Текст книги "Сталин: Взгляд со стороны. Опыт сравнительной антологии"

Через год с небольшим двери «партийной» тюрьмы распахнулись перед еще недавно всесильным министром государственной безопасности Абакумовым. На следующий день места в камерах по соседству заняли сотрудники следственной части по особо важным делам МГБ СССР Леонов, Лихачёв и Шварцман. Так началось «дело Абакумова-Шварцмана».

Сталин, недовольный положением дел в министерстве госбезопасности и замысливший его чистку, в очередной раз использовал удачно подвернувшийся случай. Старший следователь МГБ подполковник Рюмин, попав в затруднительное положение на службе, решился донести на своего министра. Через помощника он вышел на Маленкова, со времен «авиационного дела» не терпевшего Абакумова, и сообщил, что располагает сведениями о противозаконной деятельности последнего. Маленков предложил расторопному подполковнику написать непосредственно вождю, что тот и сделал.

Получив заявление Рюмина, Сталин вызвал его к себе, выслушал и создал, как он это любил, комиссию для проверки фактов. В нее вошли Маленков, Берия, Шкирятов и Игнатьев. Комиссия допросила руководителей управления контрразведки и следственной части по особо важным делам, а также абакумовских замов Огольцова и Питовранова. Заслушали объяснения и самого арестованного министра. Проверка факты, естественно, подтвердила.

Несколько дней ушло на подготовку соответствующего решения. Судя по навязчивому рефрену об обмане Абакумовым партии (читай: Сталина), генсек, если и не сам писал текст, то деятельно участвовал в его редактуре. Поскольку в те дни приема посетителей в кремлевском кабинете не было, этим делом он, вероятнее всего, занимался на «Ближней»…

Наконец, и июля 1951 года появился на свет протокол Политбюро с постановлением. Подписано это решение от имени Центрального комитета партии, хотя генсек пленум не созывал и не собирался. Как вы помните, в сознании партийцев, да, видимо, и в своем собственном, он уже давно олицетворял собой ЦК. Еще двое суток ушло на изготовление типографским способом закрытого письма ЦК ВКП(б) «О неблагополучном положении дел в Министерстве государственной безопасности СССР». Закрытое письмо 13 июля было разослано центральным комитетам компартий союзных республик, крайкомам и обкомам, министерствам госбезопасности союзных и автономных республик, краевым и областным управлениям МГБ. В соответствии с установленным порядком через 15 дней оно подлежало возврату в Особый сектор ЦК.

Поставленный на МГБ партработник Игнатьев и его новоиспеченный заместитель Рюмин, исполняя волю Хозяина, начали чистку органов. Как Сталину с Маленковым весьма кстати подвернулся Рюмин, так и последнему сама судьба послала Шварцмана, готового признаться в чем угодно. В одном из протоколов допроса, направленных Рюминым генсеку, Шварцман утверждал, что являлся убежденным еврейским националистом и возглавлял группу себе подобных сотрудников. В результате этой фальсификации с октября 1951 года начались аресты сионистских заговорщиков, проникших в ряды вооруженного отряда партии.

Параллельно с «делом Абакумова-Шварцмана» шло так называемое мингрельское дело. Осенью 1951 года министр госбезопасности Грузии Рухадзе ложно информировал находившегося на отдыхе Сталина о положении дел в республиканской парторганизации, представив недостатки в работе как результат подрывной деятельности вымышленной мингрельской националистической организации. По указанию вождя многие партийные и советские работники Грузии были арестованы. Сталин систематически звонил в Тбилиси – в Министерство госбезопасности и в ЦК компартии Грузии – и требовал отчета о ходе следствия, его активизации и предоставления ему и министру госбезопасности СССР Игнатьеву протоколов допросов. Будучи неудовлетворен результатами, вождь приказывал применять к арестованным физические меры воздействия, чтобы добиться их признания в шпионаже³³².

И. В. Сталин: Первому секретарю ЦК КП(б) Грузии тов. Мгеладзе и другим членам Бюро ЦК КП(б) Грузии.

ЦК ВКП(б) получил и рассмотрел «справку» товарища Рухадзе о заявлениях группы Барамия против тов. Мгеладзе, а также его сообщение «о неблагополучном положении в Абхазии» в связи с переселением греков и допущенных якобы т-щем Мгеладзе нарушениях.

ЦК ВКП(б) считает, что т. Рухадзе стал на неправильный и непартийный путь, привлекая арестованных в качестве свидетелей против партийных руководителей Грузии, особенно против тов. Мгеладзе. ЦК ВКП(б) не сомневается, что если стать на путь т-ща Рухадзе и привлечь арестованных в качестве свидетелей против т. Рухадзе, то арестованные члены группы Барамия могли бы сказать про него гораздо больше и несравненно хуже. Это факт, что именно они во главе с Барамия требовали снятия т. Рухадзе с поста министра месяцев восемь назад и обвиняли его во всякого рода уголовных делах.

Кроме того, следует отметить, что т. Рухадзе не имеет права обходить ЦК КП(б) Грузии и Правительство Грузии, без ведома которых он послал в ЦК ВКП(б) материалы против них, поскольку Министерство госбезопасности Грузии, как союзно-республиканское Министерство, подчинено не только Центру, но и Правительству Грузии и ЦК КП(б) Грузии.

ЦК ВКП(б) ставит на вид т-щу Рухадзе допущенную им ошибку, которая может принести вред партии и государству, и предупреждает его, чтобы он не допускал впредь подобных проступков.

ЦК ВКП(б) предлагает Бюро ЦК КПГ разобраться в упомянутых материалах и сообщить в ЦК ВКП(б) свое решение.

ЦК ВКП(б) № 238/ш³³³.

С. В. Девятов, Ю.В. Сигачёв, А.Н. Шефов: Через несколько месяцев была решена судьба и самого Рухадзе. По указанию недовольного генсека он был снят с поста республиканского министра. Однако грузинскому партийному руководству «отец народов» живо дал понять: в его империи жизнями подданных распоряжается только он сам. 25 июня 1952 года в 22 часа 10 минут в Тбилиси «полетела» шифровка: «Тт. Гоглидзе, Мгеладзе, Кецховели. Вопрос об аресте Рухадзе считаем преждевременным. Советуем довести сдачу-приемку дел до конца, после чего направить Рух[ад]зе в Москву, где будет решен вопрос о судьбе Рухадзе. № 279/ш». Первоначально Сталин привычно поставил под текстом телеграммы свою подпись, затем вычеркнул ее и вписал: «ЦК ВКП(б)»…

Письмо Ю. А. Жданова, опубликованное «Правдой»

В ходе проверки, проведенной после смерти диктатора, выяснилось, что арестованных по «мингрельскому делу» месяцами держали в холодном или горячем карцере, били палками, надевали наручники на вывернутые за спину руки, лишали сна, держали на полуголодном пайке, давая только хлеб и воду, не оказывали даже элементарную медицинскую помощь.

Начатое по сталинской инициативе «мингрельское дело» было направлено не только против ряда высоких грузинских руководителей, но и против их московских покровителей во главе с Берией. Это подтверждается как многочисленными устными свидетельствами, так и фактом поиска в ходе следствия связей мингрело-националистической группы с парижской «шпионско-разведывательной организацией», возглавляемой грузинским меньшевиком Гегечкори, дальним родственником бериевской жены. Следует также иметь в виду утверждение Рюмина о том, что наиболее важные «дела» последних сталинских лет, начиная с ленинградского и кончая «делом врачей-вредителей», заводили отнюдь не по данным агентурных разработок, а по инициативе ЦК (читай: Сталина) либо на основе показаний арестованных, выбитых усилиями следователей, и следовавших за ними указаний из Кремля.

Чистка МГБ привела к возобновлению застопорившихся было «дел». В августе 1951 года жестокий и беспринципный следователь Рюмин проинформировал Маленкова и Берию о том, что арестованные еще в 1948–1949 годах члены Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) не допрашиваются уже больше года. После получения кремлевской санкции «дело» стали готовить к рассмотрению на закрытом судебном процессе.

Процесс начался в мае 1952 года. Уже до начала слушаний председателя трибунала известили о решении Политбюро: 13 из 14 обвиняемых приговорить к смертной казни. Суд был закрытым – скорее всего, потому что вряд ли мог вызвать сильный общественный резонанс. Обвиняемые, за исключением бывшего члена ЦК Лозовского (Дридзо), не были широко известны. На роль внутреннего врага, борьба с которым способна сплотить советских людей, нужен был объект помасштабнее.

Растущее недовольство Сталина органами госбезопасности зафиксировано еще в одном достоверном источнике. Речь идет о дневниковых записях сталинского выдвиженца В. А. Малышева. В 1939 году свежеиспеченного директора Коломенского завода вождь назначил наркомом тяжелого машиностроения. Молодому наркому не исполнилось и сорока. Малышев входил в высшую номенклатуру не только при Сталине, но и при его преемниках – Маленкове и Хрущёве: руководил машиностроительными, танковыми, судостроительными наркоматами и министерствами, четыре года был зампредом Совнаркома, а закончил жизнь на посту первого зампреда Госэкономкомиссии СССР. За 14 лет он наблюдал Сталина и на больших собраниях, и на заседаниях Политбюро и Комитета обороны. Только в кремлевском кабинете генсека Малышев побывал 79 раз. Неоднократно приезжал он и на сталинскую дачу. Найденная после смерти Малышева в сейфе его служебного кабинета общая тетрадь была направлена в ЦК КПСС. По распоряжению Хрущёва записи отправили под замок в архив тогдашнего Политбюро, так что свет они увидели только в 1997 году.

Судя по малышевской записи от 1 декабря 1952 года, речь в которой идет о заседании Президиума ЦК, вождь не отказался от своих проверенных массовыми довоенными репрессиями теоретических новаций об обострении классовой борьбы. Он нарисовал перед собравшимися такую картину состояния страны: «Чем больше у нас успехов, тем больше враги будут стараться нам вредить. Об этом наши люди забыли под влиянием наших больших успехов, появилось благодушие, ротозейство, зазнайство.

Любой еврей-националист – это агент американской] разведки. Евреи-нац[ионали]сты считают, что их нацию спасли США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам.

Среди врачей много евреев-националистов.

Неблагополучно в ГПУ. Притупилась бдительность.

Они сами признались, что сидят в навозе, в провале.

Надо лечить ГПУ».

«Лечить» органы госбезопасности престарелый диктатор собирался испытанными средствами: ужесточением контроля и развитием так называемой критики, этакой специфической формы доносительства. Контроль за работой органов госбезопасности он полагал возложить на партийный аппарат как на местах, так и в центре. Информацию о состоянии дел должны были поставлять партийные организации в самих карательных органах.

«Оживить первич[ные] парторганизации (ячейки).

Ячейки поют дифирамбы руководству МГБ. Всякая инициатива у ячеек отнята. Прав у них нет, сидят во главе ячеек подхалимы. С этим надо покончить. Надо дать ей право критиковать начальство, чтобы любой имел право критиковать (пределы критики).

Отчет областного руководства перед обкомами.

Контроль со стороны ЦК за работой МГБ».

Как можно заметить, положения, нашедшие отражение в малышевской записи, не просто перекликаются с заключительными тезисами июльского постановления ЦК о неблагополучном положении дел в МГБ, но и находят свое развитие. Недаром вопрос «о вредительстве в лечебном деле и положении в МГБ СССР» рассматривался на заседании Президиума ЦК КПСС дважды – 1 и 4 декабря 1952 года…

Из приведенных примеров отчетливо видно, что деятельность органов госбезопасности явно входила в круг проблем, занимавших генсека в последний год жизни. Он сам эти вопросы глубоко продумывал и никому их не передоверял³³⁴.

О. В. Хлевнюк: Органы госбезопасности и охрана Сталина как их важное подразделение были лишь вершиной огромной машины, которую историки называют «сталинской партией-государством». Ее стержнем и несущей опорой была партия большевиков, доставшаяся в наследство от Ленина, но перекроенная Сталиным под нужды своей диктатуры. Партия при Сталине была жестко централизованной организацией. Главная сила партийного аппарата заключалась в безусловном праве производить кадровые перестановки. Карьера и судьба каждого чиновника в стране зависела от определенного партийного комитета. Никто, включая самих партийных функционеров, не мог миновать это партийное сито. За многие годы сформировались списки («номенклатура») должностей, которые находились в ведении различных партийных комитетов, от райкома до ЦК. В Москве в аппарате ЦК партии утверждали ключевых руководителей. Номенклатура должностей ЦК постоянно расширялась, что отражало стремление центра к ужесточению контроля. В сентябре 1952 г., за полгода до смерти Сталина, она составляла около 53 тыс. человек. Это были «сливки» советского общества – партийные и государственные чиновники высшего уровня, генералитет, руководители «творческих союзов» и т. д. Ступенью ниже располагалась категория работников, осуществлявших руководство важнейшими низовыми структурами, – номенклатура должностей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик. На 1 июля 1952 г., также постоянно увеличиваясь, она составляла более 350 тыс. должностей.

Эти сотни тысяч функционеров составляли костяк аппарата и опору режима. Конечно, с подавляющим большинством из них Сталин никогда не встречался. Более того, аппарат партии-государства в определенной мере жил своей жизнью, на которую высшее руководство страны оказывало лишь относительное воздействие. В борьбе за выживание и карьерный рост чиновники искали пути обхода строгих правил централизации и занимались приписками. Нередко они злоупотребляли властью. Важным элементом политической практики сталинского периода были явления, которые на политическом жаргоне назывались «перегибами». Это был выход чиновников за рамки предписаний центра, радикализация ими тех или иных директив Москвы. Сильно преувеличивая значение этих процессов, ряд историков доказывают, что сталинская диктатура была неустойчивой, а многие приписываемые Сталину деяния (прежде всего массовые репрессии) на самом деле были стихийными, провоцировались и проталкивались снизу. Некоторые из этих историков полагают даже, что в отдельные моменты Сталин в силу обстоятельств вообще отстранялся от власти.

Всё это увлекательно, но несерьезно. Документы совершенно не подтверждают теории «слабого диктатора». Мы не знаем ни одного решения принципиального характера, принятого помимо Сталина. Мы не знаем ни одного, даже короткого периода, когда Сталин терял бы свою власть диктатора. Диктатура выработала вполне действенные методы контроля, социального и аппаратного манипулирования и принуждения, позволявшие добиваться реализации ключевых решений. Постоянные репрессии и кадровые чистки держали в неослабевающем напряжении общество и аппарат. Архивы позволили историкам оценить масштабы этого насилия в достаточно точных количественных показателях. По официальным секретным отчетам, за 1930–1952 гг. было расстреляно около 800 тыс. человек. Однако количество фактически уничтоженных людей было гораздо больше, поскольку в сталинских органах госбезопасности широко применялись приводившие к смерти пытки, а лагеря в отдельные периоды по условиям содержания заключенных фактически превращались в лагеря массового уничтожения, пусть и непреднамеренного. Около 20 млн человек за 1930–1952 гг. были осуждены к лишению свободы в лагерях, колониях и тюрьмах. По оценкам специалистов, не менее 6 млн человек (в основном «кулаки» и представители «репрессированных народов») в 1930–1952 гг. стали жертвами депортаций. Расстрелам, заключению в лагеря и ссылке каждый год сталинского правления подвергался в среднем один миллион человек.

Конечно, среди расстрелянных и направленных в лагеря было немало обычных уголовных преступников. Однако важно учитывать, что чрезвычайная жестокость законов и криминализация всех сфер социально-экономической и политической жизни приводили к тому, что в разряд «уголовников» нередко зачислялись обычные граждане страны, допускавшие незначительные проступки или попадавшие под удар различных политических кампаний. Более того, помимо 26 млн расстрелянных, заключенных и ссыльных, десятки миллионов человек были направлены на принудительные работы, арестовывались и содержались длительное время без суда в тюрьмах, изгонялись с работы и выселялись из своих домов как родственники «врагов народа» и т. д. Можно полагать, что различным «жестким» и «мягким» репрессиям за двадцать с небольшим лет сталинской диктатуры подверглись не менее 60 млн человек.

Важным дополнением к этому являются жертвы периодических голодовок и голода, от которого только в 1932–1933 гг. погибло от 5 до 7 млн человек. В значительной мере вызванный политическими решениями, голод, как будет показано далее, способствовал подавлению сопротивления крестьян коллективизации.

Записка В. С. Абакумова со сталинской резолюцией

Подводя итоги этим необходимым для понимания сути сталинской системы расчетам, можно утверждать, что под удар различных репрессий и дискриминационных мер в 1920-1950-е годы попадала значительная часть населения страны. Без особого преувеличения можно утверждать, что речь шла о подавлении большинства привилегированным меньшинством, которое, впрочем, и само нередко попадало под удар террора.

Для достижения своих целей, в том числе для проведения массовых репрессий и выкачивания хлеба из голодающей деревни, режиму вовсе не был нужен аппарат, действовавший четко и ритмично по принципу часового механизма. Ограниченность централизации в огромной стране вполне компенсировалась широким применением метода кампаний, составлявших основу политической практики сталинизма. Внимательное изучение таких кампаний позволяет выявить их общий, многократно отработанный алгоритм. Всё начиналось (и это важно подчеркнуть) с выдвижения центром (чаще всего Сталиным) целей кампании и распределения конкретных заданий. Затем происходила мобилизация аппарата на выполнение поставленных задач чрезвычайными методами, что-предполагало широкое распространение «перегибов». В результате кампания доводилась до уровня кризиса, в высшей точке которого определялись пределы отступления – преодоления «перегибов». Отступление было задачей контркампании, своеобразного выхода из террора. На этом этапе репрессиям подвергались некоторые исполнители террора, превращенные в «козлов отпущения», и провозглашались формальные лозунги «восстановления законности». Ситуация стабилизировалась, цели кампании объявлялись достигнутыми. Такие методы приводили к уничтожению огромных материальных ресурсов и многочисленным человеческим жертвам. Однако в контексте сталинской системы кампании были вполне эффективным способом мобилизационной централизации.

Сам Сталин также не нуждался в жестком контроле над всеми звеньями партии-государства. Достаточно было держать в руках основные рычаги. Раньше других советских вождей Сталин понял, какие неограниченные преимущества в политической борьбе и укреплении единовластия дает личный контроль над органами госбезопасности. В значительной мере поэтому Сталин одержал победу и с тех пор никогда не выпускал рычаги управления карательными структурами из своих рук…Непосредственному управлению органами ОГПУ – НКВД – МГБ Сталин уделял значительную часть своего времени, а в отдельные периоды, например, во время террора 1937–1938 гг., – большую часть. Он лично инициировал все основные репрессивные кампании, разрабатывал их планы и тщательно контролировал выполнение. Он непосредственно направлял фабрикацию многочисленных политических судебных процессов и «дел», а в ряде случаев был автором их сценария. Он вдумчиво и внимательно, как свидетельствуют пометы, читал протоколы допросов арестованных, которые присылались ему в огромных количествах. Он лично санкционировал расстрелы множества людей – как незнакомых, так и тех, с кем был лично знаком³³⁵.

И.М. Гронский: После пятнадцати лет заключения меня ждала вечная ссылка…

Вечером привезли из тюрьмы еще одну партию. Народ измученный, больной, какой-то апатичный. На мой вопрос: почему они не радуются освобождению, один из них, усмехнувшись, ответил:

– А чему радоваться? Переводят из маленькой тюрьмы в большую. Вот и всё.

Другой спросил меня:

– Вы из режимного лагеря?

– Да, из режимного.

– Сколько вас было в лагере?

– Около трех тысяч человек.

– Ну вот, а теперь вас, как и нас, переводят в лагерь, в котором находится сто сорок миллионов человек.

– Почему сто сорок? – спросил я.

– Как почему? – удивился мой собеседник. – Всего население в СССР миллионов сто семьдесят, едва ли больше. Тридцать из них в тюрьмах, лагерях, ссылках. Арифметика, как видите, простая.

Я стал оспаривать его расчеты. Он перебил меня.

– Вы, кажется, из Воркуты?

Я кивнул.

– Сколько у вас в системе Воркутугля лагерей?

– Точно я не знаю, но называли обычно семьдесят пять.

– Вот видите, у вас на Воркуте было и остается примерно семьдесят пять лагерей, в которых содержится более трехсот тысяч заключенных. А таких лагерей у нас сотни. Они везде, куда ни повернешься.

Я пытался спорить, но чувствовал, что не прав. Эту горькую статистику я знал: сам прикидывал цифры…³³⁶

Дж. Боффа: Кризис сталинского правительства начался еще до того, как скончался Сталин, он совпал с кульминацией холодной войны. Восхваляемый без меры и внушающий безмерный страх человек, оспаривать решения которого никто не мог, бесспорный повелитель грандиозной страны, человек, возглавляющий широкую мировую коалицию государств и политических сил, этот грозный старец, проводящий большую часть времени взаперти в своей уединенной резиденции под Москвой, всё более явно проявлял признаки неспособности осуществлять руководство, и причиной тому была не только старческая немощь. Многое происходило помимо его воли. Если не списывать этого на счет маниакального вырождения его подозрительного характера, о котором так много говорили впоследствии, то неизбежно мы должны склониться к первой гипотезе, признав, что признаки кризиса предстают перед нами в большом числе, как только мы бросим взгляд на то, что происходило в советском обществе и в той части мира, которая тяготела к СССР.

После десяти лет международных испытаний, одно другого тяжелее, которые страна победно преодолела, Советский Союз постепенно окреп. Последствия войны и голода отошли в прошлое. Население увеличивалось в результате демографического подъема. Промышленность росла. Из стен высших учебных заведений ежегодно выходило около 200 тыс. выпускников, в дополнение к которым подготавливалось также примерно 300 тыс. специалистов со средним техническим образованием. Всё преодолевающая жизненная стойкость народа находилась в противоречии с тем свинцовым колпаком, который послевоенная сталинская политика надела на всю общественную жизнь в стране. Мало кто ясно осознавал это противоречие, и даже эти немногие опасались высказывать свои мысли вслух. Никто не отваживался критиковать ни Сталина, ни его правительство, ни в целом то, что происходило в стране³³⁷.

С. В. Девятов, Ю. В. Сигачёв, А. Н. Шефов: Судя по многим источникам, в последние годы жизни вождь всерьез задумался над заменой команды. Со слов Микояна известно, что еще в 1947 году Сталин предлагал близкому окружению подготовить 5–6 человек из числа подчиненных, которые смогут их заменить. Это он повторял несколько раз. Кроме того, Поскрёбышев по поручению шефа составил список молодых активных партийных работников, которых требуется внимательно изучить и проверить на конкретной работе. Характерно, что Маленков, будучи в те годы вторым лицом в партии, никакого участия в отборе кандидатур не принимал…

Проверив Шепилова на конкретной работе в «деле теории», генсек вскоре поручил новому главному редактору «Правды» важное практическое дело.

По его заданию Шепилов подготовил передовую статью и направил ее на просмотр вождю со следующей сопроводительной запиской: «Товарищу Сталину. Представляю проект статьи “Шпионы и убийцы под маской врачей”. Д. Шепилов. 10 января 1953 г.».

Судя по небольшому количеству поправок, вождь был в целом удовлетворен работой своего выдвиженца, хотя начал править текст буквально с первых слов. Он сразу ввел в заголовок определение «подлые» и уточнение «профессора». Теперь заглавие выглядело более осуждающим: «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Расставляя акценты, генсек порой забывал о здравом смысле: так появились в тексте передовицы американские и английские (!) миллионы долларов. Далее по тексту он вставит и фунты стерлингов, но к началу статьи возвращаться не станет – не царское это дело. (Ну а «бояре с дьяками», естественно, сохранили не только дух, но и букву.) Зато «простой читатель» (ведь вождь хорошо знал: текст передовицы десятки тысяч пропагандистов будут ретранслировать миллионам советских людей) поймет и не забудет, что враги не только американцы, но и их союзники англичане. Властитель явно нагнетал атмосферу страха. Он вычеркнул слово «сокрушительным» из шепиловской фразы о том, что «разоблачение шайки врачей-отравителей является сокрушительным ударом по международной еврейской сионистской организации». Ждите, мол, и трепещите: это только начало, первый удар.

В статье явно прослеживаются идеи, изложенные генсеком на заседании Президиума ЦК 1 декабря 1952 года и зафиксированные в дневнике Малышева. В конце передовой он добавляет фразу. «Что касается вдохновителей этих наймитов и убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них, найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово». Вождю не нравится заключительный абзац передовой: «Как бы ни бешенствовали злобные псы империализма, наше великое дело непобедимо. Нет в мире сил, которые могли бы остановить победоносное движение нашего народа вперед по пути, указанному Лениным и Сталиным, к торжеству коммунизма!» – и он его вычеркивает. Как бы сетуя на недогадливого исполнителя (не знает, что ли, о чем шла речь на заседании Президиума ЦК 1 декабря), генсек вписывает: «Всё это верно, конечно». А далее формулирует одну из главных, по его мнению, на данный момент установок – о роли бдительности. «Но верно и то, что кроме этих врагов есть еще у нас один враг – ротозейство наших людей. Можно не сомневаться, что пока есть у нас ротозейство – будет и вредительство. Следовательно, чтобы ликвидировать вредительство, нужно покончить с ротозейством в наших рядах».

Теперь вождь, очевидно, остался доволен. В таком виде передовая статья и была опубликована «Правдой» 13 января 1953 года.

В этом же номере размещено и само зловещее сообщение о новом громком «деле» – хроника ТАСС «Арест группы врачей-вредителей». В фондах бывшего центрального партархива сохранился проект сообщения ТАСС, написанный рукой Маленкова и отредактированный Сталиным. Для тех, кто еще сомневается в том, что генсек до самой своей смерти не выпускал из рук бразды правления, приводим записку, направленную накануне Поскрёбышевым заведующему отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС. «Т. Михайлову. Посылаю 1 экз. хроники “Арест врачей-вредителей” для помещения в газетах на 4-й полосе справа».

Незадолго до этого, 9 января 1953 года, Бюро Президиума ЦК одобрило проект сообщения ТАСС. Сталин почему-то на заседании Бюро не присутствовал. Видимо, эта загадка так и останется неразгаданной. Выдвигают несколько объяснений: хотел иметь, как обычно, «развязанные» руки и в случае международных осложнений переложить ответственность на соратников, а может быть, стремился запугать окружение своими непредсказуемыми поступками. Ведь известны его подозрения в их адрес: «Хотят превратить в факсимиле». Возможно, были и какие-то другие причины: например, почувствовав недомогание, генсек в очередной раз затворился на столь милой его сердцу даче.

Как бы там ни было, особой нужды в личном присутствии вождя на заседании Бюро и не было. К этому времени «дело врачей» уже шло полным ходом четыре с лишним месяца (это общество о нем не знало). Сталин сам следил за следствием, регулярно читал протоколы допросов, ежедневно, а иногда и дважды в день справлялся о ходе следствия у министра госбезопасности Игнатьева и его зама Гоглидзе, распекал их за нерасторопность, требовал бить и содержать в наручниках арестованных врачей. «Если не вскроете террористов, американских агентов среди врачей, будете там, где Абакумов», – угрожал чекистам генсек.

Как уже говорилось, «лечить» органы госбезопасности Сталин планировал через усиление роли парторганизаций в самом министерстве. Отсюда и назначение министром партийного работника Игнатьева. Второе «целебное средство» – контроль сверху, со стороны ЦК. Надеемся, вы не забыли, кто скрывался за этими буквами. Однако, судя по сталинскому недовольству, оба «лекарства» пока не помогали навести ему «полный порядок» в МГБ.

Некоторые подробности стали известны наследникам Сталина сразу после смерти Хозяина. Уже 27 марта 1953 года Игнатьев написал объяснительную записку на имя Берии. Ее текст был разослан членам Президиума ЦК. Свои действия по фальсификации следствия бывший министр государственной безопасности СССР оправдывал прямыми указаниями Сталина. В частности, Игнатьев писал, что «с конца октября 1952 года тов. Сталин всё чаще и чаще в категорической форме требовал от меня, тов. Гоглидзе и следователей применять меры физического воздействия в отношении арестованных врачей, не признающихся во вражеской деятельности: “Бейте! – требовал он от нас, заявляя при этом: – Вы что, хотите быть более гуманными, чем был Ленин, приказавший Дзержинскому выбросить в окно Савинкова? У Дзержинского были для этой цели специальные люди-латыши, которые выполняли такие поручения. Дзержинский – не чета вам, но он не избегал черновой работы, а вы, как официанты, в белых перчатках работаете. Если хотите быть чекистами, снимите перчатки. Чекистская работа – это мужицкая, а не барская работа”».

На этом завершим рассказ о «любимых» сталинских занятиях на склоне лет. Именно им он, определяя основные параметры внешней и внутренней политики своей империи, уделял основное внимание на «Ближней» и в кремлевском кабинете, забросив, как казалось некоторым, важные государственные дела.

Дряхлеющий лидер социалистического лагеря придерживался другого мнения: эти дела он считал необходимыми этапами в решении сверхзадачи. Победа в войне с Третьим рейхом, вожди которого еще недавно планировали тысячелетнее владычество над миром, и установление просталинских режимов в странах

Восточной Европы давали возможность «отцу народов» задуматься о борьбе за власть в мировом масштабе³³⁸.