Текст книги "Молот Тора"

67

Следуя наставлениям своей воспитательницы, Асы Агдирской, Хельги и здесь, в Ирландии, не только сражался и добывал славу, но также изучал правила и обычаи народов, к которым его направила судьба.

Считалось у них, что всем Эрином с древнейших времен управляет ри руирех, король верховных королей. На холме Тара в графстве Мид, их древнем святилище, на пиру Тары, в Медовом покое, на камне Фаль этот король королей венчается с самой Ирландией, и ему подчиняются другие верховные короли, а тем, в свою очередь, – третьестепенные короли отдельных областей, которых насчитывалось несколько десятков, а некогда не менее сотни. На деле же на титул короля королей претендовали многие верховные короли, и никому из них не удавалось объединить весь остров под своей властью. Между королями первого, второго и третьего разряда непрестанно велись войны. Знающие люди подсчитали, что ирландские короли нападали друг на друга в три раза чаще, чем норманны нападали на них. Многие ирландские короли принимали сторону чужеземцев и таким образом пытались свести счеты со своими врагами или отнять земли у тех, кого совсем недавно называли друзьями.

Хотя все их короли считали себя христианами, некоторые из них не церемонились с храмами и монастырями. Про одного из них в их же книгах говорилось, что он сжег монастырей и церквей больше, чем все викинги вместе взятые.

Народ их и в хорошие годы жил бедно, и многие нищенствовали. Пряжки и кольца они носили железные. К золоту и серебру относились без уважения, предпочитая им корову или овцу. Монет они вовсе не знали.

Много лучше их жили фингаллы, поселившиеся в северной части острова. У ольстерского фингалла, с которым Хельги довелось познакомиться, в хозяйстве имелось шесть строений: жилой дом, амбар, зерносушилка, свинарник, коровник и овчарня. У него было двенадцать коров, два быка, шесть буйволов, двадцать свиней и двадцать овец.

Хотя фингаллы и отличали себя от лохланнов, но граница между ними быстро стиралась. Виной тому были женщины. Они, особенно молодые, приставали к лохланнским воинам, различными уловками пытаясь обратить на себя их внимание и стать их возлюбленными и женами. Норманны обычно следили за своей внешностью, красиво одевались, расчесывали волосы, выгодно отличаясь от местных мужчин. И те завидовали им и говорили, что лохланны нарочно моются в бане, часто меняют белье и даже используют краску для лица и для глаз, чтобы разрушить целомудрие ирландских женщин.

Чаще всего в этом обвиняли викингов монахи.

68

С ними Хельги имел возможность познакомиться, побывав и в Армаге, и в Клонмакнойсе, и на острове Айона. Эти главные ирландские святилища Олав запретил трогать и несколько раз посылал Хельги защищать их от разграбления.

Хельги узнал об их давно умерших жрецах, которых почитали и в трудную минуту призывали не только по всей Ирландии, но также среди бриттов, скоттов и англов. Одного из них звали Патриком, и его считали покровителем Эрина. Другого звали Колумбой. Именно он вместе с двенадцатью учениками основал монастырь на Айоне и оттуда обращал в свою веру дикарей-пиктов.

Хельги также узнал, что с давних времен большие монастыри наравне с королями управляли народом. У крупного монастыря были свои угодья с изрядными богатствами, многие церкви и туата – как бы свои королевства. У каждого туата был верховный жрец, или главный епископ, который назначал других жрецов, а иногда и королей свергал и возводил на престол.

Хельги теперь убедился в том, что тех, кого он когда-то считал колдунами, на самом деле были учеными людьми. С помощью письмен, совсем не похожих на руны, они записали множество саг, украсив их цветистыми рисунками. Они давно записали свои законы, а также законы других народов.

Когда Хельги охранял их монастырь, один из монахов, который знал разные языки и хорошо говорил на языке северных народов, читал Хельги те саги, которые они называли историей, а также их саги о Белом Христе, о его чудесах, учении и мучительной смерти. Жрец этот и Хельги пытался обратить в свою веру. Но Хельги запретил ему вести с ним подобные разговоры. Он остался верен своим богам. Он не желал приносить себя в жертву, как их Белый Бог. Умерев в бою, он мечтал попасть в Вальгаллу и там встретить своих погибших родителей и других своих доблестных предков. К тому же, разговорившись с монахом, Хельги обнаружил, что при всей своей учености тот не отличал удачу от счастья и долю от участи и мало что мог поведать о том, из чего складывается и состоит судьба человека, какую роль в этой судьбе играют его предки, их и его духи-спутники, можно ли их укрепить своими собственными поступками, и если можно, то как это сделать, чтобы взрастить удачу и умножить славу. На все эти расспросы монах отвечал рассуждениями о промысле бога, о его трехликом величии и о ничтожном бессилии человека. Короче, попусту болтал языком, хотя и красноречиво.

69

Тем не менее Хельги сделал для себя несколько выводов, казавшихся ему важными:

У каждого народа своя вера, и с этим надо считаться, если не хочешь, чтобы с тобой случилось то, что когда-то произошло с Торгильсом, сыном Готреда.

Не следует считать христиан темными колдунами, и забирать у них сокровища и скот можно лишь для того, чтобы кормить воинов и с ними расплачиваться.

С особой осторожностью надо относиться к женщинам и их хитрым проискам.

70

Тут надо сказать, что местные женщины прямо-таки охотились на Хельги. Нарядившись настолько, насколько это позволяло их состояние, распустив волосы, они шли Хельги навстречу, без всякого стеснения обращались к нему и просили рассказать о его странствиях и о битвах, в которых ему доводилось участвовать.

Или, разузнав, по какой дороге он обычно проходит, они садились на его пути, играли на бодране, древнем своем инструменте, и пели песни, больше похожие на заклинания. При этом их взгляды, направленные на Хельги, как говорится в пословице, не могли скрыть любви.

Или, когда Хельги гостил у их отцов или мужей, они стелили для него постель, провожали в спальное место, помогали раздеться, склонялись к нему, протягивали рог со своим сильно хмельным вересковым медом и требовали, чтобы он выпил до дна, а затем норовили улечься с ним рядом. При этом они утверждали, что гойделы достаточно мудрый народ, чтобы не давать волю ревности, и любая ирландская женщина может уйти от мужа, как только того пожелает.

Одна из преследовательниц дошла до того, что выхватила из-за пояса нож и объявила, что тут же убьет себя, если Хельги ее не приласкает. И как тут откажет изголодавшийся, когда речь идет о жизни и смерти несчастной?!

Однако, если Хельги уступал женщине, он уступал только ей и надолго, пока жил в этом месте, и расставался с сожительницей, когда войско перемещалось на другую стоянку.

Первую его подругу звали Гобинет. Она была гойделкой из очень бедной семьи. Тогда шел первый год войны с данами, и Хельги со своим отрядом квартировал на Внутренних Гебридах. Он выбрал остров, на котором гнездилось множество птиц, и можно было взбираться по скалам к их гнездам. Девушки и женщины восхищались сноровке и отваге Хельги и, ясное дело, докучали ему, но лишь Гобинет угрожала зарезать себя. Хельги брал ее к себе на ложе, когда возвращался из походов, и прожил с гойделкой почти полный год. Когда же пришло время расставаться, Гобинет сказала:

– У тебя будет много женщин, и некоторые из них родят тебе детей. Но у тебя никогда не будет сына, и всех женщин ты вынужден будешь оставить. Как ты оставляешь меня.

И она протянула ему железное обручье. Отец ее был кузнецом, и имя ее, Гобинет, переводится как маленький кузнец.

Это обручье Хельги выбросил, как только сел на корабль.

Во второй год войны Хельги квартировал на севере Коннахта и жил с женщиной по имени Бэйбин. Имя ее означает иностранная, и она была фингаллкой. Она была из знатного рода, и у нее был муж, но всякий раз, когда Хельги возвращался на базу, она делила с ним ложе. Так длилось с весны до осени. А осенью Хельги собрался уезжать, и Бэйбин стала проситься плыть вместе с ним. Хельги ей отказал, сказав, что не может пойти на увоз замужней женщины.

– Тогда я объявляю тебе, – сказала Бэйбин, – что я беременна от тебя и, когда придет время, рожу тебе сына.

– От меня только девочки могут родиться, – улыбнулся Хельги и подарил Бэйбин дорогой перстень.

Третья сожительница подстерегла и захватила Хельги в Лейнстере, уже после ухода датчан. Она была королевских кровей. Когда Хельги с ней расставался, она протянула ему белый головной платок, вышитый золотом, и сказала:

– Когда ты встретишь достойную тебя женщину, пусть это будет твой свадебный подарок ей. Я хочу, чтобы северные женщины видели, что та женщина, с которой ты коротал ночи в Ирландии, не низкого происхождения и умеет быть благодарной.

Эту ирландку звали Агна, что можно перевести как целомудренная или святая.

Этот подарок Хельги сохранил.

Когда Кари, друг Хельги, однажды спросил у него, почему он своих подруг называет сожительницами, а не возлюбленными, Хельги ответил:

– Я смогу полюбить только такую женщину, которая передаст моим детям мое бесстрашие. Но я пока не встретил такой.

71

В третий год войны и в четвертый после того, как Хельги прибыл в Ирландию, Олав Белый поставил его командовать пятью боевыми кораблями. Хельги плавал на кнарре, который подарила ему Аса, а другими кораблями командовали Кари из Санднеса, Вестейн из Эгерсунда, Атли Толстый и Старкад Шерстяная Рубашка. Гринар Косолапый год назад погиб к морском бою против данов, и Старкад занял его место ближайшего соратника Хельги.

Хельги, Кари и Вестейн воевали на суше против одного из упрямившихся корольков Манстера, а Старкад и Атли прикрывали его с севера, плавая в Кенмарском заливе. И вот однажды, когда они сошлись в Дромкинне, Атли отзывает Хельги в сторону и рассказывает, что на шведском торговом корабле он снова увидел Асмунда Перхоть. Но он, Атли Толстый, на этот раз сумел остаться незамеченным, поплыл за свейским коггом, дождался, пока торговцы сойдут на берег, и ночью вместе с Лысым Гримом похитил Асмунда у торговцев.

Сначала тот не желал ни в чем признаваться и утверждал, что его похитители обознались. Но когда его стали допрашивать с пристрастием, он сообщил, что убийство ярла Авальда заказал Эйвинд Кривой Рот, что совершить подлое дело он поручил Хейдреку Кошельку. Хейдрек когда-то служил у Авальда казначеем, но был изгнан за воровство, и его взял к себе в слуги конунг Эйвинд. Хейдреку хорошо заплатили, и он, чтобы упростить дело, подговорил Асмунда Перхоть; ведь тот сопровождал ярла, знал о пути, который тот выберет, мог подсыпать сонного зелья в пиво ему, его жене и другому охраннику.

Так злодеи и сделали. Хейдрек убил своего раба, переодел его в одежду Асмунда, и труп его положил в хижину перед тем, как запереть ее снаружи и поджечь с четырех сторон. Все ведь знали о том, что прадед Хельги умер от молнии. А конунг Эйвинд припомнил, что на свадьбе отца и матери Хельги две ворожеи предрекли, что жених и невеста вместе погибнут. Он-то, Эйвинд Кривой Рот, и велел распустить слух, что стюга от молнии загорелась.

Обоим убийцам, Хейдреку и предателю Асмунду, было приказано бежать к свеям и больше в Рогаланде не объявляться. Но в первом же большом лесу, в котором они оказались по пути на восток, на них напали люди Эйвинда. Хейдрека убили. Но Асмунд был умелым воином. Зарубив двоих нападавших и одного из них ранив, он вырвался из засады. Сначала он поселился среди йотов. Затем перебрался на Готланд. Когда на Оркнейских островах он понял, что его приметили и признали его бывшие товарищи, Асмунд отправился к шведам в Упсалу и стал плавать по Восточному морю. Но, как говорится, никто не избегнет участи, назначенной роком. Выпало им плыть с товаром в Уэссекс, а оттуда, как решила команда, – в ирландский Кенмар.

– Почему вы не привезли его? – спросил Хельги.

– Он взял с нас слово, что мы его быстро умертвим, если он нам все расскажет, – ответил Атли и прибавил: – Мы бы не довезли его. Мы немного перестарались, когда его допрашивали.

– Как вы его убили? – спросил Хельги.

– Мы вонзили ему в сердце осиновый кол. Чтобы он не попал в Вальгаллу.

– Надеюсь, что валькирии с вами согласятся, – сказал Хельги и попросил Атли и Старкада, чтобы они никому не рассказывали о том, что им стало известно, и невозмутимо вели себя с Сульки и Соти, сыновьями конунга Эйвинда. Сам Хельги при встрече с ними улыбался им так же солнечно, как и прежде.

В начале осени Атли Толстый не удержался и спрашивает у Хельги:

– Не пора ли нам вернуться домой и вынуть клинок из раны?

А Хельги ему в ответ:

– Как говорит пословица: еще вечер не наступил.

В конце осени Атли однажды подходит к Хельги и говорит:

– В другой пословице говорится, что только боязливый ожидает вечера.

– Не говори того, что тебе потом покажется лишним, – отвечает ему Хельги.

– Я и не скажу здесь всего того, что у меня на душе, – говорит Атли Толстый.

Зимой ни слова не было сказано между ними об этом деле, и все трое, Атли, Старкад и Хельги строго хранили тайну.

Следующей весной Атли и Старкад просят у Хельги, чтобы он отпустил их домой в Рогаланд.

– У меня копье звенит каждую ночь и не дает мне уснуть, – жалуется Атли.

– А у меня – меч, – говорит Старкад.

– Только раб мстит сразу, – ответил им Хельги.

– А трус никогда, – напомнил Атли.

Грустная улыбка появилась на лице Хельги.

– Трус никогда, – повторил он и больше ни слова не произнес.

72

На следующий день Хельги объявил своим людям, что через несколько дней отплывает в Агдир и, судя по всему, в Ирландию больше не вернется.

Желающих плыть вместе с Хельги набралось на несколько кораблей. Но он взял с собой лишь тех, кого больше других ценил, а остальных одарил золотом и серебром, взвешивая дары на своих весах, чтобы всем поровну досталось. У Хельги были превосходные бронзовые весы со стрелкой и свинцовыми гирьками разного размера, которыми он всегда пользовался, рассчитываясь с воинами.

Из близких друзей с Хельги не поехал лишь Флоки. С Сульки и Соти Хельги не попрощался, потому что они в это время были на другой стороне острова.

Когда миновали Оркнейские острова и вышли в открытое море, Хельги сказал Атли Толстому:

– Не знаю, наверное, я не так храбр, как другие, потому что мне труднее решиться убить моего воспитателя и отца моих названых братьев.

В саге не говорится, как ответил ему Атли. Сказано лишь, что говорили они с глазу на глаз.

73

Аса выразила явное недовольство, когда Хельги предстал перед ней.

– Я не вызывала тебя, – сказала она. – Тебе следует быть в Ирландии.

– Мне надо переговорить с тобой наедине, – сказал Хельги.

– Стара я стала, чтобы наедине говорить с молодыми мужчинами, – ответила Аса и перестала обращать на Хельги внимание.

Три дня она не принимала Хельги, и слуги преграждали ему путь в ее дом. На четвертый день наконец разрешила войти.

На коленях у Асы сидел ее внук, Харальд, сын Хальвдана Черного; ему в ту весну было три года. В зале помимо них были лишь две служанки.

Глядя только на внука, Аса сказала:

– Задуманное тобой никуда не годится.

Хельги растерялся, но ненадолго и говорит:

– Я буду никудышным человеком, если от этого откажусь.

– Придется отказаться, – ласково сказала Аса, гладя по головке маленького Харальда.

– Ты хочешь, чтобы меня считали трусом? – спросил Хельги.

– На труса ты не похож, и все это знают, – не глядя на Хельги, произнесла Аса и вдруг ущипнула внука за щеку, так что у того скривилось лицо.

– Бурей и ветром, громом и молнией, как известно, Тор правит. Люди не виноваты, когда Рыжебородый трясет своей бородой, – сказала Хельги. Улыбка у него стала грустной.

– Ишь как сыплет словами! – воскликнула Аса и пересадила внука с левого колена на правое.

– Ты меня, госпожа, научила, – сказал Хельги.

Тут Аса ссадила внука с колена и, впервые глянув на Хельги, сердито ему говорит:

– Я запрещаю тебе трогать Эйвинда. Он мой верный слуга в Рогаланде. В мои планы не входило менять его на другого человека.

Хельги молчал.

А маленький Харальд погрозил Хельги пальцем и сказал:

– Слушайся бабушку. А не то она тебя больно накажет.

– Мне будет намного больнее, если про твою великую бабушку скажут, что она растоптала свою гордость и когда-то благоволила бесчестному трусу, – тихо ответил Хельги, глядя на мальчика, и вышел из залы. Никто его не удерживал.

Вернувшись на корабль, он тут же отплыл из Харальдстадира. Когда город исчез из виду, Хельги собрал на корме Кари, Вестейна, отцовских дружинников и всем рассказал о том, как на самом деле погибли его родители, а также о том, что Асе известны его, Хельги, намерения.

– Откуда она могла узнать?! – несколько раз удивленно воскликнули Атли и Старкад.

Хельги ответил:

– Думается, что она это услышала под густым дубом, у ключа, в священной роще.

Не все поняли эти его слова.

74

Не доезжая до Нэрбу, Хельги бросил якорь в укромной бухте и отправил двух человек, Хаки Стрелу и Кале Лиса, одного – в порт, другого – в Эйрикстадир. Они у Хельги всегда проводили разведку. Они скоро вернулись и доложили: порт с моря охраняется боевыми кораблями, а в усадьбе готовятся к отъезду, и конунг пока там пребывает.

– Сколько человек его охраняют? – спросил Хельги.

– Двенадцать, – сказал Кале.

Хельги тогда берет с собой одиннадцать воинов, сходит с корабля и перелесками пробирается к Эйрикстадиру. По дороге он велит своим людям, чтобы они делали то же, что он будет делать.

Выйдя к усадьбе, Хельги говорит первому охраннику, преградившему ему путь:

– Ты мне не нужен. Я пришел к конунгу.

Охранник взмахивает секирой и хочет нанести Хельги удар. Но Хельги увернулся, выхватил у противника секиру, повалил на землю и крепко связал. И то же самое произошло с другими охранниками: товарищи Хельги их обезоружили и связали. Все было сделано споро и слаженно, и только двое охранников пострадали: одному пришлось отрубить кисть, а другой, размахавшись секирой, сам поранил себе ногу.

Хельги, оставив своих молодцов на крыльце, входит в дом. А там раб помогает Эйвинду переодеться. Увидев вошедшего, раб кидает на пол одежды и убегает в женские двери, конунг же, голый до пояса, в ужасе смотрит на Хельги и держится руками за штаны, потому что ремень он не успел надеть.

Тогда Хельги говорит:

– Я, Хельги, сын Авальда Доброго из рода Авальдов-ярлов, не могу тебе отомстить за подлое убийство моих родителей. Потому что ты был моим воспитателем. Твои сыновья стали мне побратимами, за которых я жизнь отдам, не задумываясь.

Руки у конунга задрожали, штаны сползли и упали к ступням, а губы задвигались, но слов не было слышно.

– Я не осмелюсь убить отца моих побратимов, – продолжал Хельги. – Но пусть тебе отомстит Молния. Ты, не боясь прогневить Тора, свалил на нее вину за гибель моего отца и моей матери. И я, их единственный сын, призываю ее в отместку. Пусть она оборвет твою подлую жизнь.

Конунг упал на колени вслед за своими штанами. Голос у него наконец прорезался, и Эйвинд стал упрашивать Хельги не совершать безрассудных поступков, обещая все объяснить, во всем оправдаться, призывая в свидетелей богов и говоря, что мудрая Аса Агдирская их рассудит и примирит.

Недолго Хельги слушал его лепетания. Он вынул меч и сказал:

– Этот меч мне достался от моего отца, Авальда-ярла, которого ты обманул и убил. Меч этот в нашем роду прозвали Молния. Не я, а Молния, меч моих предков, пусть восстановит справедливость и убьет тебя, Эйвинд Кривой Рот. И Кривая Душа.

Тут конунг вдруг закатил глаза, стал обеими руками царапать себе горло и грудь, захрипел и упал сначала ничком, а затем перевернулся и лег навзничь.

Хельги подошел к нему и увидел, что конунг не дышит. Хельги взял его за запястье и понял, что Эйвинд мертв.

Хельги вышел из дома и рассказал своим людям, что конунг умер своей смертью: от испуга, или от какой-то болезни, или от старости – кто теперь разберет.

– Как бы то ни было, ты совершил дело и отомстил, – сказал Атли Толстый.

– Это нельзя назвать местью, – возразил Хельги.

– Ты исполнил долг, но не обагрил руки кровью. Тебе и здесь повезло, Хельги Счастливый! – сказал Кари.

– Это нельзя назвать счастьем, – сказала Хельги и бросил на крыльцо свой меч.

– Что ты делаешь? – удивился Старкад Шерстяная Рубашка.

– Выбрасываю никчемное оружие, – ответил Хельги.

Они вернулись на корабль и поплыли на север.