Текст книги "Габриэла, гвоздика и корица"

Сёстры Дус Рейс, толстушка Кинкина и маленькая хрупкая Флорзинья, возвращаясь из собора с семичасовой мессы, засеменили быстрее, увидев Насиба у ворот своего дома. Это были жизнерадостные старушки; им было сто двадцать восемь лет на двоих, сто двадцать восемь лет незапятнанного, несомненного целомудрия. Эти сёстры-близнецы были последними представительницами старинной семьи, поселившейся в Ильеусе ещё до эры какао, потомками тех, кто уступил своё место уроженцам Сержипи, Алагоаса, Сеары, сертанежу[75]75
  Сертанежу – житель сертана, внутренних засушливых территорий.


[Закрыть], арабам, итальянцам, испанцам. Они жили в красивом доме на улице Полковника Адами, который достался им по наследству (купить его жаждали многие богатые полковники) вместе с тремя другими домами на площади у собора, они жили на арендную плату за эти дома и на выручку от десертов, которые продавал по вечерам негритёнок Туиска. Знаменитые кулинарки, кудесницы на кухне, они иногда принимали заказы на приготовление званых обедов и ужинов. Однако прославило их и сделало городскими знаменитостями большое рождественское презепиу, которое они выставляли ежегодно в одном из парадных залов своего дома, выкрашенного синей краской. Они трудились весь год, вырезая и наклеивая на картон картинки из журналов, чтобы презепиу стало ещё богаче и богоугоднее.

– Вы сегодня рано встали, сеньор Насиб…

– Иногда со мной такое случается.

– А журналы, которые вы обещали?

– Принесу, дона Флорзинья, принесу. Уже собираю.

Энергичная Флорзинья просила журналы у всех знакомых, безмятежная Кинкина только улыбалась. Сёстры, бодрые и живые, казались карикатурными персонажами из какой-нибудь старинной книги в своих допотопных платьях и с шалями на головах.

– Что привело вас сюда в этот час?

– Я хотел бы обсудить с вами одно дело.

– Тогда заходите…

Входная дверь вела на веранду, уставленную цветами и кустарниками, очень ухоженными. Служанка, гораздо старше своих хозяек, сгорбленная под грузом лет, ходила между вазонами и поливала растения из ведра.

– Пройдите в зал презепиу, – пригласила Кинкина.

– Анастасия, подай ликёр сеньору Насибу! – распорядилась Флорзинья. – Какой вы предпочитаете? Из женипапу[76]76
  Женипапу – плод тропического дерева женипапейру, родом из Амазонии, с довольно кислым вкусом. Используется для приготовления варенья и напитков. В штате Баия очень популярны ликёры из женипапу.


[Закрыть] или ананаса? У нас ещё есть апельсиновый и из маракуйи…

Насиб знал по собственному опыту: если хочешь, чтобы переговоры с сёстрами Дус Рейс были плодотворными, нужно обязательно попробовать их ликёр – в полвосьмого утра, о боже! – похвалить его, спросить, как идёт работа над презепиу, проявить к нему интерес. Насиб во что бы то ни стало должен был обеспечить свой бар закусками и десертами в течение нескольких дней и организовать банкет для автобусной компании завтра вечером. Пока он не найдёт новую и хорошую кухарку.

В этом старинном доме были две гостиные с окнами на улицу. Одна из них уже давно не использовалась как гостиная, это был зал для презепиу. Не нужно думать, что презепиу стояло там весь год. Его сооружали только в декабре и показывали публике до карнавала, потом Кинкина и Флорзинья аккуратно его разбирали и сразу же начинали готовиться к следующему Рождеству.

Презепиу сестёр Дус Рейс не было единственным в Ильеусе. Существовали и другие, некоторые красивые и богатые, но, когда кто-то упоминал презепиу, всегда подразумевалось именно презепиу сестёр Дус Рейс, поскольку все прочие не шли с ним ни в какое сравнение. Презепиу потихоньку разрасталось в течение пятидесяти с лишним лет. Ильеус был ещё глухой провинцией, а Кинкина и Флорзинья – молоденькими девушками, весёлыми и неугомонными, окружёнными толпой молодых людей (до сих пор осталось загадкой, почему они так и не вышли замуж, возможно, слишком придирчиво выбирали), когда сёстры устроили своё первое маленькое презепиу. В том прежнем, уже забытом Ильеусе, ещё до эпохи какао, между семьями устраивалось настоящее соревнование, чей рождественский вертеп самый искусный, красивый и богатый. В Ильеусе никогда не было европейского Рождества с Санта-Клаусом в санях, запряжённых оленями, в тёплой шубе, с мешком подарков для детей. Здесь было Рождество с презепиу, гостями, ужинами после мессы в сочельник, с народными гуляньями, рейзаду и терну[77]77
  Терну – фольклорное шествие с ряжеными, музыкой и танцами.


[Закрыть] с пастушками, пастухами, быком и каапорой[78]78
  Каапора, или каипора – персонаж бразильского фольклора, одноногий мальчик, живущий в сельве.


[Закрыть].

Из года в год сёстры Дус Рейс улучшали своё презепиу. И чем меньше они интересовались танцами, тем больше времени посвящали своему презепиу, украшая его новыми фигурами, расширяя помост, на котором оно стояло, пока оно не заняло три из четырёх стен зала. С марта по ноябрь всё время, остававшееся от обязательных посещений церкви (в шесть утра – к мессе, в шесть вечера – на благословение), от приготовления изысканных десертов, которые продавал постоянной клиентуре негритёнок Туиска, от посещения друзей и дальних родственников, от сплетен с соседками, они вырезали картинки из журналов и альманахов, а потом аккуратно приклеивали их на картон.

Устанавливать презепиу в конце года им помогал Жоакин, продавец из магазина «Образцовая книжная лавка»; он играл на турецком барабане в кружке имени 13 Мая и потому считал себя натурой артистической. Жуан Фулженсиу, Капитан, Диожинис (хозяин кинотеатра «Ильеус» и протестант), ученицы монастырской школы, учитель Жозуэ, Ньё-Галу (хоть и был непримиримым антиклерикалом) регулярно снабжали сестёр журналами. Когда в декабре сроки поджимали, на помощь старушкам приходили соседки, подруги и школьницы после экзаменов. Великолепное презепиу сестёр Дус Рейс стало чуть ли не коллективным достоянием города, гордостью его жителей, и день его открытия считался праздником: в дом набивалась толпа зрителей, любопытные толпились даже на улице перед открытыми окнами, чтобы увидеть презепиу, освещённое разноцветными лампочками. Это тоже была работа Жоакина, который в этот великий день отважно упивался сладкими ликёрами старых дев.

Презепиу изображало, как и положено, рождение Христа в бедном хлеву в далёкой Палестине. Но ах! восточная пустыня была теперь лишь кирпичиком в центре многогранного мира, где демократично перемешивались сцены и персонажи из самых разных, никак не связанных друг с другом исторических эпох. Число действующих лиц увеличивалось год от года: известные политики, учёные, военные, писатели и художники, домашние и дикие животные, скорбные лики святых и рядом – ослепительные фигуры полуголых кинодив.

На постаменте возвышалась гряда холмов с небольшой долиной посередине, где находился хлев с колыбелью Иисуса, рядом сидела Мария и стоял святой Иосиф, держа за уздечку пугливого ослика. Эти фигуры не были ни самыми большими, ни самыми красивыми в презепиу. Наоборот, они казались маленькими и скромными по сравнению с другими, но поскольку эти фигуры были в первом презепиу, устроенном Кинкиной и Флорзиньей, сёстры решили их сохранить. Иное дело большая загадочная комета, возвестившая о рождении Христа; её подвешивали на нитках между хлевом и небом из синей ткани, испещрённой звёздами. Это был шедевр Жоакина, которым все восхищались, и автор выслушивал похвалы со слезами на глазах: огромного размера звезда с кроваво-красным шлейфом из цветной фольги была так умело спланирована и выполнена, что казалось, будто исходящие от неё лучи освещают весь огромный презепиу.

Рядом с хлевом коровы, разбуженные от своего мирного сна необыкновенным событием, лошади, кошки, собаки, петухи, утки и куры, лев, тигр, жираф и другие животные поклонялись новорождённому. И, ведомые светом звезды Жоакина, туда пришли три волхва, Каспар, Мельхиор и Валтазар, с золотом, ладаном и миррой. Фигуры двух белых библейских волхвов были вырезаны из альманаха много лет назад. Что касается чёрного волхва, чья фигура испортилась от сырости, то его недавно заменили портретом султана Марокко, который печатали тогда все газеты и журналы (и правда, кто лучше подходит для замены испорченного Мельхиора, как не правитель, с оружием в руках воюющий за независимость своей страны, который так нуждается в помощи?[79]79
  В 1921–1926 годах Марокко вело освободительную войну против французских и испанских колонизаторов.


[Закрыть]).

Река – струйка воды, текущая по руслу, сделанному из разрезанной вдоль резиновой трубки, – спускалась с холмов в долину. Там был даже водопад, спроектированный и сооружённый хитроумным Жоакином. Дороги, пересекавшие холмы, все как одна вели к хлеву; вдоль дорог тут и там возвышались деревушки. Перед домами с освещёнными окнами, среди животных размещались портреты мужчин и женщин, которые так или иначе прославились в Бразилии и в мире и их фотографии удостоились публикации в журналах. Там был Сантос-Дюмон[80]80
  Альберто Сантос-Дюмон (1873–1932) – бразилец, один из первых в мире авиаторов.


[Закрыть] у одного из своих первых аэропланов, в спортивной кепке и немного грустный.

Поблизости от него, на правом склоне холма, беседовали Ирод и Пилат. Чуть дальше – герои войны[81]81
  Речь идёт о Первой мировой войне.


[Закрыть]: английский король Георг V, кайзер, маршал Жоффр[82]82
  Жозеф Жоффр (1852–1931) – французский маршал.


[Закрыть], Ллойд Джордж, Пуанкаре, царь Николай. На левом склоне блистала Элеонора Дузе с диадемой на голове и обнажёнными руками. Её окружали Руй Барбоза, Жозе Жоакин Сиабра[83]83
  Жозе Жоакин Сиабра (1855–1942) – видный бразильский политический деятель.


[Закрыть], Люсьен Гитри[84]84
  Люсьен Гитри (1860–1925) – знаменитый французский актёр.


[Закрыть], Виктор Гюго, дон Педро II[85]85
  Дон Педро II (1825–1891) – император Бразилии.


[Закрыть], Эмилиу ди Менезис[86]86
  Эмилиу ди Менезис (1866–1918) – бразильский поэт и журналист.


[Закрыть], барон Рио Бранко[87]87
  Жозе Мария да Силва Параньос ду Рио Бранко (1844–1912) – бразильский политический деятель и дипломат.


[Закрыть], Золя и Дрейфус, поэт Кастру Алвес и бандит Антониу Силвину. Они размещались рядом с наивными цветными картинками, увидев которые в журналах сёстры с восхищением восклицали:

– Какая красота, подойдёт для нашего презепиу!

В последние годы заметно возросло число киноактёров, в основном благодаря ученицам монастырской школы. В результате Вильям Фарнум, Эдди Поло, Лия де Путти, Рудольфо Валентино, Чарли Чаплин, Лилиан Гиш, Рамон Наварро, Вильям Харт не на шутку угрожали завоевать все дороги и холмы презепиу. Там был даже Владимир Ильич Ленин, грозный вождь революции большевиков. Это Жуан Фулженсиу вырезал портрет из журнала и вручил Флорзинье со словами:

– Это выдающийся человек. Он обязательно должен быть в презепиу.

Появились также и местные деятели: бывший префект Казуза Оливейра, оставивший после себя добрую славу, покойный полковник Орасиу Маседу, первопроходец здешних земель. Один рисунок, сделанный Жоакином по настоятельным просьбам Доктора, изображал незабвенную Офенизию, глиняных жагунсу, сцены засад и людей с ружьями на плече.

На столе у окна валялись журналы, ножницы, клей, картон. Насиб торопился, ему хотелось поскорее договориться насчёт ужина для автобусной компании, о десертах и закусках. Он пригубил ликёр из женипапу и похвалил презепиу:

– В этом году, видно, получится замечательно!

– Бог даст…

– Много новинок, да?

– Ну… мы не считаем.

Сёстры сидели на диване, ужасно чопорные, и улыбались арабу, ожидая, когда тот заговорит.

– Так вот… Только послушайте, что у меня сегодня случилось… Старая Филумена уехала к сыну в Агуа-Прету…

– Да что вы говорите?.. Всё-таки уехала? Она ведь давно говорила… – загалдели сёстры, перебивая друг друга. (Вот это новость, нужно срочно рассказать соседкам.)

– Я никак такого не ожидал. И как раз сегодня, когда в городе ярмарка и бар будет полон. И вдобавок я принял заказ на банкет для тридцати персон.

– Банкет на тридцать персон?

– Его устраивают русский Яков и Моасир из гаража. Хотят отпраздновать открытие автобусной линии.

– А! – воскликнула Флорзинья. – Знаю.

– Ну, – сказала Кинкина, – я об этом слышала. Говорят, приедет префект из Итабуны.

– Наш префект и префект из Итабуны, полковник Мисаэл, управляющий местным отделением национального банка сеньор Угу Кауфман, в общем, всё высшее общество.

– Вы думаете, из этой затеи с автобусами что-то получится? – поинтересовалась Кинкина.

– Получится?.. Уже получилось… Скоро никто не будет ездить поездом. Целый час разницы…

– А риск? – спросила Флорзинья.

– Какой риск?

– Что автобус перевернётся… В Баии был такой случай – я читала в газете, погибли три человека…

– Поэтому я ни за что не поеду в такой штуковине. Автомобиль не для меня. Автомобиль может стать причиной моей смерти, если задавит меня на улице. Но чтобы я сама полезла внутрь? Ни за что… – отрезала Кинкина.

– На днях кум Эузэбиу чуть ли не силой пытался усадить нас в свою машину, чтобы покатать. Даже кума Нока назвала нас отсталыми… – поведала Флорзинья.

Насиб рассмеялся:

– Я ещё увижу, как вы купите себе автомобиль.

– Мы?.. Даже если бы у нас были деньги…

– Но давайте перейдём к делу.

Они сначала отказывались, заставили себя упрашивать и наконец согласились. Но прежде заверили, что делают это только из уважения к сеньору Насибу, достойному молодому человеку. Где это видано, чтобы ужин на тридцать персон, да ещё таких важных, заказывали накануне? Не говоря уже о двух потерянных для презепиу днях, у них ведь не останется времени, чтобы вырезать хотя бы ещё одну фигуру. А кроме того, нужно найти помощницу…

– Я уже нанял двух каброш помогать Филумене.

– Нет, мы предпочитаем дону Жукундину с дочками. Мы к ней уже привыкли. И готовит она хорошо.

– А не согласится ли она готовить для меня?

– Кто? Жукундина? Даже не думайте, сеу Насиб, дома у неё трое совсем взрослых сыновей, муж, кто станет о них заботиться? Нам она изредка помогает, по дружбе…

Запросили они много, кучу денег. При таких расценках он вообще ничего не выручит за банкет. Если бы Насиб не дал обещание Моасиру и русскому… Но он человек слова, он не бросит друзей у разбитого корыта, без званого ужина. Не может он оставить и бар без закусок и десертов. Если бы он так поступил, то потерял бы посетителей, и убыток был ещё больше. Он должен найти кухарку в ближайшие дни, в противном случае чем это для него закончится?

– Хорошую кухарку так трудно найти… – пожаловалась Флорзинья.

– За хорошую кухарку борются, – закончила Кинкина.

Это правда. Хорошая кухарка в Ильеусе ценилась на вес золота, богатые семьи посылали за ними в Аракажу, в Фейра-ди-Сантана, в Эстансию.

– Значит, договорились. Я пошлю Шику Лоботряса за покупками.

– И как можно скорее, сеу Насиб.

Он встал и протянул старым девам руку. Потом ещё раз взглянул на заваленный журналами стол, на подготовленное для установки презепиу, на картонные коробки, полные вырезок.

– Я принесу журналы. И спасибо за то, что вы меня выручили…

– Не за что. Мы охотно вам поможем. Но вам нужно жениться, сеу Насиб. Будь вы женаты, такого бы не случалось…

– В городе столько незамужних девушек… И образованных.

– Я знаю одну девушку, которая идеально вам подходит, сеу Насиб. Скромная, не то что эти вертихвостки, которые думают только о кино да танцах… Теперь редко такую встретишь, даже на пианино умеет играть. Вот только бедная…

У старушек была мания устраивать браки. Насиб рассмеялся:

– Когда я решу жениться, приду прямо к вам. За невестой.

Насиб начал свои безнадёжные поиски с холма Уньян. Наклонясь вперёд всем своим грузным телом, обливаясь потом, с пиджаком под мышкой, он обошёл весь город из конца в конец в это первое солнечное утро после долгого сезона дождей. На улицах царило весёлое оживление; фазендейро, экспортёры, коммерсанты обменивались приветствиями и поздравлениями. Это был ярмарочный день, магазины были набиты битком, в кабинетах врачей и аптеках толпился народ. Спускаясь по склонам холмов и карабкаясь вверх, кружа по улицам и площадям, Насиб чертыхался. Придя накануне домой, усталый после трудового дня и свидания с Ризолетой, он составил себе план на следующий день: поспать до десяти часов, когда Шику Лоботряс и Пройдоха, закончив уборку бара, начнут обслуживать первых посетителей. Поспать после обеда. Сыграть партию в нарды или в шашки с Ньё-Галу или Капитаном, побеседовать с Жуаном Фулженсиу, узнать местные сплетни и международные новости. Заглянуть после закрытия бара в кабаре и – кто знает? – опять закончить вечер с Ризолетой. А вместо этого он мотается по улицам Ильеуса и взбирается по крутым склонам…

На Уньяне Насиб отказался от услуг двух каброш, нанятых в помощь Филумене для приготовления званого ужина. Одна из них, смеясь беззубым ртом, заявила, что умеет готовить только самую простую еду. Другая не умела и этого… Акараже, абара, десерты, мокеку и запеканки из креветок – их может приготовить только Мария ди Сан-Жоржи… Насиб, расспрашивая всех на своём пути, спустился с другой стороны холма. Найти в Ильеусе кухарку, которая сможет готовить для бара, оказалось делом трудным, почти невозможным.

Он спрашивал в порту, потом зашёл к дяде: не знают ли они, случайно, какую-нибудь кухарку? В ответ он услышал жалобы тётки: была одна не то чтобы большая мастерица, но более-менее подходящая, так и она уволилась ни с того ни с сего. И теперь приходится готовить самой тётке, пока не найдут новую кухарку. Почему бы Насибу с ними не позавтракать?

Ему рассказали об одной знаменитой кухарке, которая живёт на холме Конкиста. «Золотые руки» – так охарактеризовал её испанец Фелипе, сапожник, искусно чинивший не только сапоги и ботинки, но также сёдла и прочую упряжь. Редкий болтун, грозный противник в шахматах, матерщинник, но с добрым сердцем, этот Фелипе представлял в Ильеусе левых радикалов, он на каждом шагу провозглашал себя анархистом и угрожал очистить мир от капиталистов и священников, но при этом оставался другом и сотрапезником многих фазендейро, в том числе и падре Базилиу. Прибивая подмётку, он распевал песни анархистов, и стоило послушать, какими проклятиями он осыпал священников, когда играл с Ньё-Галу в шашки. Фелипе не остался равнодушным к кулинарной драме Насиба.

– Её зовут Мариазинья. Это такой талант.

Насиб направился на Конкисту; склон был ещё скользким после дождей, и стоявшие на улице негритянки рассмеялись, когда он упал, испачкав брюки на пятой точке. Расспрашивая всех, кто попадался на пути, Насиб нашёл наконец дом кухарки. Домишко из досок и жести стоял на самой вершине холма. На этот раз у него появилась слабая надежда. Сеу Эдуарду, хозяин молочных коров, подтвердил квалификацию Мариазиньи. Она работала какое-то время в его доме и дело своё знает. Её единственный недостаток – пристрастие к выпивке. Когда Мариазинья напивалась, то начинала бесчинствовать: оскорбляла его жену, дону Мариану, поэтому Эдуарду её уволил.

– Но для холостяка, как вы…

Пьяница или нет, если она хорошая кухарка, он её наймёт. По крайней мере, пока не найдёт другую. Наконец он увидел жалкую лачугу и сидящую у двери босую Мариазинью; она вычёсывала вшей из своих длинных волос. Это была смуглая женщина лет тридцати – тридцати пяти, с испитым лицом, на котором сохранились следы былой красоты. Она выслушала его, не выпуская гребень из рук. Потом рассмеялась, словно это предложение её позабавило:

– Нет, сеньор. Теперь я готовлю только для мужа и для себя. Он даже слышать ни о чём таком не хочет.

Из дома раздался мужской голос:

– Кто там, Мариазинья?

– Какой-то сеньор ищет кухарку. Предлагает мне… Говорит, хорошо платит…

– Пошли его к дьяволу. Нет здесь никаких кухарок.

– Вот видите, сеньор? Он и слышать не хочет, чтобы я пошла в услужение. Ревнует… Такой поднимает хай из-за любого пустяка… Он сержант полиции, – поведала она, довольная, что её так ценят.

– Ты всё ещё треплешься с чужаком, женщина? Гони его, пока я не рассердился…

– Лучше, сеньор, вам уйти с глаз долой…

Она снова стала вычёсывать из волос вшей, выставив ноги на солнце. Насиб пожал плечами.

– Может, знаешь кого-нибудь?

Она не ответила, лишь покачала головой. Насиб спустился по холму Витория, прошёл через кладбище.

Внизу сверкал на солнце шумный город. Прибывший рано утром пароход «Ита» стоял на разгрузке. Что за город? Столько разговоров о прогрессе, а кухарку днём с огнём не сыскать.

– Как раз благодаря прогрессу, – объяснил ему Жуан Фулженсиу, когда араб зашёл в «Образцовую книжную лавку», чтобы перевести дух, – рабочая сила растёт в цене, и хороших работников всё труднее найти. Может быть, на ярмарке?

Еженедельная ярмарка – это праздник. Шумный и красочный. Огромный пустырь простирался от пристани до железной дороги. Куски вяленого, запечённого, копчёного мяса, свиньи, овцы, олени, паки[88]88
  Пака – крупный грызун, обитающий в Латинской Америке.


[Закрыть], агути и другая дичь. Мешки с белой маниоковой мукой. Золотистые бананы, жёлтые тыквы, зелёные жило[89]89
  Жило – овощ семейства паслёновых.


[Закрыть], киабу[90]90
  Киабу – бамия.


[Закрыть], апельсины.

В ларьках в жестяных мисках продавали сарапател[91]91
  Сарапател – блюдо, приготовленное из свиной и бараньей крови, печёнки, почек, лёгкого, сердца.


[Закрыть], фейжоаду[92]92
  Фейжоада – блюдо из чёрной фасоли с вяленым мясом, свиными ушами, колбасками.


[Закрыть], мокеку из рыбы. Крестьяне обедали, запивая еду кашасой. Насиб спрашивал о кухарке и здесь. Толстая негритянка, в чалме, с бусами в несколько рядов и множеством браслетов, сморщила нос:

– Работать на хозяина? Сохрани господь…

Невероятных расцветок говорящие попугаи.

– Сколько хотите за этого попугая, дона?

– Восемь мильрейсов, только для вас…

– Слишком дорого.

– Но ведь он на самом деле говорящий. Знает все ругательства…

Попугай словно в подтверждение заголосил «Ай, сеу Мэ»[93]93
  «Ай, сеу Мэ» – известный в 20-е годы карнавальный марш.


[Закрыть]. Насиб прошёл между грудами молодого сыра, солнце играло на золотистых боках спелых жак[94]94
  Жака – плод хлебного дерева жакейры.


[Закрыть]. Попугай кричал: «Дур-рачина! Дур-рачина!» Никто ничего не знал про кухарку.

Слепой музыкант, перед которым на земле стояла деревянная миска, рассказывал под гитару истории времён борьбы за землю:

 
Наш Амансиу храбрец
И стрелок отличный,
Но с Жукой Феррейрой
Никто не сравнится.
Тёмной ночью на опушке
Встретились герои.
– Кто такой? – спросил Феррейра. —
Отвечай скорее.
– Человек, не зверь, не птица, —
Был Амансиу ответ.
У Жуки Феррейры
Палец вечно на курке,
И от выстрелов дрожали
Даже звери в темноте.
 

Слепые иногда многое знают. Но сейчас они ничем не могли помочь. Один из них, прибывший из сертана, стал поносить ильеусскую кухню последними словами. Тут не умеют готовить, вот в Пернамбуку – настоящая еда, не то что здешняя бурда; здесь никто не знает, что такое хорошая стряпня.

Бедные арабы, бродячие торговцы, демонстрировали содержимое своих сумок, всякую мелочовку и безделицу: отрезы дешёвого ситца, блестящие ожерелья с фальшивыми камнями, кольца с брильянтами из стекла, духи иностранных брендов, изготовленные в Сан-Паулу. Мулатки и негритянки, служанки из богатых домов, толпились перед открытыми сумками.

– Бери, красавица, бери. Дешевле только даром… – У торговцев был смешной акцент, но зазывный голос.

Долгие торги. Бусы на шеях негритянок, браслеты на руках мулаток, какой соблазн! Стекляшка в кольце сверкает на солнце ярче любого бриллианта.

– Всё без обмана, высшего сорта.

Насиб прервал затянувшийся торг, поинтересовавшись, не знает ли кто-нибудь хорошую кухарку.

– Да, сеньор, была тут одна, очень хорошая, золотые руки, но она служила у командора Домингуса Феррейры. Там с ней так обходились, будто она и не прислуга…

Торговец протянул Насибу несколько безделушек:

– Купи, земляк, подарок для жены, для невесты, для любовницы.

Насиб пошёл дальше, ему было не до побрякушек. Негритянки покупали безделушки за гроши, но всё же вдвое дороже их реальной стоимости.

Какой-то коробейник с ручной змеёй и маленьким крокодилом предлагал окружавшим его людям лекарство от всех болезней. Он показывал склянку с чудодейственным снадобьем, якобы открытым индейцами в сельве далеко от плантаций какао.

– Лечит кашель, простуду, чахотку, сыпь, ветрянку, корь, чёрную оспу, малярию, головную боль, чирьи, любую дурную болезнь, люмбаго и ревматизм…

За пустяковую цену – всего полтора мильрейса – он готов уступить эту склянку с чудодейственным средством. Змея ползла по руке торговца, крокодил лежал на земле неподвижно, как камень. Насиб продолжал расспросы.

– Кухарка? Нет, не знаю, сеньор. Знаю хорошего каменщика…

Глиняные кувшины, бутылки и жбаны для воды, кастрюли, миски для кускуса, а также глиняные лошадки, быки, собаки, петухи, жагунсу с ружьями, всадники на конях, полицейские, сценки, изображавшие засаду, похороны и свадьбу, стоили тостан, или два тостана, или крузаду[95]95
  Крузаду – старинная бразильская монета стоимостью в четыре тостана.


[Закрыть]; это были творения мозолистых, но умелых рук ремесленников. Какой-то негр, почти такой же высокий, как Насиб, залпом выпил стакан кашасы и смачно сплюнул на землю.

– Выпивка – первый сорт, слава Господу нашему Иисусу Христу.

На вопрос уставшего Насиба он ответил:

– Нет, не знаю, сеньор. А ты не знаешь какой-нибудь кухарки, Педру Пака? Для этого полковника…

Но тот тоже ничем не помог. Может быть, на «невольничьем рынке»? Только сейчас там почти никого нет, никаких новых беженцев из сертана.

Насиб не стал себя утруждать и не пошёл на «невольничий рынок», расположенный за железной дорогой, где собирались беженцы, покинувшие из-за засухи сертан и искавшие работы. Здесь полковники нанимали работников и жагунсу, а хозяйки искали прислугу. Но в те дни там никого не было. Насибу посоветовали поспрашивать в Понтале.

По крайней мере ему не придётся карабкаться на холмы. Он нанял лодку, пересёк реку и высадился на другом берегу[96]96
  Теперь, чтобы пересечь Кашуэйру, не нужно нанимать лодку: берега реки соединяет мост им. Жоржи Амаду.


[Закрыть]. Насиб прошёлся по немногочисленным улицам вдоль берега, где на солнцепёке мальчишки из бедных семей гоняли мяч, сделанный из старых носков. Эуклидис, хозяин булочной, лишил его последней надежды:

– Кухарку? Даже не думайте… Ни хорошей, ни плохой. На шоколадной фабрике они зарабатывают больше. Нет смысла искать.

Он вернулся в город усталый, засыпая на ходу. В этот час бар уже, наверно, открыт и благодаря ярмарке переполнен. Он нужен в баре, там не обойдутся без его заботы о посетителях, его энергии, его разговоров, его обходительности. Двое его работников – просто олухи! – без него не справятся. Но в Понтале ему рассказали об одной старухе, которая раньше была хорошей кухаркой, работала во многих семьях, а теперь живёт с замужней дочерью близ площади Сиабры. Он решил попытать счастья:

– А потом уж пойду в бар…

Оказалось, эта старуха умерла полгода назад, дочь начала было пересказывать историю её болезни, но у Насиба не было времени её слушать. Его затопило ощущение безысходности, и, если бы он мог, то пошёл бы домой спать. Насиб вышел на площадь Сиабры, где располагались здания префектуры и клуба «Прогресс». Он брёл, размышляя о своих неприятностях, когда заметил полковника Рамиру Бастуса, который сидел на скамейке перед зданием префектуры и грелся на солнце. Насиб остановился, чтобы поздороваться, и полковник предложил ему сесть рядом:

– Уже давно вас не видел, Насиб. Как ваш бар? По-прежнему процветает? По крайней мере, я вам этого желаю.

– Сегодня со мной такое случилось, полковник!.. Ушла моя кухарка. Я весь Ильеус обошёл, был даже в Понтале, и не нашёл никого, кто умел бы готовить…

– Да, это непросто. Если только выписать откуда-нибудь. Или поискать на плантациях…

– А завтра банкет у русского Якова…

– Да, я знаю. Меня тоже пригласили, может быть, я пойду.

Полковник улыбался, радуясь солнцу, которое играло на стёклах в окнах префектуры и согревало его усталое тело.