпатах…», начинающееся восемью строками белого трехстопного дактиля, за которыми идет большой фрагмент вольного рифмованного ямба, а последние пять строк написаны рифмованным вольным анапестом. Можно сказать, что в этих случаях перед нами – ХС наоборот: рифмы возникают в перечисленных нерифмованных стихах на определенных участках текста, тоже выступая в качестве своего рода курсива.

Подводя итоги, отметим, что эксперименты Блока с переменной рифмовкой, несмотря на их редкость, свидетельствуют о постоянном поиске поэтом путей преодоления монотонности регулярного силлабо-тонического стиха, позволяющие, вкупе с другими, более заметными, ритмическими особенностями его лирики, говорить о последовательном стремлении автора «трилогии» выйти за рамки строго кодифицированной в ритмическом смысле романсовой традиции.

Другой, еще более радикальный, способ преодоления монотонности художественной речи, которым пользуется Блок, – введение прозиметрии (то есть совмещения в рамках одного текста фрагментов, написанных стихом, и фрагментов, написанных прозой) – идет в русской словесности еще от драматургии XVIII в., где этот способ организации речевого материала использовался в основном в комедиях – в отличие от высокой стихотворной трагедии. Однако в 1820–1830-х гг. в России возникает и прозиметрическая трагедия – в первую очередь под влиянием драматургии В. Шекспира306306
  Об этом см. подробнее нашу статью: «Шекспировская» прозиметрия в русской драматургии XIX века // Шекспировские чтения. 2004. М.: Наука, 2006. С. 275–291.


[Закрыть].

Важность прозиметрии (правда, без использования этого термина) как принципиально важного принципа построения драматургического целого неоднократно подчеркивалась исследователями драматургии, в том числе Шекспира и Пушкина. У английского драматурга прозиметричны практически все пьесы (кроме одной хроники), причем и комедии, и трагедии. С. Уэллс составил даже сводную таблицу, позволяющую зримо сопоставить степень прозиметричности разных пьес307307
  Уэллс С. Шекспировская энциклопедия. М., 2002. С. 264–265.


[Закрыть]. При этом, по мнению Т. Элиота, прозиметрия у Шекспира достаточно функциональна, однако не везде308308
  Элиот Т. С. Поэзия и драма // Элиот Т. С. Назначение поэзии. Киев; М., 1997. С. 210.


[Закрыть]; интереснее всего оказываются именно отклонения от прямой функциональности, а также случаи, которые можно назвать спорными.

В русской драматургии вслед за «Борисом Годуновым» прозиметрию в серьезных драматургических жанрах находим у многих авторов XIX в.: Хомякова, Кукольника, Лажечникова, Мея, Толстого, Островского. Параллельно к ней обращаются либреттисты – прозиметрия необходима в оперной драматургии, где арии чередуются с речитативами. Здесь первый заметный автор – Мусоргский, сам написавший большинство своих либретто. В прозиметрической форме написаны и многие либретто, созданные по мотивам чисто стихотворных («Демон», «Евгений Онегин») или чисто прозаических произведений русской литературной классики («Пиковая дама», «Сорочинская ярмарка»).

Из семи оригинальных драматических произведений Блока прозиметрия встречается в пяти наиболее известных; два («Рамзес» и «О любви, поэзии…») написаны прозой, содержащей минимальные стихотворные вставки (11 строк в первом, две – во второй). Интересно, что все переводные драмы Блока чисто стихотворные.

Говоря о драматургической прозиметрии, необходимо отметить одну из ее важнейших структурообразующих особенностей: непременное вовлечение в общий ритмический поток (конкретно – в единые метрические ряды, «удлиняющие» силлабо-тонические строки монологов), наряду с монологами действующих лиц, так называемых вспомогательных компонентов драматургического текста: ремарок, имен персонажей (которые, между прочим, являются в условиях драматургического текста единственным способом выражения прямого авторского слова). Это явление характерно для драматических произведений как Шекспира и Пушкина, так и большинства русских авторов309309
  См. подробнее: Орлицкий Ю. Стих и проза в трагедии «Борис Годунов» // Пушкин и русская драматургия. М.: Диалог-МГУ, 2000. С. 32–45.


[Закрыть].

В ряде случаев подобная «панметризация» текста связана лишь с так называемые «случайными» метрами, естественно возникающими в любом русском тексте благодаря его общим акцентным особенностям; однако в ряде случаев метризация становится для подлинного мастера слова средством ритмической гармонизации и дополнительной художественной выразительности текста.

Рассмотрим, как это происходит в драмах Блока. В первой из них, «Балаганчике» (1906), прозиметрия носит вполне традиционный характер. Стихами написаны пять стихотворных монологов, два диалога (в которых действуют Он и Она), один хор. Кроме того, драма начинается стихотворным же разговором трех Мистиков, написанным рифмованным тоническим стихом, в котором строки разбиты на короткие реплики персонажей; благодаря этому при чтении он не сразу распознается как стихи.

Все три монолога Автора, а также диалог Председателя мистического собрания с Пьеро и Коломбиной и третий диалог персонажей Он и Она написаны прозой. Таким образом, в небольшой по общему объему пьесе смена типа речи происходит многократно, образуя тем самым резкие контрасты стиха и прозы. Лирические герои отчетливо выделены стихом, Автор – прозой.

Действие сопровождают подробные прозаические ремарки, в которых несколько раз появляется случайный метр (например, «Первую пару скрывает от зрителей…»310310
  Здесь и далее драмы Блока цитируются без указания страниц по изданию: Блок А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4: Театр. М.; Л., 1961.


[Закрыть]; «Равнодушен взор спокойных глаз» и т. д.). Имена персонажей в ритмическое взаимодействие с текстом монологов и ремарками не вступают.

В следующей драме «Король на площади» (1906) сильно метризован уже список действующих лиц: силлабо-тоническая организация присутствует в характеристиках всех пяти основных персонажей (Король – на террасе дворца; Зодчий – старик / в широких и темных одеждах. / Чертами лица и сединами / напоминает Короля: Дочь Зодчего – высокая / красавица в черных шелках; Поэт – юноша, руководимый на путях своих Зодчим, влюбленным в его Дочь; Шут – прихлебатель сцены и представитель здравого смысла311311
  При цитировании фрагментов прозаического текста, состоящих из метрической и неметрической частей, первая выделяется курсивом; значком «/» при записи в прозаической форме отделяются друг от друга условные стихотворные строки (в прозе – условные строки), знак «//» разделяет фрагменты, написанные разными метрами.


[Закрыть]), а также организует третью часть описания второстепенных массовых героев (Слухи – маленькие, красные, шныряют / в городской пыли).

Пролог драмы состоит из объемной экспозиции, также начинающейся вполне метрически: «Городская площадь. Задний план…»; метр встречается в экспозиции и дальше: «Шут, в качестве Пролога, подплывает…».

Пролог, кроме экспозиции и развернутой прозаической ремарки в конце, включает также стихотворный монолог Шута. Действие первое состоит из противостоящих по природе диалогов. Трое неизвестных начинают беседу в прозе, потом ее сменяет стихотворный диалог Девушки и Юноши, краткий прозаический – Девушки и Продавщицы роз, потом прозаический – двух франтов – и снова стихи – опять в диалоге Юноши и Девушки. Таким образом, романтические лирические герои отчетливо выделены здесь ритмически.

При этом в первом действии пьесы метр особенно активно используется в прозаической части текста, как в монологах, так и в ремарках, а главное – на границах служебного авторского и собственно персонажного текста, связывая их воедино;

всего на шести первых страницах прозаического действия встречается 66 метрических фрагментов, равных по длине одной или более условных стихотворных строк, то есть метром оказывается охвачено почти три четверти текста!

Вот наиболее выразительные примеры метризации прозаической речи персонажей:

«Найдем в себе силу дожить этот день до конца»; «Тяжко, когда просыпается день»; «Настанет час – и все пойдут за нами»; «Но в смертный час всем вспоминается прекрасное»; «…ведь и ты когда-то верил в добродетель?»; «я больше ни во что не верю»; «Все жители сошли с ума»; «…где пахнет духами, где женщина ставит на стол…»; «от кораблей, которые придут / сегодня…».

Пример метризации экспозиционного текста: «Первый – в черном – прислонился к белому / Другой сидит на берегу».

Примеры метрического объединения имени персонажа и его реплики:

 
Второй
Какое счастье – умереть;
 
 
Голос Третьего
Он говорит о счастьи
 
 
Второй
Ни крова, ни семьи;
 
 
Первый
Вспомнит тот, кто любит;
 
 
Второй
Ты бредишь. Ты сошел с ума;
 
 
Первый
Смешно говорить:/
страшное время;
…для того, чтобы слушаться воли титана.
 
 
Второй;
За нас не бойся.
 
 
Первый
За вас я не боюсь.
 

Примеры объединения реплик и ремарок:

 
отчаянье также безмерно.
Молчат;
 
 
Умирай, если жалко.
Молчат.
 

Очевидно, что сопоставимые со стихотворными строками метрические фрагменты, возникающие в речи персонажей и на ее границах с ремарками и именами действующих лиц, способствуют стихоподобной гармонизации прозаической части пьесы, объединяют ее со стихотворной частью целого.

Далее начинается стихотворная часть. Здесь ритмические объединения реплик и имен имена героев играют, кроме общей гармонизации речи, еще одну важную ритмическую функцию: снимают противопоставление основной и служебной части текста и одновременно «удлиняют» строки на одну-две стопы, создавая таким образом большее разнообразие стихотворной части текста:

 
Девушка
Взоры свои к небесам подними.
Солнечный день утолит твою грусть.
 
 
Юноша
Вечно плывут и плывут облака,
Белые башни роняют в моря.
 
 
Девушка
Грустно тебе – посмотри мне в глаза.
Радость свиданья с тобою прочти.
 
 
Юноша
Вижу, твои посинели глаза.
К ночи влечет тебя юность твоя.
 

Здесь в четырех репликах подряд трехстопный дактиль в первых строчках наращивается дополнительной дактилической стопой, которую дает наименование персонажа; таким образом, читая текст с листа, мы имеем перед собой чередование четырех– и трехстопных строк дактиля.

Когда метр основного текста меняется на амфибрахический, эффект наращения исчезают, и теперь имя создает ритмический контраст служебной и основной составляющих текста:

 
Девушка
К веселью! К веселью! Моря запевают!
Я слышу, далеко идут корабли!
 

В следующей за стихотворным отрывком прозаической сцене вновь очень активно используется метризация; это, в частности, обеспечивает плавный переход в рамках единой сцены к стихотворному диалогу Девушки и Юноши, на этот раз выполненному белой тоникой.

Во втором действии стихотворные диалоги Поэта и Дочери Зодчего помещены внутрь своеобразной прозаической рамы, которая символизирует прозаическое настроение мира, толпы, окружающих влюбленных героев. Их диалог перебивается также двумя контрастными прозаическими репликами шута и семью развернутыми ремарками в прозе.

Особый интерес с точки зрения ритмической природы текста и функций в общем ритмическом потоке речи представляют короткие реплики, в первую очередь в условиях постоянной смены прозы и стиха разного типа: силлабо-тонического и тонического. Так, диалог Поэта и Дочери Зодчего начинается репликой героини, инверсия в которой провоцирует ее восприятие и как прозаической, и как квазистихотворной – тем более, что дальше идет метрически упорядоченная речь героя:

 
Дочь Зодчего
Слышишь ты меня?
 
 
Поэт (смотрит вверх)
Слышу музыку. Море повеяло солью.
 

После реплики Шута и ремарки герои некоторое время говорят тоническими строфами; когда же реплики вновь сокращаются в объеме, в них появляются рифмоиды и рифмы. Затем снова появляются полноценные стихотворные строфы. А после речи Шута возникает полиметрический диалог, состоящий из однострочных реплик, каждая из которых принадлежит отличному от окружающих ее трехсложных размеров:

 
Поэт
В серебристые ризы тумана оделась тоска.
 
 
Дочь Зодчего
Сердце тумана пронзили дневные лучи.
 
 
Поэт
Голос тоски прозвенел.
 
 
Дочь Зодчего
Это волны хрипели у берега.
 
 
Поэт
Как звонок пронзительный голос тоски.
 
 
Дочь Зодчего
Солнце пронзит ее ризу и сердце – ты будешь свободен.
 
 
Поэт
Солнце закатится скоро.
 
 
Дочь Зодчего
На закате ты будешь свободен.
 
 
Поэт
Сказки твои о свободе пленяют меня.
 

Похожим образом построено и последнее, третье, действие драмы: диалог героев здесь также «спрятан» в прозаическое обрамление.

Наконец, «Незнакомка» (1906); здесь перед нами – количественное преобладание прозы: ею написаны первое видение целиком и третье – за исключением одной реплики Поэта. Второе, напротив, целиком стихотворное. То есть в этой пьесе стих и проза распределены достаточно строго.

При этом стихотворная часть представляет собой сложную полиметрическую композицию с использованием различных силлабо-тонических размеров и типов тонического стиха, в большинстве своем – римфованного. В такой метрической обстановке метр как средство объединения стиха и прозы, по сути, утрачивает практический смысл. Однако в этой драме метра особенно много в экспозиционных ремарках – как раз там, где автору необходимо разрушить прозаический монолит, для чего он и «прослаивает» его подобиями стихотворных строк.

Так, в экспозиции к первому видению четыре силлабо-тонических фрагмента, два из них – ямбы: …под голубым вечерним снегом…; а у брата его, полового, усы…; У одного окна, за столиком, сидит…; Несколько пьяных компаний.

Перед стихотворным вторым видением метрических фрагментов еще больше – семь: дома, обрываясь внезапно…; пустынный мост через большую реку; По обеим сторонам моста…; …корабли с сигнальными огнями…; бесконечная, прямая, как стрела…; …и белыми от инея деревьями; В воздухе / порхает и звездится снег. Силлабо-тонические метры встречаются и в ремарках по ходу видения: Всё становится сказочным; еще храня свой бледный / падучий блеск; Снег, вечно юный, одевает…; …как тихое, синее пламя; Волокут Поэта дальше; На фоне плаща его светится луч.

Кроме того, в «Незнакомке» нами отмечено 23 случая «перетекания» метра из реплик в наименования субъектов речи и в ремарки: некоторые из них весьма выразительны: