Текст книги "История российского конституционализма IX–XX веков"

Вскоре после вступления на престол Екатерина издала указ об отобрании в казну монастырских имений и введении монастырских штатов, что вызвало резкий протест высшего духовенства. Митрополит Ростовский Арсений пишет в Синод об ограблении монастырских имений и вмешательстве светских лиц в духовные дела. Было назначено расследование. На допросе во дворце в присутствии императрицы Арсений говорил столь резко, что Екатерина зажала себе уши, а ему «заклепали рот». На заседании Синода состоялся суд, который лишил митрополита архиерейского сана и предал, после расстрижения, суду светскому, которому надлежало осудить Арсения на смертную казнь за оскорбление императрицы. Такое поведение священника было неожиданностью для власти: обычно церковь молча сносила унижение. Видимо, поэтому дело закончилось изданием царского указа, по которому Арсений был освобожден от светского суда, ему был оставлен монашеский чин и объявлена ссылка в один из дальних монастырей.[325]325
  См.: Соловьев С. М. Соч. Т. 13. С. 192–196.


[Закрыть]

Следуя политике Петра I, Екатерина стремилась к закрытию монастырей и сокращению численности монахов,[326]326
  См.: БрикнерА. Г. История Екатерины Второй. М., 1996. Т. 3. С. 114.


[Закрыть] считая такого рода деятельность «мелочным, бесполезным делом, из которого ничего не происходит», «формой человеческого дурачества», «детской игрой», бесполезной для человечества.[327]327
  См.: Русский архив. 1864. С. 587–588.


[Закрыть] В результате к последней трети XVIII в. было уничтожено четыре пятых русских монастырей.[328]328
  В XIX в. многие монастыри были восстановлены, к 1900 г. в стране имелось более 828 монастырей и 58 283 монаха и послушников обоего пола (см.: Зырянон П. Н. Русские монастыри и монашество в XIX и начале XX века. М., 1999. С. 19).


[Закрыть]

Воспитанная литературой Просвещения, Екатерина придерживалась начал терпимости и относилась снисходительно к раскольникам, которым были возвращены некоторые гражданские права, не применялось насилие. Кроме того, по настоянию императрицы предпринимались определенные шаги для того, чтобы побудить раскольников, бежавших в Польшу (а их было до 300 тыс. человек), вернуться в Россию.

И, наконец, Екатерина II сделала еще один шаг к полному включению духовенства в число государственной бюрократии. В 1790-х гг. она проводит в жизнь задуманную еще Петром III реформу и совмещает границы епархий с границами губерний. Тем самым церковные иерархи дополнительно подпадают под контроль губернаторов.

Павел I, продолжая политику веротерпимости, что, надо сказать, еще более понизило значение церкви, подписывает Указ о свободе культов.[329]329
  Активность Павла относительно старообрядцев приводит к изданию Указа, разрешающего им строить церкви во всех епархиях России. С 1800 г. это разрешение распространяется и на Москву, где также создаются старообрядческие общины.


[Закрыть] В 1798 г. он издает манифест о принятии под свое покровительство Мальтийского ордена и становится его гроссмейстером. Через год с согласия папы берет на себя руководство делами ордена и утверждает себя его Великим магистром. Кроме того, Павел I покровительствовал иезуитам, даже папе, униженному французской революцией, предлагал переселиться в Россию. Религиозный либерализм императора приводит к тому, что в обществе распространяются слухи об обращении Павла в католичество. Конечно, это только слухи, однако фактом является интерес Павла к проблеме объединения церквей.

В результате всей этой политики церковь как корпорация была изолирована, а церковная власть стала отвлеченным понятием. Русская православная церковь теперь зависела от российской бюрократии, которая влияла на назначение и освобождение членов Синода и вообще проведение какой-либо политики по отношению к церкви. Кроме того, все вопросы церковного управления, предложения по поводу его изменения, осуществление контроля над управлением епархиями, предложения по поводу кадровых вопросов (назначение, перемещение и посвящение епископов, избрание кандидатов на чиновные должности по духовному ведомству, распоряжения о назначении пенсий и наград и т. д.) готовил чиновничий аппарат.

Члены Синода, по существу, превращались в консультантов, которые, в силу своей полной зависимости, просто соглашались с мерами, выработанными чиновниками. Любое проявление нелояльности заканчивалось изменением состава Синода: одних его членов обычно отпускали на службу в епархию, других, более подходящих и сговорчивых, вызывали для присутствия.

Таким образом, архиереи Синода, в силу своей зависимости и в определенном смысле случайности своего членства в Синоде, не могли ни консолидироваться в своих усилиях по поводу усиления позиций церкви, ни ставить перед собой каких-либо больших политических целей, ни доводить их до реализации.

Что же говорить в таком случае о местном епархиальном управлении? Епископы на местах были лишены самостоятельности и были обязаны повиноваться Синоду, которому принадлежал надзор за всем, что происходило в епархиях, представлять ему всевозможные и разнообразные отчеты и испрашивать у него разрешения на совершение тех или иных действий. Они не могли, например, назначить или уволить того или иного чиновника епархиального управления, учредить новые приходы[330]330
  «Регламентом» допускалась практика старинных выборов прихожанами своего клира. Очень часто прихожане сами выбирали себе в священники какого-либо мирянина и представляли его архиерею для наставления. От кандидата кроме грамотности требовались определенный возраст (не менее 30 лет, а для дьякона не менее 25 лет) и определенные нравственные качества: отсутствие пристрастия к пьянству и игре в зернь, судимости за уголовные преступления и т. п. Приходская община обязывалась доставлять избранному ею священнику известное количество съестных припасов, пахотной земли и лугов. Но духовенство кафедральных и соборных церквей не подлежало выбору мирян, а назначалось непосредственно высшей духовной властью и получало на свое содержание ругу – определенное жалованье и довольствие из казны, а также земельные наделы или разные церковные доходы и пошлины. Однако со временем эта практика совершенно исчезла (см.: Иловайский Д. Царская Русь. М., 1996. С. 411–412).


[Закрыть] и монастыри, построить церкви, их права были ограничены и в таких вопросах, как заведование учебными заведениями и епархиальным хозяйством. Наконец, для ведения дел епархиального управления при епископах находились консистории, секретари которых непосредственно подчинялись обер-прокурору Синода. Таким образом, контроль за деятельностью епископов, формально принадлежащий Синоду, находился в руках обер-прокурора и секретарей консисторий. Более того, в системе бюрократического управления церковью установилась практика беспрерывного перемещения епископов с одного места на другое.[331]331
  Напр., из списка епархиальных епископов, опубликованного в 1904 году, видно, что в 1903 г. каждый из епархиальных епископов за время служения меняет от трех до четырех кафедр. Из 62 архипастырей списка 1903 г. только один еще не успел переменить кафедры, но пятеро переменили 5 кафедр, двое – 6 паств, один даже 7. Среднее пребывание епископа на одной кафедре едва превышает 4 г. (см.: Состав Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода и российской церковной иерархии на 1903 г. М., 1904).


[Закрыть] В результате влияние постоянно работающего чиновника на местные приходы и священнослужителей превышало возможности церковной иерархии и епископов: власть бюрократии глубоко проникает во все сферы церковного управления, и высшего, и епархиального, что не способствует единению верующих и их пастырей.[332]332
  Наверное, такое зависимое положение церкви привело B. О. Ключевского к мысли о том, что в России Бог без церкви (Ключевский В. О. Афоризмы и мысли об истории// Загадки истории. М., 1994. C. 162).


[Закрыть]

Священник, как и чиновник, назначается на приход и смещается светской властью; в случаях самого неудачного назначения прихожане не могут получить нового пастыря или, несмотря на единогласные просьбы, оставить в приходе отнимаемого у них пастыря. Вопреки закону, самостоятельное участие мирян в управлении приходом и заведовании церковным имуществом упразднено. Отсюда появление множества сект и уход сотен тысяч православных в сектантство.

Своего высшего развития российская бюрократия достигла к XX в. Управление церковью, совершенно подчиненное светской власти, было построено исключительно на канцелярских началах, с их бесконечной отчетностью и бумажным делопроизводством. Духу, вдохновению, голосу совести здесь было оставлено меньшее место, нежели в управлениях, например, министерства внутренних дел.[333]333
  См.: Тихомиров Л. Монархическая государственность. С. 338.


[Закрыть]

К сожалению, русская православная церковь не смогла отстоять принцип сосуществования светской и духовной властей, выдвинутый в Евангелии от Матфея: «Кесарево кесарю, а Божие – Богу» (Мтф., 22:16–22), и, не добившись верховной власти над духовным миром страны, отдала государству и царю контроль не только за телом православного человека, но и за его умом и душой.[334]334
  Христианская церковь, расколовшись на восточную и западную (1054 г.), этим обозначила свое отношение к государству. Если римская церковь уже поставила вопрос о примате как в сфере церковной, так и в сфере мирской жизни, то восточная церковь окрепла под покровительством светской власти и привыкла видеть в ней выражение божественной воли (см.: Шмурло Е. История России (IX–XX вв.) М., 1997. С. 48–57).


[Закрыть] В соответствии с византийской традицией, по которой православие не мыслилось без поддержки и покровительства государства, русская церковь всегда следовала государству и не выработала самостоятельной позиции, присущей институту власти. С каждым годом она становилась все более послушной и, наконец, перестала быть самостоятельным учреждением, из равноправного партнера государства превратившись в его обыкновенный государственно-бюрократический отросток, из союзника – в служанку.[335]335
  Русская православная церковь не смогла найти для себя автономную область деятельности, не стала элементом гражданского общества, напротив, отождествляя себя с монархией, она не устояла тогда, когда рухнула монархия.


[Закрыть]

Таким образом, восприняв христианство из рук Византии, где, как и в Риме, каждый религиозный догмат оттачивался десятилетиями, русская церковь получила цельное вероучение. После гибели Византии она, вместо того чтобы развивать православие, замкнулась в его старом, византийском варианте, употребив всю свою силу и власть, чтобы охранить его от посягательств, чего не скажешь о власти светской: опираясь на византийскую модель, монархия развивалась. Всецело подчиненная светской власти, русская православная церковь оказалась неспособной до конца исполнить свою миссию. Отторгнутый от общей семьи европейских народов, русский народ стал христианским лишь по религиозной форме, он не смог вкусить всех плодов христианства, которое, собственно, выковало ум, характер и менталитет западного человека, породило богатство культуры, заложило крепкие основы гражданственности.

Боярская дума. Второй политической и общественной силой, в определенной степени противостоящей самодержавной власти, было российское служилое сословие, донесшее идею ограничения монархии до начала XX в. Начнем с боярства,[336]336
  Как пишет С. Г. Пушкарев, высший слой населения, или боярство, состоял из двух элементов: во-первых, это были «земские бояре» – местная аристократия, возникшая еще до образования Великого княжества Киевского, потомки родовых старейшин и племенных князьков эпохи племенного быта, с одной стороны, а с другой – военно-торговая аристократия, вооруженное купечество больших торговых городов, по преимуществу эксплуатировавшее великий водный путь «из варяг в греки»; во-вторых, служилое княжеское боярство – «княжи мужи» и высший слой княжеских дружинников. В составе этого слоя были варяги: скандинавы, финны, венгры и даже северокавказские ясы (Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. М., 1991. С. 57–58).


[Закрыть] высшие представители которого, объединенные в Боярские думы,[337]337
  Словосочетание «Боярская дума» более позднего происхождения, его обычно приписывают Д. Флетчеру. В исторических источниках имеются указания на «думу бояр», «царского величества думу» или просто «думу» или «бояр». Курбский говорит о «сенате», в Польше ее подобие именуется «радой».


[Закрыть] часто делили власть с царями.

Боярская дума – высший совет при князе, а с 1547 г. – при царе. Она состояла из представителей высшей феодальной аристократии, ближайших советников и сотрудников князя (царя), деятельность носила законосовещательный характер, а ее члены участвовали в обсуждении вопросов законодательства, внешней политики, внутреннего государственного устройства и др. В Киевской Руси Дума представляла собой совещание князей с дружинниками, княжими мужами и старцами градскими, земскими боярами, потомками местной родоплеменной знати. Как уже говорилось, в особых случаях на ее собраниях присутствовали и представители духовенства, владыка и даже священники. Необходимо сказать, что Боярские думы так и не выработали постоянного состава и регламента деятельности, их состав, вопросы для обсуждения – все было прерогативой князя, однако уже в XI–XIII вв. Дума стала учреждением постоянным и действовала ежедневно.[338]338
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С. 70.


[Закрыть] В то же время определенного ответа на вопрос, было ли для князя обязательным ее решение, история, к сожалению, не дает.

В период раздробленности Руси Боярская дума стала феодальной курией, обладающей определенной политической силой. По существу она была боярским правительственным советом при князе удельного времени. Однако Даниил Заточник, хотя и упоминает необходимость иметь «думцев» и опираться на их совет, все же уповает на то, что князю надо уметь их выбирать, поскольку они могут быть добрыми, а могут быть и лихими, от первых – польза, от вторых – зло.[339]339
  Впрочем, во второй редакции своего послания Заточник выступает противником какой-либо Думы, поднимая вопрос о том, что князь должен быть «кораблю глава», т. е. князь сам должен владеть государством, ибо «не корабль топит человеки, но ветер; тако же и ты, княже, не сам владееши, в печаль введут тя думцы твои» (цит. по: Азаркин М. Н. История политической мысли России. С. 49).


[Закрыть]

В это время Дума, как и раньше, не имела постоянного состава, решение часто принималось князем в присутствии двух-трех бояр. Объяснялось это тем, что процедура осуществления власти и система управления до конца не сложились, и поэтому в большинстве случаев решения Думы имели частный характер прецедента.

В Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. Дума составлялась обыкновенно из аристократического сословия – боярства, представители которого возглавляли основные отрасли (пути) управления.[340]340
  Именно отсюда произошло название «путный боярин». Остальных членов Думы называли введенными. Видимо, это означало, что князь, поручая им ту или иную дворцовую должность, вводил их во дворец, а потом в Думу.


[Закрыть] С начала XV в. членами Боярских дум становятся представители высшего слоя бояр, постоянные советники князя, исполнители его наиболее важный поручений. В то же время в их состав вводятся вторые по значению думные чины – окольничие, отвечающие за поездки князя, приемы и переговоры с иностранными послами,[341]341
  Бояре и окольничие составляли аристократический элемент Боярской думы, их число было невелико, оно редко превышало 50 человек.


[Закрыть] а также думные дворяне (третий по «чести» думный чин), управляющие приказами, выполняющие различные придворные и военные обязанности, например воевод городов, и, наконец, думные дьяки – низшие думные чины. Они ведали делопроизводством, составляли опору царской власти в борьбе с аристократией в Думе, пользовались равным с другими членами Думы правом голоса,[342]342
  Думных дворян и дьяков было немного, всего по два-три человека каждого чина.


[Закрыть] однако думные дьяки в момент заседаний сидеть не имели права: так подчеркивалась их «беспородность».[343]343
  Вместе с тем, несмотря на расширение численности Боярской думы, боярство на протяжении XVI–XVII вв. было высшим чином, которым государь жаловал своих помощников. Однако он никогда не награждал боярским чином людей «худородных». Существовало несколько десятков знатных фамилий, преимущественно княжеских, члены которых (обычно старшие) «бывали в боярах» (см.: Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. С. 189).


[Закрыть]В конце XV в. Дума окончательно превратилась в постоянно действующий совещательный орган при верховной власти или, как утверждает В. О. Ключевский, стала дворцовым советом по недворцовым делам.[344]344
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С.155.


[Закрыть]

Однако аристократическая Боярская дума была не только помехой в осуществлении самодержавных замыслов государей, но зачастую тяготила их своей громоздкостью и явно не всегда располагала к откровенности. Поэтому, по крайней мере начиная с Василия III, закрепился порядок совещаний государя с избранной им небольшой Ближней думой. Состав и численность ее всецело зависели от усмотрения государя. Обычно он избирал немногих наиболее приближенных членов Боярской думы, некоторых духовных лиц и дворцовых чинов, например постельничего. Таких людей называли ближними думцами.[345]345
  См.: Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. М., 1996. С. 396–397.


[Закрыть] В Ближней думе[346]346
  В государствах Западной Европы различали большой совет и малый, который называли тайным, или ближним. Очень часто малый совет заменял собой первый, а затем легко переходил в совет одного только фаворита. Именно поэтому справедливо будет сказать, что это не столько учреждения с постоянным составом, сколько отдельные советники (см.: Сергеевич В. И. Древности русского права. СПб., 1908. Т. 2. С. 515).


[Закрыть] нередко обсуждались многие дела до их поступления в Боярскую думу; именно такое образование называют Избранной радой.

Постепенно складываются символы и процедура осуществления централизованной власти, ее органы, правительственный аппарат с его должностями, распределением полномочий и титулами, вырабатываются принципы управления страной. В Москве начинает формироваться правительственная аристократия, которая постепенно формулирует определенные политические притязания на власть.[347]347
  Сначала это было связано с тем, что бывшие удельные князья, ставшие слугами московского государя, не избавились от привычек удельного владельца-вотчинника, дух и характер власти которого не отличался от характера власти московского князя. В дальнейшем осознание себя собственником части русской земли сменилось причастностью к многочисленному классу, который под руководством московского государя правит всей Русской землей, т. е. власть конкретного князя как единоличного собственника была заменена властью всего боярства – собирательную, сословную, общеземскую.


[Закрыть] Высшие представители этого класса, прежде всего бывшие удельные князья,[348]348
  Вслед за боярами бывшие удельные владетельные князья лишились своих вольностей.


[Закрыть] сидели в Боярской думе и двигали всю государственную машину. Так Дума стала местом, где сначала начали складываться политические претензии служилого сословия на власть, а затем разрабатываться программы и осуществляться конкретные планы ограничения самодержца, который некогда был таким же князем, как и предки думцев, но потом собрал землю и потомков бывших ее правителей призвал управлять ею.[349]349
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С. 242–243.


[Закрыть] И, несмотря на то, что включение того или иного боярина в состав Думы, а значит и в политическую жизнь государства, полностью зависело от царя,[350]350
  Напомню, что судьба каждого из них была полностью в руках царя, поскольку он мог любого подданного лишить вотчины, подвергнуть опале, казнить и т. д. При этом, как пишет В. И. Сергеевич в своей работе «Древности русского права», русским государям Средневековья, исключая Ивана Грозного, «была чужда мысль, что закон есть то, что им нравится, что он есть дело их произвола. Они жили веками в установленном порядке и руководствовались в своих правительственных действиях стариной, освященной временем и древним обычаем».


[Закрыть] с боярством, как высшим сословием государства, царям, особенно в драматические моменты истории, приходилось не только считаться, но и часто зависеть от их решения. А это значит, что в определенные периоды (во второй половине XVI–XVII вв.) Боярская дума в известной степени разделяла власть с царем.

Казалось, в этих условиях думное боярство, замкнувшись и обособившись в границах своего класса, должно было всячески препятствовать появлению в Думе «худородных» элементов из других слоев служилого класса и взять в свои руки наиболее важные направления деятельности государства, прежде всего законодательство.

Однако этого не произошло; уже в XVI в. в составе Думы появляются многочисленные представители, проигрывающие потомкам Рюриковичей в знатности, но выигрывающие в активности, целеустремленности и в желании достичь более высокого положения в иерархии власти.[351]351
  Обычай призывать в Боярскую думу людей, не имевших чина боярина или окольничего, встречаем еще в конце XV– начале XVI вв. (см.: Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. С. 407).


[Закрыть] Таким образом, если раньше критерием приглашения в Думу была родословная, то теперь – заслуги, личные и деловые качества. Особенно заметной в делопроизводственной деятельности Боярской думы была роль думных дьяков, некоторые из которых становились ближними думцами.[352]352
  Там же. С. 407, 408.


[Закрыть] Такая стратегия царя превращала Боярскую думу в орган, укрепляющий монархию, что, собственно, и произошло после введения в ее состав думного дворянства и усиления роли думных дьяков.[353]353
  См.: Смирнов И. И. Очерки политической истории русского государства 30-50-х годов XVI века. М.; Л., 1958. С. 157.


[Закрыть] Таким образом, Дума только по названию оставалась боярской. Особенно поразительно было повышение роли дьяков, т. е. «писарей». Однако, опираясь на верхушку дьячества, царь мог чувствовать себя относительно независимым во взаимоотношениях с различными группировками аристократии,[354]354
  См.: Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. С. 270–271.


[Закрыть] тем более что старое родовитое боярство так и не смогло облечь свои притязания в политические формы.[355]355
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С. 273.


[Закрыть] Подобный вывод можно делать после прочтения работ видных представителей строго боярства: Василия Патрикеева (Косого), в иночестве Вассиана, и Андрея Курбского.

Таким образом, московский государственный порядок хоть и строился боярами, но без учета их интересов. Боярство XVI в. было аристократией, по образному выражению В. О. Ключевского, без вкуса к власти, без умения или охоты влиять на общество, знатью, которую больше занимали взаимные счеты и ссоры между собой, чем отношения к государю и народу. Ее литературным представителям лучше удавались политические пророчества, чем политические планы.[356]356
  Там же. С. 293.


[Закрыть] Здесь, видимо, необходимо сделать небольшое отступление и рассказать о том, что те или иные поползновения на единодержавную власть имели определенную опору в обществе.

Действительно, на рубеже XV–XVI вв. в городских кругах и в среде сельского духовенства возникает и развивается идея самоценности человека. Именно такую постановку вопроса мы можем увидеть в «Лаодикийском послании» Федора Курицына, руководителя кружка московских еретиков, в число которых входила даже сноха Ивана III.[357]357
  В окружении Ивана III было немало еретиков, по-видимому, этим и вызвано некоторое колебание царя по поводу данного движения.


[Закрыть] В этом произведении упоминается о «самовластии ума», т. е. «умного вольное разумение и разлучение добродетели от злобы».[358]358
  Цит по: Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996. С.149.


[Закрыть]

Таким образом, приведенная формула говорит о том, что человек сам, без навязанной извне позиции, может определить, что есть добро и зло и каким путем ему идти.[359]359
  Думаю, что в лице Федора Курицына Пико делла Мирандола мог бы найти себе единомышленника.


[Закрыть]

Понятно, что представления о ценности и самостоятельности человеческой личности не могли не привести к всесторонней и широкой разработке проблемы социальной справедливости.[360]360
  Справедливости ради надо сказать, что первым из русских мыслителей, сформулировавших нравственные обязанности княжения, пожалуй, был Иларион, который говорит о том, что князь должен править на основе правды, так как отвечает перед Богом за свой народ, мир и справедливое управление (см.: Иларион. Слово о Законе и Благодати. М., 1994. С. 99–101).


[Закрыть] Во всяком случае, в первой половине XVI в., во время правления Василия III и в начале правления Ивана IV, некоторые русские мыслители обращаются к этой теме. Среди них Федор Карпов, считавшийся знатоком Священного писания и, судя по всему, хорошо знавший наследие Цицерона и Аристотеля, идеи которых, безусловно, оказали серьезное влияние на его мировоззрение.

Любопытно, что Карпов употребляет такое понятие, как «дело народное», что означает в его понимании и классификации государственные формы республики. При этом симпатии автора явно на стороне коллегиального, а не единодержавного принципа управления. Его идеал – справедливая, т. е. основанная на законе форма реализации власти; он не допускает воздействия религиозных норм на государственные дела. Однако характерным для его рассуждений является и то, что он, говоря о законах и государстве, тесно связывает их с деятельностью людей. Более того, тяжелые условия жизни подданных не способствуют пользе государства, ибо человек, поставленный в нечеловеческие условия, не может быть участником «общего дела».[361]361
  См.: Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени. М., 1972. С. 348–349.


[Закрыть]

Таким образом, Ф. Карпов сформулировал идею гражданского (социального) государства. Безусловно, такого рода монархия для того времени не более чем утопия, однако позже эта идея была трансформирована в идею народного монарха, а сегодня – в идею социального государства. Карпов первым из русских мыслителей рассматривает организацию государства и общества с позиций правовой государственности, выводя законы из разума и опыта, а не из богословия.

Середина XVI в. была отмечена оживлением русской общественной жизни. Проводились светские и церковные реформы, встретившие доброжелательное отношение царя; самые разные люди предлагали свои варианты разрешения стоящих перед государством проблем. Среди них книжник Ермолай Еразм, литовский шляхтич Иван Пересветов, который говорил, что именно служилый класс является настоящим виновником всех бед государства. Он предлагал радикальные меры: отменить систему кормлений, вернуть государству розданные служилым людям земли и платить им годовое жалование. Таким образом, царь получит послушных исполнителей своей воли, земля вернется к законным владельцам, а народ освободится от невыносимой тирании.[362]362
  Пересветов рекомендовал поистине революционные реформы; думаю, не будет большим преувеличением сказать, что такого уровня политический радикализм отсутствовал в других странах того времени.


[Закрыть]

В это время в России появляются сторонники протестантизма и реформации. Характерным для публицистики первой половины XVI в. было то, что многие авторы, представители высших слоев государственной и религиозной власти, были убеждены в необходимости общественных преобразований, в то время как беглый холоп Феодосии Косой, думал о большем: он помышлял об изменении самих принципов устройства жизни, отмене нещадной эксплуатации человека, ликвидации любого, и прежде всего духовного, угнетения.[363]363
  Любопытно, что по пути, проложенному Феодосием Косым, множество людей устремились за свободой на окраины государства и за его рубежи. Авраамий Палицын, анализируя в своем «Сказании» политическую ситуацию середины XVI в., называет их бегунами и вечными холопами московскими и пишет, что именно они положили начало реформационным процессам в Польше, Литве и Белоруссии (см.: Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 120).


[Закрыть]

Надо сказать, что Ивана IV в первые годы его правления окружали яркие и самобытные придворные, которым казалось, что путем влияния на молодого царя его можно сделать самым современным и передовым государем своего времени.[364]364
  Одно из самых значительных своих сочинений Максим Грек посвятил изложению взглядов на обязанности царя. Он, в частности, пишет, что хотя и говорится, что ум человеческий создан по образу и подобию Божию, однако подобен воску или бумаге: как на них можно начертать любые слова, так и человеческий ум – к каким навыкам и обычаям приучишь его, к добрым или злым, в тех он пребывает до конца и охотно живет в них. Как видно, автор поставил свободную волю человека в зависимость от того, в какой среде он формируется и кто есть его наставники (см.: Сочинения Максима Грека в русском переводе. Сергиев Посад, 1910. С. 104–105).


[Закрыть] Кроме того, нам известна начитанность Ивана IV и его интерес к историческим и теологическим произведениям. В то же время нельзя не согласиться с автором книги «Иван Грозный» Борисом Флорей, утверждавшим, что «очень узок круг материалов, которые позволяли хотя бы сложным обходным путем составить представление о том круге идей и представлений о власти, которые воздействовали в конце 40-х–50-е гг. XVI в. на сознание молодого правителя».[365]365
  См.: Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 59.


[Закрыть] И тем не менее в начале царствования Ивана IV намечается социальное и, можно сказать, определенно демократическое направление, свидетельствующее о внимании царя к нуждам и заботам народа. Во всяком случае, в 40–50-е гг. население имело право выбирать судебную и финансовую администрацию, да и простые обращения царя к народу изобилуют примерами уважительного отношения ко всем сословиям, просьбами жить мирно, предложениями созывать общие собрания местных сообществ и не сомневаться в возможности совместных действий. Власть поощряла общественные заявления, прислушивалась и приспосабливалась к ним.

Известен проект реформы под названием «Слово к благохотящим царем», автор которого был явным народником, рисующим в констатации проекта тяжелую жизнь крестьянства. Он требует от царя равного отношения ко всем подданным, снятия налогов с крестьян. Далее рисуется картина нового бюрократического устройства страны, где крестьянам отводится роль самостоятельных производителей, ограниченных только доставлением средств существования помещикам, живущим в городе и поэтому имеющим больше возможностей для службы.[366]366
  Невозможно не увидеть в этом предложении аналогию с формулой, в XVIII в. вышедшей из-под пера И. Посошкова: «Бедное крестьянство– бедное государство; богатое крестьянство – богатое государство».


[Закрыть] Позволяя такие рассуждения, власть способствовала их распространению.

Идея «самовластия» получила относительно законченное оформление в сочинениях священника Ермолая-Еразма. Он писал о равенстве людей, об одинаковой для всех естественно-греховной природе человека, о самоутверждении как источнике социального и иного неравенства. Для него самоутвердившийся человек и есть лихоимец и захватчик плодов чужого труда, носитель всех негативных социальных и моральных начал.

Однако реализовать свою самостоятельность в выборе пути развития можно только на основе учености. Отсюда грамотность представлялась многим как путь не только к саморазвитию, но и к крамоле и ереси. В связи с этим неизвестный автор «Написания о грамоте» открывает перед людьми три жизненных пути:

Самый достойный путь – духовный, любовный, благодатный, крепостный (стойкий и строгий), преподобный.

Достойный – душевный, дружеский, законный, воздержательный, подобный (пристойный, подобающий).

Плотский – ненавистный, беззаконный, неподобный.[367]367
  См.: Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. С. 151.


[Закрыть]

Наконец, «Валаамская беседа»[368]368
  Известно, что «Валаамская беседа» формально направлена против вмешательства духовенства в государственную жизнь.


[Закрыть] не просто содержала идею самовластия человека, но и противопоставляла ее государственной власти.[369]369
  См.: Моисеева Н. Г. Валаамская беседа– памятник русской публицистики середины XVI в. М.; Л., 1958. С. 174–175.


[Закрыть]

Такого рода противопоставление формулирует в своем «Новом учении» и Феодосии Косой, который рисует картину господства духовных и светских властей над самовластием человека. Называя себя и своих единомышленников чадами, а не рабами, как было принято,[370]370
  Так, Матвей Башкин считает рабство противным идеям Святого писания, а христианское учение не чем иным, как разумом. Тот же Иван Пересветов требует отмены рабства; по его мнению, предоставление всем людям свободы есть осуществление «правды», которая выше догматических положений веры, а всякий, кто хочет лишить людей свободы, служит дьяволу, поскольку Бог создал человека самовластным и самому себе владыкой, а не рабом (см.: Сочинения И. Пересветова. М.; Л., 1956. С. 347).


[Закрыть] он пишет: «Никому так не раскрылась истина, яко же нам открыся: не подобает же повиноватися властем и попом… один наш наставник Христос…»

Вопрос о «самовластии» вызывал интерес и у представителей светских властей. Известно, что во время знаменитого диспута Ивана IV с Яном Ракитой эта тема была центральной. Понятно, что понимание «самовластия» Иваном Грозным имеет совершенно иной оттенок, что же касается «самовластия» человека, то это выражение не просто не соответствует заповедям Христа, а прямо указывает на дьявола.[371]371
  См.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 148.


[Закрыть] Впрочем, Курбский в том же ключе говорит о самовластии, обвиняя Грозного в злоупотреблении тем, что даровано человеку Богом. Кстати сказать, взгляды Курбского полностью совпадают с общими тенденциями европейского развития, когда польские, немецкие или французские феодалы либо заставляли монархию подчиниться своему влиянию, либо объявляли себя свободными и вольными государями.

Следовательно, протест и стремление покончить с несвободой в разных слоях общества ассоциировались с различным пониманием свободы. Крестьянам, например, мыслилось равенство одинаковости, свобода общинная, основой которой была отнюдь не индивидуальная независимость, не право проявлять себя как личность. Удельные князья воспринимали свободу как невмешательство кого-либо в вопросы реализации собственной власти. Таким образом, между верхами общества и народом понимание свободы не было одинаковым, однако сходились они в различных протестных проявлениях, что и сказалось в Смутное время. И это понятно, так как «в системе средневекового феодального мировоззрения не было места для личности человека самого по себе. Человек был по преимуществу частью иерархического устройства общества и мира. Ценность человеческой личности осознавалась слабо. В какой-то степени она, конечно, осознавалась, но тогда на задний план отступала сама система».[372]372
  Лихачев Д. С. Великое наследие. М., 1979. С. 27.


[Закрыть] Отсюда обращение к теме человека, его самобытности, правам, чувствам было в определенном смысле революционным, так как не просто изменяло существовавшую традицию, а логически приводило к противопоставлению человека и власти.

Думаю, что власть почувствовала, что, позволяя вольнодумство, она максимально приблизилась к опасной черте, за которой наблюдалась явная угроза единодержавию и росту влияния государственной власти.[373]373
  Представляется, что, историю России можно смело рассматривать как историю почти постоянного роста влияния государственной власти.


[Закрыть] Именно поэтому Возрождения, аналогичного западному, в России не было.[374]374
  Почему на Руси не случилось Возрождения, с которым мы связываем бурный рост конституционных идей на западе? Лихачев говорит, что для этого было недостаточно собственных культурных сил. Речь, прежде всего, идет о недостаточности своей античности и падении Византии; ликвидации республиканской формы организации власти в Новгороде и Пскове; подчинении церкви государству и усилении в связи с этим государственной помощи священству в борьбе против еретиков и свободомыслящих. В результате в XVI в. начинается полоса застоя с некоторыми, впрочем, посторонними вкраплениями ренессансных мотивов и других заимствований в общественной мысли (Лихачев Д. С. Прошлое – будущему: Статьи и очерки. Л., 1985. С. 324–325).


[Закрыть] Во второй половине в никакой публицистической активности мы не наблюдаем, все прерывается с опричниной, террором Грозного и установлением крепостничества. В результате в середине XVI в. начался застой,[375]375
  Впрочем, монополия короны на политическую власть, ее собственность практически на всю землю, торговлю и промышленность, плотный контроль над всеми классами общества и способность изолировать страну от нежелательных иностранных влияний, – все эти обстоятельства в своей совокупности гарантировали, казалось, бесконечный застой (см.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 151).


[Закрыть] который сопровождался жестоким подавлением свободомыслия и еретичества, опалой многих представителей публицистики, в частности расправой с обвиненными в еретичестве Феодосием Косым, Матвеем Башкиным и их последователями.

Однако прогрессивные тенденции в развитии общественной мысли не были окончательно ликвидированы, и прежде всего потому, что движение это не носило закрытого характера сект, а было открытым. Поэтому не удивительно, что идеи духовной свободы человека, равенства народов[376]376
  Думаю, и здесь первенство необходимо отдать первому русскому киевскому митрополиту Илариону (1051–1054), который в «Слове о Законе и Благодати» утверждает идею равноправия всех народов, живущих на Земле, особо подчеркивая тот факт, что ни один из народов не имеет права считать себя избранным, так как Бог не делает различий между людьми. Говоря о Византии, Иларион осуждает ее право на гегемонию во всем православном мире (впрочем, это необходимо было только для того, чтобы получить от нее автономию), критикует «ересь триязычия», в соответствии с которой утверждалось, что с Богом можно разговаривать только на трех языках: еврейском, греческом и латыни (см.: Иларион. Слово о Законе и Благодати. М., 1994).


[Закрыть] и вероисповеданий не могли не проникнуть, пусть неглубоко, в различные слои общества. Во всяком случае, идея «самовластия», осознаваемая как воля к свободе, уже в начале XIV в. стала предметом гласности и идейной борьбы как в религиозной среде среди демократически настроенных элементов городского и сельского духовенства, так и в городской (речь идет о торговцах, ремесленниках и дьячестве). Именно развитие идеи «самовластия», правда уже в XVII–XVIII вв., превратило религиозную ересь в ересь светскую.

Так, в начале царствования Михаила Романова дьяк Иван Тимофеев далеко не в соответствии с существовавшими традициями составил свой знаменитый «Временник».[377]377
  В. О. Ключевский называет «Временник» И. Тимофеева историко-политическим трактатом, в котором автор не столько рассказывает о случившемся, сколько рассуждает об исторических идеях и политических принципах эпохи (см.: Ключевский В. О. Соч. Т. 7. С. 126).


[Закрыть] В нем автор рассматривает проблемы происхождения, сущности, особенности организации и реализации различных форм власти. При этом одно из центральных мест в работе занимает описание облика монарха, методов его правления.

Цель этого сочинения – извлечь уроки из событий Смутного времени. Тимофеев пишет о политических правах подданных, в том числе о праве на сопротивление неправедно установившейся власти. По его мнению, законным происхождением верховной власти может быть волеизъявление всего народа. Правители, получившие власть не по наследству или помимо соизволения людей, должны считаться захватчиками и не могут называться царями. К захватчикам он относит всех русских царей, начиная с Бориса Годунова и до Михаила Романова. Характерно для его рассуждений, что все цари совершенно не годились для отведенной им роли. Годунова, например, он называет «рабоцарем». Тимофеев перечисляет требования, которым, как он считает, должны отвечать русские государи:

– править необходимо справедливо, ибо самовластие царей рождает самовластие подданных;

– власть всенародно избранного царя нужно ограничить более или менее постоянно действующим органом (при этом термины, которые использует автор – народ, народное голосование, всенародное множество, вселюдный собор, – свидетельствуют о том, что он мыслит категориями сословного представительства и парламентаризма);

– ближнее окружение царя должно иметь специальную подготовку в делах политики и управления;

– в смуте, помимо всех прочих, повинен народ, который молчал и, не находя мужества прекратить злодейство, не выполнял свой гражданский долг;

– царь только по своему достоинству близок к Богу, по природе же и делам своим остается человеком, следовательно, царский сан не пострадает, если порочный царь будет не только ограничен в своей власти, но и убит;[378]378
  И. Тимофеев, видимо, следует еврейскому философу и историку Иосифу Флавию, который не считает тождественными понятия царского сана и царской персоны.


[Закрыть]

– правильно установленная власть не может во внесудебном порядке покушаться на личность человека, его, в том числе имущественную безопасность (часто упоминаемая формула о «естественных законах», по-видимому, говорит о незыблемости и первичности законов, естественных по отношению к законам положительным, к которым он относит все действующее законодательство);

– нарушение закона не безопасно для государства, так как приводит к катастрофическим последствиям, поэтому царь в своих действиях должен быть ограничен божескими, естественными и положительными законами.

По существу, труд И. Тимофеева является вершиной теории сословной монархии, ограниченной правом и представительным учреждением. Тот факт, что Тимофеев занимал достаточно высокий пост, говорит о том, что поднятые им проблемы, по всей вероятности, широко обсуждались в высших слоях русского общества.

Налицо общность взглядов русских и западноевропейских реформаторов начала XVII в.; однако нельзя не обратить внимание на самобытность отечественных мыслителей, тесную связь их идей с конкретной исторической и политической ситуацией в России. Дело в том, что носители верховной власти в России не любили спрашивать себя, на что они имеют право и на что не имеют. Они считали себя призванными действовать там, где переставали действовать другие, делать то, чего не могли сделать подчиненные им орудия управления. Но эти «орудия» руководствовались в своей деятельности заведенным порядком, должны были делать только то, на что указывали им прямой закон или признанный обычай. Где кончались этот закон и этот обычай, там начиналась деятельность высшего правительства. Этим общим правилом древнерусского управления определялась и сфера деятельности Боярской думы. Она указывала исполнительным органам, как надобно делать то, чего они не могли сделать без указаний сверху, т. е. на что не давали им указаний действующий закон и признанный обычай.[379]379
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С. 453.


[Закрыть]

Говоря о роли Боярской думы в Российском государстве, следует сказать, что она постепенно стала высшим государственным учреждением России, «маховым колесом, приводившим в движение весь правительственный механизм»: она законодательствовала,[380]380
  См.: Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1968. С. 34.


[Закрыть] регулировала все отношения, давая ответы на вопросы, обращенные к правительству.[381]381
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С. 3.


[Закрыть] Ей же принадлежала и высшая исполнительная и судебная власть.[382]382
  См.: Флетчер Д. О государстве русском, или Образ правления русского царя, обыкновенно называемого царем московским, с описанием нравов и обычаев жителей этой страны. СПб., 1906. С. 25–26; Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. М., 1994. С. 453.


[Закрыть] Кроме того, Боярская дума руководила деятельностью областной администрации и контролировала эту деятельность.[383]383
  См.: Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. С. 416.


[Закрыть] Таким образом, Боярская дума участвовала в обсуждении и разрешении всех вопросов государственного управления и была высшим законодательным органом. В то же время, как видно из состава думских комиссий и содержания рассматривавшихся дел, даже в XVI в. четкого разделения функций думных людей, даже думных дьяков, в то время не было.[384]384
  См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. С. 400–406.


[Закрыть]