Текст книги "Царское прошлое чеченцев. Политика и экономика"

Установление системы осуждения и наказания коренных жителей

Общая стоимость содержания и пересылки административноссыльных и их семей в Российской империи ежегодно составляла 444 060 рублей⁵³⁰. Чеченец Ахмат-хан Баев из Шатоя, побывавший по суду за «кровные дела» несколько лет в Сибири, искренне говорил, что там ему жилось лучше: «Работа есть, деньги есть». Он сожалел, что чеченец не имеет выхода на русские просторы⁵³¹. Император, по положению Кавказского комитета от 28 ноября 1863 года разрешил ссылаемым в Сибирь на водворение уроженцам Кавказа выдавать ежегодно по 57 рублей 14/2 копейки на довольствие. Руководство Сибирского края добилось того, чтобы данная сумма выплачивалась не всем ссылаемым горцам, а лишь тем, которые не могут зарабатывать себе средства на жизнь по болезни или дряхлости⁵³².

Горцев чаще других жителей области высылали в отдалённые российские губернии и Сибирь. Высылка из края была введена в 1868 году по распоряжению главнокомандующего Кавказской армией. Это наказание применялось к признанным виновными в таких преступлениях, за которые по Уложению о наказаниях полагались каторжные работы или ссылка на поселение. Каторжные работы заменялись обыкновенно ссылкой в Сибирь навсегда, а ссылка на поселение – высылкой во внутренние губернии России на срок⁵³³. Право «принудительного переселения в Сибирь в порядке административном» было предоставлено в России некоторым высшим органам власти. Ссылались на срок до 5 лет, по распоряжению главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, «местные инородцы и туземцы, известные своей политической неблагонадежностью или же с преступными наклонностями». Вторая категория административно-ссыльных состояла из сосланных в соответствии с особыми правилами, действовавшими в Терской области. По ним заподозренные в краже лошадей или скота горцы подвергались административной ссылке в Восточную Сибирь по распоряжению местной власти. По своему статусу административно-ссыльные ничем не отличались от сосланных «на житье» по суду и практически сливались с ними. К 1903 году в России остаются следующие виды ссылки по закону: каторга, ссылка на поселение, ссылка на водворение и административная ссылка, как особое наказание⁵³⁴.

В одной из чеченских песен так передается тоска родных по высланным в Сибирь:

 
«Мне приносит вести небо синее,
Подтверждает черная земля.
Где, мой брат, тебя увижу я,
Боль разлуки нашей утоля?
 
 
Ты лелеял, брат, мечту напрасную,
Сгоряча ты понаделал дел.
Ты не пожалел меня, несчастную,
Ты себя и то не пожалел.
 
 
Нынче по какому краю рыская,
Мне тебя искать всего верней?
Далека земля, земля сибирская,
Но близка печаль моя о ней»⁵³⁵
 

В имамате Шамиля существовало два аула, в которые ссылались люди, подлежащие смертной казни за свои преступления, но которых Шамиль не хотел этому подвергать, исходя из уважения к прежним заслугам – аул Читль, который считался «Шамилевской Сибирью» и был расположен на высокой горе, где была самая длинная зима в Дагестане и почти не проглядывало солнце. Там же размещалось и несколько семей, освобожденных от воинской службы и обязанных охранять ссыльных. Вторым местом ссылки являлся аул Акнада. Прапорщик И. Загорский, бывший в плену, сообщал следующее: «Все наказания приводят в исполнение с величайшей точностью и нужно сказать правду, что преступления становятся очень редки. Теперь через всю страну, над которой распространяется власть Шамиля, можно смело одному человеку провозить тюки золота без опасения лишиться их»⁵³⁶. После окончания Кавказской войны плененный Шамиль по дороге в столицу сильно сомневался в том, что его действительно везут прямо к царю в Петербург; он долго предполагал, что его везут в Сибирь и следил по компасу за направлением дороги. Когда путь шел на север, он был доволен, но малейшее уклонение на восток, тревожило Шамиля⁵³⁷.

Начали ссылать «вредных и преступных жителей из туземцев» царские власти ещё в 1862 году, осуществлялось это административным порядком, по соглашению с наместником на Кавказе. Высылались горцы преимущественно в Тульскую, Рязанскую, Калужскую, Новгородскую и Псковскую губернии⁵³⁸. В1864 году главнокомандующий Кавказской армией предложил вместо ссылки определять горцев на службу в действующие войска вне Кавказа на срок от 4 до 10 лет. Таким образом, руководство хотело сэкономить средства и установить спокойствие в крае, т. к. большинство горцев считало, что у них состава преступления не было, т. к. они действовали по обычаям, из-за удальства или, пытаясь сохранить свою честь или честь своей семьи, рода. Однако вскоре выяснилось, что отдача лиц гражданского ведомства за преступления в военную службу окончательно отменена ещё в марте 1860 года. По мнению Гос. Совета «..Армия не может быть местом ссылки и наказания для преступников». В силу этих причин осуждённых горцев стали отдавать в арестантские роты гражданского ведомства; или ссылать их в Сибирь, или же использовать их на государственных работах: проведении Ладожского канала, очищении форваторов судоходных рек, проведении шоссейных дорог⁵³⁹. Главнокомандующий мог по представлению начальника области высылать подозрительных лиц за пределы Кавказа на основании ст. 478 Свода военных постановлений. И только 8 марта 1868 года наместник Кавказа ввёл порядок, по которому при назначении горцам видов и сроков ссылки следовало руководствоваться Уложением о наказаниях⁵⁴⁰. Высылка, не смотря на то, что она признавалась во всех европейских кодексах, а также упоминалась в Уложении о наказаниях – наказанием, и притом довольно крупным – в России не считалась. Её чаще называли полицейской мерой, принимаемой для предупреждения повторного преступления. При этом, конечно, забывали, что ссылка для многих являлась карой равной даже смертной казни – из-за болезней, климата, языкового барьера, отсутствия средств к существованию⁵⁴¹.

Когда горцев выселяли из области за проступки, числящиеся за ними недоимки должны были выплатить правительству оставшиеся их сородичи⁵⁴². Только в 1875 году издержки по переселению горцев из Терской области в другие регионы были отнесены на счёт государственной казны, а до этого времени ссыльные терпели многочисленные бедствия на пути к месту несения наказания. В 1893 году на Терскую область были распространены правила об административной высылке в Восточную Сибирь лиц из горского населения, обвиняемых или подозреваемых в кражах лошадей, скота или другого имущества⁵⁴³. В правилах по административной высылке должны были быть указаны местности, куда ссыльные должны быть водворяемы, способы их передвижения к местам высылки, пособия, которые они получали бы при поселении на новом месте и при следовании в пути⁵⁴⁴.

Военно-Грузинская дорога была этапною для препровождения арестантов из Закавказского края и Северо-Восточного Кавказа в Центральную Россию, Сибирь и обратно. На ночлег, между этапами арестанты, за исключением весьма немногих мест, размещались обычно по обывательским домам⁵⁴⁵. В 1857 году ссыльных в Сибирь начали возить от Петербурга до Твери по железной дороги, а от Твери до Тюмени на пароходах. В 1858 году последовало распоряжение возить всех пересыльных до Москвы по железной дороге⁵⁴⁶. Главный ссыльный тракт пролегал по рельсовому пути от Москвы через Рязань, Ряжск, Пензу, Самару, У фу, Челябинск и далее по Сибирской и Забайкальской железным дорогам. Расходы по возвращению в прежние места жительства ссыльнокаторжных, признанных судебной властью невинно осужденными, членов их семей, происходили за счет казны⁵⁴⁷. Арестантов по всем линиям железных дорог в год перевозили в среднем, около 240 тыс. человек. За их перевозку железным дорогам платили свыше 384 тыс. рублей (1 руб. 60 коп. за каждого перевезенного). Сопровождением арестантов по железным дорогам были заняты 55 конвойных команд. В год на каждого конвоира приходилось около 119 перевезенных арестантов⁵⁴⁸.

Отличительной особенностью сибирской ссылки был устойчиво высокий процент беглых. К 1 января 1898 г. в «безвестной отлучке» оказалось: В Енисейской губернии – 11556 (22,65 %) ссыльных; в Иркутской – 29403 (40,95 %); в Забайкальской области – 3374 (23,44 %); в Якутской – 1277 (24,66 %); в Амурской – 484 (71,27 %); в Приморской – 1817 (85,82 %). Есть основания полагать, что эти данные занижены. Например, по сведениям иркутского губернского тюремного инспектора в Иркутской губернии к 1 января 1897 г. 62 % ссыльных находились «в бегах»⁵⁴⁹.

Довольно часто осуждённые, не дождавшись разрешения вернуться на родину, самовольно покидали места лишения свободы. Горцы, проработавшие на каторге в Табольской губернии по 8-10 лет бежали через необозримые киргизские степи в Бухару, оттуда отправлялись в Ташкент и Мешед. Попавшие хоть раз в киргизские палатки беглецы уже считали себя вне опасности. Возвратившиеся через Среднюю

Азию на родину горцы в большинстве случаев вели себя тихо и скромно, рассчитывая исходатайствовать себе помилование ⁵⁵⁰. Через год-два пребывания на каторге горцы совершали многочисленные побеги не только из Сибири, но даже с острова Сахалин. Сибирская железная дорога значительно облегчила и ускорила возвращение беглецов на Кавказ⁵⁵¹.

По мнению некоторых кавказских чиновников, нужно было применять строгие меры к горцам, без особых «судебных церемоний». В «посильном труде» бывшего уездного начальника, полковника Д.С. Барановского, представленном «на просвещенное благоусмотрение» министра внутренних дел В.К. Плеве, мы читаем следующее: «Нельзя пройти молчанием еще один важный вопрос: это способ уничтожения беглых из каторги разбойников, ибо население отчасти из страха не желает обнаруживать их местопребывание. Для уничтожения этого зла, следует либо нанимать лазутчиков для разведывания разбойничьих гнезд, либо прямо нанимать киллеров для расправы с беглецами…. В первом случае уездный начальник рискует своею жизнью, если сам идет на поимку, и жизнью находящихся с ним людей, во втором случае он рискует попасть в каторжную работу за убийство вместе с нанятым им киллером, если этот факт будет установлен судебною властью». Чиновников, готовых пускаться во все эти «тяжкие», подполковник называет опытными, честными, дисциплинированными и готовыми каждую минуту пожертвовать жизнью, людьми⁵⁵².

Родственники, переживая за своих близких, обращались в различные инстанции с прошениями о помиловании. Император Александр II иногда давал такое разрешение на досрочное завершение сроков наказания горцев. В 1870 году в Курскую губернию, под надзор полиции были высланы Дуда Базукаев, Тепсурко Борзукаев и Мурад Лечиев. Жители села Старый Юрт составили приговор сельского общества, в котором поручились за будущее добропорядочное поведение высланных односельчан и ходатайствовали о досрочном возвращении их на родину. Весной 1873 года император разрешил вернуть осуждённых домой⁵⁵³. Также были помилованы жители села Азамат-Юрт – Шека и Уздемир Дусаевы, высланные в Иркутскую губернию, на поселение, за убийство (кровомщение) односельчанина⁵⁵⁴. В связи с бракосочетанием Николая II, он даровал в 1894 году: «Туземцам Кавказа, высланным по распоряжению главного Кавказского начальства за совершение общеуголовных преступлений, водворённым в Сибирь и Европейскую Россию, при условии одобрительного поведения в ссылке: для высланных бессрочно – по истечении 12 лет, а для высланных в срок, превышающий 5 лет со времени ссылки – право избрания места жительства, за исключением столиц, столичных губерний и Кавказского края, разрешение на жительство, которое будет зависеть от главного Кавказского начальства»⁵⁵⁵. Существовали и другие поводы, в результате которых осуждённые горцы попадали под амнистию или их положение в местах лишения свободы значительно улучшалось. Например, в 1866 году наместник Кавказа, «…желая день рождения великого князя Александра Михайловича ознаменовать особой милостью», приказал Терскому областному прокурору освободить из тюремного заключения всех осуждённых, у которых остался один год до окончания срока наказания⁵⁵⁶.

Российское государство создало на Северном Кавказе тюрьмы и арестантские комнаты. Началась практика ареста виновных с учетом особенностей горской жизни. К примеру, если срок тюремного заключения приходился на время проведения сельскохозяйственных работ, то осужденный или его родственники могли обратиться в суд с просьбой об отсрочке отбывания наказания до окончания полевых работ⁵⁵⁷. В 1876 году в Терской области насчитывалось уже 6 тюрем, в частности, в таких городах, как Кизляр и Георгиевск. В этих учреждениях служила специальная тюремная полиция, находившаяся под надзором областного правления⁵⁵⁸. В области действовал «Владикавказский губернский попечительный о тюрьмах комитет», возглавлял который сам начальник Терской области, генерал-адъютант Михаил Тариелович Лорис-Мели-ков. Также тюремные комитеты существовали в Моздоке, Хасав-Юрте, Ведено и Шатое⁵⁵⁹.

Проведение в жизнь положений Судебной реформы 1864 г. предполагало существенное увеличение числа осужденных. В связи с этим к 1865 г. меняются принципы комплектования служащих уголовно-исправительных учреждений. Состав караульных постов в тюрьмах, заполняемый ранее военными чинами (из числа инвалидов или старослужащих), был заменен вольнонаемными надзирателями. Произошло немало преобразований. В частности, «сидельцев» стали привлекать к труду, который им оплачивали из расчета: 40 % заработанной суммы – заключенным в тюрьмах, 33 % – в арестантских отделениях, 10 % – ссыльным на каторжные работы. Это помогало заключенным не только содержать себя, но и в ряде случаев заработать на жизнь в первое время после освобождения. Отказ в 80-х годах XIX в. от дальнейшего использования смирительных и работных домов, арестантских рот и долговых ям также был обусловлен выработкой новой концепции исполнения уголовных наказаний.

За относительно небольшой период с 1886 по 1902 год было возведено 56 тюрем, приобретено под них 19, переоборудовано 28 крупных зданий. Определился курс на расширение сети крупных пересыльных тюрем и централов. Главное тюремное управление имело на балансе 895 тюрем с более чем 90 тыс. заключенных. Каторжане и ссыльные в это число не входили. В России только в 1881 г. Указом от 26 мая были отменены публичные казни. В результате проведенной реформы руководители мест лишения свободы вынуждены были брать на себя неизмеримо более широкий круг обязанностей, что, несмотря на рост служебной нагрузки, в целом позитивно сказывалось на тюремном быте и режимных мероприятиях⁵⁶⁰.

Знаменателен тот факт, что в России книги в камерах заключенных появились почти одновременно с соответствующей практикой в США и западноевропейских странах, причем наличие библиотек объяснялось не столько воспитательными целями, сколько стремлением проявить милосердие («для умаления в содержавших неразлучной с их положением скуки»). Государство не забывало о надзорных функциях и выпускало списки книг, запрещенных к обращению в тюремных библиотеках: труды марксистов и социалистов, литературу порнографического содержания и просто «разжигающую страсти», стихи поэтов-символистов. Для неграмотных заключенных практиковались чтения вслух. В связи с открытием новых тюрем увеличивалось соответственно и количество тюремных библиотек. В 1904 году в 432-х из 652-х тюрем имелись библиотеки⁵⁶¹.

К сожалению, российские тюрьмы по санитарно-гигиеническим условиям содержания заключенных не соответствовали самым необходимым требованиям. Например, переполнение тюрем достигало 24 %, до 5 арестантов приходилось иногда на 1 место. Не менее острой была проблема состояния тюремных зданий. Ветхость стен, сырость, затхлость воздуха, антисанитария – характерные признаки многих тюрем того времени. Выделяемые на содержания тюрем средства, как правило, не превышали 50–60 % от необходимых сумм. Однако правительство предпочитало жестко экономить расходы на содержание заключенных. Следует сказать, что в тюремной практике широко применялись меры несовместимые с понятием человеческого достоинства: бритье половины головы (каторжникам – правую сторону, осужденным на поселение и бродягам – левую), телесные наказания, кандалы и пр.

Комитет министров в январе и феврале 1885 г. рассматривал доклад главноначальствующего на Кавказе Дондукова-Корсакова. В этом докладе сообщалось, что осмотренные докладчиком тюремные помещения в крае были найдены им «в самом безотрадном положении». Все принятые для «исправления» тюрем меры оказались совершенно недостаточными и необходимой является поездка на Кавказ начальника Главного тюремного управления». Император дал согласие на такую поездку. Начальник Главного тюремного управления в том же 1885 году совершил поездку на Кавказ и осмотрел тюрьмы во многих городах. Он нашел тюрьмы не только переполненными, но и «не удовлетворяющими самым скромным требованиям санитарии». Не смотря на это, комитет министров вследствие недостатка денежных средств высказался (31 декабря 1885 г.) лишь за приспособление под тюремные помещения различных других зданий⁵⁶².

«Устав о содержащихся под стражей» обходит почти полным молчанием условия тюремного режима. В 1842 г. вышел «Устав об арестантских ротах». Надо отметить, что это была своего рода попытка милитаризации тюрьмы, превращения тюрем в каторжные казармы. В статьях этих актов четко улавливались различия в положении заключенных в зависимости от их классовой принадлежности, даже в мелочах тюремного режима. Дворяне, чиновники, купцы первой и второй гильдии отделялись от «прочих арестантов». Их бытовые условия, питание, обращение с ними были не такими, как у арестантов из народа – им даже разрешалось брать в тюрьмы своих слуг.

Необходимо отметить также, что перевоспитание преступников осуществлялось не только силовыми (карательно-репрессивными) методами. Нравственное (религиозное) воспитание также имело место. Большое значение придавалось также трудотерапии, что требовало обеспечения арестантов работой. Кроме того, арестанты могли освоить какую-либо полезную в обществе специальность⁵⁶³. Одним из существенных нововведений в тюремное законодательство было издание «Правил об исправительных приютах для несовершеннолетних», принятых 5 декабря 1866 года. Согласно им, в приютах вводилось обучение ремеслам, сельскому хозяйству, грамоте. Кроме того, статья 11 данных «Правил» устанавливала общую обязанность исправительных заведений в течение определенного срока оказывать помощь «выпускникам», обеспечивая «возможное содействие в деле устройства их будущности»⁵⁶⁴.

Давно необходимая тюремная реформа была проведена только в 1879 году. Главное тюремное управление было создано в составе Министерства внутренних дел. Это управление стало высшей административной инстанцией во главе региональных тюремных учреждений. Оно должно было способствовать единообразию практики наказаний на всей территории огромной империи. Административное управление тюрьмами на среднем уровне принадлежало губернским, областным и городским властям, которые обязаны были содействовать благоустройству мест заключения и контролировать выполнение решений правительства относительно содержания арестантов. Особую группу мест заключения составляли крепости. Здесь действовали военные законы. Для казачьих областей были характерны войсковые тюрьмы. К 1 января 1882 года общее число всех содержащихся в местах заключения Российской империи составило 94797 человек⁵⁶⁵. В 1862 г. М.М. Максимов писал, что «мошенники и воры делятся на партии и классы, изучая воровство и мошенничество, каждый по своим способностям, от той самой партии, к которой принадлежит». Классическая мысль И. Бентама о том, что «тюрьма есть школа, где злодеяние преподается гораздо более надежным способом, чем…добродетель», по-прежнему оставалась неизменно справедливой⁵⁶⁶.

Коллективная ответственность горского населения за кражи скота, убийства и разбой существовала наряду с личной ответственностью. За названные преступления наказывалось все сельское горское общество, в том случае, если преступление было совершено на его территории или к селению вели следы. Такая практика в регионе применялась длительный период. В 1902 году она была отменена частично и лишь в 1907 году – полностью⁵⁶⁷. Вместо того чтобы вдаваться в отвлечённые или оценочные суждения о самодержавии – нам важно осознать, какие гражданские возможности были воплощены в имперской правовой системе. Может ли закон служить опорой гражданства, когда его содержание различно для разных людей? Этот роковой вопрос возникал на протяжении всей истории России. Законы империи кодифицировали правила общественных отношений, определяя права и обязанности подданных через их коллективный статус. Индивид имел возможность на законных основаниях участвовать в важнейших аспектах общественной жизни только благодаря своей принадлежности к той или иной общности (с её конкретными правами и обязанностями). Таким образом, простые люди, как и представители элит, обладали правами в силу своей принадлежности к определённой категории подданных. Имущественное законодательство Российской империи наглядно демонстрирует всеобъемлющую идею самодержавия: воля Государя есть источник права, а законы империи отражают преимущественное право собственности императора на все ресурсы державы. Именно эта прерогатива самодержавия и её огромное влияние на политическое и социальное развитие страны – по сей день привлекает внимание историков.

Подведем итоги. Империи – это государственные устройства, в которых одна этническая группа устанавливает и сохраняет контроль над другими этническими группами в границах определённой территории. Это воинственные государства. Их границы – военные, они расширяются или защищаются скорее силой оружия, нежели средствами естественного или культурного свойства (т. е. этнического, расового или религиозного)⁵⁶⁸. Для правителей Российской империи управление сводилось к контролю над ресурсами – территорией и рабочей силой – и поддержанию порядка, который бы гарантировал их безопасность. На первый план в государственной политике России выходил не закон, а таким образом понятое управление. Однако и закон становился необходимым, как только государство начинало претендовать на определение прав и обязанностей людей, населявших его территорию. Для сбора налогов и податей требовалось поддерживать организационные и репродуктивные возможности местного населения.

Российское законотворчество в его имперском измерении базировалось на тезисе о том, что каждый народ обладает своими обычаями и законами. Встроить эти особенные обычаи и законы в общую систему управления означало укрепить правопорядок и поддержать производительность труда населения в каждой области империи. Инкорпорирование местных «обычаев» в имперское законодательство также было своего рода сделкой: империя поддерживала на местах правосудие в местном, традиционном понимании в обмен на уплату населением податей и налогов. Однако все права и обязанности были всё – же производными от российских законов – то есть никаких «природных» прав на деле не существовало, или их действия были крайне ограничены⁵⁶⁹.

С начала пореформенного периода Кавказ (Предкавказье) превращается в один из основных районов миграции русского крестьянства из внутренних губерний России. Борясь с аграрным перенаселением, правительство вынуждено было специальными законодательными актами 80-90-х годов открыть «клапан» для переключения переселенческого движения в пределы не только Северного Кавказа, но и Закавказья. Уже к началу XX века становится очевидным аграрное перенаселение прежде осваиваемых районов на самом Кавказе. Также, в ходе землеотводных работ по созданию переселенческих участков, власти пренебрегли правовой стороной принятого здесь землепользования, зиждившегося на обычном праве. Таким образом, своей переселенческой политикой правительство вторгалось в сферу земельных отношений местного крестьянства, создавало путаницу и тем самым провоцировало конфликт. В контексте системного кризиса, поразившего Россию в начале XX века, одной из его существенных составляющих стали межэтнические конфронтации. Накопившиеся проблемы социально-экономического, политического порядка нередко являлись той почвой, которая порождала напряжение среди местного населения на окраинах, выплёскивавшееся в разного рода протесты, всё более принимавшие характер межэтнических конфликтов⁵⁷⁰.

Мусульманское население Северного Кавказа пользовалось шариатом, однако со временем это стало противоречить стремлению государства к унификации законодательства, характерной для XIX столетия. В это время была проведена грандиозная работа по систематизации российского законодательства, которая, по сути, официально закрепила статус мусульманства и компетенцию его права. Уже в начале XIX века российское правительство, признав легитимность адатского и мусульманского права, включило отдельные комплексы его норм в состав законодательства. Однако российское право сохранило важное преимущество – нормы адата и шариата не применялись, если противоречили имперскому юридическому стандарту. Для мусульман Северного Кавказа сохранение своего права было проявлением государственного благоприятствования и протекционизма. Мусульманское право, безусловно, являясь правом российских подданных, сохраняло эндогенные свойства. Мусульманское право народов Северного Кавказа занимало специальное место в правовой системе российского православного государства. Соприкосновение двух систем повлекло, с одной стороны, коррекцию мусульманского процессуального права, а с другой – не подверглись деформации такие отрасли права как брачно-семейные, наследственные⁵⁷¹. В эпоху контрреформ 80-90-х гг. XIX в. консервативные тенденции в развитии местной судебной системы были усилены серьёзными изменениями в статьях судебных уставов. Тем не менее, несмотря на все трудности, сопутствовавшие развитию региональной судебной отрасли, анализ статистических данных о деятельности новых судебных органов даёт нам основание утверждать не только о целесообразности существовавших судебных учреждений, но и об эффективности их борьбы с региональной преступностью⁵⁷². Проведение судебной реформы на Северном Кавказе стало важным шагом вперед по пути становления новой судебной системы, основанной на буржуазных нормах и принципах права⁵⁷³.

Период становления и развития капитализма в России характеризуется значительными изменениями во всех сферах общественных отношений. Был проведен целый ряд прогрессивных реформ, значение которых сложно переоценить. Тем не менее, нельзя говорить однозначно только о положительных результатах реформ. Методы их продвижения на протяжении второй половины XIX века показали, что самодержавное российское государство было не в состоянии обеспечить эффективную реализацию прав и свобод личности, и многие изначально демократические институты так и не были внедрены в государственно-правовую практику⁵⁷⁴. Зачастую это объяснялось и оправдывалось «местными особенностями». Вот что по этому поводу писал в 1898 году А.С. Френкель: «У нас все приносится в жертву, так называемым, кавказским особенностям. Мы их сами создаем и искусственно поддерживаем. Малейшая реформа или стремление сравнить права и обязанности кавказцев по общероссийским законам вызывает протест. А что такое «кавказская особенность» – в сущности никто не знает…. На наш взгляд – это фикция, миф. Нет теперь этой особенности! Народ ее не знает, и знать не хочет! Все стремятся на Кавказе быть уравненными в правах и обязанностях с прочими гражданами России. И кому нужна эта особенность? Во всяком случае, не населению…»⁵⁷⁵.