Текст книги "Человек, ставший Богом. Воскресение"

– Народ Капернаума, – начал Иисус, – птицы небесные ищут зерно, созревшее в полях, а нарцисс ожидает утреннюю росу, чтобы раскрыть свои лепестки. Но человек ждет слово Божье. Зерно быстро съедается, а роса стремительно высыхает под жаркими лучами солнца, но слово Божье кормит человека вечно, а те, кто насытились им, больше никогда не испытывают чувства голода.

Иисус обвел собравшихся взглядом. Казалось, толпа стала еще плотнее.

– Некоторые из вас пришли сюда в надежде увидеть не только посланца, который передаст слово Божье, но и избавителя, который поднимет меч и знамя Давида, так долго лежавшие в земле. Хочу вам напомнить, что слово Божье сильнее любого меча и прославлено более любого знамени. В прошлые столетия было много вождей, которые побеждали мечом, размахивая своим знаменем, однако они не снискали милости Господа. Хочу также напомнить тем, кто рассчитывает на меч и знамя, что обладание всеми богатствами мира не стоит даже одного слова Божьего.

От удивления у одних глаза на лоб полезли, а другие стояли раскрыв рты.

– Я пришел вам сказать, что ни один человек не может присвоить себе слово Божье и владеть им единолично. Это слово не похоже на скот, который можно запереть в загоне, или на зерно, которое можно спрятать в амбар. Оно никому не дает власти ни над кем. Это слово похоже на воздух, которым мы дышим, и на воду, которую мы пьем, с той лишь разницей, что без него мы стали бы напоминать животных или рабов. Народ Израиля пребывает сегодня в рабстве только потому, что он не прислушивался к слову Божьему!

В толпе раздались возгласы, постепенно слившиеся в протяжный гул.

– Помолимся же, чтобы наши сердца всегда оставались открытыми для слова Божьего и чтобы мы смогли вновь обрести нашу силу. Но пусть никто не надеется, что ему удастся заключить сделку с Господом, пообещав приходить к Нему чаще, если Он одарит своей милостью. Божественное слово не поддается обмену на земные блага.

Теперь требовалось вызвать у людей чувство единства. Для этого подходил второй псалом. Иисус начал читать его, делая паузы, чтобы собравшиеся могли повторять за ним:

 
Зачем мятутся народы и племена замышляют тщетное?
Восстают цари земли, и князья совещаются вместе
Против Господа и против Помазанника Его.
 

Пауза. Кто-то выкрикнул, вскинув над собой узловатую руку:

– Кто ты такой, что осмеливаешься говорить с кафедры? Ты раввин?

Собравшиеся расступились перед кричавшим. Вне всякого сомнения, это был раввин синагоги.

– Разве ты, раввин, не слышал, о чем я говорил? Я говорил, что никто не владеет словом Божьим единолично. Неужели ты хочешь сказать, что в Капернауме только тебе одному доступно слово Божье?

– А ты, неужели ты думаешь, что проповедовать с этой кафедры может кто угодно? Для чего тогда существуют раввины?

– Хочешь ли ты этим сказать, что, если человек, не будучи раввином, захочет проповедовать слово Божье, ты заставишь его замолчать только потому, что он не раввин?

Толпа начала перешептываться. Потом раздался чей-то голос:

– Этот человек прав! Пусть говорит!

– Ты Мессия? – насмешливым тоном спросил раввин. – Я полагал, что ты сын плотника Иосифа, жившего и работавшего здесь, в Капернауме. Разве твой отец не был когда-то священником Храма? А ты не поладил с моим предшественником в этой синагоге, поскольку собирался начать работать на следующий день после погребения отца. Говорю вам, – кричал раввин, теперь обращаясь к толпе, – этот человек принадлежит к ядовитому отродью! Когда вы встречаете кого-нибудь, подобного ему, можете быть уверены, что вас ждет плохой день!

– Плохой для кого? – спросил кто-то из толпы.

Другой добавил:

– Да, это удар по самолюбию раввина!

– Ты неискренний человек, – сказал Иисус, обращаясь к раввину, – поскольку ты меня спросил, не Мессия ли я. А ведь ты достаточно образован. Тебе известно, что существует первосвященник – ведь это он послал тебя в эту синагогу – и что у Галилеи есть повелитель. Почему же ты задаешь такой вопрос, если знаешь, что если бы я был Мессией, значит, был бы либо первосвященником, либо царем?

– Да, ты весьма учен! – заметил раввин с вызовом в голосе. – Но как ты объяснишь собравшимся здесь людям, что ты проповедуешь, даже не получив образования, достойного сына священника? Или, может быть, ты переодетый священник?

– Это очень просто объяснить, раввин. Неужели ты полагаешь, что мой отец поступил вопреки здравому смыслу, отказавшись отдать меня в обучение волкам?

В толпе раздались ехидные смешки.

– Послушайте, вы все! – крикнул раввин. – Этот человек – не Мессия, поскольку никогда еще уроженец Галилеи не становился пророком или царем!

– А теперь послушай меня, раввин, – твердо произнес какой-то человек. – Не хочешь ли ты сказать, что мы все, собравшиеся здесь, люди второго сорта?

Иисус узнал говорившего человека. Это был Илия, его бывший ученик. Свист и гул не прекращались. Другой человек, которого Иисус также узнал, – еще один его бывший ученик, Зибеон, который столь искусно умел полировать ценную древесину, – стоял настолько близко к раввину, что их носы могли бы соприкоснуться, если бы один из них кашлянул.

– Если ты так хорошо осведомлен, раввин, почему же ты не знаешь, что предки Иисуса родом из Иудеи? Он вполне может быть Мессией!

– Тогда почему он не проповедует в Иудее? – завопил раввин. – Разве вы не понимаете, что этот человек сеет смуту? Разве то, что сейчас происходит, не служит этому подтверждением? – Раввин задыхался от негодования. – Вас вводят в заблуждение! Я был послан сюда, чтобы следить за исполнением Закона, за соблюдением наших обычаев и общественной добродетели! Я не допущу, чтобы вы позволили соблазнить себя какому-то кудеснику! Он утверждает, будто никогда не говорил, что он Мессия, и тем не менее вы пришли сюда, чтобы слушать его, поскольку уверены, что в ближайшем будущем он станет нашим первосвященником и царем. Кстати, – добавил раввин, указывая пальцем на Иисуса, – он проповедует, как Мессия! Или он сумасшедший, или лицемер!

Установилась полная тишина, напряженная, словно натянутая тетива лука. Какой-то мужчина пробирался через толпу к раввину.

– Я все время спрашиваю себя, – сказал он, – у кого из вас двоих лживый язык.

Этим мужчиной оказался Илия.

– Ты, раввин, утверждаешь, что поставлен здесь, чтобы защищать общественную добродетель. Но тогда почему же в нашем городе есть храм Сераписа? Разве ты не знаешь, раввин, что происходит ночью в окрестностях алтаря Афродиты и в северных предместьях? Нет, ты знаешь! Там наряду с язычниками можно встретить иудеев, иудеев в обществе римлян! Ты делаешь вид, будто не знаешь, что многие дети, рожденные за несколько последних десятков лет, не похожи на своих отцов! Да и у тех, кто рожден в последние годы, белокурые волосы галлов и скифов и голубые, словно бирюза, глаза!

По толпе снова пробежал ропот.

– Я делаю все, что в моих силах, – ответил раввин. – В этой синагоге, в отличие от Храма в Иерусалиме, нет охраны. Но я не понимаю: зачем вы ищете ссоры с римлянами? А вы все-таки ищете ссоры, поскольку слушаете человека, выдающего себя за царя, хотя у нас уже есть царь, союзник римлян! Вероятно, вы хотите, чтобы пролилась кровь. Вероятно, вы хотите увидеть, как через несколько лет будет установлено множество крестов с распятыми на них иудеями. Я хочу только одного. Я хочу услышать ответ этого человека. Почему ты позволяешь людям утверждать, будто ты Мессия? – спросил раввин, поворачиваясь лицом к Иисусу.

– Разве тебе известно, снесет ли завтра крышу твоего дома сильный порыв ветра? – спросил Иисус.

– Что ты хочешь этим сказать? – замялся раввин. – Разве вы не видите, что этот человек надувает вас? Заставьте его немедленно сойти с кафедры!

Никто не шелохнулся. Но нет! Иаков выступил вперед и обратился к толпе.

– Я всего лишь рыболов, сын рыболова. Но я знаю достаточно, чтобы сказать вам, что мы слишком долго были лишены надежды. Слово Божье – да, мы находили его в Книгах, но его не было в наших сердцах. Сегодня мы пришли в Дом Божий, поскольку нас ведет надежда. Пусть те, кто хочет заткнуть рот надежде, во всеуслышание признаются, что они боятся надеяться.

– Этот молодой человек прав, – сказал какой-то мужчина. – Действительно, раввин, как ты можешь знать, снесет ли завтра крышу твоего дома сильный ветер? Ты притворился, будто не понял вопроса Иисуса, а вот я, человек, не получивший никакого образования, прекрасно понял его. Разве ты можешь знать, не появится ли завтра у нас еще один первосвященник? И знаешь ли ты, кто им станет? Нет. Я не стану заставлять Иисуса покидать кафедру.

В толпе раздались возмущенные возгласы.

– Нет!

– Я тем более!

– Нет!

– Пусть говорит! Он не сказал ничего дурного!

Какая-то женщина закричала:

– Это не он сеет смуту! Мы вместе с ним читали псалом, а ты прервал нас! Что дурного в чтении псалма? Его слова пробуждали в нас добро, а твои слова наполнены горечью и гневом!

– Правда, – неожиданно вступил в разговор взволнованный Иоанн, – почему ты сердишься? Неужели ты боишься, что Иисус лишит тебя частички власти, которой ты пользуешься здесь?

– Да как он этого добьется? – возразил раввин, смутившись, что ему приходится разговаривать с грешником, тем более подростком.

– Задай этот вопрос самому себе, – звонким голосом ответил Иоанн.

– Давайте вернемся к псалму, – предложил Иисус.

И он прочитал последние стихи, гораздо громче, чем раньше, выделяя каждое слово:

 
Тогда скажет им во гневе Своем и яростью Своею приведет их в смятение:
«Я помазал Царя Моего над Сионом, святою горою Моею;
Возвещу определение: Господь сказал Мне:
Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя; Проси у Меня…»
 

Раввин какое-то время слушал, потом сокрушенно покачал головой и покинул синагогу. Едва прозвучал последний стих псалма, Иисус спустился с кафедры.

– Учитель, – обратился к нему какой-то мужчина, – значит, наше освобождение уже близко?

Другие принялись расспрашивать Иисуса, останется ли он в Капернауме, нуждается ли он в добровольцах, требуются ли ему воины.

– Мне нужны мужественные люди, – ответил Иисус. – Но не для того, чтобы поднимать меч или палицу. Они мне нужны, чтобы нести слово Божье.

Иисуса обступили так плотно, что ему стало трудно дышать. Он успокоил людей и немного отодвинул их рукой, чтобы иметь возможность разглядеть каждого.

– Вот ты, – обратился Иисус к невысокому черноволосому человеку, на котором был кожаный фартук, такой, какие носили мытари, собиравшие подати. – Как тебя зовут?

– Учитель, я всего лишь мытарь.

Казалось, он нес бремя всеобщего презрения.

– Значит, одним мытарем, сидящим на шее бедняков, станет меньше. Я вновь спрашиваю: как тебя зовут?

– Матфей.

– Матфей, вставай рядом со мной. А как тебя зовут? – обратился Иисус к высокому молодому человеку с круглыми глазами на добродушном лице и небольшой бородкой.

– Варфоломей.

– Чем ты занимаешься?

– Я поденщик.

Фома скривился, что не прошло незамеченным для Иисуса.

– Ты работаешь в поле? – спросил Иисус.

– В поле и в садах. Я также работал у мясника. И грузчиком в порту.

– Хочешь ли ты следовать за мной?

– Да.

– Почему?

– Впервые с тех пор, как я родился, слово Божье, произнесенное тобой, не прозвучало как приказ подчиниться и смириться.

Варфоломей закрыл глаза и на удивление пронзительным голосом воскликнул:

– Свобода!

– Варфоломей, становись рядом со мной.

Варфоломей сделал вперед три шага, отделявшие его от новой жизни, и вновь закрыл глаза. Иисус по-прежнему вглядывался в лица собравшихся. Он выделил одного мужчину, с выступающими скулами и лысым черепом, обтянутым тонкой загорелой кожей. Но у этого человека было решительное лицо, лицо солдата, состарившегося в сражениях, а всмотревшись пристальнее, он увидел взгляд ребенка. Мужчина спокойно выдержал взгляд Иисуса и сказал, не дожидаясь, пока ему зададут вопрос:

– Меня зовут Симон.

Затем он добавил:

– Но все зовут меня Симон Зилот, поскольку я поднял меч на наших врагов.

– И сколько же ты их убил?

– Думаю, что несколько недель назад я убил двоих из встретившихся мне пятерых. А до этого еще одного.

– Знаешь ли ты притчу о ребенке, который хотел вычерпать ракушкой море?

– Но теперь я здесь, – после недолгого раздумья ответил Симон.

– Невозможно восстановить цитадель с помощью меча, Симон, – сказал Иисус. – Вспомни об этом, когда твоя рука потянется к эфесу меча. Нам нужно перестроить Израиль в дом Божий. И тогда его стены станут такими высокими, что ни одна цитадель не сможет соперничать с ним. Так ты с нами?

– Я с вами! – ответил Симон.

– Тогда становись рядом со мной.

Иисус продолжал свой экзамен. Он заметил человека, который уже пытался встретиться с ним взглядом, а сейчас предпринял новую попытку. Это был мужчина лет тридцати, с загорелым лицом и пышной шевелюрой, выцветшей под палящими лучами солнца. Едва Иисус взглянул на него, мужчина тут же открыл рот.

– Я тебя слушаю! – приободрил Иисус мужчину.

– Иаков! – воскликнул мужчина с таким пылом, что Фома не сумел сдержать снисходительной улыбки. – Иаков, сын Алфеев! Я рыболов.

– Почему ты полагаешь, что будешь счастлив вместе с нами, словно рыба в воде?

Мужчина покачал головой.

– Я знаю, что, если вновь займусь ловлей рыбы, я буду думать, что больше ни на что не пригоден.

– Как ты считаешь, что это за люди, которые пошли вслед за мной?

– Те, кто был уже с тобой, и те, на кого пал твой выбор, безусловно, очень храбрые люди. Эти люди такие, какие тебе требуются, не так ли? Я тоже могу быть храбрым.

– Римские солдаты тоже храбрые люди, однако мне не хотелось быть римским солдатом.

– Разумеется нет. Ты хочешь быть солдатом Израиля, – сказал Иаков, сын Алфеев.

– Нет, я вообще не хочу становиться солдатом. Я хочу быть человеком, мечтающим о новой жизни. Понимаешь ли ты, что я хочу сказать? Я не хочу принадлежать к числу людей, столь же старых, как и этот мир.

– Разве я старый? – спросил Иаков, сын Алфея. – Или же выгляжу так, будто принадлежу к старому миру?

– Нет, вероятно, нет, – ответил Иисус после некоторого раздумья.

Иисус с радостью бы прекратил вербовку. Он чувствовал себя смущенным. На него возлагали такие надежды, но он не мог дать четкого ответа на большинство из посыпавшихся градом вопросов! Хотели ли эти люди в очередной раз обрести военачальника? Сейчас они были готовы на героические подвиги, но что произойдет завтра, когда зола остынет? Или же они, напротив, сознательно ухватились за протянутую им нить, чтобы выйти из потемок? Иисус вздохнул и пригласил Иакова, сына Алфея, присоединиться к остальным. Он уже ощущал бремя доброй воли, которую не мог отвергнуть, не нанеся оскорбления тем, кто пришел к нему с открытым сердцем. Иисус пробежал взглядом по толпе. Среди людей стоял юноша возраста Иоанна, который глядел на него с упреком. Увидев, что Иисус заметил его, он выступил вперед и срывающимся голосом сказал:

– Меня зовут Фаддей, учитель.

– Чем ты занимаешься?

– Я работаю в трактире, через две улицы отсюда.

– А чем ты занимался раньше?

– Я работал в других трактирах Декаполиса.

Фома нахмурил брови.

– Я знал его отца, – сказал Матфей.

– Почему ты говоришь о его отце в прошедшем времени?

– Он умер. Он был мытарем, как и я. Его убили.

– Я знаю, что ты думаешь, – сказал Фаддей, на удивление, с горечью в голосе. – Но я спрашиваю тебя, Учитель, если твое учение не для таких людей, как я, для кого же тогда оно предназначено?

– Ты, разумеется, понял меня, Фаддей. Вставай рядом со мной.

Действительно, его учение было предназначено для этих обездоленных, робких, отовсюду гонимых людей. Иисус повернулся лицом к толпе:

– Вы должны понимать, что я не могу взять вас всех с собой. Я не собираю армию. Однако это не означает, что те, кто не последует за мной, должны чувствовать себя отверженными или недостойными. Они должны стать проводниками моих устремлений здесь, в Капернауме. И я надеюсь, что настанет день, когда все люди доброй воли в Палестине станут моими глашатаями.

Иаков, сын Алфеев, прошептал Иисусу на ухо, что здесь находится еще один человек, который заслуживает доверия, рыболов по имени Иуда, с которым он когда-то был хорошо знаком. Иисус уже заметил это выразительное лицо, поскольку оно напоминало ему лицо Фомы, хотя и не было отмечено лукавством. Лицо, вылепленное страстью.

– Иуда! – позвал Иисус, но, к его удивлению, шаг вперед сделали двое мужчин.

У второго мужчины были рыжие волосы и круглые черные глаза.

– Тебя тоже зовут Иудой? – спросил Иисус.

– Да, раввин. Меня зовут Иудой Искариотом, поскольку я сын Симона Искариота.

– Ты кожевник?

– Да, это мое ремесло, но я им больше не занимаюсь.

Иисус ждал продолжения. Симон Зилот объяснил Иисусу, что Иуда тоже был зелотом и пытался объединить вокруг себя всех остальных зелотов, чтобы затем создать партию.

– И они пошли за тобой? – поинтересовался Иисус.

– Нет. Но зелотов все равно много. Объединившись же, мы стали бы более уязвимыми.

Иисус бросил вопросительный взгляд на Иуду Искариота.

– Это правда, – подтвердил Иуда. – Я хотел объединить вокруг себя зелотов, у которых не было настоящего вождя. Я устал от пассивности иудеев. Они хнычут, словно старые женщины, сетуют, что изнемогают под чужеземной тиранией и из-за упадка внутри страны, но, когда возникает необходимость решительно действовать, уклоняются под предлогом, что у них у всех семьи. Обитатели всех пяти провинций знают о продажности правителей и чиновников в Иерусалиме и о падении нравов в Декаполисе. Воры и проститутки всех мастей ходят с гордо поднятыми головами при свете дня во всех городах этой страны, и я сомневаюсь, что в Палестине нет алтаря хотя бы одного из языческих богов. Молоденьких иудейских мальчиков вовлекают в постыдные действа, где все танцуют обнаженными, пьяные и размалеванные, однако отцы не осмеливаются ни осуждать своих сыновей, поскольку чувствуют себя бессильными что-то изменить, ни доносить блюстителям порядка, ибо боятся быть осмеянными. Они также не хотят злить римлян, под чьим покровительством и совершаются эти так называемые обряды. Такое случается даже в Капернауме, где мясник однажды потерял свой лучший источник доходов, римский гарнизон, поскольку донес предыдущему раввину на родного сына. В этой стране любой мог бы показать пальцем на трусливого пройдоху раввина, но никто этого не делает. Или почти никто. Разве ты об этом не знаешь? – обратился он к Иисусу. – Разве вдохновляет тебя не стыд, подпитываемый надеждой?

Красноречивый, мятежный, вероятно, смутьян. Во всяком случае, он хорошо подкован. Все слушали его, затаив дыхание. Трудно было поверить – впрочем, сейчас ни в чем не было уверенности, – что он считает стоящего перед ним человека Мессией.

– Иуда, – заговорил Иисус, – когда я назвал твое имя, ты выступил вперед. Означает ли это, что ты хочешь присоединиться к нам?

– Да. Ты настоящий предводитель, и за тобой последуют охотнее, чем за мной. И поэтому я иду за тобой.

– Я уже объяснил Симону, что не пользуюсь методами зелотов.

– Методы не имеют особого значения, главное – конечная цель.

Иуда долго смотрел в глаза Иисусу. Это можно было расценить как вызов.

– И все же ты должен знать, – добавил Иуда Искариот, – что охранники Храма разыскивают Симона и меня.

– Тем не менее среди нас ты будешь вторым Иудой, – сказал Иисус.

– Это означает, что я тоже принят? – спросил Иуда, сын Иакова.

Иисус кивнул. Фома задумчиво поскреб подбородок.

– Ты хочешь что-то сказать? – поинтересовался у Фомы Иисус.

– Да, хочу. Только время покажет, под какую музыку пляшут новые ученики. А еще я хочу обратить твое внимание на то, что большинство моих новых собратьев – бродячие поденщики или люди, стоящие вне закона, то есть конфликтующие с властями. Ты должен отдавать себе отчет, что, если они станут твоими глашатаями, они…

Иисус оборвал Фому на полуслове:

– Неужели ты думаешь, что за мной пойдут богатые и просто обеспеченные люди?

Фома скривил губы.

– Скажу тебе больше. Неужели ты думаешь, что к таким людям, как наши собратья, не станут прислушиваться те, кто жаждет услышать слово надежды? Или что им не поверит даже их ровня? Это дело простых людей во имя тех, кто боится, как бы Бог не оставил их в беде.

– Все священники поднимутся против нас, – предупредил Фома. Но тут вмешался Иоанн.

– Ты же, Фома, не думаешь, что люди, наделенные властью, будут покорно терпеть вмешательство в свою жизнь тех, кто не согласен с существующим положением дел, следовательно, с тем, что они наделены огромной властью? Я нисколько не сомневаюсь, что раввин этой синагоги с радостью спровадил бы нас в тюрьму.

– Значит, начнется война, – заметил Фома.

Все внимательно следили за ходом разговора.

– Конечно, я же несу меч, – сказал Иисус.

– Теперь нет никаких сомнений в том, что, если мы проиграем, нас уничтожат, а если мы выиграем, мы уничтожим тех, кто оказывал нам сопротивление.

– Разумеется, это, Фома, война!

Повернувшись лицом к Иисусу, Фома добавил:

– Теперь ты отвечаешь за нас!

– Да, я отвечаю за вас, – сказал Иисус. – Теперь я хочу знать, сколько нас. Раньше со мной были Симон, Андрей, Фома, Филипп и Нафанаил. Теперь к нам присоединились Матфей, Иаков и Иоанн, сыновья Зеведеевы, Варфоломей, Симон Зилот, Иаков, сын Алфеев, Фаддей, Иуда, сын Иаковлев, и Иуда Искариот. Четырнадцать. Готовы ли вы все действовать как свободные люди, невзирая на давление, которое станут на вас оказывать власти этой страны? Если кто-нибудь из вас не готов, пусть он уйдет. И не надо бояться.

Никто не двинулся с места.

– Это не означает, что вы не сможете покинуть меня позднее. Вас со мной не связывают обязательства. Иаков, сын Алфеев, знаешь ли ты, что тебе придется делать?

– Ставить паруса под крепнущим ветром.

– И в какую же сторону дует ветер?

– В открытое море, где много рыбы и где воды прозрачны.

Лицо Иисуса осветилось радостью.

– Вы будете крестить, – сказал он. – Полагаю, что практически все вы слышали о крещении, поскольку вы слышали об Иоканаане. Крещение очищает. Оно смывает с души телесную грязь, а с тела – грязь душевную, ведь, хотя тело и душа принадлежат к разным областям, они неразделимы.

Некоторые, ничтоже сумняшеся, решили, – продолжал Иисус, не оборачиваясь к Фоме, – что тело принадлежит Демону, как и все прочие материальные вещи, а душа принадлежит Богу, как все духовное. Однако Демон может подняться в высшие сферы разума и заразить его, а Бог, как нам известно, вмешивается в материальные дела и высекает из скалы источник, который исцеляет больное тело.

Иисус принялся мерить синагогу шагами. Ворвавшийся ветер заставил танцевать пламя свечей и светильников, висевших на концах цепей.

– Вероятно, вскоре вы все это поймете, – произнес Иисус. – Есть люди, которые ведут безукоризненный образ жизни, не совершают оплошностей и прилежно празднуют субботу, но их души остаются холодными, а сердце немым, поскольку они следуют лишь букве Закона. Есть такие грешники, которые намного ближе к Господу. Господь слышит их молитвы, поскольку они всем сердцем обращаются к Нему.

Иисус замолчал и окинул взором своих слушателей, новых и уже хорошо знакомых учеников, старых и молодых женщин, торговцев, ремесленников. Казалось, они ждали его слов как спасительного огня, который потом унесут с собой, чтобы он освещал им дорогу. Кто из них не лгал, не мошенничал, не сквернословил, не занимался блудом или даже не убивал, надеясь, что в этот самый момент Бог задремал или отвернулся? Кто из них всем сердцем поймет Иисуса? Они все словно оцепенели. Проповедовал ли Иисус в пустыне? Или он обращался к окаменевшим людям?

Один из учеников прочистил горло. Это был Иуда, сын Иаковлев.

– Учитель, ты нам сказал, что мы будем крестить людей. Но можем ли мы это делать, если сами не приняли обряд крещения?

Опять эта старинная забота о соблюдении обрядности!

– Я окрещу вас, – ответил Иисус.

Но Иуда, сын Иаковлев, казалось, не был удовлетворен ответом.

– Ты нам сказал, – вновь заговорил он, теперь с некоторым сожалением, – что есть люди лицемерные, хотя они и прилежно соблюдают все обряды, а другие, считающиеся грешниками, более добродетельны, чем они. Если это так, в чем суть крещения? Что оно изменит в жизни лицемеров и грешников?

– Крещение есть обновление, – объяснил Иисус. – Это не ритуал, а действо веры. Но, по правде говоря, найдутся люди, которые превратят этой действо в пародию и станут есть мякоть фиги, предназначенной для Господа, оставляя Ему на алтаре лишь кожуру.

Иуда Искариот, нахмуривший лоб, чтобы лучше уяснить разницу между буквой и духом, Фаддей, удивленно поднявший брови… Они, конечно, возмутились, узнав от Иисуса, что грешники стоят больше, чем добродетельные люди. Покорять умы! Говорить и снова говорить!

– Вы также знаете, – продолжил Иисус, – что я есть орудие этого обновления, иначе зачем бы вы слушали меня?

Да, Господи, почему же они собрались здесь? Ждали ли они появления пророка, равно как и того, что на жезле Аарона появятся листья?

– Крещение есть знак, который укажет на тех, кто хочет обновления и готов следовать за нами.

Почему Иисус прилагал столько усилий? Ведь воля Господа всегда будет главенствующей, что бы он ни делал. Вот один из вопросов, которые философ Фома не удосужился поставить: может ли деятельность человека изменить замыслы Господни? Иисус вспомнил о Содоме и Гоморре. Если бы в этих городах жил хотя бы один праведник, Бог пощадил бы их. Значит, человек обладает могуществом, равным могуществу Господа и Демона. Иисус чувствовал себя уставшим, взбудораженным, смущенным. Из сухой глины, вот из чего были сделаны его слушатели. Чтобы вылепить этих людей заново, следовало хорошенько пропитать их словами. И что станет с остальным Израилем – саддукеями, фарисеями, самаритянами, зелотами, ессеями, торговцами, мызниками, могильщиками, мясниками и прочими? О Иоканаан! Какую мудрость ты проявил, удалившись в пустыню! Однако они были здесь и в ожидании чего-либо или кого-либо страстно жаждали освобождения!

– Вероятно, некоторые из вас надеются, что я стану творить чудеса. Вероятно, они принимают меня за кудесника! Вероятно, вы хотите, чтобы я ударил по плите пола и оттуда ударил фонтан!

Собравшиеся заметно оживились.

– В таком случае Фома расскажет вам о том, какая существует разница между кудесниками и мной. Страна кишит кудесниками, но я не принадлежу к их числу!

Иисус попал прямо в цель. Собравшиеся закивали, разомкнули руки, зашевелили ногами, прочистили горло. Разумеется, они ожидали Мессию, военачальника и кудесника в одном лице!

– Но ты творил чудеса, разве не так? Так почему же быть кудесником плохо? – спросил Варфоломей.

– Я не творил чудеса! Нет, Варфоломей! Я просто воспользовался властью, данной мне Господом, чтобы облегчить мучения страдальцев. Я не использую силу, к которой прибегают кудесники, поскольку, как мне представляется, существуют силы, которые выступают посредниками между Богом и Демоном и которые можно вызвать, чтобы творить чудеса, как ты выражаешься. Но кудесники действуют только для своего же блага, и в этом заключается вся разница.

– И все же придется совершить чудо, чтобы завоевать Иерусалим, – сказал Иуда Искариот.

– И что ты собираешься делать в Иерусалиме? – воскликнул Иисус. – Ты убьешь первосвященника, а что потом? Ты станешь убивать всех священников? Ты мечтаешь устроить кровавую бойню?

– Власть, против которой мы боремся, сосредоточена в Иерусалиме, – настаивал на своем Иуда Искариот. – А то, что происходит в других местах, не имеет ни малейшего значения до тех пор, пока не завоеван Иерусалим.

– И как же ты предлагаешь завоевывать Иерусалим? – спросил Фома.

– Я надеялся, что ты это знаешь, – отозвался Иуда Искариот.

– Если ты думаешь, что мы намерены захватить власть в Иерусалиме, – сказал Фома, – то ты неверно нас понял. И это касается всех!

– Что же тогда вы собираетесь делать? – спросил Симон Зилот. – И что должен делать Мессия? Следует ли нам надеяться, что стены Иерусалима падут в тот момент, когда мы подойдем к городу?

– До чего же вы маловерны! – вскричал Иисус. – Разве вы не знаете, что одна крыса в полях может всполошить всех своих сородичей и вызвать голод в целой провинции? Если мы сделаем своими союзниками достаточную часть народа Палестины, те, кто в Иерусалиме, окажутся беспомощными, несмотря на их так называемое могущество. Только слова веры способны объединить людей! Вот почему я хочу, чтобы вы стали читать проповеди и крестить людей. Палестина похожа на иссушенную землю. Вы же станете желанным дождем!

Иисус терял терпение.

– Мне необходимо выйти на воздух. Те, кто хочет слышать меня, пусть следуют за мной. Другие же могут остаться.

Иисус пошел на берег моря. С запада надвигались черные тучи. Фома догнал Иисуса.

– Для нас важнее те, кто остался, – сказал Иисус.

– Разумеется. Они с тобой, все тринадцать. Значит, нас четырнадцать.

Иисус обернулся. Группа людей стояла перед синагогой. Их платья и накидки развевались на ветру. Первая молния озарила накатывающие на берег волны, и почти сразу же полил сильный дождь.

– Небеса уже окрестили нас, – сказал Фома, прикрывая голову накидкой.

Иисус засмеялся и покачал головой. Они побежали в трактир, где согрелись, выпив вина с корицей.