Текст книги "И плывут куда-то корабли из Танжера…"

Моя мать Зохра сначала оставалась в Танжере; когда отец уже находился в холодной Германии, мама заметила, что беременна – так она мне рассказывала.

Мама, по-видимому, помнила прежние времена лучше, чем отец. И она серьезнее говорила о прошлом, тогда как отец часто смеется, рассказывая о былых временах. Но если уж мама смеялась, то остановиться уже не могла. А улыбка у нее самая прекрасная на свете.

Наверное, болезненные воспоминания дольше живут в нашем сознании. Наверное, нам следует более интенсивно переживать доброе и прекрасное, чтобы эти впечатления так же глубоко врезались в память нашей души.

* * *

Танжер хранит в себе бесчисленные истории, бесчисленные мифы и сказания, с большинством из них я познакомился впервые. Но не все истории Танжер может отпустить на свободу, кому-то рассказать. «Пойди к морю, закрой глаза, и ты сможешь расслышать бесконечную историю Танжера», – посоветовала мне одна старая дама, жившая в касбе[5]5
  Касба – зд. ограниченное стенами крепостное сооружение внутри старого города.


[Закрыть], когда я задал вопрос об истории древних городских стен.

Существует сефардское предание, согласно которому Ной, когда посланная им ласточка вернулась с ветвью оливы в клюве, воскликнул: «Эль ма меша у этт ин джа», то есть «Вода уходит, а глина возвращается назад». Считается, что сочетание звуков «тин джа» и дало городу название – Тан-джа, Танжер.

В V веке до нашей эры в Танжере пристал к берегу карфагенский мореплаватель Ганнон. Около 429 года нашей эры здесь побывали германцы – вандалы, покорившие последнюю римскую твердыню на севере Африки.

Арабы, пришедшие с Аравийского полуострова, где сегодня находятся Саудовская Аравия и Йемен, завоевали портовый город, представлявший важное стратегическое значение, в седьмом веке. Лишь тогда постепенно началось смешение арабов с берберами и другими африканскими племенами.

Но кто же создал Танжер? Кем были люди, решившие остаться в этом месте и построить город?

Как гласит одно из древнейших преданий, Танжер основал Антей, сын Посейдона, гигант, чей рост достигал шестидесяти греческих локтей. Геракл, наделенный сверхчеловеческой силой, расколол здесь сушу и создал морской пролив, соединяющий Средиземное море с Атлантическим океаном. Несомненных доказательств этого полным-полно. И легенда, по единодушному мнению местных жителей, не является только легендой. Достаточно просто осмотреть пещеру Геркулеса, она находится в 20 километрах к западу от Танжера, на высоте около 300 метров над уровнем моря. Сразу видно, что Геркулес жил в пещере, там можно увидеть даже отпечаток его громадной ступни.

И восход, и закат солнца – грандиозное зрелище, когда любуешься им, находясь в пещере Геркулеса, где между темными скалами открывается умопомрачительный вид на море. Он меняется каждую минуту, ни одна новая волна не похожа на своих предшественниц, ни один порыв ветра в Танжере не напоминает ветер, дувший накануне. Ветер Танжера не такой, как в других городах и портах мира, каждый его порыв уникален.

«Северный ветер раздает пощечины Танжеру и людям Танжера», – говорят жители города. Но если это пощечины, то они не причиняют боли, а только встряхивают и взбадривают, заставляют человека увидеть прелесть и красоту жизни, но также ее суровость и грубость.

Марокканский писатель Тахар бен Джеллун пишет: «Ветер свистит над их головами и мыслями».

В пещере Геркулеса ощущаешь могучую силу моря, и тебе для этого не нужен контакт с его бурлящими волнами. Иногда мы способны ощутить энергию стихии, присущую какому-то месту или человеку, не вступая в телесный контакт с ним. Танжер дарит своим гостям эту способность.

Я поднимаюсь к пещере Геркулеса, и меня охватывает восторг при виде бесконечного морского простора. Легкий ветер заставляет меня остановиться на мгновение и обернуться. Я смотрю на город, он простерся вдоль морского берега и похож на полураскрытую ладонь. Я ощущаю напряжение сил этого мира. Теплое Средиземное море и более холодный Атлантический океан словно борются за власть, но ни один из противников не хочет победить в этой борьбе. Я опускаю руку в воду – она то холодная, то секунду спустя – теплая.

Здесь очень быстро темнеет, быстрей, чем в любом другом месте. Начинается умопомрачительный закат. Время замирает. Синева, затем пурпур заливают небо над горизонтом. Эти картины говорят со мной без слов. Я пытаюсь понять – кажется, они обращаются ко мне с прощальным приветом и просьбой. Тишину нарушает шум волн, ветер крепчает.

«Никогда не забывай Африку и свои корни, ведь Африка и твои корни едины, они не существуют друг без друга!»

* * *

Мне вспомнилась маленькая серебряная ложечка, которую я, когда мне было двенадцать лет, со всей силы швырнул в море на мысе Спартель. Серебряную ложечку мне подарил один близкий родственник мамы, уважаемый ученый, умевший изгонять злые силы и укреплять добрые посредством чтения сур Корана и некоторых заклинаний. Моя мама не сомневалась в его способностях. Мало того, она в течение многих лет часто обращалась к нему с теми или иными заботами и тревогами. Наверное, у нее накопилось немало доказательств его необыкновенных способностей, потому что до своих последних дней мама питала глубокое уважение к этому человеку. Однажды она меня привела к нему. Нас опередила женщина средних лет, и нам пришлось подождать. Встретив взгляд ее печальных темных прекрасных глаз, я сразу подумал, что в семье у нее какая-то беда.

После этой женщины настала моя очередь. Моя мама рассказала ученому, что у меня очень часто воспаляются глаза. Я порядком мучился из-за так называемых ячменей на веках, не помогали ни теплые примочки с настоем ромашки, ни прописанные врачом мази. Ученый человек посмотрел на меня, улыбнулся и пригласил войти в комнату, где стены и пол были богато декорированы марокканскими красно-сине-белыми изразцами. Дело было во время летних каникул, стояла сильная жара, но в комнате царила приятная прохлада. Я присел на бирюзово-голубой восточный диван, рядом стояла деревянная вычурная этажерка, ученый попросил меня лечь. Не успел я как следует улечься, как он начал произносить какие-то непонятные, но благозвучные слова, он произносил их нараспев и очень монотонно, и в то же время быстро. Сначала я оробел, а потом начал понимать смысл слов и почувствовал доверие к ученому. Слова были энергичными и обращались к моим глазам. Они звучали как-то совсем не по-нашему, но не были иностранными. Под конец он быстро провел серебряной ложечкой по моим векам. И отдал ложечку мне, наказав как можно скорей бросить ее в открытое море – вместе с нею канет в море моя глазная болезнь.

На другой же день я исполнил это удивительное приказание. Мы с родителями поехали на берег поблизости от Геркулесовых пещер, и там я, размахнувшись изо всей силы, бросил ложечку в Атлантический океан. Ложечка летела и летела вниз, казалось – бесконечно, и вдруг скрылась в волнах, которые нетерпеливо бились внизу. С того дня противные ячмени у меня никогда больше не появлялись.

Было бы просто несправедливо объяснять все волшебство сказочного Танжера присутствием знаменитых звезд и писателей. Как раз многие совершенно не известные люди рассказывают самые прекрасные истории и создают подлинное очарование города. Однако прежде всего необходимо найти, открыть его очарование, услышать эти истории, так как они прячутся, обнаруживает их только терпеливый человек.

В истории Танжера шла борьба различных мировых сил за обладание этой зерновой житницей Северной Африки: берберов, арабов, португальцев, англичан, испанцев. В 1923 году Танжер был признан международной зоной и тем самым отделился от Марокко. То есть он оказался в таком же положении, в каком даже после «холодной войны» находился Берлин – город, где я родился. В Танжере осталось немало реликтов, к сожалению, не слишком известных, которые напоминают о бурной и многоцветной истории города. Марокканцы говорят, что Танжер богат историями, но еще богаче многоцветье его красок, и просто не счесть всевозможных образов, живущих в этом городе. Истории поджидают тебя везде: в переулках, домах, на холмах, кладбищах, в глазах людей. Если хочешь узнать эти истории, нужно постараться их увидеть, иначе твой поверхностный взгляд потеряется в пестрой суете городской жизни.

Язык жителей Танжера и других марокканцев опять-таки отражает их долгое и полное перемен историческое прошлое. Он и сегодня представляет собой необычную смесь языков завоевателей и завоеванных. Другие арабы не понимают собственно «марокканского», многие слова принесены берберами, многие – другими африканскими племенами, какие-то, несомненно, коптского происхождения, есть также французские и испанские слова и выражения. Марокканцы любят здешний диалект за его особую мелодичность и мягкость произношения, считая его изящным и даже игривым.

Мухаммед Шукри, меланхоличный сын Танжера, особенно хорошо сказал об истории города в своей беседе с Мухаммедом Алутой: «Этот город обогатился различными культурами еще до того, как состарился. Я не имею в виду, что у него плохая старость, нет, он постарел естественно, подобно тому, как стареет человек».

В Танжере я замечаю все больше сходства с Берлином, городом, где я родился в бывшем красном рабочем районе Веддинг.

Я все больше обнаруживаю сходства и все меньше замечаю различия. Причем сегодня вижу те общие черты, которые ускользали от меня, когда я был ребенком. Там – современное метро, тут – бурное море, там горделивый порядок на улицах, тут – пестрая суета базаров, там – расфасованные овощи на магазинных полках, тут знакомые и неизвестные фрукты и плоды, лежащие грудами прямо на земле.

Меня магически притягивают к себе оба эти города – Танжер и Берлин. Может быть, поэтому мое сердце ищет черты сходства, ведь со сходством освоиться легче, чем с различиями, при которых неизбежно выбираешь что-то одно.

* * *

Я нахожусь у Юсуфа, на Экзерцирштрассе, 17. Юсуф приехал в Берлин из Турции, он как бы наш семейный парикмахер. Он еще в детстве стриг меня и моего брата Абдельхамида, и мы до сих пор раз в месяц ходим к Юсуфу стричься – Абдельхамид в субботу, рано утром, перед открытием своего обувного магазина, который находится в районе Штеглиц, я – в воскресенье, до того как мы едем в Шпандау[6]6
  Район Берлина.


[Закрыть] на одну из еженедельных встреч всей нашей большой семьи. Среди клиентов Юсуфа много африканцев, у него можно также купить диски с записями известных африканских музыкантов. Комнаты в квартире Юсуфа с годами не изменились, а вот район Веддинг преобразился. Эти кварталы на берегу реки Панке не имеют почти ничего общего с Веддингом шестидесятых годов. Тогда на каждом углу была типичная берлинская пивная, сегодня же трудно отыскать хотя бы одну. Новые торговые центры, похожие словно клоны, поглотили уличную жизнь. Мне не хватает маленькой лавки на углу Бадштрассе, торговавшей картофелем, я любил холодноватый и пыльный запах этого помещения с большими горами картошки и радовался, когда продавщица, орудуя большим совком, наполняла картофелем мою сумку. Улицы сегодня называются так же, как раньше, но они уже не те. Их пестрый облик теперь определяют бесчисленные магазины, торгующие телефонами, рестораны тайской кухни, кафе-бары «Эвелин». Бесследно исчезли маленькие зоомагазинчики, которые я так любил в детстве, приходя в восторг от рыбок – гуппи, скалярий и меченосцев. Нежели в Веддинге не осталось фауны?

Когда я последний раз был в гостях у мамы на Экзерцирштрассе, я заметил на улице мужчину с большой хозяйственной сумкой – он рылся в урне, собирая пустые бутылки возле остановки автобуса, напротив магазина «Африка». Я вспомнил, что мне рассказывал Мухаммед Шукри, как в колониальную эпоху он, ребенок, рылся в мусоре, отыскивая что-нибудь съестное, и особенно старался проникнуть к мусорным бакам у домов богатых иностранцев, так как их мусор был ценнее, чем отбросы на помойках местных жителей – марокканцев. Я подумал, может быть, этому собирателю бутылок было бы выгоднее проверять помойки не в Веддинге, а в фешенебельных районах вроде Далема или Фронау.

Танжер не такой, как другие города страны, не такой, как другие города современного мира. У Танжера больше тысячи лиц. Танжер это не только совместное существование современности и традиции, которые сбалансированы здесь совершенно особенным образом. Словно в некоем параллельном мире, они живут вместе в центре города, однако всего в нескольких шагах от него, на Старом рынке и в прилегающих к нему кварталах, они разделяются и расходятся в разные стороны. С виду непринужденный и исполненный достоинства танец двоих – современности и традиции, против воли заключивших брак.

Я иду по рю де Португаль в старом центре города вдоль каменной стены, высотой почти сто метров, построенной португальцами в XVI веке. Некоторые камни очень древние, другими укрепили кладку лишь недавно. Я пытаюсь представить, что наполняло жизнь людей в те давние времена. Ответ нахожу сразу: любовь, обида, злоба, голод и страх. Человеческие чувства, ради которых стоит прожить жизнь и которые напоминают нам о том, что мы – всего лишь люди. Чувства, которые мы, будучи людьми, должны испытывать, чтобы потом иметь возможность и право сказать нашим детям, что мы действительно жили на этом свете.

* * *

Время в Танжере, кажется, проходит быстрее, когда ты движешься, а не стоишь, даже если находишься на самых прекрасных площадях этого города. Каждую секунду здесь можно сделать открытие, тебя то и дело подстерегают неожиданности. Безусловно, неожиданности – это самое постоянное свойство Танжера, так как многое появляется и затем исчезает, а что-то лишь один-единственный раз замечает внимательный наблюдатель.

Я выхожу на Старый рынок в медине, осматриваюсь вокруг. В детстве я бывал здесь десятки или сотни раз, однако лишь сейчас я обращаю внимание на старинные дома испанской и французской постройки. В детстве я их не замечал, хотя они построены, конечно, задолго до моего рождения. Захожу в лавку, где торгуют пряностями, мне нравится смотреть на маленькие пирамидки шафрана, черного перца, красного перца, корицы, куркумы, кориандра, майорана, кардамона, мускатного ореха и бесчисленных других пряностей. У моих глаз словно появляется обоняние и вкус.

Потому что эта волшебная картина – предвестница уже знакомого мне, совершенно умопомрачительного вкуса. Все пахнет сильнее, усиливаются как приятные, так и неприятные запахи. Лавка пряностей полна редкостных, изысканных ароматов.

В Танжере обоняние может воспринимать огромное количество как приятных, так и не очень приятных запахов; в Европе год от году все больше замечаешь, что запахи утрачивают яркие различия, это касается как запахов живых существ, так и неживых вещей. В богатых странах все меньше подлинных запахов.

Считается неприличным, если от тебя пахнет потом или приправами вроде чеснока и лука, зато шикарно распространять аромат дорогих духов итальянских или французских торговых марок. Я же люблю неожиданные и таинственные запахи, которые внезапно ударяют в нос. По-моему, Танжер подлинная Мекка запахов. Я закрываю глаза, на секунду чувствую себя неуверенно, но бесчисленные запахи дарят такую огромную радость, что даже не хочется сразу поднимать веки.

Розоватый чеснок, который в Марокко называют «тум» или «цумм», имеет невероятно крепкий, сильный запах, мгновенно заполняющий пространство, какое ему самому захочется, это просто чудо. Мои руки жадно тянутся к большой миске, полной головок чеснока. Они помельче, чем китайский чеснок, который лежит на прилавках супермаркетов в Германии, но на мой вкус он гораздо лучше и, несомненно, больше тонизирует.

Чеснок – король всех целебных растений. Я люблю чеснок, вкус чеснока великолепен, чеснок избавляет нас от проблем с кровообращением и придает бодрость духу.

Я рад – купил много чесноку, наверное сотню зубчиков.

Затем я спрашиваю, нет ли благородного карри, – один знакомый попросил привезти ему в Германию.

– Карри? Для чего тебе карри? – говорит торговец, глядя на меня скептически и удивленно.

– Попросил привезти друг, он живет в Германии.

– Тогда привези ему марокканской куркумы, она тоже полезна для здоровья, она очищает сосуды и выводит из организма вредные жиры. Ее получают из корней чудесного белого, желтого или сиреневого растения. А карри – это же смесь самых разных пряностей, в нее входят кориандр, перец, римский тмин (зира), имбирь и гвоздика. Целебные свойства этих составных частей при соединении друг с другом исчезают и даже могут стать вредными. А желтый цвет карри придает куркума, которую тоже добавляют в смесь.

Черные глаза торговца смотрят честно, ему явно доставляет удовольствие учить меня уму-разуму, однако, не дожидаясь, пока он начнет рассказывать еще что-нибудь о пряностях, которые я вроде и так знаю, я прошу взвесить мне килограмм лучшей марокканской куркумы, о цене не спрашиваю. Плачу названную цену, торговец, видимо, считает, что наш разговор окончен. Но у меня есть еще один вопрос:

– Сколько граммов твоей куркумы надо положить в таджин с ягненком и черносливом?

Продавец явно рад продолжению беседы. Он снова улыбается мне с видом превосходства:

– А инек мидзанек, – говорит он. То есть: «Твои глаза это твои весы».

* * *

Я иду дальше по переулкам касбы, где до меня проходили тысячи и тысячи людей. И неисчислимые тысячи пройдут после меня. Каждый из нас – своего рода первопроходец. Здесь шумно: слышны разговоры, смех, споры, мне кажется, в своих эмоциях они аутентичны. И, словно этим голосам необходим аккомпанемент, чуть ли не в каждом доме звучит музыка. Я слышу голос Умм Кульсум, этой Зары Леандер[7]7
  Леандер, Зара (1907–1981) – шведская киноактриса и певица, ее деятельность проходила в основном в Германии. – Прим. пер.


[Закрыть] Востока, и современную арабскую музыку Франции, с крыш мечетей доносятся голоса муэдзинов, созывающих на молитву, а временами в потоке звуков я различаю голос Боба Марли. Смесь эта чудесна, несмотря на хрип и свист старых транзисторных приемников.

Всюду разносится запах мяса, сырого или приготовленного на простом угольном гриле, еще я ощущаю запахи кожи и гниющих отбросов, долго пролежавших на жарком солнце.

Вдоль улицы сидят крестьянки, приехавшие из горных районов, у них большие конической формы соломенные шляпы с шерстяными помпонами, на плечах плотные красно-белые полосатые платки, которые называются «фута», на ногах гольфы с завязками крест-накрест. Лица у этих женщин симпатичные, хоть и изборожденные морщинами, и еще более морщинистые у них руки. Живые глаза выдают возраст – они, должно быть, гораздо моложе, чем кажется на первый взгляд. У некоторых на спине привязан ребятенок. Они продают свой урожай, разложив прямо на земле баклажаны, лук, морковь, зеленую фасоль и ярко-желтую айву.

Эти крепкие женщины выглядят крайне усталыми. Еще бы, думаю я, ведь позади у них долгая и трудная дорога. Но стоит проявить малейший интерес, они приветливо улыбаются. Предлагают овощи, но не расхваливают и не преувеличивают достоинства своего товара. Мне это нравится, я улыбаюсь в ответ и покупаю большую связку темно-красного репчатого лука.

Иду дальше в толпе бесчисленных людей, в потоке автомобилей и запряженных ослами тележек. Тротуар слишком узкий, стольким людям идти по нему невозможно. Я смотрю вокруг широко раскрытыми глазами, я снова в исследовательской экспедиции, стараюсь ничего не упустить. Замечаю глиняный сосуд с ладаном. Тут мои и так-то опьяненные пять чувств приходят в полнейший восторг. Ладан широко используется в Марокко, но есть он везде – в Индии, Иране, Эфиопии, многих странах Азии. Сотни лет тому назад его прозвали «аравийским золотом».

В древности торговцы ладаном приносили эту драгоценную смолу в самые богатые и прекрасные дворцы. Как бы ни различались между собой религии нашего земного мира, большие и малые, у них есть общее – любовь к ладану. Царица Савская, славившаяся своей мудростью, прибыв в Иерусалим к царю Соломону, привезла с собой из Савы семена ладанного дерева – так утверждают иудеи, христиане и мусульмане.

«У ладана много общего с любовью, ладан – благовоние любви», – сказала мне много лет назад одна закутанная в покрывало старая женщина, торговавшая в касбе Танжера ладаном, привезенным откуда-то в большой корзине.

Я никак не отреагировал и ни о чем не спросил, а женщина продолжала: «Ладан, как любовь, возбуждает и успокаивает, очищает и лечит, ладан священный, таинственный и вызывающий неистовую радость». Он дик, и приручить его невозможно, даже сегодня, при всех современных технологиях, не удается его культивировать.

«Ищи райский ладан из Мекки, очень крепкий, очень пряный. Я должна уйти легкой поступью», – так на смертном одре попросила мать прославленного в Танжере писателя Тахара бен Джеллуна.

Золото, ладан и мирру – эти драгоценные дары принесли младенцу Иисусу святые волхвы Каспар, Мельхиор и Балтазар.

Я вспоминаю, как Айша из риада «Альмулюк» в Марракеше раскуривала ладан в круглой серебряной курильнице. Дым из внутреннего двора потянулся во все помещения риада, поднялся выше третьего этажа и растворился в чистом небе. Айша рассказала, что она всегда возжигает ладан, когда чувствует, что люди, находящиеся в доме, нуждаются в положительной энергии, без притока которой гармонию может нарушить злой дух. Ладан привлекает добрых духов, таково убеждение Ашли.

* * *

Танжер, ты мне близок и становишься все ближе. Я не осмелюсь утверждать, что знаю тебя настолько хорошо, чтобы описать так, как это тебе подобает. Сознаю, что мои мысли – лишь попытка приблизиться к тебе. Но это сознание не огорчает, а лишь придает мне мужества в моих поисках.

Я иду к новому центру города, мимо роскошного отеля «Эль-Минзах», который в тридцатые годы XX века был построен одним шотландским лордом и с тех пор ублажает богатую публику, в то же время защищая своих, в основном иностранных, постояльцев от нищих туземцев.

Уже немного устав, я добираюсь до Сур аль Ма-агадзин, площади Ленивых, как ее называют.

Молодой парень, лет двадцати наверное, меланхолически глядит на неспокойное море. Я останавливаюсь передохнуть и наблюдаю за движением толпы. Эту площадь я знаю, здесь я чувствую себя уверенно. Ребенком я бывал здесь тысячу раз. Нередко эта площадь была стартом, а также, как правило, и конечной целью моих вечерних прогулок.

Пушки на площади стоят ровными рядами, это напоминает мне немецкую зебру на пешеходных переходах через улицу; пушки нацелены на лежащий внизу порт. Сейчас, ближе к вечеру, площадь наполняется людьми. Родители с детьми, которые на площади останавливаются, потом начинают скакать наперегонки по восточным каменным плитам. Танжерцы к вечеру оживают, как будто они весь день просидели взаперти. Вечером они снуют туда и сюда по улицам или приходят на площадь, которая сразу начинает напоминать огромную гостиную в мавританском стиле. Люди здесь чувствуют себя в безопасности, несмотря на множество проезжающих автомашин, несмотря на фотографов, торговцев и дилеров, предлагающих вам хорошие и нехорошие вещи. Такова эта площадь Ленивых.

Темнеет, люди покидают площадь, расходятся во все стороны света. Пушки с обиженным видом стоят на своем месте, хотя теперь они главные на площади.

* * *

Я был в клинике, принял одну пациентку, мы вместе порадовались ее выздоровлению. Более пяти лет назад ей был поставлен диагноз: рак яичников на поздней стадии. Операция и долгий курс химиотерапии стоили ей немалых сил, но теперь она сияла от радости. «Все, абсолютно все было не напрасно», – сказала она, прощаясь со мной. Раздался звонок моего рабочего телефона, звонила Мириам из марокканского посольства: «Тебя приглашает в Марокко король Мухаммед VI. Полетишь?» Заикаясь от неожиданности, я сразу согласился, даже не посмотрев в свой ежедневник. Поеду, конечно, я поеду к королю Марокко, хоть и не представляю, что меня там ждет.

Я радовался. Адак поедет со мной, сразу решил я. И попросил ее поехать со мной в Марокко. Адак еще никогда не была в Африке.

И только за несколько дней до отлета я узнал, что лететь предстоит в Рабат, столицу Марокко. В Рабате нам сообщат, в каком из городов страны нас, то есть группу самых разных людей марокканского происхождения, примет его величество король Мухаммед VI.

Я еще никогда не получал приглашения на годовщину коронации. И также никогда не получал приглашения от человека, который носит титул короля, барона или князя. Я не понимал, хорошо это или плохо, однако отбросил подобные мысли, так как выбора у меня все равно не было. В нашей большой семье еще никого не приглашали в университет или к королю.

Спустя несколько недель мы прилетели в Рабат. Марокканцы, мужчины и женщины со всего света, большинство в темных и слишком просторных костюмах, кое-кто в чересчур пестрых платьях. Нас направили в большой зал для инструктажа по вопросам безопасности. Я сгорал от любопытства, остальные, должно быть, тоже. Куда нас повезут завтра – в Марракеш, Фес или Касабланку? Об этом шел горячий спор, одни делали вид, будто точно знают, другие фантазировали, третьи молчали, загадочно усмехаясь. Мне вспомнился финальный этап музыкального конкурса «Евровидение». Кто победит: Дания? Германия? Франция? Украина?

Я прислушался, но понимал далеко не все, так как сотрудники службы безопасности говорили в высшей степени официально, и вдобавок на арабском, но не на марокканском варианте арабского. А я понимаю только марокканский вариант, родной язык моих родителей. Другому арабскому я никогда не учился.

Я попытался, как секретный агент, расшифровать код, состоящий из незнакомых слов, но вдруг услышал знакомое слово, и опять, и опять, я знал это слово и слышал его тысячу раз: «Танджа». В зале зашумели. «Танжер?» – спросил я приветливого бородача, сидевшего рядом со мной, этот человек создал в Осло одну из крупнейших строительных фирм Норвегии. «Да, Танжер», – ответил он по-французски с совершенно необычным, скандинаво-арабским акцентом. Я обрадовался, как будто сорвал джекпот или выиграл главный приз в новогодней лотерее. Невероятно! Ведь и мои родители как раз находились в Танжере. Я столько лет не видел их обоих вместе – они разошлись двадцать лет назад. Официально они развод не оформили, однако давно жили врозь, наверное и тогда, когда еще не разъехались. Потом мама нашла квартиру в Берлине и поселилась поблизости от детей, а отец решил, когда все дети уже выросли, вернуться на родину. Мама осталась в Берлине, отец вернулся в Танжер. Берлин или Танжер, мать или отец – конфликт, далеко не такой простой для нас, детей, конфликт двух городов, которые любишь, и двух родителей, которых любишь: для ребенка ненавистна сама необходимость выбирать одну из сторон такого конфликта.

И вот теперь я ехал в Танжер, совершенно неожиданно получив возможность увидеться там с моими родителями; встреча с ними приобрела в моих глазах по-настоящему символическое значение. В тот вечер я быстро заснул, устав от напряжения и радости дня, но покоя не обрел. Мои сны были четкими, я радовался им и надеялся, что не забуду их никогда.

На другой день – это был вторник, среда или четверг, мы рано выехали из Рабата в Танжер. Комфортабельный автобус сопровождали полицейские машины, яркие, с громкими сиренами, они ехали впереди и позади автобуса. Мы ехали навстречу разгорающемуся дню, мимо незнакомых мне селений и городков, по новым асфальтированным шоссе, которыми марокканцы очень гордятся. Новая автотрасса обеспечивает быстрое движение и лучше связывает города страны, чем старые дороги. О да, марокканцы иногда тоже спешат…

Мы подъезжали к Танжеру. Хотя я устал и меня слегка укачало – если не я за рулем, в машине меня всегда укачивает, – я с нетерпением ждал встречи с моим городом. Я позвонил маме, оказалось, что отец сейчас должен к ней прийти. Наконец я увидел старый дорожный знак с надписью «Танжер». Эскорт и автобус гордо покатили по городу. Некоторые прохожие махали нам рукой, другие смотрели скептически, третьи не обращали внимания. Мы подъехали к великолепному королевскому дворцу, стоящему на одном из больших холмов Танжера, в районе Маршан. В город мы въехали с его южной стороны, при этом мы проехали мимо нашего дома на улице Ибн Баттута, этот дом, номер один, всего в десятке метров от самой красивой мечети Танжера, мечети Мухаммеда V, рядом с которой стоит испанская католическая церковь. Сколько раз я был с моими родителями в Танжере, но в мечеть никогда не заходил, хотя от нее до нашего дома и в самом деле, как здесь говорят, «один скачок верблюда». Я понял, что наша семья до сих пор не посетила многие интересные места Танжера и многие красоты этого города остались для нас неизвестными.

Я никогда не бывал с родителями в здешних музеях, должно быть, для меня в городе имелись более интересные и привлекательные вещи: пляж, встречи с друзьями, игра в футбол. Но возможно и то, что мои родители ничего не знали ни о музеях, ни о других достопримечательностях, потому что их родители в свою очередь ничего этого не знали или не имели туда доступа. Жить в городе еще не значит знать в нем все. Некоторые места открываются только избранным, тут играют роль или энергия людей, или случайность, или деньги либо их отсутствие.

Я родился в Германии, я берлинец, но даже в Берлине снова и снова делаю открытия, нахожу новые места, причем там, где много раз проходил. В Берлине мы с родителями тоже никогда не бывали в музеях, соборах или мечетях. Мы никогда не ездили в Германии к морю, но без конца ходили в бассейны Веддинга и Тиргартена. Но из-за этого я не чувствовал себя обделенным, не обижался и сегодня не вполне уверен, что это было для меня плохо. В бассейнах ведь люди гораздо больше смеются и, пожалуй, в бассейне лучше учишься выживать, чем в музеях, посвященных историческому прошлому, не так ли?

Королевский дворец я прежде видел только снаружи. Я вспомнил, что издатель Малкольм Форбс в 1979 году праздновал свой 70-летний юбилей в находящемся неподалеку дворце Мандуб, а мы как раз проводили в Танжере летние каникулы. Тогда во дворце американского миллиардера, построенном в 1929 году, собрались музыкальные ансамбли со всей страны. Говорят, гостями на празднике были Элизабет Тейлор и Джимми Картер. Через два месяца после празднества, в котором принимали участие свыше 600 гостей, Форбс умер.

Говорят, фасады домов и улицы на подъезде к дворцу в те дни привели в порядок и украсили по случаю празднования дня рождения Форбса, к неудовольствию многих местных жителей, которым пригрозили штрафом, если они не примут должных мер. Все блестело, все было в идеальном порядке. Всюду в городе ощущалась подготовка к празднику особо избранных. Я издали наблюдал суету на улицах Маршана, видел в воображении великолепные картины, завидовал приглашенным гостям. И вот, спустя двадцать с лишним лет, я снова стою у этих ворот. Теперь я в них войду, в эти ворота, некогда закрытые для меня. Хотя меня и огорчало, что не удастся повидаться с родителями, я ощущал, что в этом городе они совсем близко. Подумав так, я почувствовал себя счастливым. И они, родители, сейчас тоже счастливы, я заметил это, когда говорил с ними по телефону, перед тем как войти в ворота дворца. Они оба находились в нашей квартире на бульваре, в центре Танжера, она совсем рядом с сомнительным кафе «Париж», напротив кинотеатра «Синема Маурита-ниа», где крутят фильмы о борьбе кунг-фу и тому подобные картины, изобилующие драками и боями; фильмы идут на французском языке. Возле кино стоят продавцы горячих пирожков с нутом (или бараньим горохом), которые называют испанским словом «кальенте» («горячий»), однако эти пироги известны только в Марокко. Мама и папа мной гордились – их сына принимает король Марокко в их родном городе Танжере.