Текст книги "Стих и проза в культуре Серебряного века"

 
В Небесном Иерусалиме:
Видел солнце, разверстое, как кладезь.
Силы небесные кругами обступили тесно —
 

следующий вариант:

 
В Небесном Иерусалиме: Видел солнце,
разверстое, как кладезь. Силы
небесные кругами обступили тесно —
 

то есть перед нами оказывается три подряд строки вольного ямба: шести-, четырех– и семистопная. Возможно, именно соблазн такой трактовки и позволял Карловскому толковать стих поэмы в целом как преимущественно вольноямбический с рядом отклонений355355
  Karlovsky I. Maximilian Voloshin’s Vers Libre: Free Verse or Variable Verse? P. 74.


[Закрыть].

Надо сказать, что ситуация усугубляется нерифмованностью стиха, то есть отсутствием дополнительной звуковой маркированности «правильных» границ строк. Однако нельзя забывать, что перед нами стихотворение, в котором автор расставил эти границы, традиционно обозначающие обязательные сильные паузы; возникновение же вариантов чтения, связанных с перераспределением границ строк, является, по-видимому, заложенной в тексте авторской же возможностью его альтернативного чтения, что и можно считать «изобретением» Волошина, существенно усложняющим метрическую структуру поэмы, однако при этом безусловно остающейся в рамках силлабо-тонической системы.

Рассмотрим теперь начальный фрагмент поэмы целиком, указывая после каждой строки описание ее метрической природы:

Как видим, практически каждая строка этого отрывка имеет собственную метрическую природу, кроме двух стоящим рядом 11-й и 12-й строк, написанных «правильным» пятистопным ямбом с женскими окончаниями.

Наша схема позволяет увидеть еще одну особенность, не характерную для традиционной силлаботоники, – принципиальную не упорядоченность, разнобой окончаний, хотя большинство все-таки составляют типичные для русского ямба женские.

Уникальные ритмические особенности «Аввакума» Волошин использует и в следующей своей исторической поэме – созданном через три месяца после нее «Написании о царях московских». Однако здесь, сохраняя одну из особенностей своего ритмического открытия – совмещение полустрок, Волошин почти отказывается от полиметрии, поэма в основном написана ямбом, хотя иногда в ней встречается и хорей; окончания в поэме также принципиально не упорядочены. Вот пример из этой поэмы:

¹⁹ Волошин М. Написание о царях московских // Волошин М. Собр. соч. Т. 1. С. 269.

Другие исторические циклы и поэмы Волошина оказываются проще и традиционнее по структуре. Так, книга-цикл «Путями Каина», включающая стихотворения 1914–1922 гг., написана в основном нерифмованным вольным ямбом – типом стиха, достаточно традиционным для русской и мировой традиции, особенно применительно к большим формам. Большинство строк цикла при этом написано самым распространенным русским вариантом этого размера – пятистопным, который выступает своего рода доминантой, на фоне которой функционируют шести– и четырехстопные строки, а также набранные «лесенкой» полустроки, легко собирающиеся в пяти– и чаще – шестисложники; при «собирании» строк дактилические окончания пропадают и остаются только мужские и женские:

²⁰ Волошин М. Государство // Там же. С. 52.

В начатой в 1919 г., а законченной в 1929 г. поэме «Святой Серафим», не вошедшей поэтому в волошинский «план» собрания, поэт выбирает в качестве основного другой, менее распространенный белый двусложный размер – вольный хорей, в котором доминирует тоже пятистопная форма, причем намного решительнее, чем пятистопный ямб в поэме «Путями Каина». Однако в многочисленных вставках и диалоговых фрагментах в этой поэме также встречаются и ямбические строки (что позволяет и здесь говорить о двусложнике с переменной анакрусой), и стыки метров в середине строки, и предполагающая возможность двоякого прочтения нерегулярная цезурированность; соответственно, в указанных фрагментах варьируют и окончания, в повествовательной части в основном женские:

²¹ Волошин М. Святой Серафим // Собр. соч. Т. 1. С. 117.

Целиком написанное в 1929 г. «Сказание об иноке Епифании», которое в определенной степени можно рассматривать как продолжение «Аввакума», вновь выполнено частично цезурированным вольным белым ямбом с неупорядоченной каталектикой (решительно преобладают женские окончания, но встречаются и мужские, и дактилические («Очнулся, а рука платком повязана»)):

²² Волошин М. Инок Епифаний // Волошин М. Собр. соч. Т. 2. М., 2004. С. 97.

Таким образом, можно заметить, что в своих исторических поэмах конца 1910-х гг. Волошин обращается к уникальному стиховому эксперименту: по сути дела, создает на базе традиционной силлаботоники уникальный вариант вариативного одновременно в двух плоскостях стиха, ямбического по своей основной природе, но допускающего (а возможно и предполагающего) вариативное чтение, что должно было придать поэме особую экспрессивность, скорее всего – порожденную трагическими революционными событиями.

После «Аввакума» стих историческим поэм Волошина постепенно успокаивается, и в 1920-е гг. поэт возвращается к более традиционной ритмической композиции, однако некоторые черты взволнованной, ориентированной на прозаическое повествование речи356356
  Некоторые безусловные лексические переклички волошинского «Аввакума» и оригинального «Жития» этого героя были отмечены нами в более ранней работе: Орлицкий Ю. «Был же я, как уголь раскаленный»: (Из наблюдений над стихотворной стилистикой поэмы М. Волошина «Протопоп Аввакум») // Русская поэзия: Год 1918. Даугавпилс, 1992. С. 56–62.


[Закрыть] (вольность, отсутствие рифмы) в поэмах сохраняются. Всё это, по нашему мнению, вполне можно рассматривать как безусловное, хотя и опосредованное, влияние событий 1917 г. на самый строй русской стихотворной речи.

Подводя итоги, можно сказать, что анализ волошинских гексаметров, верлибров и квазиверлибров еще раз подтверждает, что поэт находился в постоянном поиске стихотворной формы, однако опирался в этом поиске в основном на традиционные типы русского стиха, в случае необходимости трансформируя и усложняя их.

– 3.8 –
Не имеющий равных: стих М. Кузмина в контексте метрического и строфического репертуара русской поэзии рубежа веков

Даже в такую богатую на разного рода новации эпоху, как так называемый Серебряный век, нельзя не признать, что с точки зрения версификационной техники Михаил Кузмин является безусловным виртуозом, причем его мастерство проявляется прежде всего в области метрики, где встречаются по сути дела все известные и используемые в его время типы стиха: как традиционная силлаботоника, так и только что вовсю развернувшаяся тоника и плавно возникающий из нее свободный стих (в первую очередь «Александрийских песен»), так и имитации античных размеров – логаэды и гексаметры. Наконец, Кузмин активно использует также полиметрию (прежде всего в кантатах). Но особенно изобретателен поэт в области строфики, о чем в основном и пойдет речь ниже.

При этом имеет смысл говорить о двух, на первый взгляд, принципиально разнонаправленных стратегиях, используемых Кузминым: с одной стороны, это стремление возродить и усовершенствовать традиционные стиховые формы, с другой – обратиться к новейшим веяниям европейской и русской поэзии.

В метрике это проявляется в опоре на классическую силлаботонику и на апелляцию к псевдоантичным метрам (гексаметру, пентаметру, логаэдам); с другой стороны, именно Кузмин создает в 1900–1910 гг. самую большую авторскую группу верлибров. Свободный стих занимает в творчестве поэта особое место: не случайно уже первую его книгу открывает стихотворный манифест «Мои предки», написанный именно этим типом стиха. Верлибром же написано и едва ли не самое знаменитое произведение поэта – его «Александрийские песни». Наконец, Кузмин создал самую большую количественно группу русских верлибров (по нашим подсчетам 77), причем работал с этим типом стиха 25 лет (с 1901 г. по 1924 г.), то есть на протяжении практически всего своего поэтического творчества. Не случайно поэтому, что именно верлибры Кузмина, наряду с блоковскими, чаще всего привлекают внимание исследователей русского свободного стиха357357
  См. напр.: Жирмунский В. Композиция лирических стихотворений // Жирмунский В. Теория стиха. Л., 1975. С. 527–538; Васюточкин Г. Ритмика «Александрийских песен» // Лингвистические проблемы функционального моделирования речевой деятельности. Вып. III. Л., 1976.


[Закрыть].

Свободный стих Кузмина интересен еще и тем, что он структурно неоднороден, тяготеет к разным источникам и в этом смысле лучше, чем верлибр других авторов, дает представление о национальной специфике русского верлибра. Он впитал и переосмыслил традиции русского духовного стиха и античных логаэдов, европейского свободного стиха и восточных традиций. Не случайно поэт писал в своем дневнике: «То я ничего не хотел, кроме церковности, быта, народности, отвергал всё искусство, всю современность, то только и бредил D’Аnnuncio, новым искусством и чувственностью»358358
  Из дневников Михаила Кузмина / публ. С. Шумихина // Встречи с прошлым. Вып. 7. М., 1990. С. 245.


[Закрыть].

Первые опыты кузминского верлибра относятся к самому началу 1900-х гг. Это два стихотворения, открывающие цикл «Духовные стихи. Хождение Богородицы по мукам» (1901) и стихотворение «О старце и льве» (1902). Акцентная основа этих первых опытов очевидна, поскольку они, как и положено духовным стихам, рассчитаны на пение, связь с музыкой. В этом смысле названные стихи правильнее всего интерпретировать не как «чистый» свободный стих, а как переходную форму, верлибр с отчетливой акцентной доминантой359359
  Набросок типологии переходных форм русского свободного стиха см.: Орлицкий Ю. Стих и проза в русской литературе. Воронеж, 1991. С. 79–91.


[Закрыть].

Интересно, что как раз в подражаниях духовным стихам Кузмин нередко идет противоположным путем: не «записывает» их верлибром, а придает им более традиционную стихотворную форму – например, за счет рифмовки. Показателен в этом смысле «Стих о пустыне», достаточно точно воспроизводящий основной монолог духовного стиха о царевиче Иосафе и пустыне. Вместо трехударного тонического народного стиха поэт использует тоже прямо ассоциирующийся у читателя с народной поэзией разностопный (4/3) хорей с рифмовкой только четных («коротких») строк, а иногда – с пропусками рифм и на них:

 
Я младой, я бедный юнош,
Я Бога боюся,
Я пойду ли во пустыню
Богу помолюся.
Молодое мое тело
Постом утрудити,
Мои глазыньки пресветлы
Слезами затмити.
И срублю я во пустыне
Себе тесну келью,
Стану жить я во пустыне
С дивьими зверями360360
  Цит. по: Кузмин М. Стихотворения. СПб., 1996. С. 219. (Б-ка поэта. Большая серия.)


[Закрыть].
 

Ср. «неправильный» стих фольклорного текста, наиболее близкого кузминскому, в том числе и ритмически:

 
Расплакался млад юноша
Иосафий-царевич,
Перед пустыней стоя;
На пустыню взирает,
Пустыне отвечает:
«Могу я в тебе жити,
Волю Божию творити,
Могу я в пустыне
Всякие нужды восприяти,
Терпя потерпети,
Трудом потрудиться,
Постом попоститься
И Богу помолиться»361361
  Цит. по: Голубиная книга. Русские народные стихи духовные стихи ХI–ХIХ веков. М., 1991. С. 161.


[Закрыть].
 

В 1904–1908 гг. Кузмин работает над «Александрийскими песнями»; 28 из 32 стихотворений, составивших этот цикл – верлибры, правда, тоже с выраженной акцентной доминантой. Два верлибра находим в стихотворениях, не вошедших в окончательную редакцию «Песен». Кроме того, свободным стихом написано еще пять стихотворений этого периода: «Если б я был небесный ангел…» (1906), «Мои предки», «В старые годы», «Утро» и «При взгляде на весенние цветы…». Таким образом, всего в первый период творчества Кузмин создал 36 верлибров.

Все эти стихи отличает отчетливая акцентная основа, а также урегулированность клаузул (в некоторых из «Александрийских песен» – до 100 процентов женских). В целом всё это можно по аналогии с описанными выше опытами Фета назвать ложным античным следом: в «Александрийских песнях» создается скорее образ античного логаэдического стиха, чем осуществляется его воспроизведение. Интересно, что почти параллельно, в 1909 г., Кузмин создает два настоящих логаэда: «Боги, что за противный дождь…» и «Что морочишь меня, скрывшись в лесных холмах…». Можно назвать и другие параллели верлибру в поэзии Кузмина этих лет: общий интерес к акцентному стиху, мерцание рифмы (на грани полного исчезновения).

Вторую группу свободных стихов Кузмин создает в 1913–1914 гг.; это цикл «Ночные разговоры» (4 стихотворения) и «Воспоминанье» – текст к музыке, не публиковавшийся автором как стихи. «Ночные разговоры» – верлибр в полном смысле слова, в его структуре не обнаруживается ни малейших признаков компенсации, наиболее «чистый» образец свободного стиха у Кузмина.

Период 1917–1924 гг. можно назвать кантатным. В эти годы Кузмин особенно охотно использует свободный стих в своих протяженных полиметрических стихотворениях. Кратко охарактеризуем интересующие нас стихотворения этих лет. Это Кантата «Святой Георгий» (1917), написанная акцентным стихом, рифма в котором пропадает в начале и конце текста; стихотворение «Иосиф» (1918), четыре последних строфоида которого представляют собой свободный стих, в то время как первая половина текста – рифмованная, урегулированная по числу слогов и ударений. В этом же году поэт создает китайские песенки для пьесы «Счастливый день», написанные белым акцентным стихом, близким к верлибру. Следом возникает стихотворение «Ангел Благовествующий» из цикла «Плен», отдельные строки которого можно трактовать только как верлибр, большое стихотворение «Тразименские тростники», отдельные строки которого зарифмованы, а другие содержат силлабо-тонический метр. В 1921 г. вновь появляются правильный верлибр «Сквозь розовый утром лепесток посмотреть на солнце…» и «Пламень Федры», с фрагментами свободного стиха в середине и финале произведения. Как видим, большинство перечисленных произведений можно отнести не собственно к верлибру, а к так называемому гетероморфному стиху362362
  Орлицкий Ю. Гетероморфный (неупорядоченный) стих в русской поэзии // НЛО. 2005. № 73. С. 187–202.


[Закрыть], содержащему более или менее объемные фрагменты собственно свободного стиха.

Новый пик увлечения Кузмина верлибром падает на 1922–1923 гг.: в 1922-м создаются полиметрические композиции, включающие фрагменты свободного стиха «А это – хулиганская – сказала…», «Лесенка», «Серым тянутся тени роем…», «Шелестом желтого шелка…», «Медяный блеск пал на лик твой…», «Косые соответствия»; в 1923-м – чистый верлибр «Воскресенье» (седьмое стихотворение цикла «Пальцы дней») и полиметрические стихотворения «Германия», «Зеркальным золотом вращаясь…», «Встала заря над прорубью…», «Крашены двери голубой краской…». Наконец, 1924-м г. датируется последний из известных нам верлибров – «Идущие».

Кроме того, в конце 1920-х гг. Кузмин пишет произведение без названия, опубликованное в статье М. Гаспарова: написанную версе азбуку «Айва разделена на золотые, для любви, половинки…»363363
  Гаспаров М. Художественный мир М. Кузмина: тезаурус формальный и тезаурус функциональный // Гаспаров М. Избр. статьи. М., 1995. С. 284–285.


[Закрыть], 8 из 28 строк которого начинаются со строчных букв, а две – содержат переносы – то есть своего рода переходную форму между свободным стихом и прозой, которую корректнее всего – именно в контексте поэзии Кузмина этих лет – тоже рассматривать как гетероморфную полиструктурную композицию.

Таким образом, мы видим, что самый плодовитый из верлибристов Серебряного века использует свободный стих как изолированно, так и – значительно чаще – в разного рода полиметрических и гетероморфных композициях. Однако наряду с этим у него встречаются и образцы чистого свободного стиха.

Нередко обращается поэт и к тонике – в первую очередь к дольникам, но иногда и к имитации/ям народного тонического стиха. Интересен стих «газэл» из цикла «Венок весен» (30 стихотворений, 1908): основная часть каждой строки здесь написана тем или иным традиционным силлабо-тоническим размером (хореем или ямбом), а редифное завершение строк (в том числе и не рифмующихся) – обычно другим размером, что создает своего рода логаэдическую композицию:

 
Чье-то имя мы услышим в пути весеннем?
В книжку сердца что напишем в пути весеннем?
Мы не вазы с нардом сладким в подвале темном:
Не пристало спать по нишам в пути весеннем.
Бег реки, ручьев стремленье кружит быстрее,
Будто стало все дервишем в пути весеннем.
Опьянен я светлой рощей, горами, долом
И травой по плоским крышам в пути весеннем!
Звонче голос, бег быстрее, любовной пляски
Не утишим, не утишим в пути весеннем!
Поводырь слепой слепого, любовь слепая,
Лишь тобою мы и дышим в пути весеннем!364364
  Кузмин М. Стихотворения. С. 191.


[Закрыть]
 

Первая часть каждой строки здесь – четырехстопный хорей с женским окончанием, после цезуры идут две стопы ямба тоже с женским окончанием. Впечатление усиливается также типичной для газелей рифмовкой: хореические начала строк рифмуются по схеме аа ха ха…, где х – холостые (нерифмованные) строки, а ямбические окончания – по той же схеме, но с при этом рифмующиеся отрезки представляют собой точный повтор друг друга (редиф). Надо сказать, что и многие вполне классические силлабо-тонические метры осложнены у Кузмина разностопностью, иногда очень нетривиальной.

Однако наиболее интересными оказываются строфические поиски Кузмина. Прежде всего, следует отметить само беспрецедентное даже на фоне современной ему поэзии (в первую очередь Брюсова, Бальмонта и Северянина, а также многих менее известных, но при этом не менее изощренных версификаторов Серебряного века) разнообразие используемых Кузминым форм.

Примерно пятая часть365365
  В наших подсчетах мы опираемся на два наиболее полных и доступных издания стихотворного наследия М. Кузмина: подготовленные Н. Богомоловым том Большой серии Библиотеки поэта (см. выше) и книгу «Стихотворения. Из переписки» (М., 2008); поскольку они включают не все произведения поэта, наша статистика носит приблизительный, ориентировочный характер.


[Закрыть] стихотворных произведений Кузмина имеет астрофическую природу (в основном это верлибр и белый стих). В остальных поэт использует как графически расчлененные варианты строфики, так и замаскированные; как тождественные, так и нетождественные строфы; как изолированные, так и парные, цепные и т. п. Кроме того, в стихотворениях Кузмина достаточно часто встречаются холостые строки.

Среди традиционных строф преобладают четверостишия, но далеко не так решительно, как у большинства современников: у Кузмина их меньше половины. Кроме того, встречаются практически все формы объединения строк, от двудо одиннадцатистиший, как общепринятые, так и оригинальные, авторские; при этом преобладают четнострочные формы, то есть разного рода комбинации на основе катренов.

Кроме того, поэт часто обращается к цепным формам (причем не только к терцинам, но и к авторским трехстишиям и более сложным формам), а также к твердым формам, в том числе и экзотическим (как упоминавшиеся выше газели и т. п.). Нередко названия строф становятся у Кузмина и названиями стихотворений: кроме обычных сонета и терцин, это рондо, мадригал, децима, газелла.

Еще одна важная черта строфической организации стихов Кузмина состоит в том, что он использует в своих традиционных строфах различные типы стиха, в том числе разностопную и вольную силлаботонику и тонические метры.

Много строф с малым количеством рифм (большинство шести– и более стиший написаны Кузминым обычно на две рифмы), иногда строфы включают холостые строки.

Принципиальное разнообразие проявляется в том числе и в работе с самой традиционной русской строфой – четверостишием. Как известно, в отечественной традиции решительно преобладает катрен с перекрестной рифмовкой и почти обязательным альтернансом (чередованием клаузул разного типа). У Кузмина все сложнее: во-первых, четверостишия у него, как уже говорилось, численно не столь преобладают над другими строфами; во-вторых, среди них достаточно много катренов не с перекрестной, а с опоясывающей рифмовкой.

Наконец, поэт обращается к таким раритетам, как парные (цепные) четверостишия, к тому же разностопные. Так, в написанном разностопным ямбом стихотворении «Разговор» из цикла «Ракеты» (1907) используется схема АААб ВВВб×4, причем первая строка написана Я5, вторая и четвертая – Я4, третья – Я2; ту же строфическую композицию образуют строки четвертого стихотворения из цикла «Обманщик обманувшийся», только здесь три первые строки написаны шестистопным ямбом, а четвертая – трехстопным; при этом длинные строки строго цезурированы и в третьей из них в первой строфе есть наращение на цезуре, однако 5 строк из 18 цезуры не содержат; все они сосредоточены в конце стихотворения.

В стихотворении 1912 г. «Защищен наш вертоград надежно…» из раздела «Разные стихотворения» книги «Глиняные голубки» первые четыре строфы зарифмованы перекрестно, а две вторые – опоясывающе.

Раритетная форма использована в третьем стихотворении из цикла «Вожатый», в котором все нечетные строки написаны пятистопным ямбом с мужскими окончаниями, а четные – дольником с женскими; при этом нечетные строки рифмуются между собой попарно, а все четные представляют собой вариацию редифа, то есть оканчиваются притяжательным местоимением «твои» и восклицательным знаком. Таким образом, в этом стихотворении чередуются и разные типы стиха, и разные способы рифмовки. И подобного рода примеров в катренных стихотворениях Кузмина достаточно много: чувствуется, что традиционная форма сковывает мастера, и он старается модифицировать ее.

Небольшая часть текстов написана александрийскими ямбическими двустишиями, как выделенными графически, так и не выделенными: тут Кузмин более традиционен, чем в катренах. В своих немногочисленных гексаметрах Кузьмин использует другой традиционный вариант двустиший – элегический дистих; в третьей части «Лазаря» он перебивается двумя «песенными» вставками другой метрической природы. Интересную вариацию гексаметра использует Кузмин во второй части цикла «Харика из Милета»: шестистопные нечетные строки чередуются здесь с трехстопными (половинными) нечетными. Наконец, двустишия используются также в газеллах цикла «Венок весен», о котором уже говорилось.

Среди трехстиший можно выделить традиционные цепные терцины (ава свс dcd и т. д.; так написаны шестое стихотворение из цикла «Остановка», «Стрелы» и два стихотворения, одинаково названные «Терцины» (1908–1909), стихотворение 1919 г. «Несовершенство мира – милость Божья!..» и т. д.):

НОВОЛУНЬЕ

 
Мы плакали, когда луна рождалась,
Слезами серебристый лик омыли, —
И сердце горестно и смутно сжалось.
 
 
И в самом деле, милый друг, не мы ли
Читали в старом соннике приметы
И с детства суеверий не забыли?
 
 
Мы наблюдаем вещие предметы,
А серебро пророчит всем печали,
Всем говорит, что песни счастья спеты.
 
 
Не лучше ли, поплакавши вначале,
Принять, как добрый знак, что милой ссорой
Мы месяц молодой с тобой встречали?
 
 
То с неба послан светлый дождь, который
Наперекор пророческой шептунье
Твердит, что месяц будет легкий, спорый,
Когда луна омылась в новолунье366366
  Кузмин М. Стихотворения. С. 414.


[Закрыть].
 

1916

Кузмин использует и другие (не терцинные) варианты цепных трехстиший (аав ссв; ава свс и т. д.). Кроме того, поэт несколько раз обращается к трехстишиям на одну рифму (то есть терцетам в точном смысле слова); например, «Мы проехали деревню, отвели нам отвода…» (1907); первое стихотворение из цикла «Струи» (1908; здесь интересно, что оно написано нетипичным для этих строф акцентным стихом). К редкому для трехстиший тоническому стиху поэт обращается в своем позднем (1920) стихотворении:

 
По-прежнему воздух душист и прост,
По-прежнему в небе повешен мост,
Когда же кончится постылый пост?
 
 
Когда же по-прежнему пойдем домой,
Когда успокоимся, милый мой?
Как жались мы тесно жалкой зимой!
 
 
Как стыла и ныла покорная кровь!
Как удивленно хмурилась бровь!
И теплилась только наша любовь.
 
 
Только и есть теперь одни мечты,
Только и есть теперь Бог, да ты,
Да маленький месяц с желтой высоты.
 
 
Месяц квадратит книги да пол,
Ты улыбнешься, опершись на стол…
Какую сладкую пустыню я нашел!367367
  Там же. С. 416.


[Закрыть].
 

Интересный эксперимент обнаруживаем в стихотворении «В ранний утра час покидал я землю…» из цикла «Харикл из Милета» (1904): оно написано правильной сапфической строфой, но при этом не лишено рифмы, как принято в этой строфе, зарифмовано по цепному принципу: каждая строфа состоит из трехстишия, объединенного со следующими строфами цепными рифмами по формуле терцин, и адония, строки которого зарифмованы с последней строкой следующей строфы; содержательная интерпретация этого объединения в свое время дана М. Гаспаровым368368
  Гаспаров М. Цепные строфы в русской поэзии начала ХХ века // Русская советская поэзия и стиховедение. М., 1969. Мы пользуемся случаев поблагодарить Г. Левинтона за указание на эту работу.


[Закрыть]:

 
В ранний утра час покидал я землю,
Где любовь моя не нашла награды,
Шуму волн морских равнодушно внемлю,
Парус направлен!
 
 
Твой последний взгляд, он сильней ограды,
Твой последний взгляд, он прочней кольчуги,
Пусть встают теперь на пути преграды,
Пусть я отравлен!
 
 
Вот иду от вас, дорогие други,
Ваших игр, забав соучастник давний;
Вдаль влекут меня неудержно дуги
Радуг обетных.
 
 
Знаю, видел я, что за плотной ставней
Взор ее следил, затуманен дремой,
Но тоска моя, ах, не обрела в ней
Взоров ответных.
 
 
О, прощай навек! кораблем влекомый,
Уезжаю я, беглеца печальней,
Песне я внемлю, так давно знакомой,
Милое море!
 
 
Что я встречу там, за лазурью дальней:
Гроб ли я найду иль ключи от рая?
Что мне даст судьба своей наковальней,
Счастье иль горе?369369
  Гаспаров М. Цепные строфы в русской поэзии начала ХХ века С. 602.


[Закрыть].
 

Однако наиболее разнообразными неожиданно оказываются в лирике Кузмина многочисленные строфы большего объема: пяти– и шестистишия, демонстрирующие различные варианты рифмовки на две или три рифмы, а также образующие цепи разной протяженности. При этом Кузмин, наращивая количество строк в строфе, очень часто одновременно «сокращает» количество рифм – по образцу известных твердых форм (например, триолета или сонета).

Встречаются в нашем материале также восьми-, девяти– и десятистишия разной рифмовки, как правило, тоже экономные в отношении количества используемых рифм, например, стихотворение, состоящее из трех восьмистиший, написанных на две рифмы – сицилиан («Я знаю, ты любишь другую…» из цикла «Остановка» (1912–1913)). Кроме того, здесь повторяются сами рифмы, но в разных местах:

 
Я знаю, ты любишь другую,
Другою сердце полно,
Зачем же не плачу, тоскуя,
Как будто мне все равно?
Тоскую, тоскую, тоскую,
Но будет, что суждено:
Все равно ты любишь другую
И ею сердце полно.
 
 
Мой милый, молю, на мгновенье
Представь, будто я – она.
Излей на меня волненье,
Каким твоя грудь полна.
Забудусь сладким забвеньем,
Что любовь у нас одна,
Что одним, одним волненьем
Моя грудь и твоя полна.
 
 
Ты шепчешь имя чужое,
Но видишь мои глаза…
Я страданье глубоко скрою,
На глазах не блестит слеза.
Прошумит, прошумит весною,
Молодою весной гроза -
И встретят меня не чужою
Твои не чужие глаза.
 

Нередко Кузмин использует также тавтологические рифмы: например, в газеллах и касыдах (редиф) или триолетах.

Находим у поэта и дециму – десятистрочную строфу, использовавшуюся преимущественно в испанской поэзии, чаще всего хореическую (обычно AввAAввССв, но возможны и другие варианты – например, в одах Державина). Одиночная «Децима» Кузмина 1908 г. точно выдерживает традиционную схему рифмовки.

Однажды использовал поэт также очень редкую в русской традиции спенсе-рову строфу – одиннадцатистрочник на три рифмы; ею написана поэма 1908 г. «Всадник»:

 
Дремучий лес вздыбил по горным кручам
Зубцы дубов; румяная заря,
Прогнавши ночь, назло упрямым тучам
В ручей лучит рубин и янтаря.
Не трубит рог, не рыщут егеря,
Дороги нет смиренным пилигримам, —
Куда ни взглянь – одних дерев моря
Уходят вдаль кольцом необозримым.
Всё пламенней восток в огне необоримом370370
  Гаспаров М. Цепные строфы в русской поэзии начала ХХ века С. 204.


[Закрыть].
 

Наиболее распространенными твердыми формами в творчестве поэта являются сонеты, триолеты и рондо. Очевидно, что многочисленные и разнообразные сонеты Кузмина заслуживают отдельного разговора. Отметим только, что в основном у Кузмина встречаются «континентальные» типы сонета, также пишущиеся на меньшее количество рифм.

По схеме рондо написано первое («С чего начать? толпою торопливой…») и десятое («В начале лета, юностью одета…») стихотворения из цикла 1910 г. «Осенний май», а также шестое стихотворение из цикла 1915–1916 гг. «Вина иголки», в который входят также два сонета и оригинальные пяти– и шестистишие:

 
В такую ночь, как паутина,
Всю синь небесного павлина
Заткали звездные пути.
На башне полночь без пяти,
И спит росистая долина.
 
 
Курится круглая куртина.
Как сладко цепь любви нести,
Как сладко сеть любви плести
В такую ночь!
 
 
Чуть-чуть приподнята гардина,
Звенит в беседке мандолина…
О песни вздох, лети, лети!
Тебе булавки не найти, О
маленькая Барберина,
В такую ночь!371371
  Там же. С. 315–316.


[Закрыть]
 

Кроме того, поэт использует крайне редкие в русской поэзии канцоны, секстины, глоссы и баллады (не в смысловом, как, например, у Гумилева, а именно в строгом терминологическом смысле), причем и здесь Кузмин использует разные варианты этих старинных строфических композиций.

Так, каноническая балладная строфика использована им в восьмом стихотворении из цикла «Трое» («Казалось нам, одежда мая…» (1909), в стихотворениях «Зачем опять трепещет страхом сердце» (1908–1909), «Смутишься ль сердцем оробелым…» (из цикла 1912 г. «Холм вдали»), в первом стихотворении из цикла 1911 г. «Оттепель»; приведем первое из них:

 
Казалось нам: одежда мая
Сквозные скрасила кусты,
И ветер, веток не ломая,
Слетит из синей высоты,
Проглянут пестрые цветы,
Засвищут иволги певучи, —
Зачем же радость простоты
Темнится тенью темной тучи?
 
 
Деревья нежно разнимая,
Кто вышел к нам из темноты?
Его улыбка – речь немая,
Движенья быстры и просты.
Куда от вольной красоты
Ведет он нас тропой колючей?
А дали, искрасна-желты,
Темнятся тенью темной тучи.
 
 
Шесть дней идем, заря седьмая
Осветит дальние кресты, —
И вождь, – «не слабая тесьма – я;
Сковались крепко он и ты,
И третья есть, вы все – чисты,
Желанья – нежны и не жгучи,
И лишь пройденные мосты
Темнятся тенью темной тучи».
 
 
О вождь, мы слабы, как листы,
Веди нас на любые кручи!
Ведь только дни, что прожиты,
Темнятся тенью темной тучи.
 

М. Гаспаров в своей знаменитой хрестоматии по русскому стиху Серебряного века называет в качестве примера канцоны, нарушающей твердые европейские правила, первое стихотворение книги и цикла «Осенние озера» (1908–1909)372372
  Гаспаров М. Русские стихи 1890-х – 1925-го годов в комментариях. М., 1993. С. 201.


[Закрыть]. Совсем рядом, через два небольших стихотворения, в этом же цикле идет еще одна канцона, также нарушающая строгие правила формы, но обеспечивающая сцепление двух частей с помощью рифмы – правда, не в соответствии с каноническими правилами; не в положенных местах находятся также укороченные строки. Таким образом, Кузмин воспроизводит скорее саму идею канцоны, чем ее форму в чистом виде:

 
Осенний ветер жалостью дышал,
Все нивы сжаты,
Леса безмолвны зимней тишиной.
Что тихий ангел тихо нашептал,
Какой вожатый
Привел незримо к озими родной?
Какой печальной светлою страной
В глаза поля мне глянули пустые
И рощи пестрые!
О камни острые,
Об остовы корней подземных вековые
Усталая нога лениво задевает.
Вечерняя заря, пылая, догорает.
Куда иду я? кто меня послал?
 
 
Ах, нет ответа.
Какую ясность льет зимы предтеча!
Зари румянец так златист, так ал,
Так много света,
Что чует сердце: скоро будет встреча!
Так ясно видны, видны так далече,
Как не видать нам летнею порой
Деревни дальние.
Мечты печальные
Вокруг меня свивают тихий рой;
Печаль с надеждой руки соплетают
И лебедями медленно летают373373
  Кузмин М. Стихотворения. С. 139–140.


[Закрыть].
 

Интересно, что в этот же цикл Кузмин помещает образец еще одной очень сложной и потому редко встречающейся у русских поэтов твердой формы – секстины, также подразумевающей регулярные рифменные повторы в составляющих стихотворение шестистишиях, расположенные в строго фиксированных позициях; завершает стихотворение трехстрочная посылка. При этом строки внутри шестистиший между собой не рифмуются (правда, у Кузмина есть неточное созвучие долину – отливу, которое можно рассматривать как рифмоид). В приводимом ниже тексте рифмующиеся строки обозначены буквами русского алфавита (а, б и т. д.), а повторы (рефрены) – сочетанием этих букв с р (ар, бр и т. д.); в случае неполного совпадения рифмующихся слов р не употребляется:

¹⁸ Кузмин М. Стихотворения. С. 141.

Интересно, что, как уже отмечалось, Кузмин нередко объединял стихотворения, написанные разными строфами и строгими формами в единые циклы, которые благодаря этому приобретали уникальное ритмическое разнообразие – особенно если учесть, что практически все циклы Кузмина носят полиметрический характер, причем объединяют стихотворения, написанные не только разными размерами, но и принципиально различными типами русского стиха.