Текст книги "Роман-откровение врача-диетолога"

Жан-Мишель Коэн
Роман-откровение врача-диетолога: Реалити-роман

Моей матери, которая подсказала мне идею романа и снабдила некоторыми реальными фактами.

Она и мой отец привили мне убеждение, что наилучший уход за не вполне здоровым человеком – это любовь.

Мириам, нашей доброй фее, которая появилась, чтобы заставить меня поверить, что все и всегда может закончиться хорошо.

Нашим будущим спутницам: Стефани, Дженифер, Лауре и Грегори, которые воодушевляют и вдохновляют.

Моей сестре Анни, которая отныне разделяет и понимает мой недостаток

Jean-Michel Cohen. Le roman des régimes

Ouvrage public avec l'aide du Ministre français cours de la Culture – Centre national du livre

Издание осуществлено с помощью Министерства культуры Франции (Национального центра книги)

© Flammarion, 2007

© Е. А. Макарова, перевод, 2012

© Палимпсест, 2012

© Издательство «Этерна», оформление, 2012

Пролог

Внешне здание, в котором располагается Парижская клиника, отличается от других, соседних домов своей исключительной невыразительностью. Плоский, геометрически симметричный фасад отделан по моде шестидесятых годов камнем и стеклом. Справа от клиники стоит особняк в викторианском стиле, лет ста с лишним, этакий важный буржуй. Слева – строение с башенками и террасками, обитель какого-то именитого актера. Напротив – большой стадион. Следовательно, перед клиникой нет ничего, что усложнило бы папарацци охоту на «пипл». И пусть газон вокруг не очень ухожен, зато кадр, при умелом наведении ракурса, получится весьма любопытным. Однако наверняка останется впечатление какой-то незаконченности, и оно не дает права именоваться «крутым» этому зданию, стоящему в Булонском лесу, где все постройки претендуют на славу элегантных и дорогих сооружений. И тем не менее в нем находятся больные, не обремененные ни славой, ни большими деньгами.

Следует прибавить, что слово «больной» очень не нравится доктору Метью Сорину. Разве тот, кто ест слишком много или не ест вовсе, – больной? Скорее всего он – жертва, разве нет? За те двадцать с лишним лет, что доктор работал с пациентами, пораженными недугом искаженного взгляда на правильное питание, у него было достаточно времени подумать над научной терминологией. Метью прекрасно знает, что описывать его «больных» следует как потомков Адама, страдающих и телом, и душой в равной степени. Каждый случай в его практике уникален и символичен.

Впрочем, это как раз то, что вдохновляет врача, специалиста-диетолога, побуждая его заниматься своим делом и дальше. Он никогда не пожалел о своем выборе. Разумеется, хирургия, кардиология или онкология могут показаться более достойным, более прибыльным, более важным занятием, но там слишком большая летальность, а он, из-за своего чувствительного характера, никогда не смог бы смириться с тем, что оказался в ответе за жизнь пациента и ничем не сумел ему помочь.

Всем известные неэффективная терапия и клиническая смерть в его практике пока не случались. Больше всего он любил наблюдать, как к его больным возвращается их внешняя индивидуальность, их уникальное тело, как в них снова загорается желание жить. Дорожил сознанием того, что имеет полное право сказать: в их возвращении в привычный мир есть и его заслуга. Он уже не питал иллюзий, как в начале своего пути, что сможет спасти всех, даже тех, кто не хочет выздоравливать, нет, его честолюбие ограничилось теперь осознанием возможности вернуть в равновесие тот маятник, который отклоняет человеческую судьбу то в одну, то в другую сторону. И это уже очень и очень много…

Часть первая

Глава 1

Соня, медсестра отделения, ворвалась в кабинет без стука:

– Скорее, Сара умирает!

Доктор Сорин вскочил так стремительно, что кресло, в котором он только что сидел, отъехало на своих колесиках в другой угол кабинета.

– Скажи Люсио, чтобы сию секунду нес дефибриллятор и капельницу для вливания, если она еще не в палате, гипердозу глюкозы, три ампулы калия и несколько ампул адреналина. Живо!

Он бросился к лестнице, повинуясь выработанной привычке не пользоваться лифтом: сейчас не время для риска, каким бы ничтожным он ни был: а вдруг лифт застрянет между этажей…

* * *

Пока Метью бежал вверх, прыгая через четыре ступени, в его мозгу вихрем пронеслось воспоминание о первом разговоре с Сарой. Ее привез шофер на машине со специальным знаком, наверняка на той же самой, которой пользовался и ее отец, Филипп Филло, министр здравоохранения. Она приехала одна. Не вскрывая письма психиатра, который направил к нему эту пациентку, Метью уже знал ее диагноз. У нее была не только последняя стадия худобы, без пяти минут анорексия, имеющая психологические корни, от нее к тому же веяло неприступным высокомерием, которое проявлялось во всем: и в ее особенной манере одеваться, и в высоко вздернутом подбородке, и в повороте головы при разговоре. Пока Метью одним глазом пробегал строки письма своего коллеги, другим он наблюдал за Сарой. В кресле она сидела очень прямо, скрестив ноги и руки, крепко сжав губы, пренебрежительно разглядывала обстановку его кабинета. Да-а, задаст она нам хлопот, тут же подумалось ему. Все в ее манере держаться кричало, что пришла в это учреждение она не по собственной воле и что внутренне она будет всячески сопротивляться лечению. Метью подавил желание горестно вздохнуть и начал беседу.

Вот черт, воскликнул он про себя. Прибавь она несколько килограммов, девушка, сидевшая напротив него, была бы настоящей красавицей. Удивительные зеленые глаза казались неправдоподобно огромными на слишком маленьком личике без щек и без кровинки, лишь голубые вены просвечивали сквозь истончившуюся кожу. Черные волосы, потускневшие и ослабленные от недоедания, также больше походили на пыльную тряпку. Он увидел выдающиеся вперед ключицы и острые локти, оттопыривающие мягкую шерсть пуловера. Под узкими джинсами угадывались тощие бедра и колени.

Но при всем при том бриллиантовое кольцо! В ее досье упоминалось, что после блестящей сдачи бакалаврских экзаменов, на целый год раньше положенного срока и с очень высокими оценками, она вошла в число юных парижанок, подающих самые большие надежды. Затем, в течение четырех месяцев, она выдержала несколько очень трудных конкурсов, результаты которых, вполне определенно, могли бы решить ее будущее. Вот только при одном условии – что она будет еще держаться на ногах. Ибо тогда при росте метр шестьдесят девять весила наша умница 39 килограммов.

Как Метью и ожидал, Сара увильнула от ответов на большинство вопросов, а те немногие слова, что удалось из нее выжать, цедила сквозь зубы. Спасибо хоть согласилась остаться в клинике на месяц. А ведь могла и не уважить родительскую просьбу, как-никак совершеннолетняя. Но за столь короткий срок вряд ли можно было рассчитывать, что удастся увеличить ее вес больше чем на два или три килограмма. И это при условии, если она сама, добровольно, без принуждения, согласится принимать пищу, что вызывало у доктора большие сомнения.

* * *

На самом деле Сара показалась ему неизлечимой, в буквальном смысле этого слова. Она не раскрывала рта ни во время сеансов с больничным психотерапевтом, ни в часы приема пищи. Ничего не менялось. В худеньком, слабеньком теле обитала только железная воля, и ничто и никто, казалось, не могли смягчить ее. Кроме, может быть, Люсио, одного из помощников доктора, которого она одаривала иногда своей улыбкой.

Все те две недели, что Сара находилась в клинике, она продолжала худеть. Вчера стрелка весов опустилась до тридцати семи килограммов, и это означает, что Сара вступила в так называемую красную зону – зону летального риска. Первая причина смертей анорексиков – это недостаток калия, для сердца сущая погибель.

Метью подумал, что, наверное, ему следовало бы применить гастрологический зонд – гибкий шланг, вводимый в пищевод, по которому пища в жидком виде поступает непосредственно в желудок пациента, по такому принципу вскармливают своих детенышей гуси.

Да, но этот зонд – настоящая пытка, оставляющая на всю жизнь глубокий шрам не только в памяти девушки, подвергшейся такой процедуре, но и вполне реальный – в ее пищеварительном тракте. И нет никакой гарантии в том, что, избавившись наконец от этой искусственной пуповины, через которую происходило насильное кормление, девушка согласится самостоятельно принимать пищу.

Метью хотел бы уберечь Сару от этого кошмара.

Глава 2

Метью, запыхавшись, влетел, как ураган, в палату Сары. В коридоре послышался топот Люсио, и тот вбежал несколькими мгновениями позже своего начальника. При нем было все необходимое для возвращения Сары к жизни.

* * *

Только взглянув на девушку, Метью убедился в правильности своего диагноза. Сара находилась в полубессознательном состоянии, по телу пробегали легкие судороги, глаза полузакрыты. Без сомнения, у нее остановилось сердце – недостаток калия ослабил силу сокращения сердечной мышцы. Метью сдернул с кровати одеяло, затем переложил Сару на пол: массаж более эффективен, если больной лежит на твердой поверхности. Внешне он был сосредоточен и спокоен, но внутри разлился страх. Только бы она осталась жива…

Теперь надо положить одну руку на область грудной кости, другую – поверх и сильно, ритмично нажать несколько раз. Такие манипуляции он за свою жизнь делал уже раз двадцать. Поднять руки Сары вверх, за ее голову. Зажать ей нос, вдохнуть ей в легкие воздух, отдать ей свое дыхание, чтобы помочь ожить вновь. Подарить ей поцелуй, чтобы спасти от смерти. Он вспомнил, как однажды делал уже искусственное дыхание, но тогда оживляемый был тщедушным стариком, у которого изо рта отвратительно воняло. На этот раз перед ним была Сара, такая же истощенная и податливая, как тот старик, но она – молодая девушка, которую он пытался освободить от губительных злых чар, что обездвижили ее, не давали ей есть, неотвратимо толкали ее к концу. В больных анорексией его всегда пугало это трагическое соединение двух желаний: властвовать и умереть.

* * *

– Готовь дефибриллятор, – бросил Метью Люсио, – подключай электричество, жди, пока он зарядится. Поставь его рядом со мной. Еще, быстро, приготовь перфузию для вливания, наполни ее глюкозой и добавь три ампулы калия. Скорее!

– Соня, отдерни шторы.

Нет времени ни на какие «будьте любезны» и «спасибо», только отрывистые приказы да быстрые указывающие взгляды.

* * *

Таинственность, в которой Сара находила удовольствие, в ее палате преображалась в мрачную, погребальную атмосферу. Что это – могила для девушки-подростка? Быстрым движением распахнуть шторы на окнах, чтобы впустить дневной свет, как вестника надежды на скорое возвращение в мир живых.

* * *

Метью без всяких церемоний сорвал с пациентки ночную рубашку. Окинув ее тело быстрым взглядом, он убедился, что на Саре нет никаких металлических предметов: ни цепочек, ни колец, ни часов, которые могли бы помешать работе дефибриллятора.

– Люсио, черт бы тебя побрал, мне капельница с вливанием нужна до того, как мы начнем.

– Вот, Метью, – ответил его помощник, – я только закреплю иглу лейкопластырем, чтобы не выскочила. Готово, можно начинать.

Доктор разом схватил оба электрода дефибриллятора, один прижал над правой грудью пациентки, другой – над левой. Он постарался все сделать так, чтобы не принять электрический разряд на себя.

– Включай, – скомандовал он Люсио.

На спине, под рубашкой доктора выступил холодный пот. Вот он, настал критический момент, когда в четверть секунды решается вопрос чьей-то жизни или смерти. Что сейчас произойдет – воскрешение или кончина человека, чья жизнь была такой еще недолгой, который не успел еще узнать, что такое счастье?

Он услышал резкий звук дефибриллятора и увидел, как волна от разряда пробежала по телу. Затем что-то слегка стукнуло – это Сара ударилась об пол спиной после судорожного сокращения мышц. Метью отбросил электроды дефибриллятора и приложил пальцы к шее девушки, стараясь нащупать пульс. Глубокая морщина прорезала его лоб, все чувства напряжены до предела, и вот ему показалось, что он уловил легкое трепетание голубой жилки. Теперь он схватился за стетоскоп, чтобы убедиться, не ошибка ли это.

– Есть, забилось, – обрадованно сказал Метью. Но после первого удара вновь наступила тишина. Сердце остановилось снова…

Глава 3

Что же делать? Смириться, мол, я сделал все, что мог? Или попытаться еще раз возвратить Сару к жизни, даже если попытка окажется неудачной? Ему захотелось все бросить. Понимая участь этих анорексиков, он задавал себе вопрос: может быть, он должен даровать этой девушке смерть, к которой она так стремится?

От долгого сидения на корточках у него заныли колени.

– Давай снова! – дрожащим от бешенства голосом скомандовал он Люсио.

Соня испуганно наблюдала за их действиями. Помощник послушно протянул доктору электроды дефибриллятора. С улицы доносилось щебетание птиц, в этот тягостный миг оно больно резало слух, как неуместная магнитофонная запись, но, как ни странно, эти трели высветили в мозгу Метью маленький кусочек надежды, она стала для него знаком, на который ему надо идти, слабым огоньком, забрезжившим впереди. Верить, надо всегда верить, что ничто еще не потеряно.

* * *

Он приложил электрод дефибриллятора к двум оставшимся от предыдущей попытки отметинам на теле Сары.

– Включай! – крикнул он Люсио.

Люсио нажал на кнопку, пробежавший разряд выгнул тело девушки. Метью склонился над ее лицом, снова зажал ей нос и снова с силой вдохнул воздух в ее легкие.

Она ожила! Он понял это, он почувствовал это. Он поднес к ее груди стетоскоп, и слабенькая пульсация сонной артерии уверила его в том, что ему удалось-таки снова «разбудить» ее сердце, которое билось сейчас очень беспорядочно, в том же темпе, в котором работал ум Сары в последнее время. В стетоскопе он слышал «так-та, так-та», хорошо знакомые ему звуки, указывающие на тонус сердечной мышцы пациентки.

* * *

Спасена, подумал он. Спасена, но надолго ли?

Он сделал длинный и глубокий вдох – чуть ли не две минуты он не дышал вообще, настолько он забылся, борясь за жизнь своей пациентки. Только теперь он смог взглянуть на Сару. Полупрозрачная жидкость потихоньку перетекала из колбы капельницы в вену на руке девушки. Рука эта была настолько худой, что ее можно было обхватить большим и указательным пальцами. Доктор остановил взгляд на мертвенно-бледном лице девушки. Даже губы у нее были белые. Он стал подробно ее рассматривать, с головы до ног. Груди у нее не было, только два соска обозначали то место, где она могла бы быть. Сквозь впалый живот проступали кости таза и бедер, на которых не было ни малейшего слоя плоти, на которых не было ничего. Ему подумалось, что вот эта яма вместо живота – это некий антипод беременности. Возможно, этот ввалившийся живот можно принять в качестве эмблемы всех анорексичек. Он, проваливаясь все глубже, вытесняет женское естество, уничтожая ее природное назначение давать жизнь. Метью поднялся, ощущая, как наваливается на него усталость и внезапный страх за то, что Сара могла умереть.

* * *

– Давай, Люсио, положим ее на кровать.

Метью приподнял ее за подмышки, а санитар осторожно просунул руки под колени девушки. Они вдвоем аккуратно положили ее на кровать, тогда как Соня следила за тем, чтобы не выскочила иголка капельницы. Метью распорядился, чтобы под голову пациентки подложили еще одну подушку.

– Люсио, теперь кто-то должен постоянно находиться здесь и иметь разум и смелость самостоятельно принять решение.

– Слушай, Метью, эта девчонка не заслужила того, что с ней случилось. Ее отец порядочная свинья. Раз у тебя такая дочь, так нужно о ней заботиться. Если ты не против, я хотел бы дежурить у нее. Моя смена заканчивается в четыре часа, а потом до утра я могу побыть с ней. А завтра я отчитаюсь о том, как прошла ночь.

– Ладно, посмотрим, но в первую очередь нужно следить за тем, как будет проходить кризис. А сейчас надо взять у нее анализ крови и направить его в лабораторию, мне надо знать содержание калия, и не позже чем через час. Каждый час измеряй давление. Собери мочу, я отправлю ее на исследование прямо сейчас. Мне нужно знать, сколько жидкости она получает и сколько выводит, с точностью до миллилитра. Сейчас мы спасли ее от сердечного приступа, а в другой раз она может проскочить у нас сквозь пальцы от отека легкого.

Люсио кивнул головой, соглашаясь с мнением шефа, затем пристально посмотрел на него:

– Я знаю, что ты задумал. Ты хочешь как можно скорее поставить ей гастрологический зонд.

– Само собой разумеется! – взорвался Метью. – Вот уже две недели она лежит в нашей клинике, а результатов – никаких. Ты хочешь, чтобы я устранился и дал ей умереть?

– Ты отлично знаешь, – Люсио в свою очередь повысил голос, – что зонд – это не решение проблемы. Каждый раз после него они все набирают вес, возвращаются к себе домой, а потом, месяца через два, опять к нам, все у них начинается сначала. Ну а мы снова ставим зонд, в общем – замкнутый круг. И только в тот день, когда они начинают есть сами, только тогда мы можем надеяться не увидеть их здесь снова! Но решить, есть им или не есть, могут только они.

– И что! Все это не причина, чтобы не прибегнуть к зонду еще раз.

– Нет, Метью, уверяю тебя, с этой девочкой совсем другой случай. Мне кажется, что если кто-нибудь, во всех подробностях, расскажет ей о том, как сегодня у нее остановилось сердце, она начнет есть. Вот увидишь.

– Люсио, этот зонд заставляет страдать тебя, а не ее. Что, по-твоему, я должен сейчас делать? Подкармливать ее глюкозой через капельницу и ждать, пока, через некоторое время, она не умрет? Второй раз нам не удастся вернуть ее с того света!

– Тем лучше, позволь мне ее кормить. Мне кажется, я понимаю, что она может чувствовать, не знаю, как тебе это объяснить, но у меня получается общаться с ней. Честное слово, она готова была уже разговаривать со мной о том о сем, но сдерживалась. Я думаю, что она расскажет что-нибудь о себе. Подожди еще хотя бы сутки.

– На той стадии, как сейчас, ладно, согласен. Я дам тебе еду на три или четыре приема, попробуй покорми ее. Но капельницу я назначаю ей постоянно, чтобы не повторилось то, что мы только что пережили, и чтобы реанимировать ее как можно скорее, если сердце опять остановится. Послушай, вот мой совет. Чтобы снова приучить ее к еде, ты должен давать ей пищу только в жидком или полужидком виде. Фруктовый сок, молочные кашки, картофельное пюре, не вздумай дать ей чего-нибудь жирного, она пока к этому не готова. Выбирай продукты светлые, они легче усваиваются. Ну, с богом! Увидишь, первые часы – это настоящая каторга.

– Спасибо, Метью, очень мило, что ты дал мне попробовать. Завтра попрошу Клару приготовить все, о чем ты сказал. Вот увидишь, я приложу все силы, чтобы все получилось, это сработает!

Метью скептически нахмурился:

– Ты не знаешь, насколько упорны и непреклонны бывают молодые анорексики. А эта малышка, она очень любит того, кто отверг ее любовь. Ведь ее отец никогда не навещал ее здесь. А ее бестолочь мать только и знает, что лебезить перед мужем, и была здесь всего один раз. Не думай, что тебе удастся заменить ей родителей, даже если все тут понемногу станут восприниматься ею как члены ее семьи. В конце концов, не забывай, что она далеко не дурочка. Не знаю, поможет ли ей это выпутаться из ее беды, но, по крайней мере, хоть в этом заслуга ее папеньки с маменькой. Увы, не она первая, не она последняя, – закончил он со вздохом.

Метью, мучимый все возрастающим гневом на людское равнодушие и на несправедливость судьбы, предоставил Сару заботам Люсио и Сони и поспешил выйти из палаты.

Глава 4

– Итак, мадам, Бензимон, что же вы тут делаете?

Лилиан Бензимон – постоянная пациентка клиники, она проводит в ней по два месяца каждые полгода. Ее вес колеблется около ста килограммов, тогда как рост остановился на отметке один метр шестьдесят пять сантиметров. Никаких причин для госпитализации у нее нет, однако, как только она почувствует, что хорошее расположение духа покидает ее и вместо этого приходят усталость и безразличие к окружающему миру, она немедленно появляется в клинике. Здесь она сбрасывает килограммов десять, которые набрала «неизвестно как – ведь не ела ничего лишнего», и хорошее настроение возвращается вновь. По правде говоря, Метью не должен бы ее оставлять у себя, но она приносит с собой какую-то свежесть, ветер «непрекращающейся жизни», что благотворно влияет как на пациентов, которые любят и доверяют ей, так и на медицинский персонал клиники.

– Эта бедняжка Сара, доктор, боже мой, да как же можно было с собой такое сотворить! А ее родители, они что, совсем ослепли, или как? Если бы кто-нибудь из моих детей задумал бы такое, я всыпала бы ему хорошенько, и он стал бы как шелковый! Да я зажала бы ему нос, пока он не откроет рот, и впихивала бы в него так, ложку за ложкой, всего и делов-то!

Метью невольно улыбнулся, забавляясь склонностью Лилиан вмешиваться во все, а также умению в любой ситуации находить простое и не лишенное здравого смысла решение. Поскольку, в основе своей, идея мадам Бензимон, какой бы простой и грубой она ни казалась, была не так уж далека от истины. Ею можно было бы воспользоваться, но до того, как Сара докатилась до тридцати семи килограммов.

Метью взял руку мадам Бензимон и слегка пожал ее, что наполнило сердце дамы гордостью, ибо доктор высказал таким образом свое согласие с ней. Эта женщина, которая могла постоянно выводить его из себя непомерным любопытством и беспардонностью, которая чересчур много говорила о себе, своем отце, своем имени, которое больше подходит пожилой даме, тогда как ей всего сорок четыре, об истории своего рода, так вот, эта женщина обладала, возможно врожденной, способностью видеть людей насквозь и моментально оценивать их ум и душевные качества.

– Вы, наверное, испугались до полусмерти? – спросила она, словно понимая, что ему надо кому-нибудь рассказать о том, что произошло.

– Да, мадам Бензимон, я испугался, но больше всего я испугался за Сару.

– Она останется здесь?

– А что вы об этом думаете? – спросил Метью в свою очередь, с любопытством ожидая ответа.

– Ну, я думаю, она поправится, потому что, видите ли, так часто бывает: человек подошел к самому краю пропасти, постоит-постоит над ней, чуть было не сорвется вниз, да одумается и повернет назад.

– Что ж, мадам Бензимон, в ваших словах есть рациональное зерно. Осталось только, чтобы с Сарой все так и получилось.

– Но, доктор, как раз для этого вы и работаете здесь.

Она никогда не отказывала себе в удовольствии «ущипнуть» его, уколоть острым словцом, напустив на себя вежливо-корректный вид. Впрочем, он прощал ей эти выходки и позволял играть на этой чувствительной струне и добиваться желаемого, когда она сама обращалась к нему за помощью.

* * *

– Хорошо, – переменил тему Метью, – вернемся к вашему весу, так сколько вы потянули сегодня утром?

– Вы, конечно, не поверите, но я ела только то, что вы мне рекомендовали, и не похудела ни на грамм. На весах – все те же сто килограммов.

– А скажите мне, что вчера вы несли в белом пакете, когда гуляли по улице, где булочная? Я проезжал мимо на машине и видел вас.

Лилиан Бензимон приняла оскорбленный вид:

– Ах, ну вот вы опять подозреваете, будто я что-то ем украдкой!

– А я и не подозреваю, я это утверждаю!

– Это почему?

– Просто потому, что именно в той самой булочной я каждый вечер по пути с работы покупаю хлеб, и именно там мне сказали, что каждый день вы покупаете у них пакетик крекеров.

Несколько секунд пациентка молчала, выбирая, какой тактики придерживаться: продолжать все отрицать или же признаться. Затем она подняла на доктора широко раскрытые, наивно удивленные глаза:

– Но, доктор, вы же сами сказали, что крекеры – самое низкокалорийное печенье, в них всего 260 калорий на 100 грамм!

Метью с трудом удержался от хохота. Мало того что эта дамочка хитра, как лисица, так она еще читает книги, которые он пишет!

– Видите ли, мадам Бензимон, я разработал вашу диету в соответствии с вашими вкусами и пристрастиями, я рассчитал с точностью до грамма все, что вы должны есть. Если бы вы мне сказали, что вы жить не можете без крекеров, то я включил бы их в ваш рацион, сбалансировав количество других продуктов, и разрешил бы вам наслаждаться этим печеньем. Но, поскольку вы ничего мне о них не говорили, это невозможно.

– Ну раз так… – притворно сокрушаясь, отвечала пациентка.

* * *

Победа на переговорах осталась за эскулапом. Решили не вспоминать ни о том, как мадам тайком уничтожила несколько венских пирожных, ни о других ее грешках против предписанной врачом диеты.

– Вот что мы сделаем, – сказал Метью. – Если за следующие две недели вы не снизите вес на ту величину, на которую обязывались, что будет возможным только при условии строгого соблюдения диеты, а также выполнения физических упражнений, то следующие две недели я не разрешу вам выходить из клиники. И так будет продолжаться до тех пор, пока вы не научитесь сдерживать свои гастрономические безумства или, по крайней мере, не станете предупреждать меня о том, что вы намереваетесь съесть.

– Приехали! Я – в тюрьме! Я пришла в клинику по доброй воле, а теперь вы хотите запереть меня! Хорошенькое дело!

* * *

Метью забавлялся, глядя, как Лилиан разыгрывает свой коронный спектакль. После недавнего испуга перед лицом подступившей смерти эта передышка успокаивала его нервы. Но антракт был недолог, его прервала Соня:

– Метью, Жан-Франсуа целый час провисел на телефоне, пытался найти в какой-нибудь больнице место для Сары. Везде получил отказ.

– Ну конечно, с этими больницами вечно так! – воскликнул Сорин. – Они всегда с удовольствием принимают пациентов, которые вполне прилично себя чувствуют, но как только речь заходит о серьезном случае, они ничем помочь не могут. Скажите ему, пусть перестанет звонить, мы оставим Сару у себя. Если что, я обращусь к своей давней знакомой, она найдет место. Нет, лучше я позвоню ей и попрошу подержать одно место пару-тройку дней. Если за это время дело не пойдет на лад, то мы не раздумывая перевезем ее. Мадам Бензимон, – добавил доктор, – пройдите в свою палату, если у меня будет время, то я зайду к вам в вечерний обход, если же нет, тогда – завтра утром.

– Хорошо, доктор, но не забудьте о крекерах.

* * *

Возвращаясь в свой кабинет, Метью посмотрел на палату 201, дверь в которую была открыта. Он увидел Дэльфин де Люзиль, ловко орудующую швейной иглой, и эта картина подействовала на него умиротворяюще. Эта дама, страдающая ожирением, жила в своем обособленном мире. Она без конца вышивала одних Дедов Морозов. Как-то она объяснила, что в конце года она аккуратно вырезает вышитые фигуры, наклеивает их на почтовые открытки и рассылает друзьям. Метью удивился этой в высшей степени трогательной форме проявления внимания, особенно когда узнал, сколько времени требуется для вышивки самого маленького Деда Мороза. Он решил, что ее работа сильно продвинется вперед в этом учреждении, с таким смешанным контингентом анорексиков, страдающих ожирением, да еще нескольких токсикоманов, сосредоточенных только на самих себе.

Да, странная женщина, думал он, возвращаясь в свой кабинет. Живущая вне времени, в окружении выдуманной семьи. Сын, что носит сан епископа и живет в Риме, когда он навещал мать, вызвал настоящий переполох среди медсестер – настолько сей пастырь красив. А другой ее отпрыск – известный актер и режиссер, тот редко видится с матерью и всегда носит бермуды, что очень его молодит, он выглядит четырнадцатилетним мальчишкой. Это еще одна история, пока ничем не подтвержденная, которую Дэльфин поведала доктору. Но сегодня ему некогда над ней размышлять.