Текст книги "Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи"

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Гала, художница из Таджикистана, уже несколько лет живет с мужем и сыном в Берлине. Хорошо помню нашу первую встречу – Гала пришла на консультацию, чтобы получить рекомендации по лечению, ее сопровождали муж и сын.

В длинном списке пациенток, записавшихся на прием в тот день, она значилась последней.

Я сразу обратил внимание на очень бледный, но приятный оттенок кожи ее стройного тела. Она, коротко стриженная блондинка, пришла в тот день в ярком и очень открытом платье, отчего я и заметил безупречную красоту ее кожи. Глаза у нее были сильно подведены, на губах кричаще-яркая алая помада. Платье необычного фасона – со светло-зеленым шарфом, пестрое, с пятнами зеленого, желтого, розового цвета, этот яркий наряд живо напомнил мне пестрые товары в лавках на базаре Марракеша. Несмотря на то что позади был долгий и напряженный рабочий день, я как-то сразу воспрянул и от этих радостных красок, и от сияющей, полной надежды улыбки на лице моей пациентки. Ее муж и сын словно создавали некий цветовой и эмоциональный фон – никакой игры ярких красок, оба в простых однотонных костюмах, оба сдержанные в своих жестах и эмоциональных проявлениях.

Рецидив опухоли. В конце концов я сказал женщине, что совсем убрать тумор[7]7
  Уплотнение, опухоль.


[Закрыть] не удастся. Настала пауза, тягостная для всех нас, а затем Гала задала вопрос, но не о том, сколько она еще проживет. Тихим голосом, с сильным русским акцентом она спросила:

– Сколько еще времени я смогу заниматься живописью?

– Все зависит от того, какие вы пишете картины, – сказал я и задал встречный вопрос: – Сколько времени у вас уходит на создание одной картины? – Я, кстати, ни одной ее картины не видел.

– По-разному, – сразу ответила она. – Иногда месяц, иногда три, а то и все шесть.

– Вот видите. Значит, я должен вам честно ответить: или ни одной не напишете, или напишете несколько.

Муж – как я потом узнал, они пишут картины вместе, – смотрел на меня с глубокой тоской. Казалось, в этот момент он боялся встретиться взглядом с женой. И я почувствовал, что этих людей связывает совершенно особенная любовь. Как я упомянул, день в клинике выдался напряженный, да и далеко еще было до его окончания, но я все задавал и задавал моим посетителям вопросы – о живописи и о любви.

Как в одежде, так и в живописи Гала отдает предпочтение ярким, неоновым цветам.

Ее род восходит к самому Чингисхану, Гала прямой потомок его первой жены. Вместе с мужем она «компонует» фантастические лица, основой для которых служит изображение лица художницы. В юности она была известной фотомоделью, получила несколько наград и премий. Художники работают за компьютером – на фотопортрет Галы с характерными азиатскими чертами переносят черты других лиц и таким вот способом, весьма элегантным, создают изображения виртуальных людей. Потом на основе этих фотопортретов они пишут картины. Эти картины производят сильное впечатление, они обладают большой позитивной энергией и чистотой.

– Вы все картины пишете вместе? – спросил я. – Случается ли вам спорить о чем-нибудь – сюжетах, колорите и тому подобном?

– Да, конечно, – ответил Саша, муж Галы.

– И сколько же картин остались не завершенными из-за ваших разногласий?

Я ожидал, что они назовут число от одного до десяти. Но ответ был другим:

– Ни одной!

Они, казалось, недоумевали, как у меня вообще могла возникнуть подобная мысль.

Потом я поинтересовался, как они познакомились друг с другом. История их знакомства была долгой. Ее Гала рассказала мне позднее. Саша когда-то занимался рекламной фотографией, работая в редакциях различных газет и журналов. Однажды он зашел в какое-то редакционное помещение и увидел там в беспорядке разбросанные на нескольких столах фотографии и негативы, все это были изображения красивых девушек, сделанные, вероятно, для кастинга или каких-то конкурсов. Взгляд Саши случайно упал на черно-белый снимок: стройная молодая девушка со скучающим видом застегивала туфли. И Саша пропал. Влюбился в эту девушку. Влюбился как никогда в жизни, страстно, хотя не знал ни кто она, ни где живет. Тайком забрав фотографию, он положил ее в свой бумажник и несколько лет носил с собой, часто доставал и смотрел на нее. Влюбленность Саши не уменьшалась. И однажды он увидел эту девушку в жизни – вместе со своим мужем она сидела в кафе, где играла громкая веселая музыка. Саша нашел свою любовь. Его глаза не могли от нее оторваться – всей душой он потянулся к ней, но она не удостоила его даже взглядом.

Через несколько недель Саша получил заказ по работе. И моделью в этот раз должна была выступать Гала. Они познакомились, сблизились, но настоящей парой стали спустя долгое время. И только через несколько лет после свадьбы Саша рассказал жене о фотографии, которую носил в бумажнике.

Однажды мы с Сашей вместе ужинали, наслаждаясь удивительной таджикской кухней. Саша достал из бумажника черно-белую фотографию. Его глаза засияли, счастье и огромная любовь прозвучали и в его голосе, когда он, показывая мне фотографию, сказал:

– Профессор, а ведь я получил от судьбы именно то, о чем подумал в тот миг, когда впервые держал в руках этот снимок!

Картины супругов пользуются успехом, они выставлены в галереях крупнейших городов мира – Сингапура, Нью-Йорка, Парижа, Берлина.

И в Марракеше?

Нет, нет. Но может быть, пока еще – нет.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сегодня я в Берлине обедал с Арне, моим коллегой, в уютном испанском ресторане. Арне говорил о том, что в последнее время с тревогой замечает, что его энергия исчерпана, что он дошел до предела своих физических и душевных сил. Поэтому он хочет сделать перерыв, отдохнуть от напряженной работы.

Я спросил, из каких источников он черпает необходимую для работы и жизни энергию, что может он назвать своим личным эликсиром жизни?

Арне на миг задумался, потом неуверенно ответил, что это, по-видимому, движение: для работы ему нужно быть в хорошей физической форме. Я удовлетворился этим ответом. Но чуть позже Арне рассказал, что он много читает и размышляет о любви, что уже давно перечитывает Библию, подходя к ее тексту с этой точки зрения, и все время находит новые чудесные слова и выражения, каких он прежде не знал в немецком языке. У меня не возникло и тени сомнения: это и есть подлинный источник энергии, питающий и взор блестящих глаз, и сильно бьющееся сердце Арне, но неведомый его разуму. Это и был ответ на мой вопрос, откуда он черпает жизненные силы.

Далее Арне рассказал, что похоронил мать не в Берлине, где живет сам, и не в Мюнхене, где живет его сестра, а в Хельсинки, ибо там похоронены родители матери. Иначе говоря, они с сестрой исходили не из соображений собственного удобства, а исполнили просьбу матери, высказанную ею за много лет до смерти: она сказала, что по окончании земного пути хотела бы упокоиться рядом со своими родителями. Вне всякого сомнения, это любовь, да, это любовь, потому что делать что-то для другого человека, не считаясь со своим удобством и не ожидая какой-то особенной награды, какого-то воздаяния сторицей, – одна из высших форм любви.

Есть французская поговорка travailler pour le roi de Prusse, то есть работать на прусского короля, иначе говоря, делать какое-то дело ради самого этого дела, не ожидая признания или награды.

Что же касается Арне… Однажды, двадцать с лишним лет тому назад, он приехал в Марракеш и побывал на площади Джема эль-Фна, а теперь вспомнил, что многие там, особенно дети, но также и взрослые, тянулись потрогать его светлые волосы – белокурые люди были им в диковинку, казались мистическим явлением. Арне, по натуре доброжелательный и мягкий, не возражал. А жители Марракеша, прикасаясь к волосам незнакомого человека, кое-что узнавали: а именно, что существует немало общего между волосами черными, какие их ничуть не удивляли, и светлыми волосами чужеземцев. Белокурая шевелюра Арне на ощупь мало отличалась от их собственных темных волос – и вот это было удивительно, но и внушало спокойствие. Сегодня в Марракеше никто уже не тронет незнакомца за волосы, незнакомое давно стало знакомым. И белые, и цветные люди со всего света встречают в Марракеше радушный прием. И конечно, Арне, с его любовью к любви, сыграл свою маленькую роль в этой чудесной перемене.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Священный месяц Рамадан начался несколько дней назад. Я еду в коптский монастырь. В «Алхимике» Паоло Коэльо пастух Сантьяго, искатель и странник, тоже посещает коптский монастырь. Но эти страницы романа мне почему-то не запомнились, так же как и то, что первым городом на его пути к пирамидам, где он надеялся найти сокровище, был Танжер. А ведь Танжер родной город моих родителей.

Мне кажется, лучше всего запоминаешь то, с чем у тебя крепкая связь. Но всякой связи, отношению с чем-то или кем-то предшествует восприятие, а восприятию предшествует внимательное наблюдение своего окружения, людей, находящихся рядом с тобой, а равно и своего собственного сердца.

По пути в монастырь я вижу высоко в сияющем синем небе аиста и думаю, не тот ли это аист, чье большое тяжелое гнездо я заметил несколько недель назад на городских воротах Марракеша? В Берлине и его окрестностях я тоже часто вижу этих гордых птиц.

Что влечет, что заставляет аистов совершать перелет – неизбежный, но как будто бы и приносящий свободу – из Европы в Африку, из Берлина в Марракеш? Где их подлинный дом, их родина? Почему они странствуют, почему обитают в двух столь различных мирах?

Или их родина, место, где находится их дом, – не Марракеш и не Берлин, а небо?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Монастырь расположен примерно в 370 километрах к юго-западу от Берлина, и в нем, как на большом блюде в ресторане «Пимент», собрана всякая всячина, разные и никак не связанные между собой вещи.

Этот монастырь образуют несколько совершенно разнородных готических и барочных строений, настоятель же – египтянин родом из Каира.

В отличие от многих других монастырей, этот окружен лишь невысокой каменной оградой, которая едва доходит мне до пояса. Она поставлена, конечно, не для того, чтобы закрыть людям доступ в это особенное место.

Небо связано с землей – но каким образом мы обнаруживаем и находим их связь?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Два дня, проведенные в монастыре, были прекрасны. Вообще-то я надеялся, что сразу же смогу побеседовать с епископом о мире и о Боге, однако владыка был очень занят, поэтому поделиться с ним своими мыслями и услышать его мнение поначалу не удалось. Но я не огорчился, напротив, я был в восторге от встреч с самыми разными людьми, состоявшихся в столь короткое время. С кем только я не познакомился! С арамейским семейством, которое на своем древнем языке, языке Иисуса Христа, вдруг спело молитву за здравие прибывших в монастырь посетителей. С изящной почтенной дамой, которая вот уже семь лет как страдает оттого, что какая-то внутренняя психологическая преграда не дает ей заниматься живописью. С инженером-агротехником, который вместе с сыном путешествует на мотоцикле, посещая монастыри и крепости. С секстетом теноров, которые пели в мою честь, и с интернациональной молодежной строительной бригадой, энтузиастами, решившими возродить из руин здания монастыря. Со студентом-медиком, с зубным врачом и с двумя дамами, одна инженер, другая педагог, которая организует приезд из Египта и лечение в Германии онкологических больных и людей, пострадавших от несчастных случаев.

С шестью тенорами епископ и я вместе отобедали, с молодыми строителями – отужинали. Обильные свежеприготовленные кушанья были превосходны. Суп с лапшой, фалафель, рыба, рис – на тарелках ни крошки не осталось. Горячий кофе и черный чай, да еще творожное печенье. Мы говорили о самых разных вещах и не могли наговориться.

Изящная пожилая дама рассказала о своей любви ко всему прекрасному в этом мире. Она была ярко, но элегантно одета, в шляпке, которая ей шла. На шее у нее блестели красивые янтарные бусы. Я спросил, по какой причине она семь лет назад вдруг перестала рисовать. Художница сказала, что и сама не понимает, в чем тут дело, но ее заветная мечта, чтобы к ее 75-летию к ней вернулась способность рисовать, тогда она завершит картину, которая видится ей в воображении. Я поинтересовался, давно ли она занимается живописью.

«Рисовать я хотела всегда!» – ответила она гордо. Заговорив о своем детстве, она вспомнила, что бумаги для рисования в те времена у нее не было и она делала рисунки на полях газет. Однажды она нарисовала зимний пейзаж, а чтобы изобразить снег, использовала зубную пасту, стоившую очень дорого. Отец пришел в ярость, отругал дочь – она же истратила дорогую пасту. Но это ничуть не уменьшило ее счастья, ведь она все-таки воплотила образ своей фантазии. Дама рассказала еще и о том, что почти все ее детские картины сохранились и находятся у нее дома, а того зимнего пейзажа как раз и нет. Я высказал предположение, что ей стоило бы написать его заново и таким образом избавиться от болезненной блокировки, после чего она снова сможет заниматься живописью. Художница долго смотрела на меня с молчаливой улыбкой, а потом пригласила на свой день рождения.

Шесть теноров исполнили в честь новых гостей монастыря несколько произведений из своего репертуара и пригласили всех на вечерний концерт под названием «Песнь песней», который должен был состояться в церкви Девы Марии, что в Хекстере. Итак, после непродолжительной прогулки в Корвей мы снова наслаждались музыкой. Как и на благотворительном концерте в пользу молодых вокалистов Рейнсберга, все голоса звучали великолепно, а кульминацией стало опять-таки выступление корейского певца. Кён Пэ Цой по случаю концерта специально приехал из Южной Кореи. Хрупкого телосложения и все же мужественный, он пел таким чудесным высоким альтом, что на этом концерте в стенах церкви я забыл весь внешний мир и изумительным образом пробудился внутренний мир моей души.

Епископ Дамиан и я были в числе тех немногих, кто до конца прошел весь путь, тысячу и один метр – от церкви Девы Марии до замка Корвей. К счастью, было полное безветрие, дорога оказалась удобной, бесчисленные звезды на небе, казалось, тоже наслаждались чудесным вечером и с веселым любопытством взирали с вышины на людей, занятых своими земными заботами.

Епископ шел твердым, энергичным шагом, по моему ощущению – слишком быстро, эта быстрая походка как-то плохо сочеталась с мягким, однако абсолютно уверенным тоном его голоса. На первый, поверхностный взгляд епископ был похож на измотанного стрессами менеджера: фандрайзер и начальник стройки в своем монастыре, гид для многочисленных посетителей и попечитель душ многих и многих людей. От одной роли он легко переходил к другой, без спешки, без нетерпения, и каждая новая роль явно доставляла ему удовольствие. Да вот это и было главным отличием – он любил свои роли, и между ними не возникало конкуренции, скорей они дополняли друг друга, являясь в то же время частью большой главной роли. В начале пребывания в монастыре я удивлялся, замечая, как часто епископ сам звонит или отвечает на телефонные звонки. Но уже вскоре я понял, что ядро удовлетворенности заключается где-то внутри, в сердце и душе, и если это ядро окружено любовью и благодарностью, то ничто внешнее, находящееся во внешнем мире не может поколебать этой удовлетворенности. Если ядро, сердце, чувствует удовлетворение, человека не раздражают даже тысячи телефонных разговоров; если же сердце не ощущает удовлетворения, то и один-единственный разговор может восприниматься как излишний и обременительный, и даже одно-единственное слово может привести к настоящему провалу.

Я спросил епископа Дамиана – когда-то он был врачом-рентгенологом, – как он стал священнослужителем, что подвигло его к принятию такого решения. В эту минуту я чувствовал глубокую благодарность строителям, которые проложили длинную дорогу, соединяющую здешние церкви. Епископ Дамиан поведал мне свою историю, ведя рассказ скромным и благодарным тоном, а начал с того, что всегда был убежден: у человека есть не только земная жизнь. Решающим же импульсом, давшим толчок к бесповоротному изменению его жизни и судьбы, стали две дорожные аварии в Каире.

В одной аварии погиб двоюродный брат епископа. Его тело Дамиан должен был доставить за 900 километров, и в долгой дороге он напряженно размышлял о человеческой жизни и о том, что настает после жизни.

Потом случилась страшная авария, в которой покалечилась и потеряла обе ноги его родная сестра. Дамиан был безмерно опечален тем, что сестра из-за плохого обеспечения протезами страдала от сильных болей и почти не могла ходить.

Однажды Дамиан, придя домой, снова застал сестру в слезах, и тогда он написал письмо на имя тогдашнего президента Египта Садата с просьбой разрешить сестре выезд в Германию, где она могла бы заказать себе хорошие протезы. Дамиан, которому в то время было двадцать лет, сам отвез письмо в резиденцию президента и уговорил охранника передать письмо адресату. Молитва Дамиана была услышана – через несколько дней он получил ответ: ему разрешалось отвезти сестру на лечение в ФРГ. Прибыв в Германию, он бросился в ближайшую клинику – это был американский военный госпиталь – и попросил взять его на работу, практикантом; дело в том, что сестре предстояло провести в больнице долгое время. Заявление Дамиана попало в руки американского военного врача, по происхождению – египтянина. Он сказал, что места практиканта в госпитале нет, но он может предложить Дамиану настоящую ассистентскую должность. Невероятная удача! Дамиан, конечно, с радостью согласился.

Успешно пройдя испытательный срок на должности специалиста-рентгенолога, он довольно скоро стал старшим врачом, однако он с самого начала почувствовал, что этот путь – профессиональная карьера – не даст его душе подлинного удовлетворения. Дамиан взял отпуск и поехал в монастырь, чтобы побеседовать с тогдашним главой коптской церкви. Встреча должна была состояться через неделю, однако не состоялась ни в назначенный день, ни потом. Дамиан был обескуражен, он возлагал большие надежды на этот разговор. Между тем все более глубокими и серьезными становились его беседы с собственным сердцем, и однажды, рассказал мне Дамиан, в его сердце прозвучал вопрос: «Чего ты хочешь? Хочешь встретиться с Папой или хочешь стать монахом?» Он принял решение – не дожидаться встречи с Папой, а просто остаться в монастыре. И тотчас разочарование уступило место воодушевлению, и вместо одной недели он провел в монастыре пятьдесят дней.

Помните, что сказано в «Маленьком принце»? «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

В самом деле, порой бывает необходимо закрыть глаза и отключить свой разум, чтобы сердцем постичь действительно важные вещи.

Прощаясь с епископом у монастырских ворот, я поблагодарил его за чудесные дни, которые провел в обители, а Дамиан в ответ поблагодарил меня за чудесные часы наших бесед. Уже много лет, сказал он, не было в его жизни таких беззаботных, полных отдохновения и в то же время волнующих часов. «Жалид, задумывать и устраивать столь прекрасные вещи людям не дано. За них подобает благодарить Бога».

В «Алхимике» Сантьяго дважды оказывается в коптском монастыре. Я побывал в «моем» монастыре впервые, но дал себе обещание приехать еще, и не один раз.

Я обнаружил и нечто общее, что связывает коптский монастырь в Германии и Марракеш, – оба эти места помогают мне быть наедине – с собой, со своим сердцем.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Как-то раз в Берлине меня с детьми и Халидом подвез домой на своем белом автомобиле мой брат. Мы все ехали в прекрасном настроении, слушая арабскую музыку, попурри из самых популярных мелодий арабского мира. И вдруг моя дочь, девятилетняя Зара, спросила: «Папа, а где живет Бог?» И сама же ответила: «Он живет на небесах. Да? И можно сесть в самолет и полететь в гости к Богу».

Мы с Халидом были ошарашены, настолько неожиданно прозвучал этот вопрос, который вообще-то, наверное, не дает покоя каждому человеку. Прежде чем я успел отыскать в голове какое-то внятное рассуждение на сей счет, Халид ответил:

– Нет, Зара, к Богу ты не сможешь прилететь на самолете. Бог живет везде, где живет любовь. Не самолет, а только твое сердце приведет тебя к любви и к Богу.

– А бабушка скоро умрет? – нерешительно спросила Зара. Моя мать в последние месяцы часто ложилась в больницу, у нее была болезнь сердца.

– Не знаю. Надеюсь, нет, – ответил я. – Мы должны молиться за бабушку.

В тот вечер я, тронутый этим эпизодом, спросил Зару, не хочет ли она помолиться вместе со мной. Она ответила громким, долгим, восторженным: «Да-а-а!»

«Добрый Бог, присматривай за мамой, присматривай за папой и, пожалуйста, за Элиасом, присматривай за всеми людьми, которых я люблю, и, пожалуйста, присматривай за больными!» – такими словами молилась Зара, это были ее первые слова, обращенные к Богу, первые шаги по пути любви.