Текст книги "Роман-откровение врача-диетолога"

Глава 5

Только непосвященные приходят заранее на дефиле Высокой моды. Звезды же планируют свое появление с намеренным опозданием, длительность которого находится в прямой зависимости от их известности, тем более что им обещана награда за их появление – какое-нибудь очень дорогое платье или другой, броский и обильно украшенный, предмет одежды. От фотографа требуется умение подловить момент, в который звезды выкажут наибольшее восхищение увиденными моделями, затем, чтобы раздуть из этого снимка целую историю, необходимую для укрепления имиджа и рекламирования этого Дома моды. Те статьи, что появятся на следующий день во всех модных и женских журналах, во всех газетах, все фотографии присутствующих на дефиле обязательно должны быть согласованы с главным устроителем этого празднества – самим кутюрье, владельцем Дома. В этот священный день вокруг подиума, по обыкновению, можно увидеть жен действующих первых лиц государства и бывших президентов республики, а еще некоторых спутниц жизни наиболее популярных министров. Завершая список присутствующих, так называемый ареопаг, необходимо упомянуть журналисток, пишущих о моде и получивших билеты на места в соответствии с рангом своего издательства, да тех немногочисленных клиенток Дома, которые еще платят сами за удовольствие одеваться у этого кутюрье и быть постоянными гостьями вот таких празднеств.

Занавес раздвигается, выпуская первого манекенщика, и тут любопытный зритель может заметить в глубине зала мужчину, следящего беспокойным взглядом и за сценой, и за публикой. Это – Ральф Фаррелл, в последние десять лет король парижской моды, по происхождению американец, создававший себе имя на протяжении пятнадцати лет. Но это все было до того, как его Дом моды приобрел Франсуа Рабу, крупный промышленник, постепенно скупавший все мелкие и разрозненные модные ателье, создавший теперь на их основе империю в мире элегантности. Дальновидный делец, он мало-помалу сделался одним из самых богатых людей мира, причем из тех, что заботятся о своем духовном росте. В конце концов он завоевал славу одного из самых просвещенных меценатов. К тому времени, на которое пришлась покупка Дома моды Ральфа Фаррелла, тот был уже признанным мастером своего дела. В контракт купли-продажи Ральф собственноручно вписал пункт, где особо оговаривалось его авторское право на все созданные им модели. Главный талант Франсуа Рабу состоял в том, что он очень быстро и безошибочно определял те качества, каковыми нанимаемый им работник, порой за очень высокое вознаграждение, мог быть полезен его империи. В Фаррелле он угадал блестящего и чуткого наставника, которого он, впрочем, с хладнокровием и безжалостностью хищника, мог уволить в любой день, невзирая на все удовольствие, что бизнесмен получал от его работ.

* * *

Прошло десять лет, и Франсуа Рабу имел все основания поздравить себя за сделанный когда-то выбор: имя Фаррелла прочно встало на первое место в мире моды. Прибыль взлетела, доходы постоянно росли, в сфере моды не было ни одной отрасли, ни одной марки выпускаемой продукции, к которым бы имя Рабу не было причастно. В узких кругах мира моды поговаривали, что доходы олигарха от-кутюр достигали порой тысячи процентов. Однако Рабу нашел способ получать еще больше денег, а значит, увеличить дивиденды своих акционеров-учредите-лей, пенсионные выплаты и фонды своих компаньонов. Способ заключался в предоставлении своим многочисленным субподрядным организациям полной свободы действий затем, чтобы, дождавшись удобного случая, проглотить их. Для такой акулы бизнеса это было детской игрой: он не препятствовал намеченным жертвам заключать многочисленные и долгосрочные контракты, поощрял их предоставлением крупных кредитов под растущие проценты, наблюдал, как обреченные уже компании набирают работников, расширяя свой штат. Затем, как только у этих организаций дела начинали идти в гору, Рабу разрывал с ними деловые отношения, ставя их тем самым на край пропасти. Оставался единственный выход: сдаться на милость победителя. И чаще всего со словами благодарности.

Этим искусством Рабу владел в совершенстве, откровенно презирая тех, кто не умеет рассчитать свои силы и возможности в борьбе за деньги.

К чему было продолжать копить богатство, если на одну ренту он мог прожить, ни в чем себе не отказывая, три тысячи лет? Сокровенным желанием Франсуа Рабу было достичь первенства в любом деле, за которое он брался. Таким образом он брал реванш. Когда он был ребенком, родители все свое внимание, заботу и ласку отдавали его брату, маленькому гению, из которого, по их мнению, должен был вырасти великий писатель. После выхода двух книг, совершенно проигнорированных критикой и читателями, несостоявшийся лауреат Гонкуровской премии прочно устроился на шее брата. Правда, содержание, которое выплачивал ему Франсуа, нельзя было назвать щедрым – чтобы братец не забывал, кто главный в этой игре. И какой автограф: на книжке или на чеке, ценится дороже.

* * *

Ральф Фаррелл, быстро оглядев зал, сразу понял, что никого из публики не надо представлять друг другу. Его дефиле почтила своим присутствием сама Бернадетт Ширак. Как всегда, перед началом показа нервы кутюрье были натянуты до предела, но он ничуть не сомневался в успехе. Его модели, аккуратные, элегантные, созданные по всем правилам Высокой моды, в меру украшенные бесподобными вышивками, имели неодолимую притягательную силу. Коллекция удалась, он это чувствовал.

В зале повисла звенящая тишина. Все напряженно ждали начала дефиле, ибо это – одна из лучших частей всего шоу. В зале притушили огни, утихла музыка, прожекторы ритмично мерцали, посылая лучи на подиум. Появилась первая манекенщица, одетая в короткую черную юбку и белый камзол, по плечам которого стекали два пышных, девственно-чистых пера. И тут же всех присутствующих захватил, подчинил себе темп музыки. Топ-модели сменяли одна другую, следуя вереницей, рассчитанной до миллиметра.

В этом сезоне Ральф превзошел самого себя, дефиле в самом деле было великолепным. Укрощенный полет фантазии, море утонченности и изысканности, вплоть до мельчайших деталей. Все вместе представляло верх элегантности и завораживающе действовало на постоянных посетителей этого зрелища.

Спустя полчаса после начала показа зал почти совсем погрузился в темноту. Все знали, что мэтр должен прибыть вместе с супругой. По залу прокатился восхищенный вздох. Он решился! Платье невесты, абсолютно черное, отделанное жемчугом и бриллиантами, загорающееся тысячью огней под вспышками фотоаппаратов прессы. Под фатой из белого шелка улыбалось лицо черной американской танцовщицы Грейс Бери. Ральф скромно подошел и подал ей руку, приглашая на вальс. И они сделали один тур по подиуму. Тур – под музыку свадебного марша, сменившегося рэпом.

В зале снова воцарился мрак, как раз в то время, как публика смогла вновь вдохнуть свободно, чтобы через мгновение взорваться аплодисментами. Через тридцать пять минут платье с аксессуарами было упаковано, и миллион евро, потраченный на это чудо, скрылись от восхищенных взоров.

Свет в зрительном зале вновь вспыхнул, и Ральф, окруженный своими манекенщицами, по-актерски приветствовал публику. Он заслужил такие «долго не смолкающие овации», какие не часто случались в его карьере.

* * *

Туча официантов, нагруженных подносами с коктейлями белого и черного цвета, немедленно ринулась в зал. Буфетную стойку, как обычно, брали штурмом. Можно было подумать, что все эти люди голодали не меньше недели.

Перед интервью с журналистами кутюрье направился поприветствовать супругу президента. Франсуа Рабу с женой подошли следом.

– Мадам, вы оказали мне большую честь посещением нашего Дома моды и присутствием на этом дефиле.

– Мсье Рабу, я стараюсь не упускать ни одной возможности отдать должное французской моде и ее ярчайшим талантам. Любовь мсье Фаррелла к нашей стране и его огромный талант вызывают у меня и моего мужа глубочайшее уважение.

– Благодарю вас, мадам, – поклонился Ральф, – мое единственное желание – это показать, что Франция остается средоточием элегантности и женственности. А вы – ее ярчайшая представительница.

– И в этом большая заслуга одежды, созданной вами, мсье Фаррелл.

* * *

В эту секунду Франсуа Рабу едва не взорвался от ярости. Ни одного слова, обращенного к нему, все – к другому, к этому претенциозному типу, который всего-навсего один из его служащих, все внимание – к этому жирному идиоту, который, может, еще и сексуальный извращенец, который мнит себя творцом, хотя на самом деле все его туалеты сшиты из трех кусков шифона, а из всей палитры он признает только два цвета. Пусть поспешит насладиться славой, потому что это его последнее дефиле – злословил про себя Франсуа Рабу.

Накануне вечером бизнесмен внимательно изучал счета своего Дома. Из них стало ясно, что Высокая мода приносила ему доход только в размере 4 % суммарной прибыли. Остальные 96 % приходились на «производство побочных продуктов» и финансовые операции. Одни эти операции могли бы обеспечить ему сверхприбыли, и совершенно лишними были эти необдуманные, чрезмерные затраты на содержание ателье и модельера. Бизнесмен, чтобы поставить этого наглеца на место, состряпал план, хитрый маневр, который хотел провести с помощью своих лучших друзей, владельцев ряда печатных изданий. Именно для этого он и пригласил на дефиле редакторов и главных акционеров этих изданий. Интерес к задуманной им операции он пробудил в них обещанием существенно повысить их дивиденды за счет незначительного снижения размеров заработной платы своих сотрудников. Одним выстрелом он убивает сразу трех зайцев: возвращает себе то, что ему принадлежало – ведь платит-то за все он! – приструнивает дорого ему обходящегося портняжку, который вдобавок оттесняет его в тень и прямо-таки гребет деньги лопатой.

Гроссмейстер бизнеса почувствовал, что при мысли об упреждающем ударе его гнев понемногу стихает. Успокоившись, он снова приветливо заулыбался. Уж он-то прекрасно знал, что, если не хочешь стать добычей другого, лучше кусаться, чем стараться подольститься.

* * *

Мадам Ширак удалилась, провожаемая любопытными взглядами. Финансист слегка похлопал Ральфа по плечу:

– Праздник окончен, пора браться за работу, идите-ка, повидайтесь с журналистами. Сейчас такой момент, когда надо успеть все… еще в этом году.

Ральфа эти слова очень удивили, Рабу никогда раньше не говорил с ним о его карьере. Еще больше он удивился тому, что Рабу ни словом не похвалил его коллекцию.

– Да, разумеется, я иду.

– Скажите, Ральф, по-моему, вы немного поправились за последнее время, так?

Коварный взгляд уперся в торс кутюрье. Неужели этот биржевой тигр, как его прозвали репортеры ежедневных финансовых новостей, читает его мысли? Фаррелл и сам в последнее время с тревогой посматривал в зеркало на отражение своей увеличивающейся в размерах фигуры. Но он думал, что благодаря особому покрою одежды, созданной специально для него, ему удалось обмануть своих коллег. Замечание Рабу больно задело его самолюбие. В эту минуту он его ненавидел. Самый прекрасный день за весь год, день, к которому он так долго и так тщательно готовился, был испорчен, растоптан, вывалян в грязи. Модельер постарался успокоиться: Рабу ведь не сказал, что он растолстел, только «немного поправился». Нюанс! Что ж, ничего не поделаешь, но какой-то подвох в поведении Рабу кутюрье все же заподозрил, а интуиция его редко обманывала.

Зато жена президента осталась в восторге от дефиле. А что, если этот «тигр» попросту ревнует, как не раз случалось и раньше? Не выслушивал ли он в последние месяцы постоянные упреки в расточительстве и излишнем увлечении светской жизнью? Да, но без него не будет и Дома моды!

* * *

– Хотя, – с ехидной улыбкой добавил Рабу, – всего-то надо есть поменьше салатов да отказаться от нескольких жареных бифштексов, а это совсем не сложно.

Соблюдать диету? Сама мысль о том, чтобы ограничить себя в чем-то, была Ральфу непереносима.

Денежный воротила заметил, что попал в самую точку. На него нахлынуло презрение к побледневшему кутюрье за его неумение хладнокровно выслушивать горькую правду. План действует: только что ему удалось пошатнуть, ослабить колонны, поддерживающие все здание. Конструкция, давшая трещину сейчас, завтра может быть окончательно ослаблена. А в ближайшие дни, когда выйдет еженедельный журнал, придет черед стен.

Бизнесмен важно кивнул Ральфу и поскорее, чтобы избежать рукопожатия, удалился.

– Не забудьте, завтра в два часа дня – в моем кабинете.

– Да, конечно, – ответил кутюрье, раздражаясь от необходимости подчиниться.

* * *

Оглушенный всем только что происшедшим, он направился в комнату, где его поджидали журналисты, и с удовольствием нырнул в водоворот их шумных и восторженных похвал и поздравлений. Машинально он втянул живот и прикрыл его рукой. Обязательно надо сходить к тому доктору, которого ему рекомендовали как отличного специалиста. И как можно скорее!

Глава 6

На следующее утро, едва Ральф проснулся, странное оцепенение, сковавшее его мысли накануне, вновь навалилось. Некоторое время он чувствовал легкое онемение кончиков пальцев и с беспокойством подумал, что таким образом его кровеносные сосуды дают понять о своем пробуждении, а также о том, что он начинает понимать несчастья людей его возраста. За свою бурную жизнь он пережил столько событий и лишь сейчас, в свои шестьдесят два года, чего-то добился. Это онемение, предвестник наступающей старости, взволновало его, – не дай бог, сделаешься калекой. Отвратительным, беспомощным, с перекошенным ртом паралитиком, прикованным к инвалидному креслу. Больше всего на свете он боялся повторить судьбу своего отца, бессмысленное лицо которого, с вечно текущей изо рта слюной, напрочь перечеркнуло восхищение этим человеком, наполнявшее его детское, а затем и юношеское сердце. А вдруг доктор скажет, что все эти болезни передаются по наследству?! Он вытянул руки и стал то сжимать пальцы в кулак, то разжимать, решив проверить, достаточно ли этого для того, чтобы симптомы исчезли. Удалось. Однако, когда он вставал с кровати, ему показалось, что тело не так гибко и послушно, как раньше. Какое-то смутное предчувствие конца чего-то сжало его сердце.

По крайней мере, думал он, одеваясь, непохоже, что у меня начинается депрессия. Правда, я работал без передышки. Для кого-то такой ритм – переутомление. А я называю это способом выживания.

Ральфу нравилось спать нагим, он любил ощущать прикосновение шелковой простыни к голому телу. Он сел на край кровати и поискал глазами халат. Не обнаружив его там, где он должен быть – на расстоянии вытянутой руки, Ральф разозлился. Двадцать раз он просил Фину, свою горничную, класть его на строго определенное место.

Но на самом-то деле он знал истинную причину своего раздражения. Он терпеть не мог идти голым в ванную, демонстрируя зеркалам в гостиной свое обнаженное тело. Его лицо еще нельзя было назвать морщинистым. Он наголо брил череп, чтобы придать еще большую пронзительность своим глазам цвета морской волны. Но все, что располагалось ниже шеи, было катастрофой. Его грудные мышцы трансформировались теперь в свисающие складки, живот сильно выдавался вперед и принимал более-менее нормальный размер, только когда он его втягивал или утягивал специальным широким поясом, скрывая свои ухищрения широкого покроя рубашкой. Также он осмотрел и свой пенис, задержавшись взглядом на сильно поредевших, как ему показалось, белых волосках на лобке. Как у старика! Все, что он так ненавидит! Надо их сбрить совсем, чтобы ничто не вызывало того невыносимого, мучительного воспоминания об отце.

Ляжки и икры у него еще достаточно упруги, но далеко не так, как в молодости. Какое удручающее зрелище! Впрочем, лучше заботиться о том, как подольше сохранить блеск в глазах, а на все остальное – не обращать внимания.

Он решил направить свои мысли в более приятное русло – вчерашнее дефиле. Нынешним утром у него были все основания чувствовать удовлетворение жизнью: пресс-конференция не слишком его утомила, а все интервью отняли не более пятнадцати минут.

* * *

Ральф открыл кран и пустил воду. Когда у него было время на себя, ничто не доставляло ему такого удовольствия, как понежиться в теплой ванне. Халат он нашел в ванной комнате, за дверью. Накинув его и оставив ванну наполняться водой, он не спеша направился в кухню по коридору, в который выходили двери трех его гостиных. В его глазах читалась гордость: он обожал свою квартиру, обставленную дорогой антикварной мебелью, все предметы которой здесь казались живыми существами, удобно расположившимися по комнатам. Мебель, перешедшая по наследству, – как ему нравилось думать.

Я не устраиваю больше никаких вечеринок, вдруг подумалось ему. У меня нет больше друзей, только коллеги. Увы, но это так.

Эта мысль расстроила его еще больше. А тут еще и на интимном фронте полный раздрай. Вот уже около года он не испытывал никакого физического желания, хотя всегда был ходок еще тот. Любовь он испробовал всякую: к мужчинам, к трансвеститам и даже к женщинам. Но сейчас ни единому смертному не удавалось растормошить его, а сам секс казался ему мерзостью. Он предпочел бы более утонченные удовольствия, после которых наступают минуты сладкой истомы. Только с кем – вот вопрос.

Я старый, я толстый, мне некого больше целовать – нагонял на себя тоску модельер. Пора что-то предпринять.

* * *

На кухне он застал Фину, занятую приготовлением завтрака для него. За многие годы он привык съедать на завтрак кусок хлеба с маслом, вареное яйцо и выпивать чашку кофе с молоком, в который он добавлял ложечку цикория только потому, что кто-то его уверил, будто это полезно для здоровья. Но по-настоящему любил он яичницу с беконом, вкус которой помнил с детства, с того времени, когда он жил во Флориде, со своим отцом.

Матери он лишился в одиннадцать лет, с тех пор отец больше не женился и воспитывал сына один. Мать погибла в автомобильной аварии в Мериде, в Мексике, куда она поехала продавать свою новую коллекцию футболок. Много лет Ральф опустошал ящики шкафов, благо его отец никогда и ничего не выбрасывал. В какое восхищение его приводили выстраданные матерью платья, украшенные вышивкой, узор к которой она придумывала и рисовала сама, а затем отдавала вышивальщицам из Юкатана, чтобы те за бесценок довели дело до ума. Ральф был уверен, что любовь к одежде родилась в нем и возрастала по мере того, как он все более открывал для себя тот мир, в котором жила и творила его мать. Он никогда не плакал по ней – у него попросту не было на это времени. Отец все свое время посвящал сыну, пытаясь таким образом загладить свою несуществующую вину за его детство, лишенное материнской ласки. Его старшая сестра довольно рано покинула отчий дом, выйдя замуж за инженера, с которым начала строить свою, довольно благополучную, жизнь в Нью-Йорке, где теперь подвизается официальным торговым представителем Дома моды Фаррелла. Ральф никогда не испытывал никакого желания встречаться с ней, поскольку не мог простить сестре того, что она бросила их с отцом и не подарила ему ни крупицы той теплоты женского сердца, которую он находил позднее в общении со своими коллегами – дамами из мира моды, единственными женщинами с которыми он мог иногда поговорить по душам.

* * *

Ральф пребывал в странном ностальгическом настроении. Машинально он попросил Фину сходить за газетой. Сейчас ему не хотелось включать телевизор, не хотелось смотреть репортажи о своем дефиле, прежде чем он прочтет то, что написали журналисты, с которыми он разговаривал вчера.

* * *

Он уселся возле телефона. Подняв трубку, позвонил в справочную, чтобы узнать телефонный номер того доктора, доктора Сорина.

– Парижская клиника, здравствуйте!

– Здравствуйте, я хотел бы записаться на прием к доктору Сорину.

– Вы его пациент?

– Нет, мадемуазель, я хотел бы прийти к нему на первичную консультацию.

– Когда вам удобно?

– Прямо сейчас, соберусь и приеду через полчаса.

– Может быть, не так быстро, – ответил, с явственно различимой усмешкой, голос, сразу ставший намного дружелюбнее.

– Будьте добры, запишите меня на самое ближайшее время. Мое дело действительно не терпит отлагательства.

– Если вас устроит, то сегодня в половине седьмого.

Ральф задумался. Если доктор не задержится где-нибудь, то консультация может закончиться к семи часам. Тогда он успеет приехать заранее на студию, где его будет ждать ПЭК, то есть Пьер-Эдуард Курти, представитель телевизионной компании, ведущий популярного ток-шоу, встреча с которым была запланирована первой на этот вечер, о чем в ежедневнике имелась соответствующая запись.

– Скажите, к семи часам консультация может закончиться?

– Конечно, мсье?..

– Фаррелл, Ральф Фаррелл, – назвался он, ожидая обычной реакции: «Тот самый?»

– Как, простите?

Удивленный и слегка раздосадованный, он по буквам повторил свою фамилию. Разговаривать с кем-то, особенно с женщиной, кто не знал бы о нем ничего, ему доводилось крайне редко. Да и не беда: это означало, что ему еще есть что делать и куда стремиться.

– Очень хорошо, сегодня в 18 часов 30 минут, мсье Фаррелл.

* * *

Теперь кутюрье мог насладиться свободным утром, поскольку его первая встреча на сегодня была назначена на два часа – с Франсуа Рабу. Против обыкновения, без предварительного приглашения на обед. Еще один настораживающий факт вдобавок к неприятному замечанию по поводу его полноты?

Ральф начал взвинчивать сам себя: почему это Фина до сих пор не принесла газету?

Он включил телевизор и стал переключать каналы, в надежде найти репортаж о вчерашнем дефиле, о главном для него событии.

* * *

На каком-то канале одна брошенная диктором фраза буквально огорошила его. «Подводя итог, можно сказать, что это было не самое блестящее дефиле из всех, которые устраивал известный кутюрье Ральф Фаррелл». Почему?

Он услышал, как хлопнула дверь.

– Фина, это вы?

– Да, мсье, я обернулась мигом.

Ральф чуть ли не с мясом вырвал у нее из рук пакет с газетами. Первый же заголовок в «Паризьен» насторожил его: «Большое разочарование от дефиле Ральфа Фаррелла». Он не стал тратить время на штудирование статьи и вцепился в другую газету. «Франссуар»: «Солнце Ральфа Фаррелла клонится к закату?» «Фигаро», в которой, как он считал, работают только его поклонники, высказалась еще более убийственно: «Ральф Фаррелл: дежавю, или Повторение пройденного».

Сердце кутюрье бешено заколотилось. Он отшвырнул от себя тарелку с завтраком, бросился в рабочий кабинет и дрожащей рукой набрал телефонный номер своей пресс-службы.

– Соедините меня с Катей.

– Сейчас, мсье Фаррелл, – секретарша узнала его легкий американский акцент.

– Катя, что происходит, ты видела газеты?

– Да, Ральф, я ничего не понимаю.

– Раздраконили в пух и прах. Дефиле в самом деле так плохо или что? Неужели я и впрямь сел в калошу с этой коллекцией?

– Я не знаю, Ральф, ни разу, за все пятнадцать лет, что я работаю с тобой, я не видела такого афронта.

– Просмотри всю прессу, послушай радио и теленовости. Я позвоню тебе около часу дня, и ты обрисуешь мне общую картину.

– Не отчаивайся, несколько паршивых газетенок – это еще не трагедия. Возьми себя в руки, особенно перед встречей с ПЭК сегодня вечером. Уж он-то постарается не упустить отличного шанса слопать тебя живьем. Или хочешь, чтобы я отменила встречу?

– Конечно нет, Катя. Это было бы все равно как признать свое поражение. Созвонимся.

* * *

Ральф бросил трубку и несколько минут сидел в каком-то оцепенении, как нокаутированный боксер. Вдруг его охватил панический ужас: «А что, если это конец?»