Текст книги "Стих и проза в культуре Серебряного века"

«Повесть о Светомире», вершинное произведение великого русского поэта Вячеслава Иванова, написана особой ритмической и архаичной прозой. Повесть предназначалась для прочтения вслух, но ключ к ее произнесению утрачен. Действительно, явно не подходит привычное для нас чтение с паузацией по периодам, обусловленным синтаксическим членением текста281281
  Верещагин Е. М. «Повесть о Светомире» Вячеслава Иванова в прочтении рассказной погласицей // Вопросы языкознания. 2006. № 3. С. 101.


[Закрыть].

Приняв во внимание обстоятельства жизни и трудов В. Иванова, автор статьи высказывает предположение, что поэт мог ориентироваться на прочтение «Повести» рассказной погласицей, используемой старообрядцами при чтении Пролога.

Однако, как ни соблазнительно выглядит предложенная известным лингвистом гипотеза, принять ее полностью мешает как раз форма ПСЦ: начиная от авторской расстановки ударения до практики деления текста «Повести» на строфы-строки, далеко не всегда предполагающие «паузацию по периодам, обусловленным синтаксическим членением текста»282282
  Там же.


[Закрыть].

Как уже говорилось, в ПСЦ Иванов последовательно обращается к версейной строфе, ориентированной на модель библейского «стиха». При этом важно иметь в виду, что переводы Библии в новейшее время последовательно выполнялись прозой, опыты же наиболее плодовитых авторов версе – У. Уитмена, П. Клоделя, С.-Ж. Перса – традиционно трактуются как стихотворные произведения283283
  См. напр.: Полянский Н. Н. О структуре стихи Сен-Жон Перса // Филологич. науки. 1968. № 1.


[Закрыть]. Это явное противоречие обходят и авторы статьи о версе в «Новой принстонской энциклопедии поэзии и поэтики» Т. Броган и К. Скотт: последовательно заключая понятие «библейский стих» в кавычки, они отказываются от определения природы современного версе и говорят только о его конкретных авторских вариациях в американской и французской поэзии ХIХ–ХХ вв.284284
  The New Princeton Encyclopedia of Poetry and Poetics. Princeton, 1993. Р. 1352–1353. (VERSET This term is derived from the short «verses» of the Bible (cf. versicle) and etymologically refers to short lines (Occitan and OF); in Eng. it has been so used, esp. to refer to the lines of Hebraic and biblical verse translations, but in Fr. it refers to lines longer than standard meters in the later 19th-c. symbolist prosodies of poets such as Claudel. In this latter sense it denotes a Blakean or Whitmanesque line of variable but most often long length, neither rhymed nor metrical but organized by rhythmic and phrasal cadences. The presence of Whitman in late 19th– and early 20th-c. Fr. verse ensured that the Fr. v. was rhythmically oriented more toward verse than prose, however multiform its realizations. In Claudel’s Cinq grandes odes (1910), the v. claudelien becomes a hybrid; now «line» and «paragraph» are indistinguishable except that the v. is clearly a rhythmic whole. The movement between degrees of rhythmicity allows an ascension from rhapsodic involvement with the world’s primary elements, from a cataloguing «connaissance», to a less differentiated realm of omniscient «conscience». And even where, as in Peguy’s verse (Les Mysteres, 1910–1913), the v. emerges from prose, lineation provides those variations in accentual prominence, length of measure, and markedness of juncture which bespeak the modalities of inspiration and response: prose is transcended by the poised and expanded consciousness of verse. In Saint-John Perse’s work (Anabase, 1924), the v. confronts the reader with challenging decisions about segmentation and association: the v. is a journey punctuated by a variety of rhythmic thresholds and boundaries. If accounts of the structure of v. veer between ones which find in it a larger agglomeration of recognizably traditional rhythmic/metrical units, and ones which locate its rhythm in the movements of enunciation in a periodicity founded upon acoustic echoing and syntactic patterning, it is perhaps because the form is inclusive enough to tolerate their coexistence).


[Закрыть]

Между тем вопрос о том, стихами или прозой написана Библия – давний и с трудом поддающийся разрешению. В последнее время исследователи снова склоняются к мысли, что все-таки основой Писания был стих, что, в частности, находит отражения в новейших библейских переводах, в том числе и на русский язык. Тем не менее наиболее убедительно выглядят аргументы, высказанные известным русским библеистом Акимом Олесницким в знаменитой работе «Рифм и метр ветхозаветной поэзии», в которой ученый говорит о двух типах библейских текстов – поэтических и полупоэтических – и о трех типах используемого в них метра: дидактическом, лирическом и пророческом.

При этом он считает, «что песни древнееврейские делятся по куплетам; что объем куплетов приблизительно выдерживается в одной и той же песне один и тот же с меньшею свободою сокращения и расширения…; куплеты алфавитных псалмов даже слишком строго выравниваются; объем строф в различных песнях бывает различен и простирается в поэтических отрывках от двух до осьми стихов включительно, а в полупоэтических до двенадцати и более». А характеризуя «дидактический метр» Притчей и Книги Иова, Олесницкий называет его «одним из видов полного поэтического метра», добавляя: «Это строго равномерный, правильный, спокойный метр»285285
  Олесницкий А. А. Рифм и метр ветхозаветной поэзии // Труды Киевской духовной академии. 1872. Т. 3. № 10–12. С. 242–294, 403–472, 501–592.


[Закрыть].

Принципиальная вариативность версе (в отличие от традиционного стиха) позволяет использовать контраст длины строк, выделять ритмически ключевые фрагменты – см., напр., фрагмент из «Бытия»:

¹Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

²И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,

³только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

⁴И сказал змей жене: нет, не умрете,

⁵но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.

⁶И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.

⁷И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.

Ср. еще более упорядоченный (то есть близкий к стиху) фрагмент из Нового Завета:

¹Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его.

²И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря:

³Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

⁴Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

⁵Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

⁶Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

⁷Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

⁸Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

⁹Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

¹⁰Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

¹¹Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.

¹²Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас286286
  Цитируется по Синодальному переводу Писания.


[Закрыть].

Возможно, что под прямым воздействием Библии версе как способ организации речи давно оказалось в центре художественной практики и теоретических дискуссий многих русских писателей. Мы предлагаем определение версе как формы строфически организованной прозы, для которой характерен, во-первых, малый объем всех или подавляющего большинства строф, во-вторых, их выравненность по объему друг с другом и, в-третьих, тенденция большинства строф к синтаксической завершенности, формально – к совпадению с одним предложением. Кроме того, версейные строфы иногда нумеруются. Наконец, в версе чаще, чем в другой прозе, встречаются параллелизмы (в основном анафоры). Разумеется, все четыре названные признака версе носят относительный характер и позволяют говорить в каждом конкретном случае лишь об определенном приближении к некоей идеальной модели версейной строфы.

Теперь еще об одной черте версейной прозы: отсутствие в ней главного структурного признака стихотворной речи – двойной сегментации текста, то есть, применительно к нашему случаю, самой возможности разрыва и переноса фразы на следующую строку, что достаточно часто встречается в стихе и почти никогда в прозе. Однако уже в Библии мы встречаемся с двумя типами строф, не соответствующих этому условию: некоторые стихи включают только часть большого предложения, продолжающегося в следующей строфе, а другие, напротив, могут состоять из нескольких коротких.

Интонационная незамкнутось, встречающаяся в библейском стихе, обнаруживается также у Данте и, что особенно важно для нас, в ряде его прозаических переводов на русский язык, авторы которых старались точно следовать сегментации оригинала.

Например, в «Чистилище», переведенном метрической прозой (ямбом) М. Горбовым в 1898 г., достаточно часто границы строф и предложений могут не совпадать, в других же случаях строфа может содержать два предложения и более: примеры приводятся из песни третьей:

25. И не успел еще наставник мой ни слова произнесть, как первое из белых превратилось уже в крылья. Тогда он, ясно признавая мореходца, 28. вскричал: «Скорей, скорее преклони колена, – се Божий Ангел; руки перед ним скрести; отныне зреть лишь таковых богоподручников ты будешь!

<…>

37. А той порой, чем более и боле приближался божественный пернатый к нам, тем становился светозарней, так, что глаза мои вблизи его уже не выносили, 40. и я потупил их; а он пристал ко брегу с своей ладьей, столь быстроходною и легкой, что даже дна ее вода не закрывала.

43. Небесный рулевой стоял в ней на корме, и весь, казалось, был запечатлен блаженством; внутри ж ладьи сидели призраки: их боле ста в ней было,

46. и «Во исходе Израилеве от Египта» – со всем, что далее начертано в псалме, – они единым голосом все вместе пели287287
  Данте Алигхиери. Божественной комедии часть вторая: Чистилище / пер. М. А. Горбова. М., 1898. С. 424.


[Закрыть].

В оригинальном творчестве первое приближение к версейной строфике в русской словесности осуществил уже А. Вельтман в своем переложении «Слова о полку Игореве» 1836 г., существенно переделанном и переизданном в 1863 г. Достаточно часто прибегает к версе в некоторых – далеко не всех – своих «стихотворениях в прозе» И. Тургенев.

В русской литературе начала ХХ в. можно выделить, наряду с французской литературной традицией, поддержанной в это время появлением переводов из Ш. Бодлера, А. Рембо, С. Малларме, П. Клоделя, Ш. Пеги, С.-Ж. Перса288288
  См. напр.: Балашов Н. И. Алоизиюс Бертран и рождение стихотворения в прозе // Бертран А. Гаспар из тьмы. М., 1988. С. 270–294; Багно В. Е. Федор Сологуб – переводчик французских символистов // На рубеже XIX и XX веков. Л., 1991. С. 129–214 и сл.


[Закрыть], еще несомненных источников, в том числе тесно связанных с моделью библейской строфы художников, профетическая претензия которых очевидна: Ф. Ницше и У. Уитмена.

Вот как выглядит одна из версейных анафорических глав «Заратустры» в наиболее популярном в начале ХХ в. переводе Антоновского:

Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.

Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.

Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою – а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека.

Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.

Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю, животных и растения: ибо так хочет он своей гибели.

Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель есть воля к гибели и стрела тоски.

Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, но хочет всецело быть духом своей добродетели: ибо так, подобно духу, проходит он по мосту.

Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей добродетели еще жить и не жить более.

Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чем две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держится напасть.

Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя.

Я люблю того, кто стыдится, когда игральная кость выпадает ему на счастье, и кто тогда спрашивает: неужели я игрок-обманщик? – ибо он хочет гибели.

Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своей гибели.

Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего.

Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога.

Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах, и кто может погибнуть при малейшем испытании: так охотно идет он по мосту.

Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забывает самого себя, и все вещи содержатся в нем: так становятся все вещи его гибелью.

Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечет его к гибели.

Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники289289
  Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 4. М., 2007. С. 15–16.


[Закрыть].

Ницше оказал, как не раз было показано, определяющее влияние на формирование творческой манеры такой ключевой фигуры русского авангарда, как А. Белый290290
  См. напр.: Силард Л. О влиянии ритмики прозы Ф. Ницше на ритмику прозы А. Белого: «Так говорил Заратустра» и «Симфонии» // Studia Slavica.Vol. 18. Budapest, 1973.


[Закрыть], с именем которого связано, в свою очередь, активное вторжение в русскую прозу стихового элемента на разных уровнях ее структуры.

К этой же традиции, вне всякого сомнения, примыкает и «Зверинец» В. Хлебникова, как известно, впервые прозвучавший на Башне Вяч. Иванова. Версейная ориентация характерна также для ранней прозы А. Ремизова и «лирического богословия» А. Добролюбова, нередко использовавшего версейную строфы в своих прозаических миниатюрах 1890-х гг.

Другим – и тоже безусловно ориентированным на библейский ритмический прообраз – выступает псевдобиблейский свободный стих У. Уитмена, подражая которому, русские поэты и прозаики нередко обращаются тоже к версейной прозе, а не к стиху (например, переводчик Уитмена Дмитрий Майзельс).

Еще один источник версе – сложившийся в русской прозе так называемый «стиль «короткой строки», непосредственную генетическую связь которого с традицией скандинавского импрессионизма убедительно доказывает Н. О. Нильссон291291
  Нильссон Н. О. Русский импрессионизм: стиль «короткой строки» // Русская новелла. Проблемы теории и истории. СПб., 1993. С. 220–234.


[Закрыть].

Именно профетическая функция версейной строфы во многом определяет также ее использование в практике литературных и художественных манифестов начала ХХ в., например, футуристов, лучистов, К. Малевича, О. Розановой, Н. Удальцовой, Н. Евреинова; к этой же традиции парадоксальным на первый взгляд образом примыкают безусловно версейные по своей природе тексты революционных манифестов, листовок, других «боевых» жанров.

С другой стороны, свое безусловное воздействие на атомизацию и автономизацию строфы начинает оказывать киномышление, в т. ч. и через практику киносценарного жанра – в этом смысле очень показательна версейность всех жанров прозы Д. Вертова и ориентированность на версе ранних опытов Е. Габриловича.

Именно на таком разнообразном фоне возникает версе ПСЦ, более 90% текста которой написано соразмерными версейными строфами протяженностью 1–3 строки. При этом, как показала О. Фетисенко, и версейные строфы, и нумерация появляются в «Повести» достаточно поздно, только в 1949 г. Достаточно высока в повести также доля строф, состоящих из одного предложения, а около 5% их оказываются даже меньше предложения.

Важной отличительной чертой ивановского версе становится также анафоризация строф – как в Библии, у Ницше и Хлебникова. По этому поводу А. Грек в частности замечает:

Не будучи принадлежностью собственно церковнославянского языка, «и-присоединительные» конструкции, на библейскую окраску которых указывал В. В. Виноградов, в общей церковнославянской основе текстовой ткани послания выступают одним из ярких ее элементов. В качестве примера можно указать на синтаксис XIV-й главы послания. Здесь из 12 строф целых 7 строф, т. е. чуть больше половины, начинается с «и-присоединительной» конструкции – см.: И отъиде поезд царевин… (2), И простре мне та руку… (6), И помыслих в себе… (8), И внезапу узрех… (9), И преступихом праг… (10), Я изведома мя братия… (11), И возвратихомся… (12)292292
  Об особой природе этой главы пишет и А. Грек: «Вся “Повесть о Светомире царевиче”, но ее пятая книга в особенности, отличаются архаичностью в высшей степени» (Грек А. Об архаичной поэтике текста «Послания Иоанна Пресвитера Владарю царю тайного» из «Повести о Светомире царевиче» Вяч. Иванова // Текст. Интертекст. Культура. М., 2001. С. 187).


[Закрыть].

На фоне этой закономерности особенно заметны исключения, которые тоже легко возвести к библейскому стиху – отдельные строфы, состоящие из несколько кратких (чаще всего диалоговых) предложений, и напротив – сверхдлинные предложения, занимающие две и более строф подряд, например:

Венчающуся тебе венцем кесарским сорадуюся, и благословен да будет престол твой Господа сил молю,

Смиренный пресвитер Иоанн, милостию Божиею единый от народоправителей христианских,

Могущ сый не странных и звероподобных племен службою подъяремною, но владычествующаго народа моего числом и трудом, и мужеством, и единомыслием,

К тому и земель пространных неоскудным плодоношением, и руд горных и камения самоцветнаго изобилием, веселящим ли око солнечное или в недрех сокровенным.

Таким образом, упорядоченная вариативность версейной строфики, используемой Ивановым в ПСЦ, безусловно отсылает читателя прежде всего к разным частям Писания. Тут есть смысл вспомнить главку «Склад и строй Псалмов» из ивановского предисловия к римскому изданию Псалтири, где поэт отмечает принципиальный характер ее разнородности:

Псалмы принадлежат разным родам лирики и потому различествуют по форме. Большая часть из них – стихотворения монодические, т. е. назначенные для произнесения нараспев одним голосом при струнном сопровождении. Другие, напротив, – хоровые гимны, благодарственные и праздничные, или хоровые «плачи». В некоторых чередуются голос певца и ответы хора. В иных каждый ритмический период, более или менее длинный, замыкается одним и тем же припевом. В иных начальный стих повторяется и в конце, замыкая собою весь псалом. В так называемых (алфавитных) псалмах, начинающихся с первой буквы – Алеф, каждая новая строфа вводится следующею буквою в порядке293293
  Псалтырь на славянском и русском языках. Рим, 1950. С. IX.


[Закрыть].

В этом смысле показательно и то, что поэт пишет в своей заметке о «Слове о полку Игореве» – еще одном несомненном источнике ПСЦ, тексте, принципиальная неупорядоченность которого тоже оказывается для него значимым ориентиром:

И всё же в буквальном смысле произведение нельзя назвать песней: это не песнь, выстроенная по балладному типу, и не похожая на былину эпическая кантилена в стихах – напрасны все попытки уложить причудливые ритмы в одну, пусть даже самую гибкую схему. Ритмический рисунок, во многих местах нарушающий прозаическую норму, скорее подходит для псалмического пения и к тому же плотно насыщен отзвуками традиционных напевов. Такие особенности структуры свидетельствуют о факторах, обозначивших культурные перемены переходного времени: о дряхлости героического эпоса, который в тотальном стремлении к педантизму и конвенциональным нормам становился окаменелым, и о еще не определившемся желании заменить изжившую себя поэтическую форму новой, более эффективной, в самой сущности которой уже было бы заложено стремление к повествовательной прозе. Такое стремление должно было ощущаться уже при создании этой формы, при первой же попытке её опробовать. Такой попыткой и явилось «Слово», что, впрочем, не означает, что его форма сразу же отмела в сторону свою окаменелую предшественницу, героическую поэзию.

Характерная новизна «Слова», на которую указывает и сам её автор, в сущности, заключалась в отказе от лирических элементов в пользу исторических фактов, в исключении слишком смелых лирических отклонений, однако, самое главное, в стремлении подражать в языке и в выстраивании фраз классическому примеру старославянского библейского языка. Это последнее и привело к распаду строфики и метрической структуры, признаки которых при этом всё же проблескивают в некоторых местах текста. Тот, кто описывает военный поход, отклоняется от напевного изложения, «пронизывающего его тело», весьма неохотно, оглядываясь при этом на традицию. Однако упорного следования традициям предков мы у него не наблюдаем294294
  Ivanov V. Vom Igorlied // Corona. 1937. No. 6.


[Закрыть].

Еще одним активнейшим способом внесения в прозу ПСЦ стихового начала оказывается метризация прозаического текста; доля слоговых групп, охваченных силлабо-тоническим метром, колеблется в разных главах четырех первых книг «Повести» от 30 до 40%; в пятой книге в силу ее жанровой специфики (это стилизованное «Послание Иоанна Пресвитера») метризация чуть ниже 30%.

Это достаточно высокий показатель на фоне современной Иванову прозы, позволяющий говорить о целенаправленном введении Ивановым метра в его «Повесть». Кроме того, следует отметить достаточно равномерную метризацию текста «Повести». При этом в отличие от большинства предшественников и современников Иванов вводит в свою прозу все разнообразие метров. Рассмотрим в качестве примера несколько идущих подряд строф из первой книги, где в семи строфах встречаются все пять традиционных метров; метрические отрезки выделены полужирным, их природа обозначена в конце строкоподобных отрывков.

2. В белом царстве, христианском государстве (Х6), держал власть царь Володарь.

3. В его / руке утвердилось державство (Я1+5) и возвеличилось, и простерлось владычество его на восток солнца и полдень, и запад, и полночь далече, и имя его (Амф5) наполнило вселенную;

4. а народ работал на державу, (Х5) // и несла земля тяготы царства. (Ан3).

5. А сел государить Володарь в разруху и разоренье великое, и родину / от супротивных целу отстоял (Я1+5), вскоре же и в вящей славе воздвиг,

6. и не отчий в наследье прияв (Амф3) стол, но излюблен быв и показан и посажен Божиею милостию, церкви благословением и всея земли соборным изволением (Х6);

7. при явлéнных от Святого Егорья знамениях, яко восставший вождь в силе Егорьевой, отпрыск от кореня прозябший Господня Воина; и не постыдило земли упование (Дак4).

Как видим, в приведенном фрагменте (как и во всей ПСЦ) встречаются все пять силлабо-тонических метров, однако определенное преимущество отдается двусложникам, более соответствующим естественному ритму русского языка, причем метрически фрагменты чаще помещаются в сильные позиции текста: начала и концы строф и предложений.

Характерным для прозы ПСЦ оказывается использование коротких метрических фрагментов, сопоставимых по длине со стихотворной строкой; более длинные метрические цепи встречаются, но крайне редко. Приведем примеры:

Недугом знобим и палим, / лежал Симеон под наметом в становище, / и был промеж жизни и смерти // немало дней, и переломилась / немога на выжитье. (Амф3+4+3);

Уж и третья весна расцвела с похорон Гориславиных, / а все темен и хладен коснел // Лазаря дух, как страна полунощная, и уста его замыкала обида. (Ан5+3+Дак4).

Еще одна характерная особенность метризации текста ПСЦ – несомненное предпочтение, отдаваемое Ивановым грамматически завершенным силлаботоническим фрагментам: почти все они представляют собой предложения или целостные фразы. Например:

 
Лютое некое, чую, одержит меня навождение;
«Брат Лазарь, на кого ты ополчился?»;
Когда же во чреве ее шевельнулся младенец;
Лазарь-пролаза! Хитро домекнул, как и волчью утробу насытить…
 

Интересно, что в ранних редакциях «Повести» ритма в отдельных фрагментах было еще больше, например:

 
было: и слава имени его наполнила вселенную (ямб) —
стало: и имя его наполнило вселенную;
было: Глядь, а навстречу низехонько ей (дактиль) —
стало: Глядь, а навстречу ей, по-над лугом низехонько, плывет.
 

При этом Иванов-теоретик настаивал, что в прозе никаких «компонентов стиха» (в первую очередь метра) быть не должно:

Водораздел между поэзией и прозой? (задан вопрос). – Не надо, чтобы в ритмической прозе попадался бы стих, даже компонент стиха. Аттические ораторы уже гиатуса не позволяли себе; и вообще, все законы поэзии действуют и в прозе.

Проза имеет свой темп. Ницше дал правило относительно периода: говори такой период, который ты можешь произнести с трибуны, иначе как стилист не годишься295295
  Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в поэтической академии 1909 г. // Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 104.


[Закрыть].

Это мнение напрямую перекликается с оценкой Олесницким «искусственности» стихотворных переложений Писания по сравнению с прозаическим переводом Лютера: «совершенно излишня заботливость некоторых немецких переводчиков выдерживать в переводах стопы немецкой просодии. Красивая и плавная проза Лютерова перевода заключает в себе гораздо больше внушительности, даже эффекта, чем все эти версификации»296296
  Олесницкий А. А. Рифм и метр ветхозаветной поэзии // Труды Киевской духовной академии. 1872. Т. 3. № 10–12. С. 592.


[Закрыть].

Достаточно часто метризация текста в ПСЦ сопровождается паронимизацией, то есть наличием в нем звуковых повторов, организованных по принципам стихотворной эвфонии297297
  Известно, что звуковая инструментовка стиха занимала Иванова-теоретика; так, в статье 1925 г. «К проблеме звукообраза у Пушкина» он писал: «Если новейшее исследование видит общую норму и другой, кроме ритма, организационный принцип стиха во внутренней спайке его состава при посредстве звуковых соответствий и поворотов, то в стихе Пушкина наблюдение обнаруживает высокую степень такой организованности, вместе с чисто классическим стремлением не делать нарочито приметным просвечивающий, но как бы внутрь обращенный узор звуковой ткани. Это общее явление, которое прежде всего имеют в виду, когда говорят о так называемой “инструментовке стиха”, уместно рассматривать как “прием” лишь поскольку речь идет о сознательном применении технических средств художественной выразительности. Но корни его лежат глубже, в первоначальном импульсе к созданию неизменной и магически-действенной, не благозвучием (в нашем смысле), а нерасторжимым созвучием связанной и связующей волю богов и людей словесной формулы, какою в эпоху, еще чуждую художества, является стих в его исконной цели и древнейшем виде заклинания и зарока» (Иванов В. И. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. С. 343).


[Закрыть]. Например: выю вскинула и, взвывши, в чащу ушла; И настигла погоня полóн в диком поле и т. п.

Звуковая инструментовка текста ПСЦ достаточна насыщенна и сложна по структуре и не обязательно сопровождается метром: так, нередко встречаются достаточно длинные цепочки аллитерируемых слов и пересечения звуковых рядов. Ср.: Живой о живых жалеет; светоносных, словно из далины далекой, из глубины глубокой; укрепишься ты мыслями и мышцами, и жилами, и жизнию; и лютость, и лукавство, и хлад. Нередко аллитерируются однородные члены предложения: очами грозными и горестными; заветную, забвенную и т. п.

В ряде случаев можно говорить также о появлениях в тексте ПСЦ рифмы, которая чаще всего тоже возникает при однородных членах. Такие окказиональные созвучия (гомеотелевты) нередко встречаются, как известно, и в прозе, так что их появление не означает тяготение прозы к стиховой модели, особенно в условиях стилизованной под древнее сказание «Повести»: жили, страдý стрáдили; Стольничал с ними да чашничал; После же колени преклонил // и слезы обильные пролил; превратно умствуешь и криво судишь и т. п. Многие созвучия и рифмы при этом возникают в цитируемых или изобретенных самим поэтом загадках и пословицах.

В связи с этим интересно вспомнить мнение, неоднократно высказываемое Ивановым о стиховой рифме и ее эволюции. Так, уже в «Спорадах» он пишет:

Онемелая и неподвижная, в смысле внешних проявлений своего внутреннего полнозвучия, лирика ищет оживить свои условные гиероглифы усилением и изощрением рифмы. Энергия рифмы несет непосильный труд – вызывать столь острое раздражение звуковой фантазии «читателя», чтобы это раздражение стало равнодействующей подъемов и вибраций музыкально воплощенного ритма.

Освобождение и реализация ритма приведут – можно надеяться – к тому, что Рифма, прежде «резвая дева», ныне истомленная нимфа, как ее «бессонная» мать – Эхо, будет играть у наших лирических треножников приличествующую ей вторую роль.

Рифма уже заняла почетное место – место, быть может, наиболее упроченное за нею в будущем, – внутри стиха. Стих, как таковой, скоро будет, согласно своей природе, определяться только ритмом – а «колон» (κῶλον) играть с рифмой. Ритм же в структуре стиха будет опираться, прежде всего, на созвучия гласных.

Запас рифм ограничен и уже почти истощен; ритмические богатства неисчерпаемы298298
  Иванов В. И. Спорады // Иванов В. И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 79.


[Закрыть].

Примерно то же говорил Иванов и в своих лекциях 1909 г. («Вячеслав. Вся будущность поэзии в ритме, а рифма не играет большой роли. [Может быть] Рифма не будет упразднена, а будет отодвинута в колон – Рифма будет внутри стиха»)299299
  Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в поэтической академии 1909 г. С. 93.


[Закрыть] – то есть именно так, как это происходит в прозе ПСЦ!

Как видим, звуковые эффекты в прозе ПСЦ чаще всего образуются там, где автор использует параллелизмы разного рода и объема. Кстати, сам Иванов в предисловии к римскому изданию «Псалтири» писал:

Ритмика псалмов доныне не поддается точному определению. Господствующим приемом гимносложения является антифонный «параллелизм» – парное сочетание двух перекликающихся, как звук и отзвук, предложений, из коих второе в новых словах подтверждает мысль или развивает образ первого (примеры: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей – и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое»; «Хвали, душа моя, Господа – и все внутреннее мое Имя святое Его»)300300
  Псалтырь на славянском и русском языках. Рим, 1950. С. IX.


[Закрыть].

Аналогичные построения часто встречаются и в ПСЦ; при этом важно помнить, что их использование в художественной речи далеко не всегда говорит о ее стихотворной ориентации, но всегда – о построении речи по риторическим моделям.

Мы ограничились здесь лишь кратким перечислением стиховых (то есть, собственного ритмических) черт прозы ПСЦ, желая показать, что «художественное завещание» поэта написано уникальной по своей природе прозой, в которой количество способов внесения в прозу «стихового элемента» (термин Ю. Тынянова) и их интенсивность не имеют себе равных в русской литературе ХХ в., за исключением, может быть, нарочито (и при этом достаточно монотонно) метризованной прозы Андрея Белого: Иванов выбирает другой путь, более органичный и эффективный в смысле воздействия на читателя.