Текст книги "Ариец и его социальная роль"

Жорж Ваше де Лапуж
Ариец и его социальная роль

Владимир Авдеев. Антропосоциология Жоржа Ваше де Лапужа

Арийская проблема является комплексной, но уже по своему содержанию – это прежде всего историческая проблема.

Б. Г. Гафуров, советский историк

Споры вокруг имени этой личности не утихают уже более 100 лет. Одни считают его пионером и первооткрывателем новых областей знаний, находящихся на стыке биологических и социальных наук, другие – чуть ли не прародителем многих идеологических злоупотреблений XX столетия. Но вся парадоксальность ситуации заключается в том, что основной труд французского антрополога, социолога, философа Жоржа Ваше де Лапужа (Georges Vacher de Lapouge, 1854–1936) под названием «Ариец и его социальная роль» был опубликован во Франции в 1899 г. один-единственный раз! Тираж издания составлял всего 1000 экземпляров, и труд никогда впоследствии не переиздавался и не переводился на иностранные языки. Поэтому все радикальные мнения о творчестве академического ученого были сформированы исключительно на основе второстепенных критических работ и искаженных цитат, произвольно выдернутых из текста. Следовательно, первая публикация на русском языке главного труда Жоржа Ваше де Лапужа поможет избавиться от ненужных политических мифов и позволит каждому читателю составить собственное мнение об идеологической направленности и научной ценности данного сочинения.

Теперь обратимся к биографии ученого.

I

Маркиз Жорж Ваше де Лапуж родился в г. Невилле-де-Пуату (департамент Вьенна) 12 декабря 1854 г. в семье католиков. Крещение состоялось 13 января 1855 г. Когда Жоржу исполнилось 12 лет, он потерял отца, и его воспитание и образование легли на плечи матери. В октябре 1866 г. Жорж стал учеником Колледжа иезуитов в Пуатье, затем поступил в лицей (1868–1872 гг.), где впервые познакомился с сочинениями Герберта Спенсера и Чарлза Дарвина, чьи труды заложили фундамент его будущего мировоззрения. 29 ноября 1877 г. студент-юрист был удостоен золотой медали за 750-страничное исследование «О признании права на наследство», а в 1879 г. получил степень доктора права. Позднее в своей диссертации «Теория наследования в обобщенном праве» он писал, что данное исследование открывало новое направление.

В это же время началась его карьера как государственного чиновника: он устроился на работу в магистратуру и прокуратуру. Однако исполнение обязанностей государственного чиновника не мешало ему повышать свой уровень образования в области естественных наук. Лапуж начал плодотворно переписываться с живым классиком французской антропологии Полем Топинаром (1830–1911). На этом фоне впервые проявились и общественно-политические взгляды Жоржа Ваше де Лапужа, которые выразились в пропаганде республиканских идей в совокупности с теорией эволюции. Он был искренне обеспокоен общим низким уровнем образования, представляя существующую систему как «разбазаривание интеллектуальных богатств». Так Лапуж впервые начал пропагандировать идеи «теории элит», став руководителем кружка «Лиги образования». 6 февраля 1881 г. он прочитал свою первую лекцию на тему «О роли образования у свободных народов». Движимый благородным порывом просвещения самых широких масс французов, Лапуж писал по этому поводу: «Формировать гражданское сознание в стране, которая начинает познавать свободу, – смелое дело огромного масштаба. Надо снова браться за национальное образование с самых основ! Нужно изменить характер целого народа! Ибо все должны знать, что обучение в условиях демократии – совсем иное дело, чем в условиях несвободы. Просвещение и свобода – два навеки связанных понятия. Повсюду, где нет свободы, нет и подлинного народного просвещения. Когда рождается одно, то рождается и другое, когда развивается одно, то развивается и другое. Свобода не может поддерживаться и процветать без просвещения. Вот почему мы не боимся говорить, что национальное воспитание должно отныне поставить себе цель просвещать массы настолько полно, насколько это возможно по всем вопросам, знание которых полезно для прогресса, и этот главный пункт предопределяет долг каждого демократического правительства. Роль образования у свободных народов не должна быть сведена лишь к тому, чтобы позволить гражданам сознательно выполнять их гражданские обязанности. Эта роль заключается также и в том, чтобы позволить всем, кто обладает талантом, развить и использовать его на общее благо. Мы тщательно роемся в наших железорудных и угольных шахтах, но употребляем ли мы все свое рвение, чтобы открыть и использовать интеллектуальные богатства, бесполезно пропадающие в нижних слоях общества».

Итак, нет сомнений в том, что с самого начала деятельности Лапуж мыслил гуманистическими категориями демократии. А следовательно, записывать его в стан «дремучих реакционеров», как это до сих пор принято в наших энциклопедических словарях, некорректно. Он искренне всем сердцем любил Францию, причем без всякого налета пошлого и болезненного национализма, который пышным цветом цвел в среде французских интеллектуалов, испытавших душевную травму после поражения Франции во Франко-прусской войне. Лапуж явственно ощущал свою общественную полезность, работая сначала заместителем прокурора, а затем прокурором. Но таланты ученого рано или поздно должны были вызвать отвращение к скучной и однообразной рутине государственной деятельности, и в 1883 г. он подал в отставку. Некоторое время Лапуж перебивался частными уроками, а в 1884 г. подал заявку на должность преподавателя, но не прошел по конкурсу.

В 1883 г. он женился и, чтобы хоть как-то содержать семью, устроился на должность библиотекаря в г. Монпелье. Но его истинные интересы лежали совсем в другой области.

II

С 1883 по 1886 г. Лапуж одновременно является слушателем историко-философского отделения Школы высших исследований (ассирийский, египетский и древнееврейский языки), Школы Лувра (египтология) и Школы восточных языков (китайский, японский), посещает курсы Музея естественной истории и Школы антропологии. Его интеллектуальные усилия носят системный и широкомасштабный характер. Он штудирует труды основоположника французской академической антропологии Поля Брока (1824–1880) и самостоятельно осваивает технику антропометрии. Исследователь быстро приобретает авторитет серьезного ученого, что позволяет ему публиковаться в лучших научных журналах, таких как «Антропологическое ревью» и многих других. Он увлекается модными идеями новой науки того времени – евгеники, основанной Френсисом Гальтоном. Таким образом, в его формирующейся научной концепции самым неожиданным образом начинают объединяться идеи социализма и расового отбора, биологического детерминизма и эволюционной конкуренции, что, однако, было совершенно в духе времени. Именно так возникли контуры нового научного направления, названного им антропосоциологией. Таким образом, мы видим, что при жизни Жорж Ваше де Лапуж имел статус добросовестного академического ученого, а негативная репутация была создана политически ангажированными толкователями его учения уже после смерти.

В 1886 г. Лапуж начал читать «свободный курс» антропологии в Университете Монпелье. 2 декабря того же года состоялась его вводная лекция под названием «Антропология и политическая наука», где четко была обозначена программа всего курса: «Изложить установленные следствия последних достижений биологической науки». На самом деле Лапуж бросил откровенный вызов представителям академической науки, ибо подчеркивал: «Априорные принципы общественных наук бесповоротно исчезают из-за формального противоречия с биологией. Новая общественная наука, политика или социология, умеет заимствовать у биологии законы, которые делает своими».

Таким образом, Жорж Ваше де Лапуж стал подлинным новатором, постаравшимся применить эволюционную теорию Чарлза Дарвина в области наук, изучающих развитие общества. Синтез биологии и социологии оказался успешным, и сегодня на его основе развивается множество узкопрофильных дисциплин.

Основными темами лекций Лапужа были в течение 1887 г. – неравенство рас в эволюционном, а не в политическом плане, в 1888 г. – социальный дарвинизм, в 1889 г. – особенности арийских рас, в 1890 г. – особенности семитских рас. И наконец, 24 февраля 1887 г. он прочитал свою знаменитую лекцию, легшую впоследствии в основу книги «Общественный отбор». Ее текст был опубликован в «Антропологическом ревью» 15 сентября 1887 г., где он предлагал на основе законов биологии объяснять причины прогресса и упадка семей, народов и рас. Нисколько не сомневаясь, Лапуж публично объявил себя пионером в данной области, считая, что намного опередил своих немецких коллег – Отто Аммона (1842–1916), Людвига Вильзера (1850–1923) и Людвига Вольтмана (1871–1907), с которыми был хорошо знаком. Дочь Аммона описывала его как светловолосого, голубоглазого человека среднего роста, стройного, любезного, умного, с чувством юмора. По ее словам, он был «типичным французом, внешне и внутренне», так как у него были не только нордические черты, но и черты двух других рас, из которых сформировался французский народ, – средиземноморской и восточной. Энциклопедический ум и чисто французский шарм содействовали успеху, в слушателях его лекций не было недостатка, а американское правительство даже выплачивало за это стипендии своим студентам. Немалую экстравагантность его теории придавало и то, что Лапуж в качестве ее обоснования занимался измерениями живых людей и даже черепов и скелетов из захоронений.

Наконец, он выступил также на муниципальных выборах от Рабочей социалистической партии, сотрудничая в ее газете, где излагал учение Маркса в свете законов эволюции. В мае 1892 г. Лапуж получил на выборах всего 2549 голосов и в том же году написал эссе о Марксе, определяя его философию, как синтез гегельянства и материализма. Французский историк Жан Буассель указывает, что был обнаружен красный партийный билет Лапужа. Мало того, в личном архиве последнего сохранились анонимные письма, в которых некий корреспондент добавляет к подписи название своей масонской ложи и степень по шотландскому ритуалу. Но следует подчеркнуть, что так делают только в тех случаях, когда и сам адресат является масоном.

В результате откровенно «левой» политической активности Лапужа руководители литературного, юридического и медицинского факультетов запретили ему преподавание в начале 1892/93 учебного года. Ученый признавался в письме к антропологу Колиньону: «Как я уже сообщал Вам, мой курс запрещен решением факультета. В настоящее время во Франции не осталось ни одного практикующего антрополога, кроме Вас. Это странно, потому что антропология – это французская наука и ее очагом является Франция».

Идеи Лапужа встречали все большее сопротивление, но несмотря на это, он продолжал интенсивно заниматься раскопками и собирать большую антропологическую коллекцию. В 1893 г. он был вынужден перебраться в Университет г. Ренна в Бретани, но и это не улучшило его положение. Ученый и там не смог читать лекции, хотя за эти годы сформировал поистине уникальную коллекцию и произвел 20 тыс. измерений на бретанских рекрутах. После этого началась настоящая травля. Его работе стали мешать, используя для этого произвольное толкование законов и полицейские предписания. Лапуж живописал об этом в своих воспоминаниях «Как во Франции убивали антропосоциологию» следующим образом: «Возникла угроза моим коллекциям из-за якобы нарушенного закона о погребениях. Я был вынужден отослать лучшие части за границу, а остальное закопать в своем саду. Полиция грозила привлечь меня к ответственности за то, что я фотографировал голых людей! А какой был смысл снимать их в шляпах, пиджаках и штанах? Я был вынужден прекратить свои фотографические исследования, равно как и исследования костей. Мне запретили измерения новобранцев, так как это не предусмотрено военным уставом и нарушает свободу личности».

Все это напоминает запрет анатомии Католической церковью в Средние века, только в данном случае «просвещенное» и «свободомыслящее» правительство и обывательская общественность во имя демократии выступали против всего, что мешало их самодовольному существованию. Ученый переехал в Пуатье, где получил должность библиотекаря и мог хотя бы тайно коллекционировать черепа и обучать нескольких учеников. Надежды получить кафедру в Париже рухнули. Но и в Пуатье работы пришлось прекратить. Лапуж по этому поводу язвительно отмечал: «Еще публикуют статьи по доисторической археологии и монографии о черных и желтых племенах, но никто не осмелится написать о населении Франции».

Мы имеем также важное косвенное свидетельство об этом периоде жизни Лапужа. Известный французский поэт Поль Валери писал в своих воспоминаниях: «Я знал господина Ваше де Лапужа, когда он был младшим библиотекарем Университета в Монпелье, а я – студентом юридического факультета. Вот, что происходило с 1886 по 1892 г. Лапуж имел репутацию «оригинала», а некоторые находили его идеи опасными. Он с трудом добился разрешения читать свободный курс в помещениях факультета, а иногда ему даже отказывали в освещении зала, где он собирал своих слушателей. Я был на некоторых его лекциях, в частности по евгенике. Меня удивило такое плохое отношение к человеку, излагавшему идеи, которые, что бы о них ни говорили, были совершенно новыми и стимулировали ум. Я тогда еще не знал, что стимулирование ума не входит в программу университета. Я часто беседовал с Лапужем. Он почти всегда меня забавлял, часто заинтересовывал. Не очень-то доверяя его теориям (особенно его краниометрическим исследованиям), я не был сторонником деления людей на расы с опорой на Гобино, тогда совершенно неизвестного во Франции и странным образом повлиявшего на Вагнера, Бисмарка и Ницше, не говоря уже о Чемберлене. Я помог Лапужу измерить 600 черепов с одного старого кладбища. Признаться, исследование головных указателей и деление этих несчастных голов на долихо-, мезо– и брахицефальные немногому меня научили, но из массы бесполезных вещей, которые я изучил, эти измерения не были более бесполезными, чем все прочее».

III

Тем временем Жорж Ваше де Лапуж существенно дополнил и систематизировал курсы лекций, которые читал в Монпелье. Результатом этой работы стало издание двух фундаментальных книг «Общественный отбор» (1896 г.) и «Ариец и его социальная роль» (1899 г.), обессмертивших имя автора. Именно с этой поры одни его начали просто обожать, а другие – ненавидеть. Количество последних постепенно стало неуклонно расти, и тому были веские объективные исторические причины. Лапуж просто не «вписался» в политическую ситуацию, и в этом его главная «вина». Публиковать научно обоснованную апологию высоких, стройных, нордических блондинов, серьезных, выдержанных, немногословных, логичных и талантливых во всех сферах жизнедеятельности, а также превыше всего ценящих чувство личной свободы, в побежденной Франции, только и мечтавшей о военном реванше, при демократии, проваливавшейся то в панамский скандал, то в «дело Дрейфуса», было или колоссальной бестактностью, или даже откровенной провокацией. Французы, воспитанные на эстетических нюансах импрессионизма и иных формах декаданса, подчас откровенно враждебно относились к любым проявлениям «социальной физиологии», стремящейся разоблачить болезненную расовую основу «новейших веяний» в искусстве. Кроме того, Лапуж был в одиночестве, а немецкая когорта последователей антропосоциологии все множилась, и у французов, даже из числа интеллектуалов, стало складываться мнение, что это – откровенно вражеская идеология, а Лапуж – ее извращенный последователь и предатель, научно обосновывающий историческое право победителей. От общего первоначального утверждения о «едином индогерманском языке» в стане победителей в Франко-прусской войне начались полуграмотные разговоры об «арийской расе», а в стане побежденных начали все чаще противопоставлять германское «варварство» и французскую «цивилизацию». Процесс идеологического размежевания начался, и Лапуж, к сожалению, оказался не на том берегу. Он старательно оправдывался в одном из своих писем к американским коллегам, которые его искренне ценили: «Пангерманизм родился из романтических фантазий немецких профессоров истории, это порча, основанная на филологии и истории, смешении двух понятий – расы и нации. Весьма интересно было бы узнать, как и почему Чемберлен, хороший ботаник, поддался лингвистическим софизмам господ профессоров». Но его не услышали.

1897 г. был отмечен триумфом пьесы «Сирано де Бержерак» Эдмона Ростана (1868–1918). Французы вновь осознали в полной мере свою национальную гордость и величие, и расовые теории им были не нужны. Лапуж же, напротив, считал каждую нацию лишь выполняющей определенную социальную функцию на фоне всевластия биологических законов эволюции и яростно выступал против смешения таких понятий, как «этнос» и «раса»: «Это неправильные выражения, которые сыграли такую большую роль в политике наших отцов, обязаны своим происхождением тому факту, что лингвисты по-детски смешивали общность народов и языков». Справедливости ради нужно отметить, что данная постановка вопроса полностью соответствует канонам современной науки, и Лапуж здесь был одним из первых. В классических советских сочинениях по антропологии четко указывается, что смешение понятий «этнос» и «раса» лежит в основе расистской идеологии. Но Лапуж всегда четко разграничивал их и, следовательно, по канонам советской науки не может быть причислен к расистам. Однако в современных отечественных изданиях можно встретить именно такое мнение, в основном в силу обыкновенного незнания оригинального текста французского ученого.

В 1909 г. В своей работе «Раса и социальная среда» Лапуж писал следующее о теориях Чемберлена: «Они стали основой германского империализма, самого агрессивного из всех существующих, и превратились в кредо десятков миллионов немцев». К этому времени относятся и более резкие оценки французского автора, который называл некоторых немецких теоретиков «политическими шарлатанами». Однако существует и любопытное свидетельство, что даже сам кайзер Вильгельм II высказался следующим образом: «У вас во Франции лишь один великий человек, Ваше де Лапуж, а вы его не знаете».

Но «политические шарлатаны» в большом количестве существовали и во Франции. Именно они поддерживали в народе иллюзии свободы, счастья, всеобщего равенства и прогресса, в то время как Европа все более неотвратимо скатывалась к Первой мировой войне. Главная иллюзия общества того времени состояла в убеждении, что материальное улучшение жизни – это результат распространения идеалов Французской революции. Этим химерам, имевшим статус почти непререкаемых истин, автор противопоставлял концепцию биологического детерминизма, «пока несовершенным, но наиболее адекватным выражением которой является теория отбора, основанная на законах эволюции». По его мнению, из новой политической науки нужно изъять лозунги о справедливости, равенстве и братстве и наконец-то должны восторжествовать реалистические представления о балансе сил в борьбе народов и рас за существование. «Горе народам, коснеющим в мечтах», – провозглашал французский ученый.

Кроме того, сообразуясь с законами природы, он признавал, что мораль не имеет никакого отношения к биологии. В предисловии к книге «Ариец» Лапуж подчеркивал, что уже пять лет работает над первым томом большой книги о морали отбора, которая будет называться «Против морали». Это была своего рода ницшеанская программа «переоценки всех ценностей», но предпринятая уже на основе принципов эволюционной биологии. Данный страстный порыв французского интеллектуала был вызван желанием очистить мораль от любых трансцендентальных спекуляций, а также желанием вернуть смысл жизни, атрофированный у поколения конца XIX в., нервно дрожащего при виде «очаровательной бледности» дев и упивающегося декадентским искусством и оккультной философией.

Лапужу были чужды как «правые», так и «левые» идеологии, поскольку апологеты и тех, и других привыкли ориентироваться на концепции, восходящие к Французской революции и политической философии XIX в., а не к новейшим открытиям в области эволюционной биологии. Он считал, что настоящий социализм должен быть основан на естественном отборе. Христианская и марксистская идеологии тех дней провозглашали будущее рождение «нового человека», который добровольно и с радостью откажется от личных интересов в пользу общественных. Естественно, что Лапуж с его системой взглядов нажил непримиримых врагов среди лидеров этих идеологических течений. В 1896 г. он писал: «Социализм будет основан на отборе или его не будет вообще: он возможен только с людьми, сделанными иначе, чем мы, и отбор может сделать таких людей». В книге «Раса и социальная среда» он описывал, как в рабочей аудитории, где интеллектуалы чувствовали бы себя неуютно, излагал самые антидемократические тезисы антропосоциологии и не потерял из-за этого на выборах ни одного голоса, потому что инстинкт влечет народ к тем, кто не труслив. Лапуж заключает: «Идеи Вольтмана и социал-аристократии оказали на марксистские массы столь значительное влияние, что изменили результаты выборов в Германии».

Лапуж обличал и буржуазию, да еще в таких выражениях, как какой-нибудь современный прогрессивный эколог. Досталось от него и парламентской демократии: «Плутократия сбросила свою демократическую маску, и встает вопрос: возможна ли демократия? Под именем республики продолжается империя. Конфликт между расами начинается внутри наций и между нациями. Демократией именуют режим, который не имеет с ней ничего общего, кроме названия. Предполагается, что правит плебс. На самом деле плебс не играет активной роли на выборах. Депутатов назначают без мандатов, и правят они в интересах кланов. В Германии, которая не зацикливается на демократии, судьба рабочих и крестьян лучше обеспечена законом, чем у нас, дух законов там ближе к социализму».

Гражданам было весьма неприятно выслушивать такие суждения о стране, которая считала себя маяком политического и социального прогресса. Парадоксально, но Лапужа в государственном устройстве Германии восхищала социальная защита слабых, которую он принципиально осуждал во имя естественного отбора. Таким образом, появились новые достаточные основания для обвинений его в германофилии и недостаточном патриотизме, тем более что он в силу своего тяжелого характера и отнюдь не французской галантности умудрился оскорбить еще и военное сословие, объясняя причины поражения во Франко-прусской войне общей расовой деградацией военных во Франции.

Вряд ли нужно пояснять, какое влияние во Франции традиционно имели женщины и как политикам приходилось считаться с женским мнением на всех уровнях социальной иерархии. Но Лапуж в атмосфере «прекрасной эпохи» в стране, где все было буквально пронизано культом женственности во всех ее проявлениях, открыто заявил ошеломленным современникам, что женская красота часто является злом, потому что иногда приводит к отказу от материнства. Он публично окрестил феминизм наихудшим проявлением «старческой демократии», при котором роль политиков уподобляется состоянию микробов.

В своей знаменитой статье с характерным названием «О неравенстве между людьми» (1888 г.) он провозглашает идеологическую программу: «Господа, для того чтобы оспаривать принцип равенства людей, нужно много смелости. Я, однако, осмелюсь это сделать, потому что наука, чуждая человеческим слабостям, имеет право повсюду нести свой факел, и, возможно, пришло время отказаться от фикций, метафизических спекуляций, чтобы наконец зажить реальной жизнью. Грош цена мечтаниям философов, в реальности люди неравны, и неравенство их социальной ценности намного выше всего, что только можно предположить. Это не все. Каждый из нас становится тем, кем ему предначертано стать от рождения: образование лишь развивает способности, изначально существующие в зародыше. Вот чему научило нас изучение законов наследственности. Именно наследственность придает неравенству его значение с точки зрения политической науки. Дело не только в том, что индивиды, классы, нации и расы не равны – ко всему прочему ни одна из этих групп не может усовершенствоваться целиком: повышение среднего уровня происходит вследствие уничтожения худших и распространения лучших элементов – одним словом, отбора, сознательного или неосознанного. Развитие человека происходит благодаря этому неравенству. Ни один здравомыслящий человек не осмелится утверждать, что 1 млн темнокожих равноценен такому же количеству, например англичан. Было бы очень важно непосредственно доказать, что с древнейших эпох умственно одаренные люди в основном принадлежали к белой долихоцефальной расе.

Парадокс о равенстве людей, столь дорогой нашим современникам, должен уступить место принципу наследственного неравенства. Это важнейший вывод, и от него невозможно отстраниться с научной точки зрения».

IV

Таким образом, круг замкнулся, ибо Лапуж сумел нажить себе врагов среди представителей практически всех значительных идеологических течений. При этом – и в данной ситуации, на наш взгляд, это самое важное – он был неисправимым романтиком, что только усугубило отрицательную репутацию в обществе. Его сочли просто взбалмошным аристократом, который намеренно эпатирует публику своими вызывающими фантазиями. Пьер-Андре Тагиефф в своей монографии «Цвет и кровь. Французские теории расизма» (Пер. с фр.: М., 2009) справедливо указывает, что не последнюю роль сыграл и литературный стиль изложения Лапужа: местами научный, намеренно тяжеловесный, иногда пафосно нравоучительный, а временами ернический и карикатурный.

На самом же деле, как это часто бывает в науке, злую шутку с ним сыграл его дар новатора и первопроходца, убежденного в своей непогрешимости. Из биологии он хотел создать нечто аналогичное новой религиозной системе ценностей, но публика была еще не готова к подобной постановке вопроса. И тогда его интеллектуальные экспрессии были сочтены опасными для нравственных устоев общества, а на фоне морального климата проигравшей страны этого оказалось достаточно, чтобы быть обвиненным во всех мыслимых грехах. Национализм в стане побежденных очень часто приобретает болезненные черты, хотя и апеллирует к возвышенным патриотическим чувствам. Особенно это проявилось во Франции, в которой единство языка и культуры считалось наивысшим признаком консолидации. А Лапуж оскорбил чувства французов, написав в своей книге «Общественный отбор» следующее: «Раса представляет собой совокупность индивидов, совместно обладающих определенным наследственным типом. Понятие расы относится к области зоологии, и только к ней. Поэтому аналогия языков не предполагает аналогии рас». Это совершенно современное и политически корректное определение расы. В связи с этим очевидно, что, одним из первых давая такую формулировку, Лапуж никак не может быть отнесен к числу вульгарных расистов в современном понимании. Но в конце XIX в. французы, считавшие себя едва ли не самой культурной нацией на Земле, вдруг узнали из уст экстравагантного маркиза, что их блестящее единство основано не на идеалах Революции, а на принципах зоологической классификации. Большего кощунства себе и представить было не возможно. В стране, всеми силами души жаждавшей военного реванша, Лапуж писал в духе футуристической утопии об обществе нового типа, созданного на основе биологических законов селекции: «Наконец-то исчезнет милитаризм. Значительная по силам армия сохранится в составе лишь нескольких сотен тысяч человек, как одна глобальная полиция. Придет эра социализма, но это, конечно, будет социализм, резко отличающийся от того, каким мы его себе представляем. Селекционизм будет применяться без ограничений, и средний уровень качества людей станет повышаться из поколения в поколение». За такой ход рассуждений Лапужа сразу же записали в откровенные «леваки» и «пораженцы». Кроме того, в атмосфере всеобщего декаданса никто не хотел повышать свой уровень, ибо всем и так нравилось упиваться праздностью и собственным ничтожеством, а этот «биолог» имел наглость публично и бесцеремонно вторгнуться в самые потаенные уголки души обывателя, рассказывая людям, как они плохи и несовершенны, да еще по сравнению с канонами животного царства.

Лапуж разрушил возвышенные представления о логичности человеческой истории, в которой божественное начало является своего рода моральным арбитром. Для него история – это эволюционная война рас, ведущих беспощадную борьбу за существование, где индивиды неосознанно соревнуются друг с другом. Он полагал, что никакой морали в ее консервативно-христианском понимании нет вообще, мораль – это биология выживания. В одной из своих лекций в 1886 г. Лапуж писал: «Философия истории, становясь понятнее с каждым днем, представляет собой не что иное, как протокол эволюции человечества и борьбы за существование между различными ветвями человеческого рода. У каждого из этих элементов есть шансы, зависящие от внутренних качеств. Вероятно, один элемент одержит победу, другой будет низвергнут, третий уничтожен. В зависимости от изменений среды шансы одного и того же элемента меняются. Так, светловолосый элемент во Франции оказался подавлен: он был многочисленным в эпоху галлов и сохранился, уменьшившись количественно, в аристократических семьях и некоторых других слоях населения. Сегодня он почти сведен на нет из-за смешения с брахицефальным типом. На это повлияло изменение условий среды, которая в большей степени способствует развитию расы брахицефалов. Наоборот, в Англии брахицефал почти исчез. Бессознательная борьба рас объясняет почти всю историю обеих стран вплоть до Французской революции – высшего и победоносного усилия туранской популяции[1]1
  Здесь под термином «туранский» понимаются элементы азиатского происхождения, то есть «альпийской расы» популяции.


[Закрыть]В других условиях победу в этой борьбе одерживают блондины: военная и экономическая гегемония сохраняется в руках арийского населения Северной Германии, Англии и Соединенных Штатов».

По мнению Лапужа, демократия и христианство имеют сугубо азиатское происхождение, поэтому его высказывания на эту тему носили откровенно уничижительный характер: «Современная демократия связана с пришествием новых этнических элементов, масс брахицефалов, пробующих свои силы во власти. Возможно, больше не будет устаревшей власти и появится новый народ. Азиатская любовь к единообразию лишает всякого шанса на успех эксперимент, проделанный параллельно в арийских Соединенных Штатах нашими кельто-славянскими элементами. Тенденция к единообразию есть неизбежный фактор регресса, в то время как прогресс предполагает на каждой новой фазе развития все большую степень дифференциации. Такая тенденция к дифференциации формирует высшие организмы как среди животных и растений, так и в обществах, противоположная же тенденция служит симптомом распада молекул, предвестием их разрушения или ассимиляции в новых телах».