Текст книги "Нам судьба обязана счастьем"

Любимая моя, я чуть не запрыгал от радости, как маленький мальчик, когда мне вручили от тебя письмо. Родная моя, ведь тебе уже стало легче, скоро ты уже совершенно поправишься. Ты должна быть здоровой для меня! Милая, я очень восхищен, что ты мне «преподнесла в подарок уже готовую дочь», но я еще больше буду в восторге, когда ты мне вместе с дочерью преподнесешь себя, здоровую и бодрую.

Милая моя, сейчас лежу и пишу тебе, на сердце стало легче, мне кажется, что с меня сняли огромную, нестерпимую ношу.

Дорогая моя, я тебе вчера забыл передать сердечный привет от Бори, он повторил это два раза. Он спрашивает, не злишься ли ты на него, и обещает в будущем загладить свою вину. Про Аркадия он пока не смог узнать, узнает потом.

Любимая моя, я маме с папой написал уже два письма, напишу еще, когда получу от них ответ. Родным пока не отвечал и не знаю, когда смогу.

Раиночка, любимая моя, ты так мне и не описала, что с тобой случилось, почему ты так неожиданно заболела и смогла написать только на 4-й день.

Пока кончаю, завтра напишу следующее.

Целую тебя крепко, крепко, и от всей души папа целует свою непослушную доченьку.

Твой Маркс

Всем привет.

Марк – Рае

2/II-<19>41

Милая моя, родная, любимая Раиночка!

Вчера поздно вечером получил от тебя письмо от 23/I, а за 25/I получил еще позавчера. Безобразие, а не связь!

Миленькая, вот не везет нам: и так горя много, а еще вдобавок у тебя такое серьезное осложнение. Я все представляю себе, как тебе трудно по ночам успокаивать нашу непонимающую дочурку. Мне больно читать твои строки, где ты пишешь, что очень похудела. И не удивительно: разве тебе по силам не спать по ночам, и не отдыхать днем. Но зачем ты пишешь, что хорошо, что я тебя не вижу похудевшей. Дорогая моя, не надо так думать, я наоборот еще больше тебя буду любить. Разве это твоя вина? Ведь виновато в этом «мое произведение». Но ничего, миленькая, пройдет как-нибудь это плохое для нас время, и уж тогда можешь быть уверена, что больше ты худеть не будешь, и здоровье к тебе вернется.

Миленькая, родителям нашим мы будем вечно обязаны, маме бедной достается почти наравне с тобой. Милая, я рад, что ты соблюдаешь все рекомендации врачей. Береги свое здоровье и оберегайся от повторения этой болезни. А здоровье зависит от еды. Старайся, чтобы у тебя был хороший аппетит, и не вздумай себе ни в чем отказывать. В смысле финансов ты можешь пока надеяться на кредит и продай все ненужное. Когда я приеду, я со всеми очень быстро рассчитаюсь. Ведь самое основное и дорогое у меня – это ты, ну и также наша доченька, твоя «мучительница».

Любимая моя, я даже не представляю себе: я сплю в сутки 2–3, а иногда и все положенные мне 6 часов. А тебе и это не приходится спать. Это вообще немыслимо, и это не должно продолжаться. Пусть, в крайнем случае, она орет, если не понимает и не сочувствует маме. Если бы был я, ты можешь быть уверена, что этого бы не было. Я бы лучше сам не спал бы сутки, а тебя заставил бы спать. Да еще я нахожусь в таком положении, что не могу даже отпроситься тебе позвонить. А так хочется услышать твой голос!

Миленькая, это письмо ты получишь с опозданием, ведь у нас такой сильный буран и жуткий холод, так что уже второй день не отправляется почта. Может, завтра уйдет, если наладится погода. Знаешь, дорогая, как нам достается от этой погоды!

Милая, я написал воротников 13 штук, потому что я обещал 12 человекам, и один мне. Но если ты пришлешь 15, я обижаться не буду.

Любимая моя, пока кончаю, закончилось свободное время, кричат «строиться». Завтра напишу следующее, все, что сегодня не успел написать.

Крепко, крепко целую тебя, моя родная, а также папка целует свою «хулиганку» доченьку.

Твой Маркс

P.S. Любимая моя, маме и папе я написал два письма, но ты сама передай им, что я им очень благодарен и обязан, и им не придется на меня обижаться.

Маркс

Привет маме, папе и всем на твое усмотрение.

Марк – Рае

4/II-<19>41

Любимая моя, родная Раиночка!

Получил сегодня утром твои два письма за 26 и 27-е. Всего я получил их три, а одно от жены Гамера. Удивительно, как она узнала мой адрес. Написала полстраницы, пишет, что получила от мужа из Москвы известие, что я здесь, и просит «милости их навестить», и указывает их адрес. Интересно, я их искал, а они меня нашли. Зайти к ним не мешает, но не знаю, когда удастся выбраться отсюда. Вот когда отпрошусь, позвоню тебе, тогда и зайду к ним. Все же интересно, кто из родных дал ему мой адрес?

Милая, я эти дни пишу через день, вчера не писал, наверное, и завтра не смогу написать, если только во время часа отдыха после обеда, если он будет. Ты, дорогая, конечно, не будешь злиться, ведь я же не виноват. Я и сегодня еле выбрал время тебе написать и боюсь, что вот-вот оторвут.

Миленькая моя, родная моя, опять из-за родных моих тебе приходится нервничать. Меня тоже возмущают слова Сары, что она не ожидала, что у нас возможна такая хорошенькая доченька. Интересно, а от себя (и еще неизвестно, какой и когда у нее будет муж) она ожидает такой девочки, как у нас?

Раиночка, я ведь тебе писал, что я им всем по разу написал, в том числе и Шуре с Лизой[14]14
  Шура и Лиза – двоюродный брат Марка и его жена.


[Закрыть], но ни о каком «ужасном положении» не писал. Милая, мне даже надоело о них тебе писать, и без них тошно. Ну что я могу сделать, если у меня такие родственники. Ты, миленькая, меньше обращай на них внимания, как и я, ладно?

Любимая моя, теперь я начал немного представлять, какая у нас Жанночка, и я ее теперь сравниваю с «проектом» на нашем фото, но все же хотелось бы ее увидеть в действительности. У нее должен быть хороший голос, чувствуется по ее визгливому крику. Мы ее будем обязательно учить музыке, но по наследству ей не от кого получить хорошего голоса. Но это не важно, у нее и без этого хватит талантов, и я все буду развивать. И вообще она у нас должна быть и будет особая, не такая, как обычные дети.

Милая, а теперь о нашем с тобой будущем. Я тоже никогда не думал, что мы больше не будем встречать Новый год в Метрополе, и никогда не захочу, чтобы мы жили в муках и заботах. Уверяю тебя, что такая жизнь, какая у нас была, будет и после моего возвращения, но я мечтаю о лучшей во много раз. Любимая моя, никогда больше не думай о «разлуке еще худшей», этому никогда не бывать, у меня хватит ума уберечься от этого.

Родная моя, до моего приезда еще время не раз изменится, о моей работе еще рано думать, но какое бы ни было время, я сумею к нему приспособиться. Милая, я все эти твои мысли почему-то сравнил с моментом в книге «Голова профессора Доуэля». Когда голове актрисы нашли тело, она еще выбирала и просила достать ей покрасивей, иначе ее не будут любить мужчины. Она не понимала и не хотела, возможно, понимать, в каком положении она находилась. Любимая, я это пишу к тому, что нам рано еще думать о моей работе, вот пробежит год, тогда другое дело, верно ведь, миленькая? Ну а об учебе я мечтаю наравне с тобой, и заниматься будем мы с тобой обязательно.

Миленькая, в следующем письме отвечу на то, что пропустил.

Крепко, крепко целую тебя, моя родная, а также папа целует свою «пискунью» доченьку.

Твой Маркс

Привет маме, папе и всем родным.

Марк – Рае

6/II-<19>41

Любимая, хорошенькая моя Раиночка!

Сегодня получил твое письмо за 30-е, а вчера за 29-е. Отвечаю тебе пока через день, но это не по моей вине. Я даже удивляюсь, как я тебе ухитряюсь писать через день. Родная моя, у нас болеют два красноармейца, поэтому в наряде приходится стоять через день, а потом готовимся к инспекторской проверке 15/II. Комиссия у нас почти ежедневно, в общем, дают жизни. Теперь понимаешь, почему я тебе не пишу ежедневно?

Миленькая, хоть я и не писал тебе вчера, но все равно весь день думал о тебе и о нашей Жанночке. Дорогая моя, я провалил на соревновании, потому что мне попалась очень скверная винтовка, и я не выполнил нормы, но это неважно – у нас будет еще не одно соревнование, и я сумею занять одно из первых мест.

Любимая моя, тебя удивляет, что у нас 5–7° холода, а я замерзаю. Иногда бывает 10–15° тепла, но если сильный ветер, то и в шинелях замерзаем. Понятно, какие здесь суровые ветры? Ветер в 10 баллов при температуре 4–5° хуже переносится, чем в Москве 35–40° холода. Возможно, здесь, где мы находимся, посреди поля, холоднее, чем в городе. Ведь нет никаких укрытий от ветра. Я уже здесь скоро 4 месяца, и редкий день, когда нет ветра. А когда ветра нет, то всегда тепло, как летом.

Миленькая, зачем ты выслушиваешь разговоры соседей, а потом нервничаешь. Мало ли кто и что там делает и чем болеет. Это не относится к нам и к нашей дорогой Жанночке. Разве можно найти где-либо подобное нашей Жанночке, нет же? И никогда в жизни мы не потеряем нашей Жанночки, только, возможно, она сама тебе надоест, когда подрастет. Ведь она будет очень сильная «шалунья», хотя тогда уже я буду с ней заниматься. Когда я буду собираться домой, я обязательно куплю ей кабардинский костюм, ну а лошадь ей еще рано? А большую куклу обязательно привезу. Насчет того, чтобы за ней бегали мужчины, я не возражаю, но «головы им кружить» я ее учить не стану. Конечно, монашкой она не будет, но смотря в каком смысле ты это понимаешь. В общем, о ее будущем спорить не будем, пока ей не исполнится 15 лет. А там видно будет, какой ей следует быть и как мы ее воспитали. Это ведь имеет большое значение для ее будущего, верно ведь? Миленькая, мы об этом рассуждаем, а она еще пока подмачивает штанишки.

Ну до завтра.

Целую крепко, крепко тебя и нашу Жанночку.

Твой Маркс

Всем привет.

Марк – Рае

7/II-<19>41

Любимая моя Раиночка!

Получил твое письмо от 31/I. Я эти дни получаю твои письма ежедневно, как-то и дни пробегают незаметно. Не дождусь как бы быстрей обед, и ответить тебе, ведь пишу я тебе всегда после обеда. Я ведь чувствую себя спокойным и счастливым, только когда получаю твое письмо, и не дождусь свободной минуты, чтобы начать тебе отвечать. Мне кажется, что если бы я получал ежедневно твои письма, то и год бы у меня пробежал незаметно. А там опять счастье, ведь больше мы никогда не будем разлучаться!

Дорогая моя, знаешь, почему мои надежды возвратиться через год? Я слышал от многих своих средних командиров, что скоро ожидается приказ о пополнении, и увольнение из армии будет в мае, а не зимой. Это, возможно, связано с тем, что при демобилизации каждый обязан уехать домой в своем обмундировании. Это первое, и еще: у нас такое грамотное пополнение, что может усвоить курс за полтора года. С каждым годом все больше и больше пополнения. У нас очень много молодежи. Уже был указ для морского флота: служить вместо 5 лет 4 года, и вместо 4-х лет – 3 года. Ну и для нашего рода войск ожидают приказ, и тогда я вместо осени буду дома в мае 1942 года.

Миленькая, если бы я был бы дома, тебе не пришлось бы ходить получать деньги в честь рождения ребенка, какие-то 100 р., но ничего не поделаешь. Если их можно получить, то упускать не надо. Только боюсь, Раиночка, что будет препятствие. Я член профсоюза, но очень долго не платил членских взносов, помнишь, как-то потерял профбилет, потом нашел и все собирался уплатить взносы. Но, возможно, там в ЦК союза секретарь т. Львова не обратит внимания и выдаст. А нет, так нет.

Милая моя, продолжаю писать после того как меня оторвали. К нам приехала кинопередвижка, и пришлось смотреть «Ошибка инженера Кочина». У нас ведь так: если какая-нибудь лекция или кино, то каждый обязан присутствовать. Ну и нас построили и рассадили для просмотра картины. Я бы с большим удовольствием писал тебе, чем смотреть картину, но это нарушение дисциплины. Я за это время уже смотрю 3-ю картину. Еще смотрел «Чапаева» и «Подкидыш».

Родная моя, ты вот пишешь, что тебе было очень чудно первый раз в центре города, до этого ты видела людей только в «малом количестве». А как же я не видел за это время ни одного русского в гражданской форме? Что там люди, я уже скоро 4 месяца не был в доме, а все время в земле (в котлованах), как на необитаемом острове. Черт с ним, мне ничего не надо, только бы быстрей прошел 1941, а там уже останется ерунда, и ты будешь меня встречать с нашей шалуньей Жанночкой. Она уже будет тогда большая, и ты ее за рученьку поведешь, да?

Любимая, кончаю, время 24–00, «отбой».

Крепко, крепко целую тебя и нашу «разбойничку» Жанночку.

Твой Маркс

Привет маме, папе и родным.

Марк – Рае

9/II-<19>41

Любимая моя, милая Раиночка!

Сегодня получил твои два письма за 1/ и 2/II, а вчера я тебе не писал. При всем моем стремлении сесть писать, никак нельзя. А с 23/II еще ведь будет трудней, мы принимаем тогда воинскую присягу, а это знаешь, что означает? Тогда уже ни в коем случае нельзя будет вступать в какие-либо пререкания с начальством, это будет пахнуть гауптвахтой или арестом на 10–20 суток. Это, конечно, не только за пререкания, но и за малейшую ржавчину на моей «жене» – винтовке и за все прикрепленное имущество. Миленькая, но я хоть ночью, но буду тебе отвечать. Вот сейчас, дорогая, я сам чувствую, что «грешен» перед тобой, ведь я получаю твои письма ежедневно, хоть не каждый день, но почти за каждое число, а отвечать при всем моем старании не могу.

Хорошенькая моя, я не знаю, почему ты не получала мои письма с 23 по 27-е. Это, вероятно, из-за бурана у нас, и ты их, наверное, уже получила, за исключением одного числа, точно не помню, какое. А твоих писем у меня за все время нашей разлуки ровно 60 штук на сегодняшний день. Интересно, сколько же моих у тебя?

Любимая, я очень благодарен за высланную посылку. Когда получу, то напишу, в каком состоянии пришла. В дальнейшем, миленькая, мне больше не нужно посылать посылок, ведь я уже почти привык к здешней пище, а там уже начнется зелень. Около нас недалеко совхоз и колхоз, большие сады и огороды, да и потребности ни в чем не будет, еды хватает, я не голодный. Конечно, не так вкусно, как ты готовила, но ничего. Быстрее бы время проходило, а там начнется заново наша божественная жизнь, о которой мы с тобой мечтаем. Верно ведь?

Милая, я тебя уже давно не называл Триленькой, это мое упущение, да и ты пока себя особенно не показываешь в роли Трили, но, пожалуйста, и не начни себя проявлять. Я в дальнейшем опять тебя буду звать славненькой Триленькой. Любимая моя, хорошенькая Триленька, я сам прекрасно знаю, что сейчас, пока не кончится срок моей службы, мы не живем, а существуем. И вовсе ты не провинциальна, как тебе кажется, просто не обращаешь внимания на последнюю моду. Подумаешь, увидела у Зины новый модный бант, да я тебя, любимая моя, когда приеду, всю обвешаю бантами с головы до пяток. И зачем, миленькая ты завидуешь Шеле? Ну была она на курорте. Мы с тобой еще не один раз будем. Зато ты можешь гордиться, а они могут позавидовать – никого из них так сильно не любят, как я тебя. Неужели тебе этого мало пока? Миленькая, я знаю, что тебе хочется одеть новое платье и туфли, и еще кое-что из последней моды, но зачем тебе это все нужно, дорогая, когда нет меня? Любимая моя, ведь ты согласишься, что я прав? Я бы не хотел, даже если бы у нас была возможность все это приобретать, чтобы ты одевалась для кого-нибудь, а ты сама? Ведь у нас с тобой есть такая драгоценность в жизни, пока твоя мучительница, наша Жанночка, которая должна заполнять все твое существование до нашей встречи после моего возвращения.

Любимая моя, у меня тоже сильная тоска по тебе все время. Так бы хотелось тебя приласкать. У меня сейчас такая огромная сила, вот взял бы я тебя на руки, а Жанночку посадил бы тебе на руки, и носил бы вас по комнате. Миленькая, не опишешь всех желаний, да и тебе не легче, если я их опишу, ведь они не исполнимы. Вот годик пробежит, я тебе сразу все опишу, целую тетрадь!

Завтра постараюсь дописать остальное, а то у нас такой шум, даже голова заболела.

Крепко, крепко целую тебя, моя Триленька, и Жанночку.

Ваш Маркс

Привет маме, папе и родным.

Марк – Рае

11/II—<19>41

Любимая моя, дорогая Раиночка!

Вчера не получал от тебя писем и тебе также не писал. А сегодня получил от тебя «очень успокоительное» и с надеждами на «будущее». Если бы ты знала, до чего я зол и расстроен после этого письма. Ты накатала прямо жуть!

Миленькая, я знаю, что ты потеряла здоровье, и удивительно было бы после таких переживаний не потерять его. Ну а насчет твоей красоты, то не так-то много тебе будет лет, когда я приеду. 21 год, пустяки. И тогда возвратятся к тебе здоровье и красота. Ну какая может быть у нас жизнь, когда мы разлучены и так далеко друг от друга, и не может быть, пока я не возвращусь. Ну даже представь себе, что ты будешь вполне обеспечена материально и без меня – разве будет у тебя жизнь? Мне тоже хочется жить, но что поделаешь, нужно еще потерпеть 20 месяцев, а может, 15 месяцев. А у тебя, судя по сегодняшнему письму, уже почти нет терпения. И такая злость появляется, но не на тебя, на горькую нашу судьбу…

Я только пришел с работы, и через час мне в суточный наряд. И как сегодня буду ночью стоять в наряде, не знаю. Хорошо бы сегодня получить от тебя письмо, хоть немного успокоительней, а то не знаю, что завтра тебе накачу.

Не забыть бы, я ведь сегодня получил твою посылку, все очень хорошего качества и вкусно. Еще получил письмо от Бори, ничего особенного он не пишет, завтра напишу подробней.

Крепко, крепко целую тебя и Жанночку.

Твой Маркс

Марк – Рае

13/II-<19>41

Раиночка милая, любимая моя!

Как я ни бьюсь, как ни пытаюсь, никак не могу тебе ежедневно писать. Я вчера начал тебе писать, и до того дошло, что заставили меня разорвать начатое письмо тебе, потому что я писал во время самоподготовки, на которую нам отведено 2 часа. А дни сейчас такие кошмарные, что нет ни минуты свободной. Мне даже, наверное, дадут за это 1 наряд вне очереди.

Милая Трили, я тебе сейчас отвечаю сразу на 3 письма. Я даже немного доволен, что приходится сразу на 2 отвечать, иначе ты бы от меня получила «истеричный» ответ на твое письмо от 4/II. Сейчас я немного успокоился, получив твои два последующие письма, но все же я еще злюсь на тебя, ведь таких писем я еще не получал от тебя. Знаешь, сколько мне пришлось передумать о тебе «плохого» после этого письма?

Родная моя, за то, что ты ходила в кино, я на тебя не злюсь, а наоборот я даже рад, что ты сумела урвать немного времени от Жанночки. В будущем неплохо, если ты будешь выбираться в кино, но, конечно, только на дневной сеанс.

Милая моя, ну как ты можешь сравнивать мою любовь с теми, которые тебя любили, да еще и «сейчас любят»? Мне даже кажется, что ты действительно не можешь понять искренней любви. Ты знаешь, как это плохо для женщины, когда ее многие любят, и она запутывается в любви? Только зачем тебе это нужно мне писать, что тебя еще сейчас многие прежние любят? Это ты что, меня предупреждаешь? Или ты думаешь, что мне все это приятно читать? А главное, ты пишешь, что я тебе дал так мало счастья. Ведь и у меня его мало было. Ты что думаешь, что я по своей воле уехал в Армию?

Любимая моя, ведь недаром твое имя Трили, и я обязан все это перенести. А ты знаешь, какой я стал нервный за последнее время? Вот если бы мы сразу встретились после этого письма…

Любимая моя Раиночка, а вот в письме от 5/II ты пишешь, что опять уже моя, а 4/II разве ты не была моей? Ну так и быть, я уже не так злюсь, а в будущем, думаю, ты таких писем писать не будешь.

Милая моя, посылаю тебе обратно письмо со следом от курения. Я ничего не могу определить, возможно, бумага была такая, ведь след очень маленький. Я прочел это письмо, меня удивляет, как много в нем ошибок, нарушений слога и бессмыслицы. Но не удивительно при таком шуме, как мне приходится писать, когда орут, поют, спорят 40–50 человек в одном котловане. Как тут вообще сообразить, что писать.

Родная моя, я опять подтверждаю этот положительный слух, что я приеду домой через 1,5 года, а не через 2, и осталось всего 14 месяцев. Даже из Литвы получили у нас письмо, и там говорят, что это верно, и даже готовятся после мая домой. Это сейчас так долго время тянется, а только лето наступит, мы с тобой и не заметим, как время пробежит.

Дорогая моя, как обидно, что ты завидуешь Шеле. Подумаешь, у Шели муж военный, я вижу их жизнь и никогда не смог бы быть на их месте.

Родная моя, пока кончаю, завтра допишу остальное, что не успел.

Крепко, крепко целую тебя, моя Трили № 1, но и, конечно, и № 2. Ведь сейчас вас у меня двое, хотя про № 2 еще не знаю.

Твой Маркс

Привет всем.

Марк – Рае

15/II-<19>41

Милая моя, любимая Раиночка!

Сегодня нет письма, а я уже разбаловался ежедневно получать. Даже как-то не хотел верить, когда почтальон сказал, что нет.

Родная моя Триленька, я эти дни так был доволен тобой, что даже не нахожу ласковых слов, чтобы это описать. Вот если бы встреча, тогда бы ты все почувствовала по моим ласкам.

Я, дорогая, тебе очень сочувствую, когда ты пишешь, что нервничаешь, когда не получаешь письма. Ведь мне и самому приходится испытывать то же самое. Я бы так хотел, чтобы у нас переписка шла ежедневно, но с моей стороны не всегда это осуществимо, а ты, миленькая, должна писать ежедневно. Я понимаю, что и тебе нелегко с нашей Жанночкой, ведь в самое трудное время тебе приходится с ней быть одной. Ой, глупенькая, какую ты ересь написала, что я бы не выдержал целый год и гулял бы тайком от тебя. Я вовсе не думаю, что это только твоя обязанность с ней возиться целый день, у нас был бы день разделен, и я взял бы большую часть на себя, ведь я же здоровее тебя, а ты бы гуляла. Если бы я был, то тогда, во-первых, с первых дней была бы няня, ну и ночью ты к ней бы не вставала. Как больно все это описывать, но что поделаешь, раз наша судьба так сложилась. Тебе особенно надо запастись терпением, и время промчится.

Любимая моя, из всех твоих описаний я себе представляю нашу Жанночку очень славненькой и даже необыкновенной. С первых дней она одарена многими талантами, ведь верно? Она у нас обязательно будет актрисой, если, действительно, у нее окажется голос, но признаки уже есть, ведь даже Маргарита слышала. Музыке обязательно будем учить ее, ну а остальное будет видно дальше. А относительно того, что она все «подмачивает», то это естественно, ведь все маленькие так делают, только вот мне кажется, что мальчики в меньшей степени, чем девочки. Это все ерунда, она подрастет и больше не будет.

Дорогая моя, я понимаю, что тебе было очень неловко, когда мама купила одеяло и отказывалась брать деньги. Мне бы на твоем месте еще хуже было бы. Но и верно говорит мама, что она со мной рассчитается. И больше не надо переживать, а родителям передай, что мы никогда не останемся у них в долгу.

Любимая моя, завтра у нас «праздник» и «исторический день», мы будем принимать воинскую присягу. Это значит, что за любую провинность нас будут судить по существующему ныне закону, а настоящий закон в армии не такой, как был 6 лет, 3 года и даже 1,5 года назад. Очень суровая дисциплина. Ты, наверное, читала военные приказы в газете. Ну ладно, как-нибудь и я отслужу, только бы скорей лето, а там ерунда.

Крепко, крепко целую тебя и нашу Жанночку.

Вечно твой Маркс

Всем привет.

Марк – Рае

16/II—<19>41

Любимая моя, родная Раиночка!

Уже 2-й день нет от тебя письма, не знаю почему. Миленькая, я чувствую, какой ты мне сейчас дашь ответ, скажешь, что ты по 4 дня не получаешь писем, а я второй день не получаю, и уже злюсь. Моя дорогая, но ведь не может этого быть, чтобы я по четыре дня не писал тебе, ты их, наверное, уже получила. Были случаи по 2 дня, и то очень редко, через день последнее время бывает.

Милая Раиночка, сегодня я принял воинскую присягу, поклялся всю жизнь быть верен своей Родине. Ну, все слова присяги ты, наверное, знаешь. Но принимают присягу сейчас не так, как два года назад: сейчас каждый читает ее вслух перед строем и закрепляет своей подписью. Если раньше некоторые провинности прощались, то с сегодняшнего дня ни малейшей вины прощаться не будет. Так в своем выступлении говорил командир части. Даже как-то страшно становится, но я буду стараться, чтобы у меня не было никаких провинностей, как и до сего времени.

Любимая моя, я тебе еще не написал, что Боря не узнал адрес Аркадия, но его отец арестован и осужден на 6 лет. Вот не везет!

Раиночка дорогая, я не знаю, что тебе писать относительно твоей работы. Конечно, 300 рублей в месяц очень мало. Но пока об этом рано думать, ведь пока тебе еще нельзя идти работать, а когда будешь подыскивать работу, то опиши мне, где и какие условия. Но это в будущем.

Я все забываю тебя спросить относительно облигаций 1938 года. Обязательно возьми, и пусть лежат. Вдруг счастье улыбнется, и ты выиграешь 10 тысяч. О работе не придется думать, и ты сразу приедешь ко мне и сможешь остановиться в гостинице. Пожалуйста, не смейся.

Любимая моя, действительно обидно, тех, кто окончил десятилетку, оставили в Москве, а меня угнали так далеко. Но и Маргаритиному брату нечего завидовать. Если я буду за границей, например, в Турции, я тебе привезу всякого барахла. Только хорошо бы мне поехать туда, «когда она будет наша», как он поехал. Но это все пустые размышления, ничего подобного не предвидится.

Любимая моя, и все же у тебя должно быстрей проходить время, чем у меня, ведь ты же не одна. Жанночка закапризничает, и ты про все забываешь. А у меня иногда бывают такие моменты, что еле сижу на месте, особенно на занятиях, и я только и думаю о Вас. Ничего в голову не идет. В это время меня спросят, я не отвечу, он ругается, и приходится помалкивать и переживать внутри эту двойную злость. Только ты, единственная, можешь меня понять. Особенно это бывает в те дни, когда от тебя нет письма.

Кончаю писать, сейчас ужин. Целый день не мог вырваться тебе писать из-за присяги. Завтра, наверное, не смогу написать, буду в наряде. Если только во время занятий?

Целую вас крепко, крепко, а тебя, родная, знай, что всегда сильнее.

Твой Маркс

Марк – Рае

17/II-<19>41

Любимая моя, милая Раиночка!

Вчера я думал, что не смогу написать сегодня. Фактически я пишу во время двухчасового отдыха перед нарядом. А знаешь, если не поспать и двух часов, а придется не спать всю ночь, то очень трудно выстоять. А если вздремнешь на посту, то это пахнет строгим взысканием, вплоть до суда, ведь вчера мы приняли присягу, и сейчас нас миловать не будут.

Родная моя, я тебе писал 24 и 27-го, а остальные дни, возможно, не мог писать. Завтра у нас должен состояться поход в 40–50 км, и если меня от наряда не освободят, то я в нем не буду участвовать и тогда подробно отвечу на твое письмо от 10-го. А за 8 и 9-е я не получал писем. Но если придется участвовать в походе, то завтра тебе писать не смогу, ведь мы очень поздно придем, и я буду очень усталый. Но буду стараться писать хоть на привалах.

Милая моя Триленька, я никогда не забывал, что я твой муж, а ты моя любимая жена. И о нашей родной Жанночке тоже не забываю, но помочь вам я не в силах. За исключением моральной. Очень больно, когда приходится только сочувствовать. И не могу я тебе писать, что делать, как поступать, ты и без меня прекрасно знаешь. Уже недалек тот день, когда мы встретимся, а это будет, когда здесь настанет хорошая погода в июле. Ведь я уже, моя родная, измучился, так сильно хочется побыть с тобой.

Миленькая, я буду отпрашиваться 23/II в город, и если это письмо успеет к 23-му, то ты в этот день никуда не уходи. Я также побываю у Гамеров, если удастся.

Любимая моя, пока кончаю.

Крепко, крепко целую тебя и Жанночку.

Ваш Маркс

Марк – Рае

18/II-<19>41

Любимая моя, хорошенькая Раиночка!

Ну вот уже опять 18 число. 4 месяца прошли. Сейчас вспоминал этот день 4 месяца назад. Больно вспоминать, лучше давай о будущем, ведь уже пошел пятый месяц, а там и шестой пробежит, и треть отмучились, останутся еще две трети, и опять, миленькая, вечно с тобой. Я тебя сейчас понимаю, ты вздыхаешь, мол, не так-то быстро эти две трети пробегут, но ничего, летом быстрее время бежит.

Родная моя, я не для того, чтобы тебя успокаивать, ведь ничего не поделаешь. Нам нужно с тобой набраться терпения и мужества ждать. У меня-то оно есть, и тебе нужно его найти. Я думаю, миленькая, ты меня понимаешь, верно ведь?

Сегодня, Триленька моя, опять нет от тебя письма. Неужели ты злишься и не пишешь? Я же эти дни пишу тебе ежедневно. Теперь о сегодняшнем дне. Дали нам сегодня жизни, и особенно мне досталось – я ведь эту ночь спал не более двух часов, а то и меньше. А утром приказали собраться в поход в полном боевом обмундировании. Я еле доплелся назад. Мы прошли 35 км с обязательным условием уложиться в 3 часа 30 минут. Обратно, мне кажется, я уже не шел, а просто ноги автоматически передвигались. Ведь мне никогда не приходилось преодолевать такие пространства, да еще так быстро. В общем, когда пришел, у меня на гимнастерке соль выступила, а ног до сих пор не чувствую, до того болят икры. Но это только цветочки, нам говорят, что ягодки еще впереди. Скоро начнутся маневры. Ничего не поделаешь, как-нибудь переживу.

Любимая моя, ты обязана продолжать «эту жизнь» до нашей встречи, которая будет, по-моему, в июле. В это время здесь самая лучшая погода. Я согласен, что наша дочь тебе никогда не заменит и не может заменить «все». Настанет время, и работать будешь, ну и учиться мы с тобой тоже будем, а пока, чтобы ты не забыла то, что знаешь, ты должна дома сама или с помощью подруги все повторять по конспектам или книгам. Я понимаю, что и времени у тебя из-за пеленок нет, но хотя бы в оставшиеся минуты. Родная моя, но, если ты не можешь ждать, потому что тебе уже скоро 20 лет, это я уже не знаю, как тебе объяснить. А пока я вернусь, тебе будет не 22, а только 22-й, это чепуха, самые годы для жизни, и я тебе клянусь, что мы все наверстаем, упущенное за эти 1,5 года. 22-й год – многие в это время только замуж выходят! Ну сама подумай и скажи, в чем я могу тебе помочь? Ведь не я один такой несчастный, у нас есть и постарше меня, с 2-3-мя детьми, которые пользовались отсрочкой из-за учебы, а сейчас они уже инженеры, и воинский долг все равно приходится отдавать. Они тоже злятся на судьбу и терпят. Некоторые рассказывают, что их жены остались в жутких условиях. Это просто так для примера. 40-й и 41-й годы должны подобрать всех, которые не служили по каким-либо причинам, даже по 27–28 лет, ведь сейчас ни с чем не считаются.

Я, миленькая, уже начал «действовать» относительно твоего приезда. Но ведь тебе еще нельзя ехать с нашей Жанночкой, а к концу лета, я думаю, нашей малютке уже можно будет ехать в поезде. В это время здесь самые фрукты, которые ты очень любишь, особенно много винограда и инжира.