Текст книги "Царское прошлое чеченцев. Наука и культура"

Первые археологические исследования Кавказа

Археологи также указывают на связь чеченцев с народами Западной Европы. Оригинальные бронзовые манжетовидные браслеты из тонкого гладкого листа, найденные у села Сержень-Юрт (Чеченская Республика) не имеют аналогов ни в ближайшем культурном окружении, ни на Кавказе вообще. Их цилиндрический контур с острыми отогнутыми наружу краями отдаленно напоминает лишь европейские браслеты из ранних памятников унетицкого круга. Это самые поздние отзвуки связей Северного Кавказа с культурами средней бронзы Центральной Европы. Перстни с двойными спиралями – одно из проявлений влияния ранней культуры Средиземноморья на Северный Кавказ через Центральную Европу⁴⁴⁴. В конце 60-х годов XIX века на территории Терской области были сделаны важные археологические открытия. Один из исследователей Северного Кавказа, А.П. Ипполитов открыл в 1867 году в отрогах хребта между реками Андийским-Койсу и Шаро-Аргуном замечательный памятник древности. Это были медные литые статуэтки, величиной не больше нескольких дюймов, изображавшие людей совершенно обнажённых, со шлемами на голове и с дротиками в руке. Между тем у горцев Мароевского общества они были известны под именем «христианских богов».

Весной 1869 г. паводок разрушил берег реки у селения Кобан, произошли обвалы, и в образовавшихся обнажениях почвы люди обнаружили торчащие человеческие кости и бронзовые вещи. Вляятельный в этих краях человек, богатый землевладелец Хабош Кануков собрал некоторые предметы и переправил их в Тифлис, в Кавказский музей. В своеобразное раломничество к затерянному среди Кавказских гор аулу стали отправляться как российские, так и иностранные ученые. Многочисленные находки бронзовых вещей послужили толчком к изучению кобанской культуры⁴⁴⁵. В 1880 г. погребальное поле у селения Кобан исследуют француз Эрнест Шантр и немец Рудольф Вирхов, видные ученые, отдавшие много труда изучению далекого прошлого Кавказа. Знаменитый чешский историк Любор Нидерле писал о могильнике у села Кобан: «Давно уже ни один могильник не производил такого волнения в археологическом мире, как этот».

Еще до того, как кобанские материалы вошли в научный оборот, некоторые ученые были убеждены в особо важной роли Кавказа в развитии древнейшей металлургии. Первые раскопки в Кобане почти совпали с выходом в свет в Париже труда французского исследователя Бертрана, в котором провозглашалось решающее значение кавказского края в возникновении культуры бронзы в Европе. Бертран заявил, что центр бронзового века находился «не в Италии, не в Греции, а у подошвы Кавказа, откуда он пустил свои радиусы…». Именно Кавказ рассматривал Бертран в качестве новых влияний, породивших западную бронзовую культуру. Кавказ в древности называли «муравейником народов». Страбон указывал на одном только Западном Кавказе 70 различных народов⁴⁴⁶.

По мнению А.С. Уварова, «культура кавказских племен предшествовала многими веками культуре остальной Европы»⁴⁴⁷. Европейские археологи придавали Кавказу высокое значение. На международном Археологическом съезде в Стокгольме в 1874 г., многие ученые указали на Кавказ, как на место, от изучения которого можно ждать самых интересных находок периода каменного века⁴⁴⁸.

Стихийные археологические раскопки начались с того, что по Чечне пронёсся слух, будто – бы около Алдов кто-то нашёл в кургане необычайной величины алмаз. Эти слухи сами по себе уже взбудоражили чеченцев, а тут ещё кто-то пустил в ход молву, что жители Малой Кабарды давно уже обогащаются за счёт курганных находок. К концу января 1888 года много курганов уже были разрыты⁴⁴⁹. Представители научных обществ, комиссий, работники музеев, краеведы, коллекционеры выкупали у местных жителей уникальные археологические предметы, а порой и целые комплексы вещей. Именно таким путём были приобретены в XIX веке известным австрийским археологом Фр. Ганчаром замечательные археологические коллекции 1 тыс. до н. э. – 1 тыс. н. э. в обществе «Чинахой» в Аргунском ущелье и вывезены в Австрию (сейчас хранятся в Венском музее). К сожалению, подобная скупка древних предметов приезжими людьми способствовала развитию кладоискательства.

Много ценных находок было продано за границу. Музеи Европы дотягивались до Кавказских гор, увеличивая свои фонды скупкой столь привлекавших их внимание кобанской бронзы. Обширнейшим собранием предметов из Кобана стал обладатель Музея национальных древностей Сен-Жермен-ан-Ле в Париже⁴⁵⁰. XIX век, как известно, был отмечен значительным интересом представителей европейской общественности к Кавказу. Данный интерес старались удовлетворить западные ученые, издававшие свои научные труды по древней истории кавказских народов. Среди них заметное место принадлежит английскому археологу, члену-корреспонденту Финно-угорского общества, лорду Джону Эберк-ромби (1841–1924). В июле-августе 1888 г. он совершил путешествие по Восточному Кавказу, а уже в 1889 г. издал солидную научно-популярную книгу, в которой описал свое турне, привел свои кавказские наблюдения, впечатления от увиденного. Это объемистое сочинение (376 стр.), написанное в стиле путевых заметок, содержит десять глав и включает 3 карты, 6 таблиц, 15 иллюстраций⁴⁵¹.

Стихийные археологические раскопки

В конце XIX века хищническое разрушение памятников старины приняло катастрофические размеры⁴⁵². Практически всё население Сержень – Юрта занялось раскопками курганов. Между Джалкой и Урус-Мартаном было найдено множество бронзовых и серебряных изделий. Все эти предметы перешли в руки ремесленников и были переплавлены в слитки, а бронзовые находки выбросили, т. к. их стоимость была очень низкой. Крест с серебром или платиной был найден в кургане недалеко от аула Чечен. В Аргунском ущелье, в древнем могильнике около села Соной нашли бронзовый полушарик с рельефным изображением женского лика, окружённого зубчатым венчиком. В одной из древних башен Аргунского ущелья был обнаружен крест лепной работы⁴⁵³. За рекой Аргун нашли в кургане золотой пояс с драгоценными камнями, в Грозном он был продан за 200 рублей. В Герменчуке откопали шашку, печать и две медали. Муллы предупреждали население о греховности их действий. Они говорили: «…грешно отрывать кости покойников». Местная администрация также поспешила запретить археологические раскопки «любознательных джигитов»⁴⁵⁴. Общество любителей кавказской археологии приняло на себя как исследование памятников древности и приобретение археологических редкостей, так и охрану от разорения археологических памятников⁴⁵⁵. Многие чеченцы опасались вести раскопки, т. к. существовали предания и легенды, гласившие о том, что «холмы нельзя разрывать». В случае нарушения данного запрета могли обрушиться разные беды и несчастья не только на непосредственного «разрушителя могил», но и на весь его род⁴⁵⁶.

Многие археологические открытия чеченцы делали случайно. Осенью 1911 года житель села Шатой, Махмуд Гаирбеков охотился на зверей в районе 4 участка Грозненского округа, где и обнаружил пещеру, а в ней находились «два металлических предмета старой древности, изображающих истуканов, напоминающих какой-то символ». Первый предмет изображал обнажённого мужчину, сделанного из меди или бронзы и напоминавшего куклу. Руки у этого истукана были отбиты, а соски были как у женщины. Второй был тоже мужчиной, но у него было два лица. Правая рука его была сложена на груди. После того, как находки были сделаны, М. Гаирбеков не стал их продавать, как все остальные, на рынке в Грозном, а написал письмо и отправил посылку с предметами древности в Музей Его Императорского Величества Александра III, в С.-

Петербург. Житель села Шатой просил купить музей высланные предметы и ещё предлагал для продажи старинные, разнообразные монеты. Между М. Гаирбековым и музеем завязалась переписка, о результатах которой нам неизвестно⁴⁵⁷.

Кавказ давно привлекал научный мир своей непознанностью, но исследователям мешали военные действия, проводившиеся там. Как это ни прискорбно, мы можем констатировать, что широкомасштабные грабительские раскопки на Северном Кавказе начались в XIX веке с приходом российских войск. В большинстве случаев изделия из драгоценных металлов продавались ювелирам и переплавлялись, лишь малая толика их попадала в частные коллекции, либо музеи. В тот сложный период музеев на Кавказе почти не было⁴⁵⁸. Так, например Терский областной музей (г. Владикавказ) был основан только в 1897 году⁴⁵⁹. Из полицейских управ и волостных правлений «древние вещи» и клады, поступавшие по постоянно подтверждающемуся указу Петра I, при отсутствии местных музеев, переправлялись в губернские статкомитеты. Очень часто полицейские управления занимались разбором дел, связанных с обнаружением археологических предметов, их хранением и отправкой в Археологическую комиссию или Ставропольский губернский статкомитет. Через полицейские управления чаще всего и рассылал свои запросы Ставропольский комитет, выполняя различные поручения Императорской Археологической комиссии, Московского археологического общества и Кавказского общества истории и археологии. Уже на I Археологическом съезде в 1869 году был поставлен вопрос об участии статистических комитетов в сборе сведений о памятниках древности и предложена программа их изучения. В начале XX века Ставропольский статкомитет получал циркуляры МВД, в которых предписывалось присылать все исторические сведения о губернии, а также результаты проводимых членами комитета историко-археологических и этнографических исследований. Так, в 1901 г. вышел циркуляр МВД за номером 10 «О собрании сведений о всех имеющихся в губернии остатков древних замков, крепостей и других зданий древности»⁴⁶⁰. В Ставрополе Кавказском было открыто епархиальное церковно-археологическое общество. Целью Общества было всестороннее изучение церковно-религиозной жизни в пределах епархии «в начале христианской жизни на Кавказе»⁴⁶¹

На всем протяжении Кавказской войны российские власти старались не трогать «святых мест» – ни «язычески», ни исламских. Отношение к ним было подчеркнуто миролюбивое. Комитет министров в 1833 г. даже изъял «магометанское» население региона из переписи, указывая, что это «может нарушить водворяемое на Кавказе спокойствие». Командующий войсками Кавказской линии и начальник Кавказской области в 1831–1837 гг. генерал А.Л. Вельяминов в проекте «Правил для управления покорными горцами северных покатостей Кавказа» декламировал: «горцам предоставляется совершенная свобода следовать Магометанской или другой какой-либо вере. Никто не должен принуждать их к перемене веры или делать за веру какие-либо притеснения». Никаких ограничений по «святым местам» ислама и паломничеству к ним не установлено и в «Положении об управлении Кавказской Армией» 1858 г., сыгравшем большую роль в «умиротворении горцев»⁴⁶².

Первое упоминание о монетных находках в Центральном и Восточном Предкавказье в годы Кавказской войны известно из рапортов и донесений. Так, в 1832 г. известный востоковед и нумизмат Х.М. Френ описал ряд монет, обнаруженных на правом берегу реки Терек. Кроме монет эпохи Золотой Орды находили также и древние европейские монеты. Первая находка золотых древнегреческих монет в Ставропольской губернии относится к 1836 г. Деятельный коллекционер-любитель полковник Д.В. Вырубов (он был казачьим офицером, в одно время начальником Нальчикского округа) продал в 1897 году Археологической комиссии ряд античных и византийских монет, происходивших из разных пунктов Балкарии. Найденные монеты из исследованных памятников попадали в Кавказский музей в Тифлисе, но были случаи, когда найденные монеты попадали в музеи Европы. Так, П.С. Уварова упоминает о найденной у села Кобан в катакомбе Сасанидской монете VI века, которая была перекуплена представителями Венского музея⁴⁶³.

В 1844 году в горах Чечни военный отряд, строя крепость у Чахкиринского аула нашел большой каменный крест. Он был высечен из глыбы известкового камня и, повидимому, привезен сюда. Во время Чеченской войны, в 2001 году, заместитель начальника Северо-Кавказского регионального управления Федеральной пограничной службы РФ генерал-майор В.И. Городинский передал в Ставропольский государственный краеведческий музей им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве интересную находку. Доспех, состоящий из сложного боевого оголовья и кольчатого доспеха, был обнаружен в Аргунском ущелье Чеченской Республики, в районе дислокации Итум-Калинского погранотряда. Самое раннее свидетельство бытования такого доспеха на Северном Кавказе мы можем видеть на рисунке Я. Потоцкого конца XVIII в.: знатный чеченский воин одет в кольчатый доспех, очень схожий по покрою с найденным в земле российскими военными в Итум-Калинском районе. Обнаруженный в 2001 г. итум-калинский панцирь датируется 2-й пол. XVIII–XIX в., а весь комплекс защитного вооружения – началом Кавказской войны, на что указывает религиозный орнамент боевого оголовья⁴⁶⁴.

Первые официальные археологические раскопки на Северном Кавказе и Кавказские археологические съезды

Первые официальные археологические раскопки на Северном Кавказе были проведены в 1849 году А. Фирковичем, представителем Русского археологического общества. В Чечне же, в 1850 году у крепости Воздвиженской на реке Аргун (близ современного села Старые Атаги) во время строительных работ были найдены бронзовые и железные предметы. С этих находок и начинается археологическое изучение Чечни⁴⁶⁵. В 1871 году известный кавказовед А.П. Берже представил II Всероссийскому археологическому съезду записку об археологии Кавказа. В то время это была сенсация. Изучению мусульманских древностей было уделено существенное внимание лишь на IV Казанском съезде в отделении «древности восточные», причем значительную часть вопросов (из разряда «древности мусульманские») составили вопросы истории Волжской Булгарии и этнографии поволжских татар.

В программе Тифлисского съезда был поставлен лишь один вопрос, аккуратно выделенный в отдельный раздел «древности мусульманские» – про особенности погребального обряда мусульманского населения Кавказа⁴⁶⁶. Археологический съезд, состоявшийся в 1881 г. в Тифлисе показал, «как много жатвы для серьезной научной работы на Кавказе и как мало жнецов»⁴⁶⁷. Как справедливо отмечает Е.И. Крупнов, «поворотным моментом в изучении археологии Северного Кавказа явился V Археологический съезд, состоявшийся в 1881 году в Тифлисе. Его влияние на общее развитие историко – археологического и этнографического изучения всего Кавказа в дореволюционный период России было исключительно велико». В частности, начался бурный процесс накопления археологического материала благодаря учёным, работникам музеев, краеведам и коллекционерам – Г.Д. Филимонову,

В.Б. Антоновичу, А.С. и П.С. Уваровым, А.А. Руссову и другим⁴⁶⁸. Наиболее распространенным было восприятие Археологического съезда, основанное на традиции уважения к науке и просвещению, особенно сильной в 1860-70-е гг. Обозреватели с восхищением писали о приехавших ученых, публичных заседаниях, усердно посещавшихся публикой. V Археологический съезд был назван одной из газет «недельным пребыванием университета в Тифлисе». Украшением съездов были выставки. Археологические съезды действительно становились просветительским мероприятием, беспрецедентным для российской провинции⁴⁶⁹.

В 1874 году М. Смирнов выступил на страницах газеты «Кавказ» с предложением Археологическому обществу работать над этнографией Кавказа параллельно с Географическим и при участии Медицинского общества. В своей статье он настаивал на невозможности основывать классификацию происхождения народов по изучению особенностей языка как элемента слишком непостоянного и призывал больше внимания уделять физическим и психологическим чертам кавказских горцев. С возражениями по этому поводу выступил Г. Загурский, который находил «странным, что здешнему Археологическому обществу, находящемуся еще в пеленках, приняться за антропологические исследования». «Да и дело ли археологии браться за исследование анатомо-физиологических признаков живых субъектов» – добавлял он. Его оппонент, М. Смирнов, привел для сравнения положение во Франции, где уже удалось в то время составить карты народонаселения по показателям роста людей. В Европе, как правило, эти исследования проводились во время рекрутских наборов и при приеме больных в лечебные учреждения. На Кавказе он предлагал организовывать научные экспедиции для антропологических исследований населения⁴⁷⁰. Однако предложение М. Смирнова не нашло поддержки у археологов.

Московские археологические съезды, так много сделавшие для науки, были созданы Алексеем Сергеевичем Уваровым. Московское археологическое общество также было создано и функционировало благодаря А.С. Уварову. Уваров иногда слыл за резкого и неуживчивого человека, он не мог ужиться с интригами и казнокрадством. Но, в тоже время он имел много друзей. Немало людей, действительно преданных науке, находили в графе Уварове реальную помощь, видели в нем «каменную стену». Когда А.С. Уваров скончался, то его жена и сподвижница П.С. Уварова продолжила дело мужа⁴⁷¹.

Вклад археолога графини П.С. Уваровой в исследование Кавказа

Графиня Прасковья Сергеевна Уварова (1840–1924), археолог, председатель Московского Археологического общества, жена и сподвижница А.С. Уварова, основателя Московского Археологического общества и Российского исторического музея, часто посещала Кавказ, как с археологическими экспедициями, так и с семьей. В ее воспоминаниях говорится о том, что она специально предпринимала поездки в те нагорные области, которые пугали исследователей-мужчин своей отдаленностью от больших дорог, а также отсутствием удобных ночлегов и хорошей пищи. Впоследствии Московское археологическое общество издало ряд ее научных работ, посвященных археологии Кавказа⁴⁷². Выпущенный обществом VIII том Археологии Кавказа содержал 134 таблицы фототипий и 316 цинкографий, т. е. более 1500 изображений отдельных предметов кавказской археологии. Текст данной работы принадлежит перу графини Уваровой⁴⁷³. П.С. Уварова написала небольшое предисловие к своей работе «Путевые заметки», которое ее очень ярко характеризует, как чрезвычайно тонкого и скромного человека. «Издаваемые ныне «Путевые заметки о Кавказе, – пишет она, – не назначались к печати. Писались они для собственного удовольствия; велись постепенно; писались в вагоне, дорожной карете, верхом на лошади…. Рассчитываю на снисхождение читателей и льщу себя надеждой, что путевые мои заметки послужат хоть к некоторому ознакомлению с тем дивным и далеким краем, который описываю»⁴⁷⁴.

Прасковья Уварова, получила домашнее образование. Мать П.С. Уваровой до замужества числилась в штате фрейлин императрицы. Прасковья Борисовна была любимицей В.А. Жуковского. Список учителей Паши (П.С. Уваровой) был очень солидным: словесность ей преподавал профессор Ф.И. Буслаев, музыку – Н.Г. Рубинштейн, живопись – А.К.Саврасов. По некоторым сведениям Л.Н. Толстой, вернувшийся с Кавказа и уже создавший свое «Детство» и «Отрочество» и роман «Казаки» сватался к Прасковье, но и в тот раз, и впоследствии ему было отказано. В воспоминаниях самой П.С. Уваровой проскальзывает, что «появился среди наших кавалеров и граф Лев Николаевич Толстой. Он усердно танцевал, знакомился, ухаживал, носился сам с собою и искал везде и во всех, по собственному признанию, героев и героинь для своих будущих произведений;…осталось при своем мнении, что у него на «чердаке» уже и тогда не все было в порядке». Знаменательно оказалось знакомство Прасковьи Сергеевны со Львом Толстым. Большинство исследователей склонны полагать, что фамилия Щербацких в «Анне Карениной» появляется благодаря тому, что Толстой «списывает» эту семью с семейства милой ему барышни Прасковьи Щербаковой (в замужестве-Уваровой)⁴⁷⁵.

П.С. Уварова, будучи замужем за председателем Московского археологического общества А.С.Уваровым, принимала активное участие в работе общества, являлась почетным членом этого общества (с1885 г.), почетным членом Императорской Академии наук (с1895 г.). В библиотеке П.С. Уваровой в имении Карачарово Муромского уезда Владимирской губернии и московском доме было около 3000 рукописей, литература (около 5000 томов) по археологии, истории русского и зарубежного искусства, истории отечества. После смерти мужа, Прасковья Сергеевна считала своим долгом продолжить начатые ее мужем дела – и в Историческом музее, и в Археологическом обществе, и в деле охраны памятников. И. Е. Забелин записал в своем дневнике: «Графиня выбрана (главой Московского археологического общества). Сказала скромную, умную и прекрасную речь…»⁴⁷⁶. В конце XIX века, когда женщине было сложно даже получить высшее образование, П. Уварова возглавляла научные общества, проводила раскопки в таких сложных регионах, где не решались работать даже мужчины, боролась за охрану исторических памятников. После смерти мужа, П.С. Уварова, благодаря своей неутомимой энергии, существенно расширила деятельность археологического общества, обогатила ценными научными изданиями, собраниями древностей. При ее содействии и участии возникли новые комиссии: Восточной и Славянской археологии и археографии. Она способствовала финансированию систематического изучения Кавказа в археологическом отношении. При ее редактировании вышло 10 томов «Материалов по археологии Кавказа». Уже при большевиках, в возрасте 80 лет Прасковья Сергеевна продолжает заниматься изучением Кавказа, работает в Майкопе и Ессентуках⁴⁷⁷. И все-таки, из-за большевистского диктата, П.С. Уварова вынуждена была эмигрировать в Югославию⁴⁷⁸.