Текст книги "Чечено-российские отношения и идея чеченской государственности. Политический очерк"

Уточним ещё раз: войсковые операции в Чечне в период 1922—1925 гг. были вызваны не какими-то массовыми выступлениями чеченского населения против власти, которая в то время была своей – чеченской, а были мероприятиями по разоружению населения якобы с целью пресечения уголовных деяний отдельных личностей, среди которых могли быть и были представители любых этносов и социальных групп. Операции 1920—1922 гг. против мятежа Гоцинского, проходившие в горных, приграничных с Чечнёй районах Дагестана, где были значительные потери с обеих сторон, к Чечне имеют косвенное отношение. Некоторые исследователи придают этим событиям политическую окраску в связи с тем, что в результате этих операций был ликвидирован дагестанский имам-самозванец Нажмутдин Гоцинский, а в само Чечне арестован ряд религиозных деятелей и многие участники войны против деникинских войск. Гоцинский в Чечне скрывался после того, как потерпел поражение в Дагестане, да и поддержкой большинства населения ни в Дагестане, ни в Чечне он не пользовался.

В Чечне в это период началось разоружение населения, которое продолжалось вплоть до депортации в 1944 году. Об этом свидетельствуют и результаты этих операций. Ниже приводятся официальные данные по книге Ю. Веремеева «Чечня. 1920—1941 годы».

В результате воинской операции под командованием Уборевича в 1925 году были арестованы 309 горцев и 11 руководителей, из которых 105 человек, в том числе и скрывавшиеся на территории Чечни руководители во главе с Гоцинским, были расстреляны. Потери армии составили 5 человек убитыми, 11 ранеными.

Войсковая операция декабря 1929 года: 26 горцев убито, 296 человек арестовано, читай – расстреляно; потери армии – 18 человек убиты, 29 ранены.

Март 1930 года. Сводная группа из осетин, армян, грузин, дагестанцев направляется в Чечню. Убито 19 чеченцев, арестовано 122. Потери войск: убито – 14, ранено 29 красноармейцев и милиционеров.

Восстание 1932 года против коллективизации в Дагестане, Чечне, преимущественно в казачьих районах: убиты 333 чеченца, 150 – ранены; потери армии – 27 убитых, 30 раненых.

Но это уже период начала коллективизации и раскулачивания, когда массовыми восстаниями были охвачены все регионы. На территории Чечни против коллективизации активно выступило и казачество. Процедуре разоружения в этот период подверглись 242 аула, авиабомбардировкам – 101 село, взяты в заложники 40 старейшин, арестованы 605 человек, из которых не менее 450 расстреляны. Репрессии против населения носили массовый характер. Потери же армии за всё время операций именно в Чечне с 1922 по 1932 год составили 50 военных убитыми и 70 ранеными. Это за десять лет. Такие потери возможны при паре автокатастроф, но никак не при массовом восстании целого народа.

Одновременно большевистская власть решала и свои политические цели. Начались гонения на религиозных деятелей. Были арестованы и расстреляны член чеченского ревкома Али Митаев, шейх накшбандийского тариката из Урус-Мартана Билу-Хаджи Гайтаев и другие – всего более 300 религиозных деятелей. Шариатские суды в 1926 году были отменены. В Чечне учреждены ревтрибуналы. В Чечню были привнесены все методы работы репрессивных органов ВЧК-ОГПУ, уже апробированные в центральных губерниях России. Без учёта местных условий, роли религиозных и общинно-тейповых авторитетов, национальных обычаев. 30 января 1930 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Приказом ОГПУ СССР от 2 мая 1930 года были определены категории кулаков. К первой и второй категориям были отнесены соответственно организаторы и участники контрреволюционных выступлений. Они подлежали суду ревтрибуналов и расстрелу либо заключению в концентрационные лагеря. Их семьи подлежали высылке в отдалённые районы Севера и Сибири. К третьей категории были отнесены остальные кулаки, которых надлежало переселять в другие районы страны за пределами проживания. Для всех регионов были определены нормы – количество кулаков, подлежащих депортации и иным репрессиям. Для Северного Кавказа и Дагестана норма для раскулачивания была определена в 20 тыс. человек. Планы, как было принято в СССР, перевыполнялись. За 1930—1931 гг. в целом по стране были перемещены – депортированы – 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человек. За 1932—1940 гг. – 489 822 человека. Из них, согласно секретной справке ОГПУ, около 90 тыс. погибли по пути, 300 тыс. умерли от голода и болезней. В 1937 году, 30 июля, вышел другой приказ НКВД – «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Эти «элементы» были тоже распределены по категориям. Первая категория – лица, дела которых подлежали рассмотрению «тройками» (военными трибуналами из трёх обвинителей). Эти лица должны были приговариваться немедленно к расстрелу, их семьи подлежали заключению в концентрационные лагеря. Вторая категория – лица, подлежащие ссылке в отдалённые районы страны. И, опять-таки, всем регионам были выделены лимиты – определено количество людей, подлежащих репрессиям. С августа 1937 по ноябрь 1938 года по приговорам «троек» расстреляно 390 тыс. человек, отправлено в лагеря – 380 тыс. По приговорам «милицейских троек», без суда, на сроки 3—5 лет отправлено 400 тыс. человек. Всего, по официальным данным, было раскулачено около 4 млн человек.

Все эти репрессивные (преступные) меры, конечно, вызывали массовые выступления по всей стране. Только в 1930 году в стране было зарегистрировано более 14 тыс. массовых восстаний и выступлений, 800 из которых были подавлены с привлечением, кроме частей НКВД, армейских подразделений. Все данные взяты из исторических исследований В. Н. Земскова, Е. Жупиковой, Г. Марченко…

Коснулись эти репрессии, сопровождающие мероприятия по сплошной коллективизации и раскулачиванию, и Чечни. Коллективизация сопровождалась не только изъятием земель из личного пользования, но и обобществлением скота, птицы, инвентаря. При раскулачивании составлялись списки, в которые в первую очередь включались муллы, авторитетные в народе и среди своих тейпов люди. В Веденском районе до сих пор помнят случай, связанный с одним из моих родственников. Гирма Чатаев в 1937 году был председателем Веденского сельского совета. Работники НКВД принесли ему список лиц, подлежащих высылке как кулаки. В списке были люди вовсе не богатые, но пользующиеся в районе уважением, в том числе люди пожилого возраста и участники войны с белогвардейцами. Известно, что в составлении этого списка деятельное участие принимал один из претендентов на роль алима – богослова в районе. Чатаев отказался подписать этот список. Он был арестован. И больше его не видели. В списках реабилитированных лиц, опубликованных в республиканской печати в 1991 году, он значился расстрелянным. Его правнуком является Ахмед Чатаев, участник боевых действий против российских войск во второй военной кампании на территории Чечни, ставший известным благодаря российским СМИ. Одновременно мероприятия по коллективизации и раскулачиванию сопровождались наступлением на религию. Муллы арестовывались как кулаки, как антисоциальные элементы, клубы и мечети закрывались и переоборудовались под амбары. Вплоть до 1991 года самая большая в Веденском районе мечеть в селе Элистанжи использовалась как клуб. Не только в плоскостных, но и в горных сёлах закладывались свинофермы. Одна из таких ферм до начала перестройки работала в селе Сельментаузен Веденского района.

Всё это, конечно, не могло не вызывать протесты и выступления. Если для русского населения депортация в другие районы страны означала перемещение из одного региона в другой, хоть и сопряжённое с трудностями и лишениями, но в среду, где тот же язык, та же религия или отсутствие таковой, те же обычаи, та же водка, то для чеченцев то же самое означало совсем другое. Человек оказывался в среде, где другой язык, большинству непонятный, другая религия или запрет на исповедование всякой религии, другие обычаи, другой климат. И люди всячески противились депортации. Уходили в леса и горы, а всё же выселенные – сбегали и возвращались. За ними и за их родственниками и членами семей устраивалась настоящая охота. Они автоматически регистрировались как бандиты, а с началом войны 1941—1945 гг. – и как дезертиры. Выше уже писалось о том, что, по исследованиям Г. Марченко («Антисоветское движение в Чечне в 1920—1930 годы»), А. Авторханова («Народоубийство в СССР. Убийство чеченского народа») и других, только за два дня 31 июля – 1 августа 1937 года в Чечне было арестовано 14 тыс. человек – 3% всего населения. Большинство из них было расстреляно. Также были арестованы все партийные, советских органов и учреждений работники-чеченцы, среди них председатель правительства ЧИАССР А. Горчханов и его заместители, второй секретарь обкома партии Х. Вахаев, народные комиссары (министры) чеченцы и ингуши – земледелия, здравоохранения, финансов, просвещения, председатель Верховного суда, все чеченцы – члены Чечено-Ингушского обкома ВКП (б), все чеченцы – секретари районных комитетов партии, все чеченцы – председатели районных и большинства сельских советов, а также почти все чеченцы-учёные и писатели – 137 человек. Репрессии продолжались и в период войны 1941—1945 гг. В своей злопыхательской работе «Местечковые страсти в чеченских горах» И. Пыхалов, конечно, с другим подтекстом и объяснениями, но приводит слова из доклада заместителя начальника отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР Р. А. Руденко о том, что причинами случаев бандитизма в Чечено-Ингушетии того периода могут быть «и допускаемые перегибы в проведении чекистско-войсковых операций, выражающиеся в массовых арестах и убийствах лиц, ранее не состоящих на оперативном учёте и не имеющих компрометирующего материала. Так, с января по июнь 1943 года было убито 213 человек. Из них на оперативном учёте состояло только 22 человека». Из числа тех, кто пытался избежать их участи, участи тысяч чеченцев, застреленных в застенках тюрьмы НКВД на берегу Сунжи в Грозном, были те, о которых в своей работе «Бойня 1939—1945. Не Вторая мировая, а Великая гражданская!» автор Андрей Буровский писал, что в период с 22 июня 1941 по 3 ноября 1943 года в Чечне было арестовано и уничтожено 3665 человек, в том числе 2690 чеченцев. Из их числа, из числа тех, кто ушли в леса и горы, чтобы избежать неминуемых репрессий, был и Хасан Исраилов, были и братья Шериповы, и другие, которые в официальных исторических опусах рассматриваются как руководители антисоветского восстания на территории ЧИАССР в годы Второй мировой войны. А также покинувший территорию СССР, известный впоследствии всему миру общественный и политический деятель и публицист Абдурахман Авторханов. Если даже все они были дезертирами, бандитами, что, конечно, не так, разве это основание для депортации всего народа? И разве эти цифры сравнимы с 14 тыс. массовых выступлений, которые были в России? Или с такими цифрами: из различных исследований следует, что за период Великой Отечественной войны в целом по Союзу дезертировало 1,7 млн человек, уклонилось от призыва 2,5 млн и 2,5 млн значились и были осуждены или расстреляны как предатели. Или такие цифры, которые приводятся в книге Н. Ф. Бугая «Депортация народов»: только в первой половине 1944 года удалось уничтожить в центральных областях СССР 527 бандгрупп, в Закавказье в тот же период зарегистрировано 1549 бандгрупп, в Средней Азии – 1217, в Сибири и на Дальнем Востоке – 1576, на Северном Кавказе – 145. Так что ясно, что пальма первенства в этом явлении принадлежала вовсе не чеченцам. И это не могло быть основанием для депортации всего народа – стариков, женщин, детей.

Политические и социально-экономические эксперименты, проводимые на Северном Кавказе, как и по всей стране, вызывали трудно скрываемую конфронтацию между населением и властью. Советская власть, представленная в основном репрессивными и партийными органами, которая навязывала горцам формы управления и поведения, нормы этики и морали, противоречащие их представлениям обо всём этом, рассматривалась ими исключительно как карательный орган. Сама же власть кавказские народы, которые несмотря на все репрессивные меры сохраняли свою самобытность, противились процессам социальной нивелировки, не впускали её в свой внутренний мир, считала не заслуживающими доверия. И потому они вплоть до 1939 года в армию не призывались и в милицию почти не принимались. Призванные в период с 1939 по 1941 год чеченцы и ингуши были отправлены в воинские части, наиболее отдалённые от мест проживания, в основном на север и северо-запад страны, где была наиболее напряжённая обстановка.

В многочисленных изысканиях по поводу депортации чеченцев предпочитают акцентировать внимание на фактах дезертирства чеченцев в годы Великой Отечественной войны и только вскользь упоминают об их участии в ней. Наверное, по этой причине автор не нашёл в этих работах сведений о количестве чеченцев (здесь и далее подразумеваются и ингуши), призванных в период с 1939 по 1941 год. Это обстоятельство указали и авторы книги «Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» А. Ю. Безугольник, Н. Ф. Бугай, Е. Ф. Кринко. Констатируя отсутствие сведений по этому периоду, они ссылаются на сообщения Филькина и подсчёты Х. Ошаева, которые будут мною позже приведены. Но, учитывая, что призыв был массовый, можно предположить, что количество их было немалым. Эти чеченцы героически воевали на севере в Финскую войну, на Западном фронте под Ленинградом и в крепости Брест. В книгах Х. Ошаева «Брест – орешек огненный» и «Слово о полку чечено-ингушском», в работах Элана Автурханова «Чеченцы во Второй мировой войне, Вл. Соловьёва «Вайнахи в Великой Отечественной войне», в произведениях С. Кашурко, партийного работника Филькина и многих других авторов достаточно, хотя и в далеко не полном по известным причинам объёме, описано участие чеченцев в этой войне. Так, сегодня уже достоверно известным является тот факт, что только в героической обороне Брестской крепости принимали участие от 300 до 400 чеченцев и ингушей. Мой дядя Абдулгани Сусуев и его односельчанин из села Эшилхатой в составе Веденского сельсовета Денисолта Идрисов, призванные в 1939 году, воевали в Финской войне. Дядя пропал без вести. Денисолта прошёл всю войну и раненым в лицо возвратился на родину в 1946 году, откуда был депортирован в Казахстан. Кстати, в селе до сих пор рассказывают о том, как Денисолта, будучи хорошо образованным учёным-арабистом, избежал ареста и осуждения перед призывом. Его забрали в Веденский отдел НКВД, где заправлял делами хорошо знающий чеченский язык и обычаи еврей Исаков. «Денисолта, люди говорят, что ты мулла», – сказал ему Исаков. «Нет, я не мулла, я комсмулла», – ответил Денисолта. «Ну, раз ты комсмулла, пойдёшь в армию». Так вместо лагеря он попал на фронт и, кажется, дошёл до Праги.

С началом войны и стремительным приближением фронта к Северному Кавказу перед властями встала дилемма: призвать в армию горцев Северного Кавказа, то есть дать им в руки оружие и начать профессиональную подготовку как дисциплинированных воинов, или продолжать прежнюю политику – заставлять уважать власть. Немного поколебавшись, власти приняли второе решение. В работе «Бойня 1939—1945. Не Вторая мировая, а Великая гражданская!» автор А. Буровский, описывая процесс призыва горцев Северного Кавказа в тот период, пишет: «Призванных держали на казарменном положении, но на фронт не отправляли, оружия не давали и не кормили». Наглядным примером такого развития событий является формирование и роспуск 114-й Чечено-Ингушской кавалерийской дивизии. Авторы публикаций, делающие акцент на дезертирстве чеченцев, именно в этом, в дезертирстве состава, хотят видеть причину расформирования этой дивизии. Но так описывает всё это в своей книге «Партийная организация Чечено-Ингушетии в годы Великой Отечественной войны» бывший в то время секретарём Чечено-Ингушского обкома ВКП (б) В. И. Филькин: «Весной 1942 года отмобилизованная в добровольном порядке, полностью обеспеченная конным составом, хорошо экипированная, укомплектованная опытным командным и политическим составом, уже получившая армейский номер 114-я Чечено-Ингушская кавалерийская дивизия по настоянию Берии была распущена». В упомянутой выше работе коллектива авторов об участии горцев Северного Кавказа в этой войне тоже указывается, что дивизия была укомплектована даже сверх штатной нормы. В дивизии было 3961 человек только рядового состава. Из них 3543 чеченца и 441 ингуша. Но дивизию держали на казарменном положении. Ни стрелковое, ни артиллерийское оружие не выдавали, хотя в дивизии был и кавалерийский артиллерийский дивизион. Но его расформировали. На его базе образовали 255-й отдельный Чечено-Ингушский полк – 1023 человека и отдельный Чечено-Ингушский дивизион – 597 человек. 1500 человек распустили «до особого распоряжения». Часть раздробили. Чечено-Ингушский отдельный 255-й кавалерийский полк мужественно сражался в боях под Ростовом и Сталинградом. В сталинградском сражении этот кавалерийский полк был брошен против наступающих частей 4-й немецкой танковой армии. Кавалерию – против танков. В этой бойне полк потерял более половины своего состава – 599 человек (Бугай и соавторы, указанное сочинение). Лично мне со слов очевидцев тех событий известно, что призывали в основном в строительные батальоны, которые направлялись на рытьё окопов и траншей в Ростовскую область, а с приближением фронта – в Наурский и Малгобекский районы Чечено-Ингушетии и другие места. Если и кормили, то свининой, которую горцы-мусульмане есть не могли. Всё это, конечно, не могло вызывать желания идти в эти отряды и вообще в армию.

Другим обременением для населения Северного Кавказа явилось усиление продовольственного обложения. Военные под предлогом нужд армии почти насильно изымали у населения хлеб, скот. Органы НКВД же продолжали свою работу по изъятию оружия у населения и арестам и уничтожению скрывающихся от раскулачивания и политических репрессий лиц, теперь уже зачисленных и в дезертиры. В исследовании «Война. Мифы. СССР. 1939—1945» автор В. Мединский пишет, что только в Чечено-Ингушетии с начала войны и до января 1944 года было ликвидировано (убито) 973 боевиков, как он пишет, хотя в то время их называли бандитами, и арестовано 1901 человек. Видимо, речь идёт о тех же событиях, о которых писал в своём исследовании и А. Буровский.

Но с весны 1942 года «советское руководство поэтапно приостановило призыв в ряды действующей армии представителей всех народов Северного Кавказа». (А. Безугольный, «Горцев в армию не призывать и никуда не отправлять. Мобилизационные мероприятия и национальная политика на Северном Кавказе в период Великой Отечественной войны», 2003 год). Для тех, кто хочет связать отказ в призыве населения исключительно со случаями дезертирства именно чеченцев, подчёркиваю: «представителей всех народов Северного Кавказа». Приостановленный призыв чеченцев в марте 1942 года официально был подтверждён приказом народного комиссара обороны от 30 июля 1942 года, согласно которому был запрещён призыв в армию коренных национальностей из Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Дагестана. С начала 1943 года был остановлен призыв осетин, карачаевцев, черкесов, адыгов, а также хевсур, сванов в Закавказье и поляков и немцев по всей стране. В обиход было пущено выражение «лица европейской национальности», к которым кроме русских, украинцев и белорусов были отнесены закавказские народы – армяне, азербайджанцы, грузины, а также выходцы из Передней Азии – евреи. Кавказские народы, действительные, коренные европейцы, были отнесены к неевропейцам и к не подлежащим (недостойным) призыву в Советскую Армию. Мне в этой работе всё время приходится делать ссылки, цитировать других авторов, чтобы, как чеченцу, не быть заподозренным в субъективном подходе, в предвзятом, необъективном отношении к описываемым событиям, фактам и цифрам. Упомянутый выше секретарь Чечено-Ингушского обкома ВКП (б) В. И. Филькин в своей книге «Партийная организация Чечено-Ингушетии в годы Великой Отечественной войны Советского Союза» писал: «В марте 1942 года по настоянию Берии призыв военнообязанных чеченцев и ингушей был прекращён». Автор Алексей Безугольный, описывая события того периода, пишет, что в конце августа 1942 года Чечено-Ингушский обком и командование Закавказского фронта обратились в Ставку Верховного главнокомандующего, то есть к Сталину, за разрешением произвести призыв добровольцев в республике. Сталин запросил мнение Л. Берии. На что Берия ответил: «Формирование каких-либо частей из чеченцев и ингушей в данное время считаем нецелесообразным» (А. Безугольный, указанное выше сочинение). Это – август 1942 года.

Отсюда становится ясным, что никакого дезертирства 13 560 чеченцев из подлежащих призыву 14 576 человек в 1942 году, как пишет в своей работе «Местечковые страсти в чеченских горах» Игорь Пыхалов, быть не могло. Такими же клеветническими измышлениями должны быть признаны и утверждения А. Дюкова, А. Савельева, вторившего им сайта «Русский портал» и других о том, что за годы войны из рядов Советской Армии дезертировали 49 362 чеченцев, уклонились от призыва 13 389, что составляет 62 751 человек. Причём эти авторы сокрушаются по поводу того, что Сталин не приказал их расстрелять по законам военного времени. Так, в вышеуказанном своём сочинении Пыхалов пишет: «С точки зрения формальной законности кара, постигшая в 1944 году чеченцев и ингушей, была гораздо легче той, что полагалась им согласно уголовному кодексу, поскольку в этом случае практически всё взрослое население следовало расстрелять или отправить в лагеря, после чего из республики по соображениям гуманности пришлось бы вывозить и детей».

Сколько это – почти 63 тыс. чеченцев? Возьмём в руки калькулятор. По цитируемой многими авторами докладной заместителя наркома безопасности Б. Кобулова Л. Берии от октября 1943 года, в Чечено-Ингушетии в то время было 450 тыс. чеченцев и ингушей. В народе, систематически на протяжении веков подвергающемуся отстрелу, количество лиц женского пола всегда превышает мужское население. Мужское население чеченцев в тот период не могло превышать 40%, что составляет 180 тыс. Из них 60% – лица до 16—18 лет, не призывного возраста. Остаётся 72 тыс. С учётом того, что горцы отличаются долголетием, лиц пожилого возраста, старше 60 лет, из них может быть более 25%. Следовательно, чеченцев и ингушей в возрасте от 18 до 60 лет в республике в тот период могло быть не более 54 тыс. Из них военнообязанными, в возрасте от 18 до 45 лет, и пригодными к строевой службе по возрасту, по здоровью, по семейному положению, по брони могли быть не более 60% – 32,4 тыс. человек. Выведенная мною расчётно цифра оказалась близка к реальной: как свидетельствуют в своей книге Н. Ф. Бугай и соавторы, на 15 июля 1942 года в ЧИАССР на учёте как не подлежащие призыву состояли 34 611 человек, а на учёте как призывники состояли всего 2371 человек. О каких 63 тысячах, подлежащих расстрелу как дезертиры, ведут речь Пыхаловы?

Их кровожадность была вскоре удовлетворена: из депортированных в конце февраля – начале марта 493 269 чеченцев и ингушей к началу 1949 года умерли 144 704 человека. Потери составили 29,3%. Это за 3,5 года. С учётом восполнения части умершего населения за счёт рождаемости, с учётом умерших в пути следования и с учётом уничтоженных во время проведения самой депортации общие потери населения составят за весь период депортации не менее 40% общей численности. Это – 197 308 человек из вышеуказанных 493 269. Только учтённых.

Почти 200 тыс. чеченцев и ингушей скосила депортация 1944 года. Эта цифра никак не может считаться завышенной. Ведь немалое количество населения по разным причинам избежало депортации в начальный период и было уничтожено в ходе самой операции по выселению и после в результате «зачистки» территории.

Нас и нашу территорию постоянно «зачищают». Депортация с самого начала сопровождалась большим количеством случаев массовых и индивидуальных репрессий в отношении выселяемого населения на самой территории ЧИАССР. В горных труднодоступных местах людей группами расстреливали. В той же работе Пыхалова приводится текст телеграммы Л. Берии Сталину, в которой свидетельствуется, что по состоянию на 29 февраля 1944 года на шестой день с начала депортации только в одном Галанчожском районе остались невывезенными 6 тыс. человек. Нет никаких доказательств того, что они так и не остались «невывезенными». Но только по официальным данным в ходе депортации на территории Чечено-Ингушетии было убито 780 человек, арестовано 2016 человек и скрылись в горах 6544 человека. В этих официальных цифрах, конечно, нашли отражение не все сопутствующие операции бесчинства и их масштабы. Но уже в наше время достоверно известным остаётся тот факт, что в селе Хайбах бывшего Галанчожского района в сарае были заживо сожжены более 700 человек пожилого возраста и дети мужского и женского пола. Расстреливали на дому, в пути и даже в больницах, больных и людей пожилого возраста. Их сбрасывали с обрывов в горах, топили в озёрах. Они остались неучтёнными. Мой дядя Абдул-Худаев Сусуев пас овец и коз населения двух сёл в количестве не менее 1000 голов на Сунженском хребте, в районе современного аэропорта «Северный». В Чечне до высылки широко применялся отгонный тип животноводства, когда отары овец и стада крупного рогатого скота летом пасли на альпийских лугах в горах, а зимой перегоняли на Сунженский и Терский хребты и притеречные и сунженские степные пастбища. Пасли скот и овец несколько семей по очереди. Судьба моего дяди и его напарника и тысяч таких, как они, неизвестна до сих пор. Мой отец и в годы депортации и по возвращении много раз обращался в различные инстанции в его поисках. В числе депортированных он не значился. Его и его односельчанина и родственника, вполне возможно, расстреляли на месте, а отару забрали.

Не меньшие жертвы чеченский народ понёс и в войне 1994—2009 годов. По подсчётам комиссии Государственного Совета Чеченской Республики в 2003 году, за период с 1994 года потери только среди мирного населения составили не менее 160 тыс. человек. Беженцами были около 500 тыс. человек. Эти события по количеству жертв вполне сопоставимы с таковыми же в период депортации. Но события эти (война) по степени жестокости, по разрушениям, по степени нанесённого морального ущерба, психологического негатива были намного страшней депортации 1944 года и будут иметь более ощутимые негативные последствия в отношениях между русским и чеченским народами. Вот так численность чеченцев строго регулируется великим северным соседом.

Однако продолжим. И где находились эти якобы 63 тыс. дезертиров и уклонистов? Как следует из вышеизложенного, в тот период на территории Чечено-Ингушетии было всего 34 611 человек призывного возраста. В своей вышеупомянутой книге А. Савельев пишет, имея в виду чеченцев: «Повстанческие группировки общей численностью до 40 тысяч человек наносили удар в тыл Красной Армии». То есть, если верить ему и таким, как он, выходит, всё чеченское дееспособное мужское население «наносило удар в спину Красной Армии». Но тот же Кобулов в той же докладной писал: «На 1 ноября 1943 года в республике оперируют 35 бандгрупп общей численностью 245 человек». А уж он-то не скрывал бы дезертиров и уклонистов. 245 человек из 450 тыс., а не 40 и не 63 тыс., господа склочники.

Так сколько из этих выявленных 34 тыс. чеченцев и ингушей, скажем так – мобилизационного возраста, участвовало в войне, хотя с весны 1942 года кавказцы, в том числе и чеченцы, призыву не подлежали? В книге Бугая и соавторов пишется, что число призванных чеченцев в 1939—1940 гг. может быть не менее 9 тыс. человек. По свидетельству того же В. И. Филькина только в феврале – марте 1942 года было призвано 18 500 добровольцев из числа чеченцев и ингушей. Уже имеем 27 500 человек, служивших в армии к марту 1942 года. Всего же, по его словам, на фронтах Великой Отечественной войны участвовало 40 тыс. вайнахов. Всё пригодное к строевой службе мужское население Чечено-Ингушетии. До и даже после прекращения призыва кавказцев в армию чеченцы в добровольном, а то и добровольно-принудительном порядке были отправлены на фронт. После отмены призыва в армию чеченцев и других народов Кавказа по настоянию партийных и советских органов в Чечено-Ингушетии три раза производилась добровольная мобилизация населения. По свидетельству С. Кашурко за годы войны к званию Героя Советского Союза были представлены 96 чеченцев и 24 ингуша. Как известно, получили эти звания – единицы.

Большинство чеченцев добровольно шли на фронт в эти годы. Многие, в том числе и мой отец, были зачислены для приобретения на всякий случай навыков в отряды партизан. Им, «партизанам», оружия не выдавали. Их использовали в качестве проводников, переговорщиков со скрывающимися от репрессий лицами. Фактически их, безоружных, подставляли. И не все были отозваны из армии после депортации. В первые дни депортации из рядов СА были отозваны 4248 военнослужащих чеченцев и 946 ингушей. Из общего числа отозванных в этот период 5194 военнослужащих чеченцев и ингушей офицеры составляли 238 человек, сержанты и старшины – 724.

Депортация чеченцев из армии продолжалась вплоть до 1957 года. Огромно количество чеченцев, пропавших без вести. Например, в маленьком моём селе Эшилхатой из 18 участников войны 14 числятся пропавшими без вести. Многие дошли до Берлина, до Праги, воевали в Японскую войну. Например, мои односельчане Хизир Андаев и Нуру Идрисов домой возвратились после участия в боевых действиях против японцев. Пада Джосуев демобилизовался после ранения в Праге. Но это не спасло их от депортации.

Достойно глубокого сожаления, что всё ещё объявляются люди, в том числе из числа политических и государственных деятелей, пытающиеся найти причины, оправдывающие это всем миром осуждённое преступление. К чему всё это? Этот экскурс в чеченскую историю, обращение к событиям, которые уже давно всем известны и многими исследованы и оценены? А вот для чего. Для того чтобы сказать: результатом депортации, предшествовавших ей событий и последовавшего идеологического террора и дискриминации в экономической и социальной сферах стало то, что в своей статье «Россия и Чечня» Ян Чеснов выразил в одном предложении: «Политическое ожесточение в условиях этноцида – вот последствия советских лет жизни». Они оказали решающее влияние на начало и развитие событий 1991-го и последующих годов, когда чеченский народ предпринял очередную, самую яркую по степени выраженности и трагическую по последствиям попытку создания национальной государственности. К великому сожалению, наша история отношений с Россией – это история от трагедии к трагедии.