Текст книги "Сталин: Взгляд со стороны. Опыт сравнительной антологии"

Ж. А. Медведев[81]81
  Медведев Ж. А. (1925–2018) – биолог, публицист, кандидат биологических наук.


[Закрыть]: Атомные проекты в США и СССР родились как контрмеры ядерному потенциалу гитлеровской Германии. С приближением конца войны в Европе у ученых, работавших над созданием бомбы, появилась уверенность в том, что практического применения этого сверхмощного оружия никогда не потребуется. Рузвельт незадолго до своей смерти в апреле 1945 года считал всё же возможным применение атомного оружия против японского флота. Но после того как атомные бомбы, урановая и плутониевая, были использованы против мирного населения двух городов, мгновенно убив от 200 до 300 тысяч жителей, был открыт путь к практическому применению атомных бомб и в других регионах. По сообщениям от Фукса и Понтекорво, производство урана-235 и плутония в США позволяло изготовить восемь атомных бомб в месяц. В этих новых условиях атомный проект стал для Сталина абсолютным приоритетом.

Мундир, погон и фуражка Генералиссимуса Советского Союза

Совещания с главными руководителями урановой программы проводились, начиная с 12 августа, в основном на даче Сталина в Кунцеве. Для секретных совещаний Сталин обычно использовал свою «ближнюю», а иногда и «дальнюю» дачи. Кремль был официальной резиденцией правительства и со своей сложной системой пропусков, охраны и большим числом разных служб и чиновников не подходил для сверхсекретных совещаний. С 12 по 16 августа 1945 года Сталин приезжал в Кремль для неотложных приемов только к полуночи и работал до двух, а иногда и до трех часов утра. К нему приходили в это время китайские дипломаты, стремившиеся по требованию Чан Кайши узнать о советских намерениях в Маньчжурии. Они боялись, и, как выяснилось вскоре, не напрасно, что в зону советской оккупации в Маньчжурии первыми смогут войти китайские коммунисты.

Днем и вечером на даче в Кунцеве Сталин проводил совещания с руководителями атомного проекта и членами ГКО. Курчатов на эти совещания не приглашался, с ним консультировались по некоторым вопросам по телефону. Краткие и в основном устные воспоминания об этих совещаниях оставил тогдашний нарком боеприпасов Борис Львович Ванников, который вместе с наркомом химической промышленности Михаилом Георгиевичем Первухиным был заместителем Молотова в той комиссии ГКО, которая с февраля 1943 года отвечала за атомный проект. Роль Берии в атомном проекте к этому времени была незначительной, так как внешняя разведка перешла в конце 1943 года во вновь созданное управление при выделенном из НКВД новом Наркомате государственной безопасности (НКГБ). Этот наркомат возглавил В. Н. Меркулов. Берия остался главой НКВД и управлял теперь милицией и ГУЛАГом.

Итогом совещаний в Кунцеве стало подписанное Сталиным Постановление ГКО № 9887 от 20 августа 1945 года, создавшее новую структуру управления атомным проектом. Для общего руководства всеми работами по использованию внутриатомной энергии ГКО создал Специальный Комитет с чрезвычайными полномочиями. Это был директивный орган, своего рода «атомное политбюро». Берия был назначен председателем. Членами комитета, список которого Сталин продиктовал сам, стали Маленков, Вознесенский, Ванников, Завенягин, Курчатов, Капица, Махнев и Первухин. Спецкомитет должен был обеспечить «широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР, организацию урановой промышленности, а также строительство атомно-энергетических установок и производство атомной бомбы». Для непосредственной реализации этих задач при Спецкомитете создавался исполнительный орган, Первое главное управление при СНК СССР (ПГУ). Начальником ПГУ был назначен Ванников. В распоряжение ПГУ передавались многочисленные научные конструкторские, проектные, строительные и промышленные предприятия и учреждения из других ведомств. Курчатовский центр также был передан из Академии наук в ПГУ. Научно-технический отдел разведки был передан под контроль Спецкомитета.

Заказы Спецкомитета и ПГУ другим наркоматам по изготовлению различного оборудования, поставкам стройматериалов и технических услуг должны были выполняться вне очереди и оплачиваться Госбанком «по фактической стоимости», без предоставления смет и расчетов. Это означало неограниченное финансирование, или так называемый открытый счет в Госбанке. Строительные проекты, утвержденные Спецкомитетом, оплачивались банком «по произведенным затратам», и все учреждения атомного проекта освобождались от регистрации своих штатов в финансовых органах.

ПГУ превратился в огромный секретный супернаркомат. Самой большой и мощной строительной системой, которая была передана ПГУ из НКВД, было Главное управление лагерей промышленного строительства НКВД (ГУЛПС). Этот промышленный ГУЛАГ состоял к концу 1945 года из 13 лагерей, в которых находились 103 тысячи заключенных. Одновременно с этим в ПГУ было передано также и Главное управление лагерей горно-металлургических предприятий НКВД (ГУЛГМП), объединившееся с ГУЛПС. В лагерях ГУЛГМП находилось и начале 1946 года 190 тысяч заключенных, треть которых относилась к так называемому спецконтингенту (бывшие военнопленные, репатрианты и другие, попавшие в ГУЛАГ без суда). Объединенная система лагерей, известная в последующем как Главпромстрой, приказом по НКВД № 00932 была объявлена «специальной организацией для строительства предприятий и учреждений Первого главного управления».

По существовавшей в то время кодовой классификации приказов в НКВД два нуля перед цифровым номером приказа означали, что он издан по директиве или резолюции лично Сталина. Имелась в виду не устная директива Сталина, а тот или иной документ Государственного Комитета Обороны, Совета народных комиссаров или Политбюро, подписанный Сталиным. В преамбуле приказов по НКВД в этом случае обычно указывалось, что он издается «во исполнение решения» с указанием директивного органа. В американском атомном проекте участвовало, как известно, 125 тысяч человек. В советском к концу 1945 года было втрое больше. Но уже в 1950 году число людей, вовлеченных в систему ПГУ, превысило 700 тысяч. Больше половины из них составляли заключенные, треть – военно-строительные части МВД. Только около 10 % приходилось на вольнонаемных, свобода передвижения которых была, однако, сильно ограничена.

Выписка из постановления ГКО

К концу 1946 года существовало уже одиннадцать специальных строительств ядерных объектов. Лагеря заключенных, которые обслуживали эти строительства, выводились из общей системы НКВД и включались в систему ПГУ. Некоторые льготы, существовавшие в системе НКВД, такие как освобождение из заключения хронических и тяжело больных, беременных женщин или престарелых, бесполезных для исправительно-трудовых лагерей, не распространялись на «атомный ГУЛАГ». Никаких освобождений из атомного ГУЛАГа не было, так как находившиеся в нем узники были также «носителями» особо важных государственных секретов.

Директива Сталина обязывала ПГУ обеспечить создание атомных бомб, урановой и плутониевой, в 1948 году³¹⁶.

В. С. Губарев[82]82
  Губарев В.С. (род. в 1938 г.) – советский и российский писатель, журналист.


[Закрыть]: 7 января 1946 года у Сталина прошло совещание с приглашением большой группы ученых. На нем был сделан «Доклад о состоянии работ по получению и использованию атомной энергии». Совещание организовывали Л. Берия, Г. Маленков и Н. Вознесенский.

Сталин не очень внимательно слушал докладчиков. Но задавал вопросы ученым, которые сидели за столом. Причем у Кикоина спросил о разделении изотопов методом диффузии, у Корнфельда – о тяжелой воде, у Харитона – по конструкции бомбы, у Курчатова – по котлу «уран-графит»… Естественно, у участников совещания возникло ощущение, что «великий вождь и учитель» знает об атомной проблеме гораздо больше, чем они. Вокруг этой встречи возникла своеобразная легенда, мол, за каждым участником «Атомного проекта» Сталин следит внимательно и готов в любое время прийти ему на помощь.

Такая встреча со столь широким приглашением ученых была единственной, а потому легенда о ней живет до сих пор…

На самом деле всё гораздо прозаичнее. За несколько дней до совещания Сталину была направлена подробная информация о состоянии дел по «Атомному проекту» и рассказ о конкретной работе каждого ученого, привлеченного к нему.

Обычно на документах, направляемых Сталину, стояли привычные для того времени слова: «Сов. секретно. Особой важности». Однако на сей раз Л. Берия чуть изменил своим принципам. «Строго секретно. (Особой важности.) Написано в одном экземпляре», – значится на листке бумаге. Тем самым Берия подсказывал Сталину, что он является единственным человеком, который располагает всей информацией об «Атомном проекте».

О получении плутония и урана-235 для атомной бомбы в Докладе было сказано вполне определенно:

«По представлению Специального комитета в декабре 1945 года СНК СССР принято решение приступить к проектированию и строительству:

“Котла уран-графит” (завод № 817) мощностью 100 граммов плутония-239 в сутки. Срок пуска – середина 1947 года. Место сооружения – Челябинская область, в малонаселенном районе на берегу озера Кызыл-Таш.

“Диффузионного завода” (№ 813) мощность 100 граммов урана-235 в сутки. Срок окончания строительных работ – IV квартал 1946 года. Срок пуска будет определен во II квартале 1946 года после изготовления и испытания опытных диффузионных установок и выяснения возможных сроков изготовления сложного оборудования для завода…

Большой трудностью осуществления “котла уран-графит” является производство ультрачистых материалов (1000 тонн графита и 100 тонн металлических стержней урана), техническая сложность извлечения плутония при работе котла и очищения полутония-239 от вредной примеси – плутония-240.

Наибольшей сложностью сооружения завода по диффузионному методу является конструирование и изготовление для него большого числа не изготовлявшегося у нас до сих пор специального оборудования (до 2300 специальных компрессоров и около 8000 квадратных метров специальной мелкопористой сетки с диаметром отверстия менее 2 микрон)…»

И. В. Сталин очень внимательно читал доклад. Очень много его пометок, выделений тех или иных трудностей. Становится понятным, почему его вопросы к ученым были точны и глубоки: Сталин не имел права выглядеть дилетантом, несведущим человеком. Его работа над документами «Атомного проекта» свидетельствует, что в конце концов он довольно детально был знаком не только с ходом работ по нему, но и главными трудностями, что вставали перед учеными и конструкторами. Отсюда и его вера в успех дела, а судя по документам, он не сомневался в конечном результате³¹⁷.

Ж. А. Медведев: Накопить нужные 150 тонн урана для загрузки в промышленный реактор удалось лишь к началу 1948 года. К этому времени, однако, обнаружилось, что система разгрузки реактора, проверявшаяся до этого лишь на стенде на единичном канале, не годилась для реактора, имевшего больше тысячи каналов. Пришлось срочно разработать и изготовить новую систему разгрузки. Это задержало пуск реактора на несколько месяцев.

Испытательные пуски реактора на низких мощностях начались 8 июня

1948 года, почти на год позже, чем планировалось. 22 июня 1948 года реактор был выведен на проектную мощность в 100 тысяч кВт. Началась круглосуточная работа реактора, прерывавшаяся довольно частыми авариями. Это приводило к остановкам реактора и необходимости ремонта. Некоторые ремонтные работы производились по директивам Курчатова и Ванникова на работающем реакторе, «что приводило к загрязнению помещений, переоблучению сменного персонала и бригады ремонтников».

Особенно серьезная авария произошла в конце 1948 года. В январе

1949 года реактор был остановлен на капитальный ремонт, продолжавшийся почти два месяца. Нужно было производить замену всех каналов и проводить фактическую разборку и новую сборку всего реактора. При проведении этого ремонта подверглись переоблучению несколько тысяч человек в связи с необходимостью «привлечения к этой “грязной работе” всего мужского персонала “объекта”».

Весь 1948 год и почти половину 1949 года Курчатов, Ванников и Завенягин находились на Урале, решая на месте все возникавшие проблемы. Несколько раз приезжал сюда Берия. Ему нужно было давать объяснения Сталину о причинах задержки сроков изготовления атомной бомбы. Именно в 1948 году происходили решающие сражения гражданской войны в Китае. Летом 1948 года Сталин начал блокаду Западного Берлина, что вызвало наиболее серьезный послевоенный кризис между СССР и западными странами. Отсутствие атомного оружия ограничивало для Сталина возможность вести свою внешнюю политику с позиции силы.

К маю 1949 года радиохимический завод «Маяк» начал выделение плутония из «выгоревших» урановых блоков, не дожидаясь полного распада короткоживущих продуктов деления урана-235, что обычно требует трехмесячной выдержки этих блоков под водой. Это приводило и к переоблучению радиохимиков.

Записка Г. К. Жукова

По недавнему свидетельству профессора Ангелины Гуськовой, которая молодым врачом работала в 1947–1953 годах на уральском объекте, в лаборатории по выделению плутония работали в основном молодые девушки. Это была группа особого риска, и среди этих людей зарегистрировано 120 случаев лучевой болезни, которую называли «пневмосклероз плутониевый».

Радиоактивные отходы плутониевого комбината «Маяк» сливали в то время в небольшую речку Теча, протекавшую через промышленную зону. Это привело к сильному загрязнению реки на десятки километров вниз по течению за пределами объекта и к большому числу радиационных заболеваний среди местного крестьянского населения.

Десять килограммов плутония, количество, заложенное в американскую бомбу, сброшенную на Нагасаки (над Хиросимой была сброшена урановая бомба), были накоплены в СССР уже в форме металла в июне 1949 года. По расчетам физиков, можно было бы провести испытательный взрыв и с половинным количеством столь дорогого вещества. Но приказ Сталина требовал делать точную копию. Экспериментировать никто не хотел…

Успешное испытание первой советской атомной бомбы было проведено на специально построенном полигоне в Семипалатинской области Казахстана 29 августа 1949 года. Это была инженерно и научно более сложная плутониевая бомба. По радиоактивным продуктам взрыва, распространившимся в верхних слоях атмосферы по всему миру, американцы определили к середине сентября, что это была почти копия бомбы, сброшенной д августа на Нагасаки. Советский Союз не объявлял об испытании бомбы, так как Сталин боялся попытки США нанести превентивный удар по советским атомным объектам.

Секретным, никогда не публиковавшимся Указом Верховного Совета СССР большая группа участников создания атомной бомбы была удостоена правительственных наград. Высшую награду – звание Героя Социалистического Труда и медаль «Золотая Звезда» – получили ученые Курчатов, Флёров, Харитон, Хлопин, Щёлкин, Зельдович, Доллежаль и академик Андрей Анатольевич Бочвар, научный руководитель радиохимических работ на комбинате «Маяк». «Золотую Звезду» и звание Героя Соцтруда получил немецкий профессор Николаус Риль. Всем им от имени правительства были также подарены дачи под Москвой и автомобили «Победа». Курчатов, в порядке исключения, получил машину «ЗИС». Все награжденные были удостоены Сталинских премий.

Начальник ПГУ Ванников и его заместитель Первухин тоже получили звание Героя Соцтруда, золотые медали и Сталинские премии. Среди работников МВД звание Героя Социалистического Труда и медаль «Золотая Звезда» получили восемь генералов: заместитель министра А. П. Завенягин, начальник Главпромстроя А. Н. Комаровский и его заместитель П. К. Георгиевский, начальник Строительства № 859 (реактор) М.М. Царевский и его заместители В.А. Сапрыкин и С.П. Александров. В эту же группу героев МВД вошли два начальника горнорудных уранодобывающих комбинатов: Б.Н. Чирков (немецкий «Висмут») и М.М. Мальцев (Ленинабадский комбинат в Таджикистане). Их награждали за «вклад в создание атомной бомбы». Берия, глава Спецкомитета, получил лишь орден Ленина. Он оказался во втором длинном списке всех тех, кто «принимал участие» в строительстве объектов атомной промышленности. Этим обидным для Берии решением Сталин хотел, очевидно, подчеркнуть, что главная заслуга в организации всех работ по проблеме № 1 принадлежит не Берии, а самому Сталину…

Испытание в СССР именно плутониевой бомбы было неожиданным для США и Англии. Она имела очень сложный технический характер. Атомный взрыв обеспечивался не соединением двух масс с образованием одной «критической», а переводом плутониевого шара в «критическое состояние» путем так называемой «имплозии», то есть сжатия его давлением в несколько сот тысяч атмосфер с помощью взрывных волн от множества синхронных взрывов обычной взрывчатки, сфокусированных внутрь. Американские и британские эксперты пришли поэтому к выводу, что основная информация об устройстве атомной бомбы Офицеры охраны встречают И. В. Сталина, выходящего была получена в СССР путем из бронированного «Паккарда» шпионажа. Именно то, что со ветская бомба была точной копией американской (что было очевидно по анализу состава продуктов взрыва и по коэффициенту распада плутония при взрыве), приводило к такому заключению. Начались срочные поиски каналов утечки информации. Некоторые коды советских радиошифровок семи-восьмилетней давности удалось расшифровать в США с помощью новых компьютеров³¹⁸.

Офицеры охраны встречают И. В. Сталина, выходящего из бронированного «Паккарда»

Н. С. Симонов: За период с 1945 по 1950 год добыча урановой руды увеличилась более чем в 114 раз; производство урана в металле за то же время возросло в 28,5 раза. Из добытых за эти годы 1072 тонн урана в металле можно было построить 7 промышленных реакторов для получения, при оптимальных технологических условиях, до 100 кг плутония-239 в год. Если рассчитать эту массу на боевые заряды из 6,2 кг каждый, то получилось бы около 16 изделий типа РДС-1. Из того же количества урана можно было в течение нескольких лет, в зависимости от мощности заводов, извлечь не менее 7,6 тонн высокообогащенного урана-235, из которого затем изготовить не менее 600 изделий типа РДС-2. Значение этих вычислений не следует, конечно, преувеличивать, поскольку они относятся к оценке военно-экономического потенциала СССР, а не к тому гораздо меньшему количеству боевых ядерных зарядов, которые в начале 1950-х годов были произведены и поставлены на вооружение Советской армии.

По сути дела, в процессе разработки и осуществления советского «Уранового проекта» в СССР в исключительно сжатые сроки были созданы новые отрасли экономики – атомная промышленность и атомное машиностроение, по мере становления которых создавались обслуживающие их потребности специальные виды производства в машиностроительной, приборостроительной, электровакуумной, химической и металлургической промышленности. Успешное испытание СССР атомной бомбы являлось самым верным доказательством того, что атомная промышленность и атомное машиностроение существуют, следовательно, производство ядерных зарядов ставится на поток. По-видимому, по этой причине советское правительство в течение двух лет отделывалось от проявляемого всем мировым сообществом (и особенно правительством США) интереса к советским работам по использованию внутриатомной энергии довольно туманными заявлениями типа того, что секрет изготовления атомной бомбы давно советским ученым известен, но о результатах первого успешного испытания ядерного оружия (мощность заряда, точное время, точное место и характер испытания) никаких официальных сообщений ТАСС не передавал.

6 октября 1951 года, после успешного испытания ядерной бомбы, начиненной ураном-235, И. В. Сталин в ответах корреспонденту «Правды» заявил, что «испытания атомных бомб различных мощностей будут проводиться и впредь по плану обороны страны». Сталин говорил так, как будто испытания ядерных боезарядов давно уже стали в СССР привычным делом, вольно или невольно подвергая потенциального противника и мировую общественность ядерному шантажу³¹⁹.

Дж. Боффа: После оздоровления финансов дело восстановления экономики пошло быстро вперед. В 1948 году индекс промышленного производства превзошел довоенный показатель. Уровень 1940 года был перекрыт в производстве электроэнергии в 1946 году, угля – в 1947 году, стали и цемента – в 1948 году, чугуна и нефти – в 1949 году. В 1948 году машиностроение также давало больше продукции, чем в предвоенный период. Быстрый подъем был достигнут по большей части в результате возобновления производства на заводах и фабриках на территориях, освобожденных от немецкой оккупации. Эти предприятия получили новое оборудование, поскольку заводы, эвакуированные в начале военных действий на Восток, остались на новых местах своей дислокации. Промышленность, восстанавливаемая в освобожденных районах, с самого начала была ориентирована на производство мирной продукции; военный арсенал оставался там, куда его заставила перенести война: на Урале и в прилежащих районах, вдали от границ; с тех пор этим областям как бы принадлежит монополия на производство вооружений в Советском Союзе.

Превзойдя довоенный уровень, промышленное производство в целом и в своих основных показателях продолжало расти, не снижая темпа. Таким образом, в 1950 году была реализована большая часть намеченных целей; довольно амбициозные цифры, зафиксированные в плане, по большей части были достигнуты. На западе страны были введены в действие 3200 крупных предприятий; восстановлено было не всё, что было разрушено, но подавляющая часть заводов была введена в строй. К тому же начиная с 1949 года даже на опустошенных войной территориях стало разворачиваться сооружение новых предприятий. В целом возрождение промышленности произошло чрезвычайно быстро; это был очевидный и весьма приятный успех. Так это и было оценено за границей.

Частично СССР мог использовать для достижения этой цели репарации и труд немцев и японцев, захваченных в плен в большом количестве в ходе войны. Первоначально советские власти производили демонтаж промышленных предприятий в побежденных странах для вывоза их в свою страну. Но это оказалось малоэффективным. В дальнейшем они предпочитали получать платежи в виде поставок выпускаемой промышленной продукции, прежде всего оборудования и промышленного сырья. На базе немецких предприятий, секвестрированных в различных странах, впоследствии были созданы «смешанные предприятия», которые управлялись совместно с правительствами этих стран, но практически они находились под советским контролем: их продукция имела приоритет при экспорте в СССР. В общем, невозможно установить, каков был по величине вклад в восстановление Советского Союза этих внешних источников. Советские авторы в немногочисленных работах, затрагивающих этот вопрос, говорят о «значительном количестве» оборудования, полученного такими путями, оценивают влияние этих поставок на процесс восстановления как «позитивное», но никаких конкретных цифр не приводят. Каким бы важным ни был этот фактор, гораздо весомее были внутренние усилия. Как мы знаем, поставки в счет репараций из западных зон Германии были незначительными. Отсутствовала также какая-либо другая зарубежная помощь. Это касалось не только отказа в кредитах со стороны американцев: в условиях раскола Европы и нарастания «холодной войны» какая бы то ни было торговля с западными странами (особенно с Америкой) была прервана (и произошло это не по инициативе СССР).

Решающим фактором стала политика массированных капиталовложений государства в экономику: их объем превзошел даже тот гигантский поток инвестиций, который был направлен в народное хозяйство в 1930-е годы. Для получения столь поразительных результатов сталинское правительство, однако, установило такие критерии и ориентиры в процессе восстановления, которые неизбежно приводили к деформации и диспропорциям³²⁰.

B. М. Молотов: Я выступал, конечно, в узкой своей среде – не согласен был с ним по ряду вопросов. Обсуждали новую пятилетку – я всегда был сдерживающим насчет капитального строительства. Всё натягивается, натягивается и не выполняется полностью. Но, когда мы даем план больше, чем выполняем, в одном месте рвется, начинаем затыкать, прибавляем к другому месту. План, значит, заново надо. «Кто виноват?» – он говорит. У него на даче. Человек шесть-семь. Он был председателем Совмина, я – первым заместителем, это было, видимо, в 1950 году. Он говорит: «Нельзя у нас добавлять, добавлять, а потом тут возьмем, там… Кто виноват?» – «Ты виноват!» – я ему.

Он разозлился. «Ты же всё время добавляешь! – я ему так сгоряча, при всех, ну, своя компания. – Всё время, придут к тебе, ты еще добавишь, еще!»³²¹

М. Джилас: Непостижимо, насколько он изменился за два-три года. Когда я видел его в последний раз, в 1945 году, он был еще подвижным, с живыми и свежими мыслями, с острым юмором. Но тогда была война, и ей, очевидно, Сталин отдал последнее напряжение сил, достиг своих последних пределов. Сейчас он смеялся над бессмысленными и плоскими шутками, а политический смысл рассказанного мною анекдота, в котором он перехитрил Черчилля и Рузвельта, не только до него не дошел, но мне показалось, что он по-старчески обиделся, – на лицах присутствующих я увидел неловкость и озадаченность.

В одном лишь он был прежним Сталиным: резкий, острый, подозрительный при любом несогласии с ним. Он прерывал даже Молотова, и между ними чувствовалась напряженность. Все ему поддакивали, избегая излагать свое мнение прежде, чем он выскажет свое, спешили с ним согласиться³²².

Ордер на арест С. А. Лозовского (Дридзо)

C. В. Девятов, Ю.В. Сигачёв, А.Н. Шефов: После убийства Михоэлса ЕАК просуществовал по инерции еще несколько месяцев – скорее всего потому, что организация продолжала выполнять полезную для властей работу. Решение закрыть комитет было принято Сталиным 20 ноября 1948 года. Он выступил в двух ипостасях: сначала оформил свое решение от лица бюро Совмина, а затем провел как постановление Политбюро ЦК ВКП(б). В нем говорилось: «Утвердить следующее решение бюро Совета Министров СССР:

“Бюро Совета Министров СССР поручает Министерству государственной безопасности СССР немедля распустить Еврейский антифашистский комитет, так как, как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать, пока никого не арестовывать”

Секретарь ЦК». Утром следующего дня, в воскресенье, помещения ЕАК были опечатаны, а документы комитета вывезены сотрудниками Абакумова на Лубянку. Обнаруженные материалы, по мнению шефа госбезопасности, подтвердили агентурные данные и показания арестованных к этому моменту «еврейских националистов». Об этом он и доложил инстанции (еще один псевдоним вождя на новоязе), после чего были разрешены новые аресты членов ЕАК. Следователи старательно выбивали показания на Лозовского, считавшегося не только вдохновителем идеи крымской еврейской автономии, но и главным организатором ее воплощения. По итогам беседы с последним Маленков и Шкирятов направили Сталину записку с проектом решения Политбюро о выводе Лозовского из состава ЦК. Генсек отредактировал проект, ужесточив, как это он часто делал, формулировки. В предложенном Сталиным виде постановление было утверждено опросом в январе 1949 года.

«Я прошу Вас выслушать меня в последний раз, – писал генсеку отчаявшийся исключенный, – и учесть, что я партию и ЦК не обманывал…» В конце января по указанию вождя Лозовский был арестован.

Вместе с Лозовским настала очередь и супруги Молотова. Сначала по требованию вождя сталинский многолетний соратник развелся с женой, затем ее исключили из партии и в январе 1949 года арестовали. Сам же Молотов был вскоре смещен Сталиным с поста министра иностранных дел.

Еще до ареста Жемчужина была обвинена в «политически недостойном поведении». По поручению Сталина 26 декабря 1948 года на Старой площади Шкирятов с Абакумовым провели серию очных ставок Полины Семёновны с арестованными фигурантами «дела» ЕАК. Уже следующим вечером на «Ближней» вождь перелистывал их совместное творение. Помимо всего прочего Жемчужиной инкриминировали и то, что она поручала Михоэлсу встретиться в США с ее братом-бизнесменом Сэмом Карпом. В ходе следствия всплыла любопытная для нас подробность. Как-то летом 1946 года Михоэлс советовался с Жемчужиной: что ему делать с жалобами евреев на притеснения местных начальников, к Жданову ли ему обратиться или лучше к Маленкову? В ответ он услышал: «Жданов и Маленков не помогут, вся власть в этой стране сконцентрирована в руках только одного Сталина (выделено нами. —Авт.). А он отрицательно относится к евреям и, конечно, не будет поддерживать нас».

Некоторые обстоятельства ареста и осуждения Жемчужиной стали известны высшему партийному руководству в мае 1953 года. О них членов Президиума ЦК проинформировал запиской Берия. Однако в ней не упомянуто о том, что в конце января 1953 года секретный «объект-12» был доставлен на Лубянку из Кустанайского края. Ссылка Жемчужиной закончилась, начались новые допросы. Характерно, что от нее совсем не требовали показаний против бывшего мужа. Речь шла вовсе не о Молотове, а о показаниях арестованных врачей Виноградова, Когана и Вовси. В феврале арестовали еще нескольких «еврейских националистов» – бывшего советского посла в Великобритании И.М. Майского и троих работавших вместе с ним в Лондоне сотрудников.

Все эти факты приводят многих исследователей к мысли о том, что Сталин готовил очередной грандиозный спектакль под названием «Враги народа перед народным судом». Прежде чем начать показательный процесс над «евреями-националистами», вождь провел несколько репетиций этого политического представления в государствах-сателлитах. В конце 1940-х – начале 1950-х годов в так называемых странах народной демократии состоялись показательные суды по типу тех, что прошли в СССР в 1930-е годы: в Венгрии – процесс Райка в октябре 1949 года, в Болгарии – процесс Костова в декабре 1949 года, в Чехословакии – процесс Сланского в конце 1952 года. В Польше не состоялся, но готовился процесс Бермана. Работники МГБ СССР активно помогали зарубежным коллегам готовить и проводить эти судилища.

Примечательно, что Молотов, комментируя версию Авторханова (Сталин придумал «дело врачей», чтобы свалить Берию), на вопрос Чуева: «А что, он без этого не мог?» ответил следующим образом: «Так тоже не бывает. Надо, чтоб для других было убедительно. Промолчат, но не поверят…» Заметим, что в этом («чтоб для других было убедительно») – ключ к пониманию сути сталинских открытых судебных процессов над «оппозиционерами» всех мастей и других пропагандистских акций в годы его владычества³²³.