Текст книги "История российского конституционализма IX–XX веков"

Таким образом, в московском обществе появлялись не только светские, но и духовные пропагандисты идей, сложившихся как на южных и западных границах России, так и в Западной Европе.[626]626
  Там же. С. 71–72.


[Закрыть] При этом немаловажным является то, что к идеям, источником которых были православные монахи, прибывшие из-за рубежа, отношение было более терпимым и доверительным, чем к идеям, распространителями которых были европейские купцы, мастера или находящиеся на русской службе военные. Во всяком случае, к середине XVII в. незначительные уклонения от традиций старинного московского быта были повсеместными.[627]627
  Там же. С. 81.


[Закрыть] Конечно, эти изменения бытового уклада не оставались незамеченными, и охранители старины, как могли, боролись с распространением протестантской литературы, напечатанной в Польше и Литве.[628]628
  До 1627 г. правительство не препятствовало притоку книг из-за рубежа.


[Закрыть] «Литовские» книги изымались из церквей, отбирались у частных лиц и часто сжигались. Кроме того, практиковалась и теологическая полемика православных теоретиков с авторами «еретических» трактатов.

Вслед за церковью роптать по поводу засилия иностранцев стали русские купцы,[629]629
  Первая челобитная по этому поводу была направлена царю в 1627 г. В дальнейшем жалобы на злоупотребления «немцев» направлялись царям в 1642, 1646 и 1648 гг. В них русские купцы просили не пускать иностранцев в глубь России, отобрать у них дворы и освободить от их кабалы бедных и должных русских людей.


[Закрыть] которые обвиняли правительство в протекции, утверждая, что англичане[630]630
  Англичане традиционно первенствовали в торговле, однако в 20-е гг. XVII в. уступили голландцам. После революции в Англии и казни английского короля Карла (1649 г.), Алексей Михайлович лишает англичан права беспошлинной торговли и запрещает им жить во внутренних городах государства. Царь обращается с протестом ко всем европейским королям «против злочинств английских немцев» (см.: Соловьев С. М. Соч. Т. 5. С. 590–592).


[Закрыть] и голландцы «сильны» только за счет правительственных льгот и привилегий. Однако процесс «врастания» в Европу остановить было уже невозможно. Служебные, торговые и бытовые связи русских с иностранцами не могли не влиять на умы русских людей. Взгляды сближались, нравы корректировались, традиции и верования переставали угнетать мысль, рождалось вольнодумство и «еретичество»: люди пренебрегали храмами, иконами, постами, говением, порицали владык и попов.[631]631
  См.: Платонов С. Ф. Москва и Запад. С. 81.


[Закрыть] Все это было побочным продуктом европеизации и платой за знания, умение, технику и службу.

Но, несмотря ни на что, нужно было учиться у Запада. Необходимость этого понимал уже Иоанн Грозный. Борис Годунов мечтал основать в Москве не то Академию, не то университет. При нем утвердилась практика отправки за границу «для науки разных языков и грамоте» молодых дворян. По официальному свидетельству, в Любек послали 5 человек, в Англию – 4, по неофициальному – число отправленных равнялось 18.[632]632
  Любопытно, что никто из них в Смутное время не решился вернуться на родину, кто-то умер, кто-то оказался нерадив к учебе, другие же, усвоив учение, навсегда остались за границей. Один из них в Англии перешел в англиканство, стал священником и даже богословом (см.: Там же. С. 47–48).


[Закрыть]

Настоящее обучение началось при Алексее Михайловиче, однако проходило оно в мягких формах, чтобы не шокировать народного самочувствия, ибо народ считал, что правоверному нечему учиться у еретиков и басурман.[633]633
  См.: Ильин И. А. Соч. Т. 7. С. 406–407.


[Закрыть] Строго говоря, правление Алексея Михайловича не внесло чего-либо нового в государственный уклад. Монополия короны на политическую власть, ее собственность практически на всю землю, торговлю и промышленность, плотный контроль над всеми классами общества и способность изолировать страну от нежелательных иностранных влияний – все эти обстоятельства гарантировали, казалось, бесконечный застой.[634]634
  См.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 151.


[Закрыть] Тем не менее правление Алексея Михайловича создало в русском обществе XVII в. преобразовательное настроение.[635]635
  См.: Ключевский В. О. Исторические портреты. М., 1990. С. 117.


[Закрыть] Первый момент этого преобразовательного движения был характерен тем, что его вожди не думали порывать с прошлым и ломать существующее. Одной ногой, по образному выражению В. О. Ключевского, царь опирался на православную старину, другую же занес за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении. Он искал в еретическом Западе средства для выхода из домашних затруднений, однако не собирался отрекаться от понятий и верований благочестивой старины.[636]636
  Сама процедура помазания Алексея Михайловича происходила по-иному: патриарх, вдобавок к прежним помазаниям, помазал еще царя «и на браде, и под брадою». Эта добавка объясняется тем, что в ту пору стало проявляться в Москве своего рода вольнодумство. Русские люди, в подражание жившим в Москве иностранцам и преимущественно полякам, начали брить бороды, и патриарх Иосиф, вероятно желая предотвратить это новшество, помазал царскую бороду и под бородою, чем как бы освятил ее неприкосновенность, в поучение московским людям всяких чинов, решавшимся бритьем бород искажать подобие Божие (см.: Домашний быт русских царей в XVI–XVII вв. М., 1992. С. 83).


[Закрыть] Чтобы не выбирать между стариной и новшествами, он не разрывал с первой и не отворачивался от последних. В. О. Ключевский утверждает, что поколение Алексея Михайловича было единственным в отечественной истории, которое думало подобным образом. Во всяком случае, к временам Алексея Михайловича выросло поколение, которое во всех отношениях было свободнее предыдущего, оно думало и действовало свободнее. Даже среди ближайшего окружения царя появились люди, которые могли открыто и резко излагать ему свои взгляды.

Федор Ртищев, например, организовав в иноземском Андреевском монастыре просветительский центр, рассуждал о необходимости организованного благотворения на основе свободы духа и сознательного добра, тем самым направляя общественную жизнь Москвы в русло просвещения и мягкости нравов. А Афанасий Ордин-Нащокин, один из высших государственных чиновников, усвоивших основы европейского политического строя и экономического порядка, показал себя проводником западных идей бюрократического абсолютизма и меркантилизма. Он во многом предупредил Петра и высказал множество идей, которые в дальнейшем осуществил Петр Алексеевич.[637]637
  См.: Ключевский В. О. Русская история. Т. 2. С. 440.


[Закрыть] В этом ряду можно назвать и А. С. Матвеева и В. В. Голицына, которые, будучи канцлерами, в своей политике ориентировались исключительно на идеи и ценности Запада, однако никогда не пренебрегали интересами России.

Таким образом, конец XVII в. можно назвать временем, когда Россия установила постоянное общение с Западной Европой, завязала с ней более тесные, чем ранее, торговые и дипломатические связи, использовала ее технику и науку, воспринимала ее культуру и просвещение. Но это было именно общение, а не влияние. Учась и заимствуя, Россия брала только то, что было ей нужно, и только тогда, когда это было необходимо.[638]638
  См.: Мавродин В. В. Рождение новой России. Л., 1988. С. 27.


[Закрыть] (Так не думали и не поступали раньше, боясь что-либо заимствовать у Запада; так перестали думать и поступать позже, беря у Запада все, что казалось передовым и полезным, пренебрегая заветами старины.)

Увы, Алексей Михайлович не смог стать в полной мере во главе этого преобразовательного движения и дать ему определенное направление. Однако своим мягким характером, умением сглаживать и улаживать противоречия он помог движению, приручив пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с чужой стороны. Он помог первым реформаторам выступить с новыми идеями, дал им возможность почувствовать себя свободно и проявить свои силы.[639]639
  См.: Ключевский В. О. Исторические портреты. С. 107–117.


[Закрыть] Таким образом, «реформа, предпринятая Петром Великим, была начата еще царем Алексеем Михайловичем. Этот последний, – пишет Екатерина II, – уже приступил к изменению одежды[640]640
  «Перерождение умов посредством штанов и кафтанов. Мистика» (см.: Соловьев С. М. Соч. Т. 15. С. 137).


[Закрыть] и многих других обычаев…»[641]641
  Цит. по.: Шмурло Е. Петр Великий в оценках современников и потомства. СПб., 1912. С. 69.


[Закрыть]. Петр лишь ускорил уже начавшийся до него процесс европеизации России. Он не осуществлял приписываемый ему политический и социальный переворот, не сокращал «пропасти» между старой и новой Россией; обладая всей полнотой власти, он только дал волю воспринятым еще в детстве отношениям и взглядам. В результате национальное превосходство и богоизбранность Москвы, которые так долго культивировали идеологи русского самодержавия, рассматривались теперь как вредный оппозиционный элемент культуры, носители которого как некое препятствие общего развития могли быть подвергнуты репрессиям. И, напротив, западноевропейские формы жизни стали официальным образцом подражания для самого царя, а вслед за ним и для высшего слоя государственных чиновников и всего государства в целом. В этом, собственно, и усматривается та огромная разница между царствованиями Алексея Михайловича и Петра. Первый «пропиливал окно в Европу, тщательно и мудро отметая все национально и принципиально неприемлемое, технически ненужное и морально опасное.[642]642
  Надо сказать, что к 1676 г., когда умер Алексей Михайлович, старая модель русского быта, основанная на восточных представлениях о власти и государственном устройстве, была уже достаточно повреждена.


[Закрыть] Петр, с его нетерпеливостью, рубанул это окно так, что расшатались все скрепы нации».[643]643
  Солоневич И. Белая империя. М., 1997. С. 175.


[Закрыть]

Здесь необходимо обратить внимание на еще одно обстоятельство. Принципиальным моментом сравнения должно служить то, что дореформенная Европа была внутренне близка Руси, чего не скажешь о Европе времен Петра I: русский изменился не столь сильно, а европеец стал другим.[644]644
  Этот процесс изменений стал особенно заметен в 1812 г., когда победители подпали под влияние западной культуры и политических идей. И вообще, с каждой реформой, которую предполагали провести или проводили русские реформаторы, различие между правосознанием русского и европейца все более усиливалось.


[Закрыть] Таким образом, отставание Руси XVI и даже XVII вв.,[645]645
  Н. М. Карамзин считал, что «немцы, французы, англичане были впереди русских, по крайней мере, шестью веками» (Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 254).


[Закрыть] если оно и было, носило чисто технический и технологический, но отнюдь не культурный характер.[646]646
  Говоря о культурном отставании, многие сводят его к банальностям и быту. Вот что пишет по этому поводу И. Солоневич: «Историки говорят о московской грязи и об европейской чистоте. Процент того и другого и в Москве, и в Европе сейчас установить довольно трудно. Версальский двор купался, конечно, в роскоши, но еще больше он купался во вшах: на карточный стол короля ставилось блюдечко, на котором можно было давить вшей. Были они, конечно, и в Москве; больше их было или меньше – такой статистики у меня нет. Однако кое-что можно было бы сообразить и, так сказать, косвенными методами: в Москве были бани и Москва вся – городская и деревенская – мылась в банях, по крайней мере, еженедельно. В Европе бань не было…» (Солоневич И. Народная монархия. Минск, 1998. С. 441). Впрочем, об этом же пишут многие, например С. Герберштейн, Ф. Гринберг и др.


[Закрыть]

Впрочем, автор воздержался бы от термина «культурное отставание», поскольку сравнивать национально-религиозные культуры народов-соседей, находящихся на одной ступени развития, некорректно.

Речь идет об изменениях сознания европейского человека, которые принесли с собой возрождение; развитии экономики и торговли и появлении экономически независимых от государства слоев населения и самоуправляющихся территорий; реформации, свободомыслии и плюралистических рассуждениях о проблемах бытия, возникновении теоретического и практического либерализма. Соответственно речь идет о консервации сознания русского человека, основанной на всевластии государства, сохранении в своем каноническом виде православия и союзе церкви и государства,[647]647
  Надо сказать, что режим отношений России со странами Запада напрямую связан с положением русской православной церкви. Возвышение церкви явилось одной из причин начала изоляционного развития Руси, и, напротив, ослабление значения церкви разрушало эту изоляцию. Отсюда и своеобразие отношений с Европой. Периоды постепенных и, может быть, взаимных заимствований тех или иных элементов культур сменялись интенсификацией односторонних заимствований, которые почему-то названы реформаторскими периодами российской истории. Этот вывод чрезвычайно жестко подтверждает история реформаторской деятельности Ивана IV, когда политика окружавших царя церковников не исключала сближения с Европой, и Петра I, который просто устранил церковь от власти.


[Закрыть] наконец, на традиционном уважении русского народа к правилам и обычаям старины. При этом нельзя забывать о том, что Петр получил и «европеизацию» в наследство от предшественников. Пестрое и неоднородное, оно создавалось усилиями двух поколений и «грекофилов» (Епифаний Славинецкий, Евфимий Чудовский), и «латинствующих» (Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев), и людей, которых трудно причислить к той или иной группировке.[648]648
  См.: Панченко А. М. Начало петровской реформы: идейная подоплека // XVIII век. Л., 1989. Вып. 17. С. 15.


[Закрыть] Таким образом, идейное развитие и противоборство идей, несмотря на жесткий контроль церкви и государства, шло постоянно.[649]649
  Дух римского права, пронизывающий византийские кодексы, оказал воздействие на читающее общество России. Именно из римской юридической сокровищницы взяты идеи естественного для человека права, которые выражают многие известные русские публицисты XVI в. (см.: Виппер Р. Ю. Иван Грозный. С. 118).


[Закрыть] И все-таки между Западом и Москвой происходил информационный обмен. Пусть он не был равноценным, западные идеи преобладали, однако идеи российские, хотя и базировались на положениях западных мыслителей, все же существовали и свидетельствовали о том, что сознание русского человека развивалось.

Таким образом, говоря о консервации сознания русского человека, автор считает, что при этом вполне уместно рассуждать о геополитических проблемах взаимодействия между Западом и Востоком; о глубинных сложностях развития правосознания западных европейцев и русских; о намеренной политике Российского государства и церкви блокировать распространение знаний в народной среде.

Известно западное отрицание исторической и культурной ценности всего того, что отлично от исторического и культурного пути западной цивилизации. Началось это неприятие, по-видимому, с Византии, которая представлялась многим исследователям неким «двуглавым чудовищем, именовавшимся светской и духовной властью, которое дразнило и подавляло другие народы и… едва может отдать себе спокойный отчет в том, для чего нужны людям религия и для чего правительство… Отсюда пошли все пороки и жестокости омерзительной византийской истории…»[650]650
  Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С. 499.


[Закрыть]. Объясняется такое отношение очень просто: Византия была единственной соперницей Запада. Россия, став наследницей Византии, приняла на себя устоявшееся на Западе отношение к последней.[651]651
  Представления о равноценности различных культур и цивилизаций возникают вначале в России в XIX в. в работах Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева и только в XX в. на Западе, в работах Шпенглера и Тойнби.


[Закрыть]

Говоря же об особенностях западного типа правосознания, необходимо помнить, что для средневекового европейца, как и римлянина времен античности, непременным и обязательным элементом культуры являлась норма, а смысл жизни состоял во всеобъемлющем порядке: в себе (в собственных мыслях, трезвости и рассудочности поступков) и в государстве (справедливость, разумность и авторитет власти).[652]652
  Именно эта идея всеобъемлющего порядка (тотального нормирования) привела к современному тотальному государству, которое, кстати сказать, по своей форме может быть вполне демократическим. Таким образом, общество нормативно ограничивается в своем развитии и, несмотря на все современные постулаты демократии, остается по отношению к государству на своем обычном, вернее сказать, привычном месте. И хотя нормативно утверждены принципы естественного права и общественного договора, провозглашается социальный характер государства и его служебная роль по отношению к человеку, государство с помощью демократически утвержденных норм, по существу, секуляризует общество, освобождая его членов от индивидуального осознания собственной значимости. В результате мы имеем общество, нормативно ограниченное в инициативе разнообразными режимами управления, и государство, которое, будучи инструментом власти, все больше и больше напоминает демократически устроенное полицейское учреждение. Иначе говоря, целью политики становится устройство не государства, а общества, в смысле обеспечения безопасности власти.


[Закрыть] Как пишет В. Шубарт, такая организованность сверху донизу требует людей, которые не только умеют организовывать, но и поддаются организации. Способности повелевать должна соответствовать самодисциплина подчиненных. Она зиждется на непоколебимом убеждении в необходимости внешнего порядка,[653]653
  Любопытно, что одним из аргументов приглашения Рюрика было как раз отсутствие порядка: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет» (Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи // Федорова М. Е., Сумникова Т. А. Хрестоматия по древнерусской литературе. М., 1994. С. 4).


[Закрыть] которое вождю дает волю к приказу, а подчиненному – выдержку послушания.[654]654
  См.: Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2000. С. 94.


[Закрыть]

Действительно, такое правосознание веками воспитывалось властью, ибо развитие западной государственности происходило в границах решения определенных и постоянных целей. Во-первых, строго упорядочивались отношения между сословиями, во-вторых, жестко устанавливались права и обязанности представителей каждого сословия, в-третьих, в общественном сознании устанавливалось устойчивое понятие о долге человека перед государством. Однако параллельно с этим утверждалась и другая идея: государство еще и несет ответственность за общество, кроме того, имеет определенные обязанности перед ним.[655]655
  Напротив, восточная идея, в рамках которой государство нужно только для того, чтобы собирать налоги, поддерживать порядок и охранять безопасность власти, хорошо усвоена российским государством. При этом данная доктрина не включала в себя ни ответственность государства за людей, его населяющих, ни обязанности перед обществом.


[Закрыть] К чему могли привести подобные идеи, наглядно показывает пример Англии, наиболее передового государства того времени.

Во времена английского короля Генриха II (1154–1189) политические права феодалов были сведены до политических прав простых граждан. В 1166 г. взамен суда феодала был введен суд присяжных, который определял виновность выборными судьями на основании свидетельских показаний. Кроме того, у несогласного с решением суда появлялось право апелляции в королевский совет. Лишенные начальственных военных и судебных государственных обязанностей, английские феодалы превратились в простых сельских обывателей, которых все меньше занимали государственные проблемы и все больше частные. Параллельно с этим простое население обретало гражданские права и государственные обязанности. В течение нескольких десятилетий в Англии исчезает крепостное право. Важно подчеркнуть, что этот переворот произошел без мятежей и восстаний и был следствием экономической эволюции и разумного законодательства. Дальнейшее развитие приводит к появлению гражданского общества и возникновению парламента. И если парламент 1265 г. представляет собой случайность, то с 1295 г. его заседания происходят почти регулярно, наконец, в 1343 г. он приобретает свой законченный вид – двухпалатного органа государственной власти. Постепенно король становится исполнителем законодательной воли парламента, при этом суд все более приобретает самостоятельность, так складывается система разделения властей. Подобное развитие монархии является следствием борьбы народа за свои политические права на фоне роста экономического влияния государства. Как уже говорилось, сначала исчезло крепостничество, а затем и крупное землевладение, а результатом этого явилось появление многочисленного среднего класса – зажиточного крестьянства.

Из этого следует, что главное эволюционное опоздание России заключалось в том, что развитие права и властных отношений, а за ними и правосознания, происходило не только с существенным отставанием, но и на основе иных юридических постулатов.

Сложный комплекс законов, объединенных названием «Русская Правда», расчленяется следующим образом. «Древнейшая Правда», или «Правда Ярослава» (1015–1016 гг.). Есть все основания считать, что этот документ был не первым законодательным актом, так как в договорах с Византией 911 и 914 гг. есть ссылки на «закон русский».

Дополнения к «Правде Ярослава»: «Устав мостником», «Покой вирный» (Положение о сборщиках судебных штрафов).

«Правда Ярославичей» («Правда Русской земли»). Утверждена около 1072 г. сыновьями Ярослава Мудрого: Изяславом, Святославом и Всеволодом.[656]656
  Надо сказать, что правление Ярослава оставило в России памятник, достойный великого правителя. Ярослав впервые издал письменные законы на славянском языке. В рамках же нашего интереса необходимо отметить, что с «Русской Правдой» на место родов и племен пришли сословия (см.: Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1. С. 201).


[Закрыть]

Устав Владимира Мономаха (1113 г.).

Пространная «Русская правда» (примерно 1120–1130 гг.; нередко ее датируют началом XIII в.). «Русская Правда» была не всеобъемлющим и не застывшим сводом законов, а целой серией разновременных юридических установлений, постепенно расширявших круг вопросов, охватываемых ими. Основная тенденция этой эволюции заключалась в том, что от княжеского домениального закона «Правда» постепенно разрасталась как сборник норм русского права.

Помимо светского законодательства, в Древней Руси существовало и обособленное от него законодательство церковное, обязательное как для людей церковных, так и светских.[657]657
  См.: Рыбаков Б. А. Мир истории. С. 155–157.


[Закрыть]

Особый разговор о «Судебнике» 1497 г. В нем мы можем увидеть несколько новелл, достойных внимания:

– установление центрального суда Русского государства;

– запрещение отказывать в правосудии;

– введение опроса местного населения при отсутствии прямых улик против подозреваемого;

– практическое уравнение холопа и крестьянина;

– установление права ухода крестьянина от помещика.

Кроме того, хотя «Судебник» 1497 г. и проникнут духом политической централизации, все же он допускал к участию в суде выборных представителей населения: старост, сотских, добрых людей, имевших возможность контролировать судопроизводство. Иностранцы, в частности Герберштейн и Чанслор, побывавшие в Москве XVI в., обращали внимание на «Судебник» Ивана III и вообще на систему русского судопроизводства. Их поражала идея объединенного свода законов: ничего подобного на Западе не было.[658]658
  Судьи в европейских странах изнывали под тяжестью запутанных, не приведенных в систему правовых положений разных времен, которые они напрасно стремились связать и осмыслить своими университетскими воспоминаниями из области изучения римского права. Особенно поразительным казалось московское судопроизводство англичанам, у которых, как известно, суд построен на прецедентах, старых решениях, хранившихся в архивах. Такой порядок требовал от судей и адвокатов обширной памяти и создавал громадный класс профессиональных ходатаев. В России, наоборот, юристы в суде просто отсутствовали, каждый самостоятельно подавал челобитную и писал ответы. Таким образом, наряду с определенной прогрессивностью российской системы судопроизводства, она не создавала условий для распространения юридических знаний населения; вместо юристов, защищавших интересы своих клиентов в суде, русский человек сам обращался с жалобой и отвечал на нее, уповая при этом на справедливость и честность судейского чиновника (см.: Виппер Р. Ю. Иван Грозный. С. 118).


[Закрыть] Людовик XI перед смертью мечтал собрать и объединить все обычаи Франции, что и сумел осуществить Генрих III, хотя в его нововведении еще не было кодификации. Русские опередили в этом Запад.[659]659
  См.: Валишевский К. Иван Грозный. С. 165.


[Закрыть]

Наконец, Уложение царя Алексея Михайловича 1648–1649 гг., новый законодательный кодекс, исполняло преимущественно пожелания средних классов общества – служилых и посадских людей. В этом была определенная новация: государство постепенно поворачивалось к посадским людям и позволяло владельцу употребить силу для охраны своего имущества.[660]660
  В развитие указанного положения Статья 185 Воинского артикула Петра I позволяла без страха наказания умертвить татя, ворвавшегося ночью в дом (см.: Законодательство Петра I. С. 787).


[Закрыть] Кроме того, посредством Уложения законодатель стремился поставить суд и управление в государстве на прочное и «неподвижное»[661]661
  См.: Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. С. 170.


[Закрыть] нормативное основание.[662]662
  Тем самым реанимируется идея византийских императоров Юстиниана Великого и Феофила (829–842) о законопослушании. При этом, как пишет Ф. Успенский, «источники отмечают особую любовь Феофила к правосудию, во имя которого он не допускал никаких изъятий, даже по отношению к самым близким лицам».


[Закрыть] С этой целью текст Уложения был напечатан в количестве 2 тыс. экземпляров и разослан по всему государству.[663]663
  Идея защиты закона и равного законопонимания просматривалась и ранее. Обвиняя Вассиана Патрикеева, насильно постриженного в монахи, митрополит Даниил говорил, что главная вина подсудимого в вольном обращении с Кормчей книгой, т. е. с византийским церковным судебником, а «та книга более 500 лет сохраняет церковь и спасает христиан и до нынешнего царя и великого князя Василия Ивановича не была ни от кого поколеблена» (см.: Виппер Р. Ю. Иван Грозный. С. 116).


[Закрыть] В то же время этот документ подтверждал всеобъемлющий характер государственной власти и тягловый тип экономики, основанной на несвободе и размытом представлении о частной собственности. Именно этими обстоятельствами и определяется суть исторического отставания России от стран Запада.

Охранять сложившуюся систему отношений можно было только посредством блокирования распространения в народе не только знаний, но и любой свежей мысли, которая могла бы родить уже не русский бунт, бессмысленный и беспощадный, а разумный и организованный протест. На это и обращал внимание Д. Флетчер, писавший, что русские «обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, которые есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукой». Если бы народ получил необходимое образование, «он едва ли стал переносить» существующий «образ правления».[664]664
  См.: О государстве Русском… 1906. С. 127–129.


[Закрыть] Предшественники Петра мало заботились о распространении знании в народе.[665]665
  См.: Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. С. 605.


[Закрыть] Мы можем с достоверностью говорить о том, что на Руси Рюриковичей «носителем» письменной традиции являлось духовенство, развивавшее преимущественно византийскую церковную литературу и являвшееся самым образованным классом государства.

Можно согласиться с мнением В. О. Ключевского, который считал, что правительство не может ни воспитывать, ни развращать народ: оно может только его устроить (т. е. создать условия для образования. – Ю. П.) или расстраивать. Воспитание народа – дело правящих и образованных классов, интеллигенции.[666]666
  См.: Ключевский В. О. Афоризмы и мысли по истории. С. 196.


[Закрыть] Поэтому в России проблемами мирского образования занималась только церковь.[667]667
  Первые светские учебные заведения появляются только накануне царствования Петра.


[Закрыть] Тем более что весь дух церковных наставлений с древнейших апостольских времен приучал к тому, что учительство есть право и обязанность клира: «Не подобает мирянину брать на себя учительское достоинство».[668]668
  См.: Тихомиров П. А. Критика демократии. М. 1997. С. 360.


[Закрыть] Еще со времен Киевской Руси обучением грамотности занималось только духовенство, которое преподавало в училищах, организованных обыкновенно при Соборных церквях в стольных княжеских городах под непосредственным попечением епископов. Кроме чтения, письма, счета и церковного пения в некоторых епископских школах обучали и греческому языку, что было нетрудно при наличии множества греков в составе русского духовенства. Из подобных училищ, помимо священников и других церковнослужителей, выходили многочисленные списатели, переписчики и переводчики.[669]669
  Задача подготовки управленцев выполнялась церковниками; так было не только в России, но и в Европе. Напр., специалисты для блестящего правления английского короля Генриха II были подготовлены церковью. Однако в дальнейшем его судебная реформа не только изолировала церковный суд, но и вывела общество из-под влияния церкви. В результате церковное право, основанное на принципах римского права, оказалось в изоляции и не смогло повлиять на правовое развитие Англии с той эффективностью, как в Европе. Кроме того, отделение и свобода от церковных канонов и требований привели к настоящему умственному перевороту и появлению светской литературы, которая, вместо описания жизни святых, описывала жизнь людей, что было намного интереснее для читателя, так как желания, страсти и страдания литературных героев были близки простому человеку.


[Закрыть] Кроме князей, которые, по-видимому, были все грамотны, значительная часть дружинников и многие горожане также владели грамотностью. Следовательно, не только дети духовенства посещали школы, основанные при Соборных церквях, но и дети дружинников и горожан. Однако после татарского ига школы сохранились лишь при некоторых монастырях и Соборах и исключительно только для нужд церкви. Уровень грамотности светского населения наглядно показывают примеры бояр и князей, из которых немногие владели искусством чтения и письма. Так, из целого ряда великих князей московских, знаменитых своей практической и государственной деятельностью, ни один не отличался начитанностью.

Упадок книжного образования отразился и на священниках, которые были тогда главным и почти единственным образованным классом.[670]670
  См.: Иловайский Д. Собирание Руси. М., 1996. С. 488, 368–369.


[Закрыть] Поскольку церковь в России пользовалась старославянским языком, а в епархиях в должной мере не преподавали ни греческого, ни латыни, рядовое духовенство отличалось невероятным невежеством. Элементарные познания в вероучении и культе были чужды не только мирянам[671]671
  Вот что по этому поводу пишет В. О. Ключевский: «Русский простолюдин – православный – отбывает свою веру как церковную повинность, наложенную на него для спасения чьей-то души, только не его собственной, которую спасать он не научился, да и не желает: „Как ни молись, а все чертям достанется“. Это все его богословие» (см.: Ключевский В. О. Афоризмы и мысли по истории. С. 196).


[Закрыть] и низшему духовенству, но и монашеству, да и представителям высшей церковной иерархии. Существует множество свидетельств современников, что простые миряне не знали ни евангельской истории, ни символов веры, ни основных молитв, объясняя свое невежество тем, что знание это, как и высокая наука, пригодно только царям, патриарху и вообще господам и духовным лицам, у которых нет работы. Олеарий пишет, что едва ли один монах из десяти знал «Отче наш»; Флетчер упоминал о вологодском епископе, который не сумел ему объяснить число евангелистов, а у Олеария и Викгардта мы находим сведения, что современные им патриархи в делах веры были крайне несведущи и не могли вести богословских споров с иностранцами.[672]672
  См.: Никольский Н. М. История русской церкви. С. 40–41.


[Закрыть]

Невозможно не сказать о том, как трудно в России вводилось книгопечатание. Решением Стоглавого собора 1551 г., не без влияния Максима Грека, в Москве была открыта типография, где должны были печататься исправленные при неправильном переводе старые книги, однако проработала она недолго.[673]673
  Любопытно, что Петр I, будучи в Голландии, куда он ездил не только за мастерством, но и «за идеями», основал русскую типографию. Иначе говоря, царь поступил в соответствии с эмигрантским стереотипом поведения: для идеологов всех толков Голландия была притягательна как страна свободного книгопечатания. Пусть книги, выпущенные в этой типографии, не содержательны, но у них есть важная и общая черта: они светские (что свидетельствует о противопоставлении амстердамской типографии московскому Печатному двору, находившемуся в ведении патриарха Адриана); многоязычные (а значит, утверждающие равноправие латыни, сакрального языка католиков, и национальных языков евангелистов). «Вмешательство» в традицию московского книгопечатания сам Петр считал своей первой реформой (см.: Панченко А. М. Начало петровской реформы: идейная подоплека. С. 7).


[Закрыть] Собор также принял постановление об осуждении безбожных и еретических книг: сборника средневековой мудрости, известного на Руси под именем Аристотеля, астрономических картин Эммануила Бена Якоба, называвшихся в Москве Шестокрылом. Увы, в этот перечень была включена вся существовавшая в России светская литература.[674]674
  Кстати сказать, дьяк И. Висковатый, руководивший летописными работами, был казнен по неясному до сих пор делу.


[Закрыть] Таким образом, в стране практически всегда существовала церковная и государственная цензура. Кроме того, цари чрезвычайно ревностно относились к документам, несшим какую-либо историческую информацию. Иначе чем объяснить решение Алексея Михайловича о ревизии книг и книгохранилищ, указание Федора Алексеевича сжечь все разрядные книги, после чего не осталось документальных материалов о деяниях и генеалогии многих княжеских и боярских родов, да и Указы Петра о поиске и отправке в столицу древних летописей для написания «правдивой» истории?

Примечательно, что ни в киевский, ни в московский периоды русской истории научного образования не существовало; знания технические ограничивались одной архитектурой, главным образом церковной.[675]675
  Не будет большим преувеличением утверждение, что русская православная церковь мало заботилась о просвещении верующих. Сколько-нибудь серьезно она занялась начальным образованием лишь в рамках реформ Александра II.


[Закрыть] А в это время на Западе, хотя церковь и там наложила на просвещение свой религиозно-церковный отпечаток, в университетах изучались философия, богословие (Париж), римское право (Болонья), медицина (Салерно); католичество как вероучение подверглось всестороннему изучению; народилась схоластика, которая дала разнообразные формы даже в тесной сфере монашеской жизни (ордена бенедиктинский, францисканцев, доминиканский); наконец, соприкосновение с арабами тоже немало расширило умственный горизонт западноевропейского человека, узнавшего алгебру, медицину, географию, поэзию, искусство, философию.[676]676
  См.: Шмурло Е. История России (IX–XX вв.). М., 1997. С. 57–59.


[Закрыть] Как совершенно справедливо пишет Н. М. Карамзин, путь образования или просвещения один для всех народов; все они идут вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: итак, надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами. Однако избирать во всем лучшее есть работа чрезвычайно просвещенного ума.[677]677
  См.: Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 253.


[Закрыть]

Трудная и прерывистая история реформ в России говорит, что продвижение и понимание идей реформирования государства и общества во многом зависит от личности монарха, его образования, воспитания, истории его восхождения на престол и его легитимности как государя, его обязательств перед окружением, устойчивости его положения на троне и многих других причин личного характера. Но зададимся вопросом: что мы должны отнести на долю гениальности Петра и что – на долю исторического процесса? По-видимому, огромную, решающую роль сыграло его право рождения, никакого отношения к гениальности не имеющее. Наши историки как-то не заметили и не отметили того факта, что Петр был не только царем, он был царем почти непосредственно после Смуты, т. е. после той катастрофы, когда прекращение династии Грозного поставило точку над страшными бедствиями гражданской войны, осложненной иностранной интервенцией. Конфликт Софьи с Петром грозил тем же междуцарствием, не оттого ли вся Москва «всем миром» стала на сторону Петра? И не от того ли вся Россия, при всех колебаниях булавинских бунтов и староверческой пропаганды, все-таки поддерживала Петра? Петр очень многим казался чуть ли не Божьей карой. Но был ли лучшим выходом Булавин, с его новыми ворами? Или Софья, с повторением семибоярщины? Или гражданская война в Москве, с повторением смутной эпопеи? Петр очень многим казался плохим царем. Но самый плохой царь все-таки лучше самой лучшей революции.[678]678
  См.: Солоневич И. Народная монархия. С. 431.


[Закрыть]

Выход представлялся единственным: чтобы не попасть в длящуюся кабалу к иностранцам, не утратить национальное существование и спасти российское национальное будущее, необходимо было принудить Россию учиться и работать.[679]679
  См.: Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С. 292.


[Закрыть] Петр понял, что народ, отставший в технике и знаниях, будет завоеван и порабощен и не отстоит ни себя, ни свою веру. Он понял, что необходимо отличить главное и священное от неглавного, несвященного, земное – от техники, хозяйства и внешнего быта; надо вернуть земное земле; что вера Христова не узаконивает отсталых форм хозяйства, быта и государственности. Он постиг необходимость дать русскому сознанию свободу светского, исследовательского взгляда на мир, чтобы сила русской веры установила в дальнейшем новый синтез православного христианства, с одной стороны, и светской цивилизации и культуры – с другой. Петр понял, что русский народ преувеличил компетенцию исторически сложившегося, но еще не раскрывшего всю силу религиозного акта и что он недооценил творческую силу христианства: православие не может санкционировать такой уклад сознания, такой строй и быт, которые погубят народную самостоятельность и предадут врагам и веру, и церковь. Он извлек урок из татарского ига и из войн с немцами, шведами и поляками: Запад бил нас нашей отсталостью, а мы считали, что наша отсталость есть нечто правомерное, православное и священно-обязательное. Он был уверен, что православие не может и не должно создавать догмат из необразованности и из форм внешнего быта, что сильная и живая вера проработает, и осмыслит, и облагородит новые формы сознания, быта и хозяйства.[680]680
  «Европеизацией объясняются и кощунственные петровские выходки… Европа эпохи Петра вела лютеранскую борьбу против католицизма. И арсенал снарядов и экспонатов петровского антирелигиозного хулиганства был попросту заимствован из лютеранской практики. Приличиями и чувствами меры тогда особенно не стеснялись, и, подхватив лютеранские методы издевки над католицизмом, Петр только переменил адрес: вместо издевательств над католицизмом стал издеваться над православием» (см.: Солоневич И. Народная монархия. С. 442).


[Закрыть] Хозяйство не может и не должно быть источником обскурантизма и национальной слабости.[681]681
  См.: Ильин И. А. Наши задачи. М., 1992. Т. 2. С. 286–287.


[Закрыть]

Впитав, отразив в себе дух и мировоззрение новой Европы, Петр переселил и укоренил его в Москве. Как и для Европы, для московских передовых кругов кончилось средневековое мироощущение. Теократию сменил гуманизм. Высшей целью человеческой жизни явилось не царство небесное, а прогресс и улучшение земного благоденствия, так называемое общее благо. Это и есть формулировка правовой догмы – воцарившегося в государственном праве теории так называемого естественного права.[682]682
  Здесь, правда, необходимо оговориться: Петр увлекся Европой с финансово-технической, а не с политической и нравственной стороны, он мог приучить свои руки к приемам работы мастера, но не думал приучать своей мысли к принципам политического мыслителя вроде Пуффендорфа или Гуто Гроция (см.: Ключевский В. О. Афоризмы и мысли по истории. С. 196).


[Закрыть]Петр почерпнул эти понятия не только из окружающей атмосферы, но и из иностранной литературы своего времени, по его приказу и переведенной на русский язык.[683]683
  См.: Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. М., 1997. Т. 2. С. 320–321.


[Закрыть] Небесное и земное разделилось в русском самочувствии. Вместе с тем национальное отделилось от вероисповедно-церковного. Русское самочувствие проснулось, и началась эпоха русского национального самосознания, продолжающаяся и доныне.[684]684
  См.: Ильин И. А. Наши задачи. Т. 2. С. 287.


[Закрыть] Однако насколько национальным было это самосознание? Может быть, с Петром в нашем отечестве было положено убийство всего национального,[685]685
  «Петр хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал русский народ, в котором любил только численность и силу и в подавлении национальных начал своих потомков. Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель, иноземец только и делали, что повторяли – и это, по меньшей мере, шести поколениям – повеление Петра: перестань быть русским, и это зачтется тебе в заслугу перед отечеством» (Герцен А. И. Соч. Т. 8. С. 222).


[Закрыть] а с ним и остатков свободы?[686]686
  См.: Из писем и показаний декабристов. С. 11.


[Закрыть]

В 1697 г. царь Петр инкогнито отправился в европейское путешествие, а по возвращении столь резко повернул страну («Россию поднял на дыбы»), что в народе всерьез считали, будто за границей его подменили. Началась предложенная и осуществленная Петром насильственная европеизация России,[687]687
  «Петр в числе прочих своих войн объявил войну и русским баням… Даже с правежом и под батогами московская Русь защищала свое азиатское право на чистоплотность… Сказка о сусальной Европе и варварской Москве есть сознательная ложь. И ежели Петр привез из Европы в три раза расширенное применение смертной казни, борьбу с банями и еще некоторые другие вещи, то мы имеем право утверждать, что это не было ни случайностью, ни капризом Петра, – это было европеизацией: живет же просвещенная Европа без бань – нужно ликвидировать московские бани. Рубят в Европе головы за каждый пустяк – нужно рубить их и в Москве. Европеизация – так европеизация!» (Солоневич И. Народная монархия. С. 441–442).


[Закрыть] при этом идеал будущего общественного и бытового уклада он находит в Кукуе. Один из его сподвижников, Ф. С. Салтыков, впервые выразил суть мысли всех западников, либеральных, радикальных и реакционных: «Российский народ такие же чувства и рассуждение имеет, как и прочие народы, только его довлеет к таким делам управить».[688]688
  С Петра начинается реакционное западничество, ориентированное на германские народы. Петр, по словам Герцена, был первый «русский немец», а пруссаки для него – образец, особенно для армии. Английские свободы кажутся ему неуместными. Он выступает за немецкий и голландский языки, против французского. Чуждый тонкостям французского вкуса, он насаждает пруссачество в России. Павел I испытывал прямо-таки детскую радость при виде прусской муштры. Даже Александр I, романтик на троне, следовал прусским принципам. При нем появились военные поселения Аракчеева – творения в духе немецкого рыцарского ордена: полумонастыри, полуказармы коллективистского толка, без частной собственности. И при Николае I оставался в силе лозунг, что Россия должна быть хорошей Пруссией, идеализированной Пруссией. Ко времени его царствования относится русско-прусское братание в Калише в 1835 г. Все крепче насильственный дух пруссачества соединяется со столь же грубым татарским стилем мышления. Отсюда крылатое словцо о кнуто-германо-татарской империи, о кнуто-гольштинско-татарском царствовании (см.: Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2000. С. 271–272).


[Закрыть]

Можно ли было решить эту проблему по-другому? Вот что говорит по этому поводу Н. В. Гоголь: «Гражданское строение наше произошло также не правильным, постепенным ходом событий, не медленно-рассудительным введением европейских обычаев, – которое было бы уже невозможно по той причине, что уже слишком вызрело европейское просвещение, слишком велик был наплыв его, чтобы не ворваться рано или поздно со всех сторон в Россию и не произвести гораздо большего разладу во всем…»[689]689
  См.: Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 8 т. М., 1984. Т. 7. С. 256.


[Закрыть]

Действительно, Петр, по всей вероятности, ощущал остроту геополитических отношений Востока и Запада, и для того, чтобы в долгой предстоящей борьбе Россия оставалась сильной и не потеряла бы своего положения, «ему необходимо было укрепить русскую государственность быстрыми заимствованиями, не терпящими отлагательства до того времени, когда Россия, следуя медленному естественному процессу просвещения, основанному на самородных началах, успела бы сама доработаться до необходимых государству практических результатов просвещения».[690]690
  См.: Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 264–265.


[Закрыть]Однако следует констатировать и то, что петровские способы реформирования есть отказ от внутреннего развития в пользу развития внешнего, экстенсивного. В то время как все, что создала Россия после ига, было результатом внутреннего примирения «восточного» и «западного», основанного на «тихом» компромиссе и примирении того и другого, т. е. «всего истинного и не умирающего, что вырастало в ней из византийских семян, но что прорасти могло, только включившись снова в общую историю христианского человечества».[691]691
  См.: Шлеман А. Д. Исторический путь православия. Нью-Йорк, 1954. С. 384.


[Закрыть] Таким образом, прерванный Петром путь внутреннего развития привел к тому, что Россия, почитаемая как самая даровитая и плодовитая продолжательница Византии, отбросив отечественную культуру в хвост европейской, вступила на путь «романо-германской» ориентации и оказалась на задворках[692]692
  Во всяком случае, толчок, данный Петром, надолго задержал в России истинные успехи цивилизации. «Наши опыты в изящных искусствах, скопированные с произведений иностранцев, сохранили между ними и нами в течение двух веков существенную разницу» (Избр. социально-политические и философские произведения декабристов. М., 1951. С. 290–291).


[Закрыть] цивилизации.[693]693
  См.: Верхи и низы русской культуры // Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 133.


[Закрыть] После этого нечего было противопоставить появлению и развитию под государственным патронажем космополитических идей,[694]694
  Суть этих идей, в жесткой привязке к реформам Петра, очень точно описал Н. М. Карамзин: «Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не Славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для Русских, и что Англичане или Немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек!» (Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 254).


[Закрыть] отрицающих сам национальный дух.[695]695
  Славянофилы так оценивали ситуацию: до Петра просвещение вводилось мало-помалу и отрывисто, отчего по мере своего появления в России оно искажалось влиянием нашей пересиливающей национальности. Но переворот, совершенный Петром, был не столько развитием, сколько переломом нашей национальности; не столько внутренним успехом, сколько внешним нововведением («Европеец». Журнал И. В. Киреевского. М., 1989. С. 314).


[Закрыть] Этой стремительно надвигающейся опасности Петр, по всей вероятности, не разглядел, и причина тому была проста: он любил и ненавидел Россию одновременно[696]696
  См.: Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 265.


[Закрыть] и презирал русский народ. Да и цели его политики были гораздо проще, практичнее.[697]697
  «Когда некоторые из его подданных стали роптать и противиться, он, как человек пылкий и настойчивый, не уступил оппозиции, а только разгорячился от нее и стал делать все наперекор людям, его раздражавшим: они любили бороды – отнять у них бороды, они любили держать жен взаперти – выпустить жен; если бы они любили брить бороды, он заставил бы их отпускать бороды. Прежняя администрация была ему враждебна – он ввел другую администрацию, взяв ее у немцев или шведов, не потому, что немецкие административные формы были тогда лучше русских… просто потому, что прежние враждебные формы надобно было заменить другими, которые были бы удобнее для своего учредителя. Ломка старины производилась просто по ее враждебности, а не по какому-нибудь другому соображению, шла война с нею, только и всего» (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1950. Т. 7. С. 613–614).


[Закрыть] Петру требовалось сильное, боеспособное войско, которое умело бы драться не хуже шведских и немецких армий; ему нужно было иметь хорошие литейные заводы, пороховые фабрики. Он понимал, что элементы военного могущества ненадежны, если его подданные сами не научатся осуществлять военную и промышленную деятельность, стало быть, необходимо выучить русских быть хорошими офицерами,[698]698
  Даже среди офицеров было немало неграмотных людей. Так, в зависимости от рода войск число неграмотных офицеров колебалось от 4,4 % до 31 % (см.: Рабинович М. Д. Социальное происхождение и имущественное положение офицеров регулярной русской армии в конце Северной войны // Россия в период реформ Петра I. M., 1973. С. 169).


[Закрыть] инженерами и литейщиками.[699]699
  См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 613.


[Закрыть]