Текст книги "Загадка номера 622"

Но медем, очевидно, не понимала, выйдя замуж за Макера Эвезнера, какое ей выпало счастье. Она его недостойна. Мисье должен узнать правду.

Арма пожалела, что не осмелилась ничего сказать Макеру сегодня. Пороху не хватило. Трусиха, одно слово. Довольно! Завтра она все расскажет мисье.

Завтра он все узнает!

•

Когда в полдвенадцатого Анастасия наконец вернулась домой, Жан-Бенедикт уже давно ушел. Макер ждал жену в гостиной: ему надо было обсудить с ней предстоящий в четверг ужин. Он услышал, как она повернула ключ в замке, и поспешил ей навстречу:

– Привет, солнышко, как ты провела вечер?

Вместо ответа Анастасия что‐то пробурчала с мрачным видом и захлопнула за собой дверь. Она явно была не в настроении.

– Я – спать, – сказала она, направляясь прямо к лестнице.

Пока Макер выключал свет в гостиной и поднимался в спальню, она уже успела запереться в ванной. Он тихонько постучал:

– Я просто хочу зубы почистить.

Но Анастасия сделала вид, что ничего не слышит. Она включила воду на полную мощь и села на унитаз. Лев ее продинамил. Она как дура прождала его несколько часов. Названивала ему на мобильный и в отель, оставила кучу сообщений. Все зря. Как в воду канул. Она ненавидела себя за то, что поверила ему, что так обрадовалась. Она уже не понимала, грустит или злится. А тут еще Макер лезет с разговорами.

Она вышла из ванной, только когда уже готова была лечь. Макер быстро почистил зубы, торопясь к ней. Но она бросилась в кровать и, съежившись под одеялом, притворилась спящей, чтобы он от нее отстал.

Когда Макер в пижаме вышел из ванной, она лежала на боку, отвернувшись от него.

– Ты уже спишь, солнышко? – спросил он, укладываясь.

Она не ответила. Растерявшись, он сказал ей в спину:

– Знаешь, сегодня в банке возникла одна проблема. Тарногол устроил мне взбучку. Заявил, что не назначит меня президентом. В общем, у меня осталось несколько дней, чтобы убедить его, что я тот, кто ему нужен. В связи с этим не могла бы ты не занимать вечер четверга? У нас есть приглашение на ужин Ассоциации женевских банкиров в “Отеле де Берг”. Жан-Бен и Шарлотта уступают нам свое место. Короче, этот ужин очень важен для меня.

Еще не хватало, подумала она, стараясь не шевелиться, очередное идиотское сборище.

– Скажи, солнышко, – не унимался Макер, – ты меня не разлюбишь, если я не стану президентом?

Она не шелохнулась. Наверное, уже спит и видит сны. Ответа Макер так и не дождался. Ему стало грустно – жене явно на него наплевать. Он принял снотворное и быстро заснул.

Анастасия еще не спала, когда в спальне раздался храп Макера. Она повернулась, разглядывая его. Добрая душа. Какая же она сука! Разозлилась на Льва, а отыгралась на Макере. Конечно, она пойдет на ужин в четверг и поможет ему произвести хорошее впечатление на Тарногола. Разлюбит ли она Макера, если он не станет президентом? Президент не президент, ее чувства к нему давно угасли. Да и вообще, испытывала ли она к нему что‐нибудь похожее на страсть? Ее подкупило тогда его дружелюбие – Макер, в сущности, милый человек, бесхитростный и великодушный, хоть и выглядит порой безнадежным недотепой. Она была так молода, так растеряна, когда согласилась выйти за него. Она остро нуждалась в поддержке. Ей хотелось, чтобы кто‐нибудь о ней позаботился. Хотелось залечить раны, нанесенные жизнью. Хотелось сбежать подальше от матери. Макер никогда не причинил бы ей вреда. Он вечно нянчился с ней. Готов был в лепешку разбиться ради нее. Но мужчины, готовые разбиться в лепешку, – все сплошь подкаблучники, а страсть покорности не прощает.

Но сегодня Анастасии требовалась именно страсть. Ей тридцать семь лет, все еще впереди. Вряд ли ее будущая жизнь пройдет подле Макера. Она хотела детей, но не от него. Она вдруг поняла это. Все эти годы она тайком принимала таблетки, считая, что боится иметь детей из‐за своей матери. Бедняга Макер обошел всех врачей города, не сомневаясь, что проблема в нем! А вот теперь она мечтает родить Льву ребенка.

Какого черта он продинамил ее сегодня? Он что, издевается? А что, если от Макера она уйдет, а со Львом ничего не получится? Она останется ни с чем. Больше всего Анастасия страшилась бедности. Она попыталась успокоиться, говоря себе, что найдет работу и как‐то продержится. Будет жить скромно. Зато по‐честному. В сущности, ее жизнь – сплошное вранье. А все мать виновата. Видимо, ей тоже пора обратиться к этому доктору Казану – Макер рассказывает о нем какие‐то чудеса. Он наверняка поможет ей разобраться в себе.

От этих мыслей у нее сна не было ни в одном глазу. Судя по храпу, Макер крепко спал. Она решила пойти на кухню, заварить травяной чай. Выходя из спальни, она захватила маленький золотой пистолет, лежавший в ящике комода. Ночью она боялась ходить по этому огромному дому. В их квартале уже бывали кражи. Макер приобрел пистолет года два-три назад после того, как к соседям залезли, пока они спали. Он хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности, когда он уезжает в командировки. Даже выгравировал ее имя на рукоятке. Получилось красиво.

Анастасия сунула пистолет в карман халата и спустилась на кухню.

Разлюбит ли она Макера, если его не выберут? Она узнала, что он не станет президентом еще накануне смерти его отца. Она часто вспоминала о последнем вечере Абеля Эвезнера.

•

Примерно год назад.

Начало января

Врач вызвал Макера и Анастасию к постели умирающего Абеля, сказав, что тому осталось жить несколько часов, не больше. Войдя в огромный аристократический особняк в Коллонж-Бельрив, Анастасия была поражена запахом смерти, пропитавшим весь дом.

Абель лежал в постели, высохший, одеревеневший, но живость ума он, однако, не утратил. Она поцеловала его в лоб, он взял ее за руку и, как всегда, сделал ей комплимент. Они нежно улыбнулись друг другу. Анастасия всегда прекрасно ладила со свекром. Еще раз поцеловав Абеля в лоб, она вышла, чтобы оставить Макера наедине с отцом, но, стоя у приоткрытой двери, не упустила ни слова из их разговора.

Абель Эвезнер сказал неприятным тоном, как обычно, когда обращался к сыну:

– Вот и кончилась моя жизнь. Если подвести ее человеческие итоги, то у меня только один ребенок, и этот ребенок – ты. Знай я, что из тебя выйдет, я бы попытался завести как минимум двоих. Ты причинил много боли своей матери, тебе это известно. Мир праху ее!

– Я старался изо всех сил, папа.

– Значит, плохо старался!

– Мне очень жаль, папа.

– Ему жаль! Сожалениями горю не поможешь. Короче, перед отъездом на вечные каникулы я хочу поговорить с тобой о президентстве.

– Слушаю тебя, папа! – сказал Макер, и в голосе его прозвучало волнение.

– Как ты понимаешь, я не допущу, чтобы власть захватил Тарногол! Я написал в завещании, что отныне пост президента не будет передаваться по наследству, как это было принято все триста лет существования банка со времен Антиоха Эвезнера, и сам решу вопрос о преемнике, на что я, как президент, имею полное право.

– Отличная идея, папа, – поддакнул Макер с умильным взглядом собачонки, ждущей подачки.

– Незачем подлизываться, Макер, я вовсе не собираюсь назначать тебя! Ты ужасно меня унизил пятнадцать лет назад, продав Тарноголу акции, которые я передал тебе! Ты опозорил свое имя и семью, позволив войти в совет банка этому бесцеремонному, наглому психу, от которого воняет грязными деньгами. Ты у меня всю жизнь будешь за это расплачиваться. Ни Тарногол, ни твой безмозглый кузен Жан-Бен, ни уж тем более его нахал отец не возглавят мой банк, еще чего не хватало! Я решил, что моего преемника назовет совет, притом что ни один из его членов не сможет занять этот пост. Теперь я смогу спокойно умереть. Что касается тебя, то я и так уже отвалил тебе кучу денег, заплатил за твой гигантский особняк, ты унаследовал состояние матери и унаследуешь весь мой капитал, так что ты обеспечен до конца жизни, даже на несколько поколений вперед, если, конечно, у вас с Анастасией в один прекрасный день появятся дети. Не говоря уже о том, что ты отхватил неплохой куш, сбыв свою долю этому подонку Тарноголу. Знаешь, на самом деле именно из‐за этого я окончательно разочаровался в тебе. Из-за твоей продажности. Не успел я передать тебе акции, как ты толкнул их первому встречному.

– Я не продавал их, папа. Я всегда тебе это говорил! Я бы никогда так не поступил! Дело вообще не в деньгах.

– Верится с трудом, Макер, – сказал отец. – Что ж ты так и не объяснил мне, почему и на каких условиях ты заключил сделку с Синиором Тарноголом, если дело не в деньгах!

– Ты бы решил, что я спятил, – печально ответил Макер.

Он встал и поцеловал отца, прощаясь навсегда.

•

Свисток чайника вывел Анастасию из задумчивости. Она заварила кипятком листья травяного чая.

Она часто вспоминала последнюю встречу Макера с отцом. На что же он променял свою долю в банке? Он никому ничего не рассказал, даже ей.

Абель умер вскоре после их ухода. Как будто ждал, пока его оставят одного. Анастасия подумала, что вокруг него всегда крутилось множество людей, он был крайне востребованным человеком, но, в сущности, очень одиноким. Его похороны не стали исключением из правила. Проститься ним в собор Святого Петра в то морозное утро пришли толпы народа. Окрестные ротозеи, друзья, городские и кантональные чиновники, представители высшего женевского общества, сотрудники банков со всей страны. Надо было видеть.

Но погребение, согласно последней воле Абеля, состоялось в узком кругу. На кладбище Сен-Жорж покойного сопровождали только три человека – Макер, Анастасия и Лев. Она никогда не забудет эту сцену: они стояли бок о бок, наблюдая, как в звенящей тишине гроб опускают в землю. Внезапно Лев, потихоньку от Макера, взял ее за руку. Она вздрогнула – к тому моменту они уже пятнадцать лет не разговаривали друг с другом.

В тот день, ощутив его прикосновение, она поняла, что оживает.

В тот день они наконец обрели друг друга. По прошествии пятнадцати долгих лет.

Стоя на кухне, она пила чай и рассеянно смотрела в окно. Интересно, где Лев? Она пыталась убедить себя, что он так с ней поступил по очень уважительной причине. Видимо, у него возникла какая‐нибудь неотложная встреча. Что‐то серьезное. Может, в ООН? Он не смог даже позвонить. Наверняка этому найдется объяснение.

Она и не подозревала, что в противоположном конце их парка, сидя верхом на ветке огромного кедра, какой‐то человек, приставив к глазам бинокль, всматривался издалека в окна освещенной кухни.

– У нее печальный вид, – сообщил Лев со своего насеста Агостинелли, который стоял в дозоре за оградой.

– Пора уже вам спуститься, – отозвался водитель с тревогой в голосе. – А то еще ушибетесь! Да и хороши мы будем, если нас засекут!

Лев послушно слез со своего наблюдательного пункта тем же способом, что и забрался: сидя на ветке, он начал медленно сползать, цепляясь за сучья и не обращая внимания на порванные брюки, пока не добрался до ствола, который почти вплотную прилегал к каменной стене парка. Обхватив дерево, он выпрямился, шагнул на стену и оттуда уже легко спрыгнул на крышу своей машины, припаркованной рядом.

– Извините, конечно, – сказал Альфред, – но какой смысл пропускать свидание, чтобы теперь весь вечер следить за ней издали? Мне кажется, вы оба жаждете встречи…

– Так надо, Альфред, – ответил Лев. – Вам известно, почему любовь – чрезвычайно сложная игра?

– Нет.

– Потому что любви нет. Это мираж, умозрительная конструкция. Или, если угодно, любовь может потенциально существовать до тех пор, пока не воплотится в реальность. Это эманация духа, сотканная из надежд, ожиданий и прогнозов. Что произошло бы, приди я на свидание к Анастасии? Она, вероятно, заскучала бы. Сочла бы разговор со мной слишком пресным. Вдруг у меня застрял бы в зубах листик салата. А ведь она представляла меня совсем иначе.

– Не факт, – возразил Агостинелли.

– Альфред, вы знаете не хуже меня: сегодняшний вечер идеален, потому что не состоялся.

– Но почему вы так стремитесь к идеальности?

– Потому что я ждал этого момента пятнадцать лет, Альфред. Целых пятнадцать лет…

– А что произошло пятнадцать лет назад?

– Пятнадцать лет назад я совершил самую большую ошибку в жизни. Как, впрочем, и бедняга Макер. В один и тот же день мы оба приняли решение, которое загубило нам жизнь.

Глава 15
Неверный ход

Среда, 27 июня 2018 года, Женева

Выйдя от соседки Эвезнеров в Колоньи, Скарлетт попыталась связаться с Армой, их бывшей домработницей, но безуспешно. Она оставила ей голосовое сообщение с просьбой перезвонить как можно скорее. После чего мы, воспользовавшись нашим пребыванием в Женеве, зашли в Эвезнер-банк на улице Корра-три. В огромном холле к нам подошел клерк из службы приема.

– Чем могу быть полезен?

– Мы хотели бы встретиться с президентом банка, – с ходу заявила Скарлетт.

– У вас назначена встреча? – спросил он.

– Нет.

– Сожалею, но боюсь, что в таком случае это невозможно. Вы по какому поводу?

– По поводу убийства, которое произошло в номере 622 “Паласа Вербье”. Вы ведь понимаете, о чем я?

Ее собеседник не выказал ни малейшего удивления и отошел позвонить. Я уловил только конец разговора: “Я немедленно приведу их к вам”.

Через несколько минут в переговорной нас принял президент банка, который, похоже, не слишком нам обрадовался.

– Что за манеры! – возмутился он. – Заявиться вот так, без предупреждения, и еще требовать встречи со мной!

– Мы ничего не требовали, – живо возразила Скарлетт. – Мы просто проходили мимо и зашли узнать, свободны ли вы. Разумеется, если мы неудачно выбрали время и вы предпочитаете принять нас в другой день, мы с удовольствием придем еще раз.

– Никуда вы не придете! – категорически заявил президент. – Я прервал важное совещание, чтобы сказать вам следующее: дело закрыто, и я не допущу, чтобы вы подняли шумиху вокруг нашего банка.

– Какую еще шумиху? – спросил я.

– Вы ведь здесь для того, чтобы написать книгу, не так ли? Что случилось? У вас иссякло воображение, и вы решили вытащить на свет божий ту историю? Это недостойно вас! А мне еще нравились ваши книги! Все, кончено, больше я вас читать не намерен.

– Дело не закрыто, – уточнила Скарлетт. – Преступник не был разоблачен.

– Оно закрыто в сознании людей, и это для меня главное. Об этом все давно забыли, и тем лучше для банка. Вы не отдаете себе отчета, как туго нам пришлось после этого убийства. Клиенты были встревожены, работа застопорилась, мы хлебнули лиха. Теперь, когда все наладилось, я не позволю вам бередить старые раны и причинять вред Эвезнер-банку! Я сейчас же позвоню своим адвокатам, и вам не поздоровится. А если вы будете продолжать в том же духе, я наложу запрет на ваш роман. И поверьте, у меня хорошие связи!

Когда мы выходили, в холле нас нагнал клерк, которого мы уже видели, когда пришли.

– Надеюсь, ваша встреча оказалась плодотворной, – многозначительно сказал он.

– Не слишком, – ответила Скарлетт.

Тогда он украдкой сунул ей в руку какую‐то бумажку. После чего вернулся на свое рабочее место за стойкой.

•

– И что это было? Я не вполне понимаю, – сказал я Скарлетт, когда мы отошли на достаточное расстояние от банка.

– Я тоже, но скоро мы все узнаем. Она показала мне записку:

Встретимся через час в чайном салоне на улице Сите.

Пешеходная улица Сите находилась в Старом городе, сразу за банком. На ней мы обнаружили несколько магазинов и ресторанов и только один чайный салон. Ошибиться было невозможно. Мы сели за столик и решили пообедать в ожидании нашего информатора.

Через час в доме напротив, то есть, как мы поняли, с тыльной стороны банка, открылась неприметная дверь. Он быстрым шагом пересек узкую улочку и подсел к нам.

– Некоторые клиенты пользуются иногда этим выходом, чтобы уйти незаметно, – объяснил он.

– И некоторые сотрудники тоже, судя по всему, – поддела его Скарлетт.

Он рассмеялся:

– Почему вы так заинтересовались последним Большим уикендом и убийством в “Паласе”?

– Это все писатель. – Скарлетт кивком указала на меня. – Он пишет нам книгу на эту тему.

– Ну, эта загадка в основном вам не дает покоя, – возразил я.

– Убийство так и не было раскрыто, – напомнил наш собеседник.

– Вот именно, – подхватила Скарлетт. – Мы хотели бы понять, что там произошло.

– Не буду скрывать, я тоже. С тех самых пор мне не дает покоя та история. Мне уже через полгода на пенсию, и, по‐моему, от меня тогда что‐то ускользнуло… Как такое могло произойти, ума не приложу. Вообще‐то служащему банка не пристало распространяться на эту тему. Главное, не упоминайте в книге мою фамилию, у меня могут быть неприятности!

– Я буду называть вас просто “служащий банка”, если вы не против, – предложил я, доставая блокнот, чтобы записать его рассказ.

– Прекрасно, – одобрил он.

– Вы были знакомы с убитым? – спросила Скарлетт.

– Ну, знаком – сильно сказано. Мы сталкивались с ним каждый раз, когда он приходил и уходил отсюда. На клерков с рецепции не особенно обращают внимание. Но за несколько дней до убийства в банке произошло кое‐что необычное. Как сейчас помню. К нашей стойке подошел какой‐то мужчина. Я заприметил его, потому что он был очень причудливо одет. Он оставил нам конверт и исчез, не пожелав себя назвать.

– Кому предназначался конверт? – спросила Скарлетт.

– Макеру Эвезнеру. На конверте было указано, что его срочно следует вручить адресату. Поэтому я сразу передал его месье Эвезнеру. Он ужасно распсиховался.

Глава 16
Анонимное письмо

Среда, 12 декабря, за 4 дня до убийства

В полвосьмого утра Макер Эвезнер приехал в банк, преисполненный решимости образцово вести себя и доказать Тарноголу, что из него выйдет отличный президент. Кристина изумилась, увидев своего начальника в такую рань.

– Месье Эвезнер, у вас все в порядке? – спросила она.

– Почему вы спрашиваете?

– Ну, обычно вы появляетесь гораздо позже.

– Это новый я, моя дорогая Кристина, – сказал Макер, садясь за стол. – Отныне зовите меня Стахановым!

Макер был уверен в себе. Он проснулся с хорошим предчувствием. Операция “Перевербовка” обязательно сработает. В субботу он будет избран президентом. Следом за Кристиной к нему заглянул Левович, предложив пойти выпить кофе. Макер отказался: “У меня завал. Переломный момент”. Понимая, что пора уже наконец‐то разобраться с грудой почты, он взял первое письмо. Но тут в кабинет зашла Кристина.

– Месье Эвезнер, – сказала она, – вот, вам только что принесли. Она передала ему конверт, на котором красным фломастером было крупно написано:

МАКЕРУ ЭВЕЗНЕРУ

ОЧЕНЬ СРОЧНО

– ЛИЧНО И КОНФИДЕНЦИАЛЬНО —

Без адреса и марки. Отправитель не указан.

Заинтригованный Макер немедленно открыл его. Внутри он обнаружил анонимное письмо:

Встречаемся сегодня вечером в 23.30 в парке Бертрана у большого пруда.

Если хотите стать президентом банка, не опаздывайте.

От этой встречи зависит ваше будущее! Никому ни слова!

Макер бросился к Кристине:

– Что это за письмо? Кто его принес?

– Кто‐то из курьерской службы. А что? Вы так побледнели, все нормально?

Не отвечая, Макер немедленно спустился к курьерам на второй этаж.

– Да, это я принес вам письмо, – сказал один из них.

– И кто вам его передал? – спросил, нервничая, Макер.

– Принесли с рецепции. Когда корреспонденцию оставляют внизу, они поднимают ее к нам, а мы уже доставляем адресату. А в чем дело? Что‐то не так?

Не удостоив его ответом, Макер отправился в службу приема.

– Доброе утро, месье Эвезнер! – пропели хором клерки.

– Кто из вас принял это письмо? – спросил Макер, потрясая конвертом с красной надписью.

– Я, – сказал один из них.

– И кто его оставил?

– Странный тип. В кепке и темных очках. Я еще подумал, что это по‐дурацки выглядит в середине декабря, но мы здесь, знаете ли, всякого навидались. И он не произнес ни слова. Просто положил письмо на стойку. Я попросил его представиться, но он покачал головой и ушел. Я отнес конверт курьерам, как положено. Я что‐то сделал не так?

Несколько минут спустя в кабинете начальника службы безопасности Макер просматривал видеозаписи с наружных камер наблюдения. И действительно, он увидел, как этот хмырь заходит в банк. В широком длинном пальто с поднятым воротником, надвинутой на лоб кепке и очках-авиаторах, скрывающих лицо.

Камеры в вестибюле засняли, как он быстрым шагом приближается к стойке службы приема, кладет на нее письмо и тут же поспешно выходит.

– Это профессионал, я вам ручаюсь, – сказал начальник службы безопасности, сидевший рядом с Макером.

– Профессионал чего? – спросил Макер.

– Понятия не имею, но взгляните, как ловко он избегает прямого попадания в поле камер. Ни одного четкого изображения.

В доказательство своих слов он сделал пару стоп-кадров, чтобы увеличить лицо посетителя:

– Видите, я прав. Этот парень – настоящий профи. Может, частный детектив? А что было в письме? Хотите позвонить в полицию?

– Ничего важного, – заверил его Макер, который совершенно не собирался изливать душу этому сплетнику.

Макер, весь на нервах, вернулся в свой кабинет. Все утро он просидел в унынии, глядя вдаль. Ему было не по себе. Он то и дело перечитывал анонимное послание. “Если хотите стать президентом банка, не опаздывайте”.

Ехать, не ехать? А что, если это ловушка? Вдруг кто‐то хочет его убить? Внутри у него все сжалось.

Его печальные думы прервала Кристина, в очередной раз зайдя к нему справиться о его состоянии.

– Вы точно в порядке, месье Эвезнер? Вы сам не свой из‐за этого письма. Не хотите рассказать, что там такое? Вам угрожают? Может, чайку?

Она волновалась, что против обыкновения Макер не ушел в полдень на нескончаемый обеденный перерыв.

– Мне не до того, – отмахнулся он.

Наконец в четверть первого к нему заглянул Левович:

– Ты как, старик? Кристина сказала, что на тебя смотреть страшно.

– Да нет, все отлично.

– Я обедаю с коллегами в “Липпе”. Давай с нами. Тебе не вредно развеяться.

– Нет, спасибо, сейчас не до того. Я думаю, мне надо побыть одному.

– Ты уверен?

– Вполне. Посижу тут с закрытыми глазами.

Левович не стал настаивать и ушел. Макер сел поудобнее в кресло и сразу же почувствовал, как у него отяжелели веки. Он положил ноги на стол и откинулся назад. Немного вздремнуть не помешает.

Он быстро заснул. Но его блаженство длилось недолго. Через несколько минут в его кабинет явился Тарногол.

•

– Вставай, черт побери! Ты что теперь, спишь на рабочем месте?

Макер вздрогнул, выпучив глаза. При виде Тарногола он мгновенно вскочил.

– Боже, Синиор, дорогой, это вы! – пробормотал он, вытерев слюну, выступившую в уголках губ.

– Я пришел посмотреть, как ты работаешь, а ты, оказывается, просто дрыхнешь!

– Нет, нет, я работал как сумасшедший с самого утра, – сказал Макер, разворошив лежащие перед ним письма.

– А воз и ныне там? – разозлился Тарногол. – То есть со вчерашнего дня ты ни хрена не сделал!

– Нет, нет, уверяю вас, я много чего успел. Но представляете, утром, когда я уже неплохо продвинулся, произошла небольшая заминка…

– Ты только и знаешь, что оправдываться! – вспылил Тарногол. – Все! С меня довольно!

Не дав Макеру и рта раскрыть, Тарногол ушел, не преминув изо всех сил хлопнуть дверью, что, похоже, начинало входить у него в привычку.

Макер застонал и рухнул обратно в кресло. Отчаянно нуждаясь в утешении, он позвонил жене.

Анастасию звонок мужа застал посреди площади Рив. По его голосу она сразу поняла, что что‐то случилось.

– Все в порядке, котенок? – спросила Анастасия (она знала, что “котенок” всегда действует на него магически).

– Да, я просто хотел сказать тебе ку-ку, – ответил Макер. – Что поделываешь?

– Иду в “Роберто” обедать с мамой и сестрой.

– Ах да, сегодня же среда. Я совсем забыл. Передавай им привет. Приятного аппетита.

– Спасибо, котенок. Звони, если что.

– Да, да, не волнуйся.

– Ты еще что‐то хотел сказать? – Анастасия понимала, что он позвонил ей не только ради “ку-ку”.

Наступило молчание. Макер думал, что после выходки Тарногола ему ничего не остается, как пойти на таинственную ночную встречу в парке Бертрана.

– Я… я не приду домой к ужину, – произнес он наконец. – Буду поздно.

– Поздно?

– Да, мне… мне надо кое с кем встретиться… – Макер чуть было не рассказал ей об анонимном письме, но вовремя спохватился. – С одним клиентом, он только вечером приезжает из Лондона и очень хочет со мной повидаться до завтрашних переговоров по инвестициям.

– Хорошо. Увидимся позже, котенок.

Перед тем как войти в “Роберто” – изысканный итальянский ресторан в центре Женевы, где каждую среду она обедала со своей матерью Ольгой и сестрой Ириной, – Анастасия быстро посмотрелась в карманное зеркальце. Они не должны догадаться, что она проревела все утро. Проснувшись, она ждала, что Лев как‐то проявится, но напрасно. Он явно залег на дно. У нее создавалось ощущение, что он играет с ней, может потому, что в понедельник она заявила, что бросает его, хотя сама ни секунды в это не верила. Она сделала глубокий вдох и вошла в ресторан.

Ольга и Ирина фон Лахт, приехав, как обычно, раньше времени, уже ждали ее, сидя на банкетке за центральным столиком, все в мехах и бриллиантах, и пили шампанское. Мать при виде Анастасии холодно воскликнула: “А вот и ты!” – намекая, что она опоздала, а сестра, сухо улыбнувшись, изучила ее с ног до головы, высматривая, что она себе купила с их прошлой встречи на той неделе.

– У тебя новое приобретение? – тут же поинтересовалась Ирина, заметив на запястье Анастасии неизвестный ей браслет.

– Так, ерунда, – отмахнулась Анастасия, садясь за стол.

– Ерунда из чистого золота! – сказала сестра с издевкой.

– Это подарок. – Анастасия в надежде сменить тему притворилась, что полностью поглощена меню.

– Подарок от кого? – требовательно спросила сестра. – От мужа?

– Не твое дело!

– Да успокойтесь вы наконец! – взмолилась мать, словно обращалась к маленьким девочкам. – Мы с вами – фон Лахт, не забывайте об этом! Потомки Габсбургов не скандалят на публике.

– Никакие мы не Габсбурги! – разозлилась Анастасия. – Мы вообще никто!

– тишина! – рявкнула по‐русски Ольга, бросив на дочь убийственный взгляд.

И вокруг старой Ольги воцарилась гробовое молчание. Она через силу улыбнулась, для приличия. Ее дочки заткнулись, изучая меню: с самого детства они усвоили, что, когда мама ругает их по‐русски, лучше помалкивать.

Ольга поправила бриллиантовое ожерелье и, щелкнув пальцами в потускневших от времени кольцах, сделала знак подлить им шампанского. Подбежавший официант наполнил три бокала и принял заказ. Ольга и Анастасия выбрали камбалу на гриле, Ирина предпочла пасту с белыми трюфелями Альбы.

– Нет, только не пасту, дорогая! – Мать умерила ее пыл. – Будешь обжираться, замуж не выйдешь.

– Ну мамочка, – простонала Ирина, – сейчас сезон белых трюфелей.

– Сначала мужа найди, потом переходи на трюфели, – категорически отрезала Ольга. – А пока что обойдешься рыбой на гриле. – Она повернулась к официанту: – Значит, три камбалы, будьте добры!

– Пожалуйста, не унижай меня на людях, мамочка! – надулась Ирина.

– Я не унижаю, а помогаю тебе соответствовать твоему положению. Мы Габсбурги, помни об этом!

Анастасия, сидя напротив матери и сестры, наблюдала за ними, не понимая, зачем терзает себя этими еженедельными обедами.

Тоже мне Габсбурги! Просто захудалые дворянки. Мать происходила из семьи белых эмигрантов, ее прадеду, богатейшему торговцу оружием, царь пожаловал дворянство, а вскоре разразилась революция, и он лишился своего состояния. Поэтому Ольга, хоть и родилась в бедной семье, с детства впитала бесконечные сказания о блестящем прошлом их фамилии во времена Российской империи. Неудивительно, что она была одержима манией вернуть былую славу, и как‐то, будучи в Вене, втюрилась в Стефана фон Лахта, которому суждено было стать ее мужем по двум вполне веским, по ее мнению, причинам: он происходил из знатного рода (фон Лахты, австрийские аристократы из побочной ветви Габсбургов, могли проследить свою генеалогию на протяжении нескольких веков) и был очень богат (его отец, которому хватило здравого смысла умереть незадолго до знакомства его сына с Ольгой, оставил ему колоссальное состояние, нажитое торговлей нефтью и недвижимостью).

Стефан и Ольга, обвенчавшись с большой помпой в венской Карлскирхе, поселились в роскошных апартаментах во Внутреннем городе, историческом центре австрийской столицы. Стефан не работал, живя на ренту от папочкиного состояния. Они с Ольгой целыми днями шлялись по магазинам и прожигали жизнь на светских тусовках, где Ольга всякий раз появлялась в новом платье, постоянно меняя украшения, и объясняла каждому встречному-поперечному, что Габсбурги не показываются на людях дважды в одном и том же. Вскоре у них родилась Ирина, за ней, по прошествии двух лет, последовала Анастасия. “Мы выдадим их за представителей княжеских семейств Европы”, – пророчествовала Ольга в светских салонах венской знати. Вот только она была не в курсе, что ее муж, который к тому моменту, как они познакомились, уже отчаялся найти себе жену, и теперь ни в чем ей не отказывал, слегка преувеличил размер своих капиталов. А главное, Стефан не работал и, подыхая от скуки, убивал время в казино. Их образ жизни обходился ему недешево, особенно влетали в копеечку бесконечные наряды и побрякушки Ольги, игорные долги росли, и в конце концов налоговые штрафы и общий спад экономики, пошатнув семейное предприятие, поглотили последние шиллинги молодой семьи фон Лахт.

Оказавшись по уши в долгах, Стефан в одночасье скрылся с горизонта, наплевав на семью. Ольга, поняв, что происходит, подхватила дочерей девяти и одиннадцати лет и бежала в Женеву, чтобы сочинить себе там новую жизнь. Они поселились в крошечной квартирке в квартале Паки. От прежнего величия Ольге остались лишь меха и драгоценности, а также горькое послевкусие. Она унесла ноги из Вены вовсе не из страха перед кредиторами, в отличие от своего слабака мужа, просто ей трудно было примириться с мыслью, что она будет изгнана из высшего общества. “Проклятия нет, есть только покорность судьбе”, – изрекла Ольга и засучила рукава. Она устроилась продавщицей в “Бонжени”, самый престижный универмаг Женевы, и вела строгий учет каждому франку. Жизненные потребности были сведены к абсолютному минимуму: никаких вечеринок и покупок, на ужин одни консервы. На сэкономленные средства они в выходные дни посещали шикарные заведения столицы.

По субботам Ольга обедала с дочками в модных ресторанах (когда девочки вышли замуж, эта традиция продолжалась по средам).

По воскресеньям они пили чай в барах лучших отелей.

По такому случаю они наводили красоту. Ольга доставала свои лучшие платья и украшения. Обладая врожденным талантом к шитью, дочерей она одевала сама по последнему крику парижской моды, черпая вдохновение в каталогах, и изобретала им наряды из остатков тканей, выуженных по дешевке в галантерейных лавках.