Текст книги "Габриэла, гвоздика и корица"

– Подумать? Выборы не за горами. Нужно начинать прямо сейчас.

– Вы действительно считаете, что я получу поддержку, что люди пойдут за мной?

– Как только вы примете решение. Послушайте, вопрос о бухте может стать решающим. Он затрагивает интересы всего населения. И не только здесь, но и в Итабуне, в Итапире, во всей зоне какао. Вот увидите, приезд инженера станет сенсацией.

– А вслед за инженером прибудут землечерпалки, буксиры…

– И кому Ильеус обязан всем этим? Чувствуете, какой козырь у вас в руках? Лучше краплёной колоды. А знаете, каким должен быть первый шаг?

– Каким?

– Нужно опубликовать в «Диариу» серию статей, разоблачающих правительство штата, префектуру и показывающих, как важен вопрос о бухте. Заметьте, у нас даже газета есть.

– Ну газета не моя. Я дал деньги, чтобы помочь, но у Кловиса Косты нет передо мной никаких обязательств. Мне кажется, он друг Бастусов. По крайней мере, Тонику, они часто бывают вместе…

– Он друг тому, кто больше заплатит. Оставьте его мне.

Экспортёр хотел сделать вид, что у него ещё остались сомнения:

– Стоит ли игра свеч? Политика – такое грязное дело… Но если это нужно для блага края… – Он чувствовал себя довольно глупо. – Возможно, это будет забавно, – заметил он.

– Дружище, если вы хотите воплотить свои планы в жизнь и принести пользу Ильеусу, у вас нет иного выхода. Одного идеализма недостаточно.

– Тоже верно…

Раздался стук в дверь, служанка пошла открыть. В дверях появилась знакомая фигура Доктора. Он воскликнул:

– Я заходил к вам в контору, хотел поприветствовать. Но не застал и явился сюда, чтобы пожать вам руку. – Его рубашка с накрахмаленной грудью и высоким воротом была мокрой от пота.

Капитан не стал тянуть время:

– Что скажете, Доктор, если Мундинью Фалкан станет нашим кандидатом на предстоящих выборах?

Доктор воздел руки к небу.

– Великолепная новость! Потрясающая! – Он повернулся к экспортёру: – Если вам будут нужны мои скромные услуги…

Капитан взглянул на Мундинью, как бы говоря: «Видите, я не солгал! Лучшие люди Ильеуса…»

– Но пока это секрет, Доктор.

Когда они уселись, Капитан стал рассказывать о раскладе политических сил региона и связях между влиятельными лицами, заинтересованными в игре.

Доктор Эзекиэл Праду, например, у которого столько друзей среди фазендейро, недоволен Бастусами, поскольку они не сделали его председателем городского совета…

Об искусстве сплетни

Насиб закатал рукава рубахи и внимательно осмотрел посетителей. В этот час бар заполняла в основном незнакомая публика, приехавшая на ярмарку. Ещё было несколько транзитных пассажиров с «Иты», направлявшихся в северные порты; постоянные посетители появляются позже. Насиб остановил Пройдоху и вырвал у него из рук бутылку:

– Это что такое? – Насиб держал в руках бутылку португальского коньяка. – С чего это ты вздумал подавать настоящий коньяк всяким невежам? – Он подвёл официанта к барной стойке и взял другую, точно такую же бутылку, с такой же этикеткой, только португальский коньяк был в ней смешан с отечественным: так араб увеличивал свои доходы.

– Но ведь это для моряков, сеу Насиб.

– Какая разница? Чем эти лучше?

Чистый коньяк, вермут без примеси, портвейн и мадера, не разбавленные водой, предназначались для завсегдатаев и друзей. Ни на минуту нельзя отлучиться из бара, помощники всё делают через задницу. Если бы он постоянно их не контролировал, то непременно бы разорился. Насиб открыл кассу. Сегодня здесь будет настоящее столпотворение! И куча новостей. Отъезд Филумены обернулся для Насиба не только материальным ущербом и напрасной тратой времени, он лишил араба душевного покоя, удовольствия без помех поболтать с друзьями, обсудить многочисленные новости. Новостей была уйма, а, по мнению Насиба, нет удовольствия больше – ну, может быть, только еда или женщины, – чем узнать о последних событиях, обсудить их с друзьями. Сплетни – наивысшее искусство и наивысшее наслаждение жителей Ильеуса. Искусство, которое старые девы подняли на невероятную высоту. «Заседание Совета Ядовитых Языков», – говорил Жуан Фулженсиу, когда видел стайку старых дев у церкви после мессы.

Но разве не в «Образцовой книжной лавке», где среди книг, тетрадей, карандашей и ручек царил Жуан Фулженсиу, собирались местные «таланты», и языки их были такими же острыми, как у старых дев? И там, и в портовых барах, за партиями в покер, повсюду сплетничали и обсуждали последние события. Однажды Ньё-Галу рассказали, сколько сплетен ходит о его похождениях в публичных домах. На что тот ответил своим гнусавым голосом:

– Сынок, мне на это плевать. Я знаю, что обо мне сплетничают, но сплетничают обо всех на свете. Только я как патриот своего города прилагаю усилия, чтобы дать согражданам повод.

Сплетни были главным развлечением города. А так как не у всех был такой же миролюбивый характер, как у Ньё-Галу, то иногда в барах вспыхивали ссоры, горячие парни требовали объяснений, выхватывали револьверы. Увы, искусство сплетни было делом рискованным.

В тот день тем для обсуждения набралось с избытком. Во-первых, проблема бухты, вопрос сложный и многогранный, включающий несколько аспектов, таких как снятие с мели «Иты», приезд инженера, деятельность Мундинью Фалкана («Что ему нужно?» – спрашивал полковник Мануэл Ягуар), явное недовольство полковника Рамиру Бастуса. Уже этого сложного вопроса было достаточно, чтобы всех воодушевить. Но как забыть супружескую пару артистов, прекрасную женщину и захудалого принца с лицом голодной крысы? Эта щекотливая и пикантная тема ещё даст повод для шуток Капитана и Жуана Фулженсиу, для саркастических замечаний Ньё-Галу и всеобщего веселья. Тонику Бастус не упустит возможность приударить за балериной, но в этот раз его опередил Мундинью Фалкан.

Уж конечно, не из любви к танцам привёз её экспортёр, притащив и мужа с мундштуком во рту, он наверняка и проезд их оплатил. А ещё завтрашний банкет автобусной компании. Хорошо бы узнать, почему одного пригласили, а другого нет. И новые женщины в кабаре, ночь с Ризолетой…

Ньё-Галу случайно заглянул в бар. Это был не его час, в это время он должен быть на таможне.

– Я сделал глупость, вернувшись домой после прибытия «Иты», лёг и проспал до сих пор. Налей мне глоток, и я пойду работать.

Насиб, как всегда, подал ему смесь вермута с кашасой.

– Ну как тебе косенькая, а? – Ньё-Галу засмеялся. – Ты вчера был силён, араб, прямо богатырь! – Потом с уверенностью заявил: – Качество девиц здесь явно улучшается, в этом нет никакого сомнения.

– Никогда не видел такой умелой… – Насиб шёпотом рассказал о подробностях.

– Да ты что!

С ящиком для чистки обуви появился негритёнок Туиска и передал сообщение от сестёр Дус Рейс: всё в порядке, Насиб может не волноваться. К вечеру они пришлют два подноса с закусками.

– Кстати, о подносах, дайте мне закусить. Что-нибудь лёгкое.

– Разве ты не видишь, что у меня ничего нет? Будет только вечером. От меня кухарка ушла…

Ньё-Галу решил пошутить:

– Почему бы тебе не нанять Машадинью или мисс Пиранжи?

Речь шла о двух известных в городе педерастах. Мулат Машадинью, всегда чистенький и аккуратный, был по профессии прачкой, его нежным рукам хозяйки доверяли костюмы изо льна и белого денима, дорогие рубашки, крахмальные воротнички. Другой был страшный негр, уборщик в пансионе Каэтану, бродивший по ночам по пляжу в поисках порочных утех. Мальчишки кидали в него камнями и дразнили: «Мисс Пиранжи! Мисс Пиранжи!»

Получив этот издевательский совет, Насиб выругался:

– Иди в задницу!

– Туда и направляюсь, в свою контору. Сделаю вид, что работаю. Но скоро вернусь, хочу знать всё про вчерашнюю ночь, до мельчайших подробностей.

В баре становилось всё оживлённее. Насиб увидел, как со стороны набережной появился Мундинью Фалкан в сопровождении Капитана и Доктора. Они о чём-то оживлённо беседовали, Капитан размахивал руками, Доктор время от времени его останавливал. Мундинью слушал и кивал головой. «Это всё неспроста…» – подумал Насиб. Что, чёрт возьми, делал экспортёр у себя дома (так как он шёл именно оттуда) в рабочее время в компании этих двух друзей? Он приехал только сегодня утром, и после почти месячного отсутствия должен бы сидеть у себя в конторе, принимать полковников, обсуждать дела, покупать какао. Этот Мундинью Фалкан непредсказуем, он всегда всё делает по-своему. Вон он идёт с таким видом, словно нет у него неотложных дел, нет клиентов, которых нельзя заставлять ждать, и горячо обсуждает что-то с двумя приятелями. Насиб оставил кассу на Пройдоху и поспешил навстречу гостям.

– Ну как, нашли кухарку? – спросил Капитан, усаживаясь.

– Я уже обошёл весь Ильеус. И близко никого нет…

– Коньяку, Насиб. И настоящего! – велел Мундинью.

– И крокеты с треской…

– Будут только вечером…

– Э, араб, что за безобразие?

– Так ты потеряешь клиентуру. Мы сменим бар… – рассмеялся Капитан.

– К вечеру всё будет. Я заказал сёстрам Дус Рейс.

– Ну и отлично…

– Отлично? Они три шкуры дерут… Я разорюсь.

Мундинью Фалкан посоветовал:

– Вам, Насиб, нужно модернизировать свой бар. Привезти холодильник, чтобы всегда был лёд, установить современное оборудование.

– Кухарка – вот что мне сейчас нужно…

– Пошлите за ней в Сержипи.

– А до её приезда?

Насиб подметил и заговорщицкий вид этой троицы, и довольную улыбку Капитана, и то, что они внезапно замолчали при его приближении. Шику Лоботряс принёс выпивку. Насиб подсел к их столу.

– Сеу Мундинью, что вы сделали полковнику Рамиру Бастусу?

– Полковнику? Ничего. А почему вы спрашиваете?

Теперь уже Насиб напустил на себя таинственность:

– Да так просто…

Но Капитана не проведёшь. Он хлопнул Насиба по спине и потребовал:

– Ну, араб, колись. В чём дело?

– Я встретил его сегодня у префектуры. Полковник сидел, грелся на солнце. Ну мы разговорились, слово за слово, и я рассказал, что сеу Мундинью сегодня приехал и что скоро появится инженер. Старик пришёл в ярость. Он хотел знать, какое отношение к этому имеет сеньор Мундинью и зачем он лезет, куда его не просят.

– Видите? – вмешался Капитан. – Дело в гавани…

– Нет, не только. Во время разговора подошёл учитель Жозуэ и сказал, что колледж получил аккредитацию, полковник аж подскочил. Похоже, он сам просил губернатора, но ничего не добился. Он так рассвирепел, что даже стучал палкой по земле.

Друзья потрясённо молчали. Насиб наслаждался впечатлением, которое произвёл его рассказ, это была его месть за конспирацию, которую они развели, когда пришли в бар. Скоро он узнает, что они замышляют. Капитан сказал:

– Рассвирепел, говорите? Скоро он рассвирепеет ещё больше, старый шаман. Думает, что он здесь хозяин…

– Для него Ильеус – часть его собственной фазенды. А мы, ильеусцы, его холопы и батраки… – констатировал Доктор.

Мундинью Фалкан молчал и только улыбался. В дверях кинотеатра появились Диожинис и чета артистов. Они увидели друзей за столиком у бара и направились к ним.

Насиб добавил:

– Вот именно. Сеу Мундинью для него «чужак».

– Он сказал «чужак»? – спросил экспортёр.

– Да, он употребил именно это слово.

Мундинью Фалкан тронул Капитана за руку:

– Можете договариваться с тем человеком, Капитан. Я уже всё решил. Старик ещё попляшет под нашу дудку… – последнюю фразу он сказал для Насиба.

Капитан поднялся, опустошил свою рюмку, к ним подошли артисты. «Что, чёрт возьми, эта троица затевает?» – гадал Насиб. Капитан стал прощаться:

– Извините, я уже ухожу, срочное дело.

Мужчины поднялись из-за стола, задвигали стульями. Анабела кокетливо улыбалась под раскрытым зонтиком. Принц, с длинным мундштуком в зубах, протянул худую, нервную руку.

– Когда премьера? – спросил Доктор.

– Завтра… Мы договариваемся с сеньором Диожинисом.

Хозяин кинотеатра, как всегда небритый, пояснял вечно унылым и плаксивым, как у пономаря, голосом:

– Думаю, он может понравиться. Дети любят всякие фокусы. И даже взрослые. Но вот она…

– Что с ней не так? – спросил Мундинью, когда Насиб подавал аперитивы вновь прибывшим.

Диожинис почесал подбородок.

– Вы ведь знаете, мы пока ещё отсталое захолустье. Эти её танцы, почти в голом виде… Семьи на них не пойдут.

– Зато мужчины пойдут… – заявил Насиб.

Но у Диожиниса были свои резоны. Ему не хотелось признаваться, что он, протестант, религиозный и стыдливый, был сам шокирован смелыми танцами Анабелы.

– Эти танцы – для кабаре… Для кинотеатра они не подходят.

Доктор, человек очень воспитанный и светский, постарался оправдать свой город перед улыбающейся артисткой:

– Сеньора, простите нас. Отсталый край, здесь смелости в искусстве не понимают. Это считается аморальным.

– Но это же настоящее искусство, – раздался утробный голос фокусника.

– Конечно, конечно… Но…

Мундинью Фалкан откровенно веселился:

– Бросьте, сеу Диожинис…

– В кабаре она может заработать даже больше. В кинотеатре будет ассистировать мужу, а по вечерам танцевать в кабаре.

Услышав о большом заработке, Принц встрепенулся, у него даже глаз загорелся. Анабела захотела узнать мнение Мундинью:

– А вы что об этом думаете?

– Думаю, в этом что-то есть. Фокусы – в кинотеатре, танцы – в кабаре… То, что нужно!

– А хозяин кабаре? Он согласится?

– А это мы сейчас узнаем… – Мундинью обратился к Насибу: – Насиб, сделайте одолжение, пошлите мальчика за Зекой Лимой, я хочу с ним поговорить. И побыстрее, я жду.

Насиб крикнул негритёнку Туиске, и он тут же выбежал из бара: Мундинью давал хорошие чаевые. Араб подумал, что командирский голос экспортёра очень похож на голос молодого Рамиру Бастуса, такой же властный, авторитарный. Что-то тут намечается.

Оживление в баре росло, подходили всё новые и новые посетители, сидящие за столиками громко разговаривали и смеялись, Шику Лоботряс сбивался с ног. Снова появился Ньё-Галу и присоединился к компании. Подошедший полковник Рибейринью буквально пожирал глазами танцовщицу. Анабела блистала в окружении всех этих мужчин. Принц Сандра, который выглядел так, будто голодал несколько месяцев, скромно сидел на стуле и подсчитывал, сколько они тут заработают… В этом городишке стоит задержаться, здесь можно подзаработать.

– Это предложение насчёт кабаре имеет смысл…

– Какое предложение? – заинтересовался Рибейринью.

– Она будет танцевать в кабаре.

– А не в кино?

– В кино будут только фокусы. Для семейных. А в кабаре – танец семи покрывал…

– В кабаре? Отлично… Там будет столпотворение… Но почему она не будет танцевать в кинотеатре? Я думал…

– Это современные танцы, полковник. Покрывала спадают одно за другим…

– Одно за другим? Все семь?

– Семьям с детьми может не понравиться.

– А, тогда конечно… Одно за другим… Все семь? Действительно, в кабаре лучше… Успех гарантирован.

Анабела рассмеялась, она смотрела на полковника многообещающим взглядом. Доктор повторил:

– Отсталый край, где искусство изгнано в кабаре.

– И даже кухарку не найдёшь, – пожаловался Насиб.

На улице появился учитель Жозуэ в компании Жуана Фулженсиу. Настало время аперитива. Бар был набит битком. Насибу самому пришлось бегать между столиками, обслуживая посетителей. Посетители требовали закуски и десерты, арабу пришлось без конца извиняться, мысленно проклиная старую Филумену. Русский Яков, мокрый от пота, с растрёпанной рыжей шевелюрой, поинтересовался, как обстоит дело с завтрашним ужином.

– Не беспокойтесь. Я не публичная девка, чтобы крутить динамо.

Жозуэ, человек чрезвычайно галантный, поцеловал Анабеле руку. Жуан Фулженсиу, который не посещал кабаре, возмущался трусостью Диожиниса:

– Да не будет никакого скандала. Этот протестант просто ханжа…

Мундинью Фалкан в ожидании Капитана не сводил глаз с улицы. Время от времени он обменивался взглядами с Доктором. Насиб заметил эти взгляды и нетерпение экспортёра. Он не ошибся: что-то замышляется. Ветер с моря вырвал раскрытый зонтик из рук Анабелы и бросил рядом со столиком. Ньё-Галу, Жозуэ, Доктор и полковник Рибейринью кинулись его поднимать. Только Мундинью Фалкан и Принц Сандра остались сидеть. Однако поднял зонтик только что появившийся, но уже изрядно набравшийся Эзекиэл Праду.

– Со всем уважением, сеньора…

Анабела обвела взглядом мужчин и задержала взор своих прекрасных глаз, обрамлённых длинными чёрными ресницами, на Рибейринью.

– Какие достойные люди, – заметил Принц Сандра.

Тонику Бастус, пришедший из нотариальной конторы, бросился обнимать Мундинью Фалкана, демонстрируя чрезмерное дружелюбие.

– Как там Рио? Как вы его нашли? Вот где настоящая жизнь…

Тонику оценил взглядом Анабелу, взглядом завоевателя, самого обольстительного мужчины в городе.

– Кто меня представит? – спросил он.

Ньё-Галу и Доктор сели за стол для игры в нарды. За соседним столом кто-то рассказывал Насибу о чудесах какой-то кухарки: «Такого соуса, как у неё, я никогда в жизни не пробовал… Только она живёт в Ресифи, служит в семье Коутинью, людей богатых и уважаемых».

– Тогда какого дьявола ты мне о ней рассказываешь?

Габриэла в дороге

Пейзаж изменился, суровая каатинга уступила место плодородным землям с обильными дождями, реками и ручьями, зелёным пастбищам, непроходимым чащам. Беженцы заночевали недалеко от винокуренного завода в зарослях сахарного тростника, качавшегося на ветру. Один батрак подробно объяснил им дорогу: ещё день пути – и они будут в Ильеусе, жуткое путешествие закончится и начнётся новая жизнь.

– Обычно беженцы располагаются лагерем неподалёку от порта, за железной дорогой в конце базара.

– Мы не пойдём сразу искать работу? – спросил негр Фагундес.

– Лучше подождать. Очень скоро вас придут нанимать. На плантации какао и для работы в городе…

– И в городе тоже? – поинтересовался Клементи, лицо его было хмурым, в глазах тревога. На плече у него висела гармошка.

– Да, парень. Тех, у кого в руках ремесло: каменщиков, плотников, маляров. В Ильеусе строят столько домов, ужас.

– Только на стройку?

– Не только, есть работа на складах какао, в доках.

– Что до меня, – сказал крепкий, средних лет сертанежу, – то я наймусь на расчистку леса. Говорят, там можно скопить денег.

– Когда-то было так. Теперь труднее.

– Я слышал, в городе нужны люди, умеющие стрелять, – сказал негр Фагундес, ласково поглаживая ружьё.

– Когда-то было так.

– А сейчас не так?

– Ну бывает, что требуются.

У Клементи не было специальности. Он всегда работал на земле; сажать, жать, собирать урожай – вот всё, что он умел. У него была цель – попасть на плантацию какао. Клементи слышал столько историй о людях, истерзанных, как и он, засухой, которые бежали из сертана, почти умирая с голоду, а в этих краях быстро разбогатели. Так говорили в сертане. Слава об Ильеусе разнеслась по всему свету, слепцы под гитару воспевали его богатства, бродячие торговцы рассказывали, что в этих землях изобилия и отваги можно разбогатеть в мгновение ока, потому что нет плодов доходнее какао. Толпы беженцев покидали сертан, гонимые засухой, они оставляли бесплодную землю, где погибал скот и не всходили посевы, и шли лесными тропами к югу. Многие погибали в дороге, не вынеся ужасов перехода, другие умирали уже на побережье, где их подстерегали тиф, малярия, оспа. Оставшиеся брели, измученные, полумёртвые от усталости, но в сердцах их билась надежда, что конец пути скоро. Ещё одно усилие – и они придут в город, где богатая и лёгкая жизнь. В край какао, где денег – как грязи.

Клементи шёл с тяжёлым грузом. Кроме своих пожитков – гармошки и полупустого холщового мешка – он нёс узелок Габриэлы. Беженцы двигались медленно, среди них были старики, но и молодые шли из последних сил. Некоторые еле переставляли ноги, только надежда поддерживала их.

Только Габриэла, казалось, не чувствовала тягот пути, её ноги словно летели по тропе, часто только что прорубленной в дикой сельве ударами мачете. Для неё будто не существовало камней, пней, непроходимых зарослей. Пыль дорог каатинги покрыла Габриэлу с головы до ног, так что невозможно было различить черты её лица. И волосы уже нельзя было расчесать обломком гребня, таким толстым слоем пыли они покрылись. Она выглядела, как безумная старуха, брошенная на дороге. Но Клементи знал, какой она была на самом деле, он помнил каждую клеточку её тела – и кончики пальцев, и кожу на груди. Когда их группы встретились в начале пути, ещё был виден цвет лица и тела Габриэлы, а волосы, скрученные на затылке, приятно пахли. Но даже сейчас, несмотря на покрывшую её грязь, он видел её такой же, как в первый день, когда она стояла, прислонившись к дереву, стройная, красивая, улыбалась и кусала сочную гуаву[100]100
  Гуава – весьма распространённый в Бразилии фрукт.


[Закрыть].

– Непохоже, что ты идёшь издалека…

Она рассмеялась:

– Так мы почти пришли. Осталось чуть-чуть. Как хорошо, что скоро всё кончится.

Его угрюмое лицо стало ещё мрачнее.

– Я так не думаю.

– Почему? – Она вглядывалась в его суровое лицо, и глаза у неё были то робкие и невинные, то дерзкие и дразнящие. – Разве ты шёл не для того, чтобы устроиться на плантацию какао и заработать деньги? Ты ни о чём другом и не говоришь.

– Ты знаешь почему, – процедил он в бешенстве. – По мне, так лучше бы эта дорога длилась всю жизнь. И плевать мне…

В её смехе слышалось некое сожаление, но не печаль, словно она смирилась с судьбой:

– Всё когда-то кончается, и хорошее, и плохое.

В его душе поднялась волна бессильного гнева. Он снова, едва сдерживаясь, повторил вопрос, который уже не раз задавал ей в дороге бессонными ночами:

– Значит, ты не хочешь идти со мной в сельву? Вместе работать на плантации, сажать какао? Очень скоро у нас будет своя делянка, заживём как люди.

Габриэла ответила ласково, но решительно:

– Я уже говорила тебе, чего я хочу. Я останусь в городе, не желаю больше жить в лесу. Наймусь кухаркой, прачкой или прислугой…

И добавила, вспомнив то счастливое время:

– Я уже работала в доме у богатых людей и научилась готовить.

– Так ты ничего не добьёшься. А на плантации мы вместе скопим деньги, наладим жизнь…

Габриэла не ответила. Она почти бежала по тропинке. С копной нечёсаных волос, грязная, с израненными ногами, в жутких лохмотьях, она была похожа на сумасшедшую. Но Клементи видел её стройной и прекрасной, с распущенными шелковистыми волосами, нежным лицом, длинными ногами и высокой грудью. Клементи ещё больше мрачнел: он хотел, чтобы девушка осталась с ним навсегда. Как жить без тепла Габриэлы?

Когда в начале похода их группы встретились, он сразу обратил на девушку внимание. Она шла с дядей, сломленным и больным, которого постоянно сотрясали приступы кашля. В первые дни Клементи наблюдал за ней издалека, не осмеливаясь даже приблизиться. А она подходила то к одному, то к другому, разговаривала с людьми, помогала им, утешала.

По ночам в каатинге, кишащей змеями и наводящей на человека ужас, Клементи брал в руки гармошку, и её звуки прогоняли тоску. Негр Фагундес рассказывал истории о подвигах, о борьбе кангасейро[101]101
  Кангасейро – участник кангасу, вооружённой борьбы беднейших крестьян против произвола помещиков и полиции.


[Закрыть]: раньше он был жагунсу и убивал людей. Фагундес подолгу смотрел на Габриэлу своими серьёзными кроткими глазами и поспешно вскакивал, когда она просила его принести воды.

Клементи играл для Габриэлы, но не осмеливался даже слово ей сказать. Однажды вечером она сама подошла к нему своей танцующей походкой и с самым невинными видом завела разговор. Её дядя метался во сне, задыхаясь. Габриэла прислонилась к дереву. Негр Фагундес рассказывал:

– Там было пятеро солдат, пятеро горилл, мы выпустили им кишки ножами, чтобы не тратить патроны…

В непроглядной пугающей темноте Клементи чувствовал близкое присутствие Габриэлы, но не осмеливался взглянуть даже на умбузейру[102]102
  Умбузейру, или бразильская слива – дикорастущее плодовое дерево, дающее плоды умбу.


[Закрыть], дерево, к которому она прислонилась. Стихли звуки гармошки, тишину нарушал только голос Фагундеса. Габриэла прошептала:

– Играй, не останавливайся, иначе они заметят.

Клементи заиграл мелодию сертана, у него перехватило дыхание, сердце замерло. Девушка тихонько запела. Глубокой ночью, когда догорали угли костра, она легла рядом с ним так, будто так и надо. Ночь была такой тёмной, что они друг друга почти не видели.

С той волшебной ночи Клементи жил в постоянном страхе потерять её. Сначала он думал, что после всего случившегося она никогда его не бросит, пойдёт вместе с ним искать счастья в лесах края какао. Но вскоре его постигло разочарование. Днём она вела себя так, словно между ними ничего не было, обращалась с ним, как со всеми остальными. Обладая лёгким от природы нравом, Габриэла любила посмеяться и пошутить, она перебрасывалась шутками даже с негром Фагундесом, дарила всем улыбки и в ответ получала всё, что только могла пожелать. Но когда наступала ночь, она, уложив дядю, приходила в дальний уголок, где устраивался Клементи, и ложилась рядом, как будто этой минуты она и ждала весь день. Она отдавалась ему всем своим существом, в его объятиях она умирала от страсти, шептала нежности, стонала и смеялась.

На следующее утро, когда Клементи, связанный с Габриэлой так, словно в ней вся его жизнь, захотел обсудить планы на будущее, она только рассмеялась, почти с издёвкой, и ушла к дяде, который с каждым днём всё больше терял силы и худел.

Однажды им пришлось сделать остановку днём, потому что дядя Габриэлы был совсем плох. Он харкал кровью и уже не мог идти. Негр Фагундес взвалил его на спину, как куль, и нёс часть пути. Старик задыхался, Габриэла не отходила от него. А вечером он умер, захлёбываясь кровью. И урубу кружили над его трупом.

И тогда Клементи посмотрел на неё другими глазами, он увидел в ней сироту, несчастную и печальную. Впервые он подумал, что понимает её: она просто бедная девушка, почти девочка, которую нужно защищать. Он подошёл к ней и долго говорил о своих планах. Он много слышал о том крае какао, куда они идут. Он знал людей, которые отправились из Сеары без единого тостана, а всего через несколько лет приезжали в гости и швыряли деньги направо и налево. Так он и поступит. Будет корчевать лес (его ещё не вырубили полностью), сажать деревья какао, завладеет землёй, заработает много денег. Габриэла пойдёт с ним, а когда в тех краях появится падре, они поженятся. Она покачала головой, теперь она не улыбалась насмешливо, а только сказала:

– Нет, Клементи, в лес я не пойду.

Многие умерли за время пути; их тела остались на дороге – добыча для урубу. Каатинга кончилась, начались плодородные земли, пошли дожди. Габриэла, как и раньше, ложилась с Клементи, стонала и смеялась, и засыпала на его голой груди. Клементи уговаривал её, мрачнея всё больше и больше, объяснял выгоду его плана, но она только смеялась и качала головой, постоянно отказывая ему. Однажды ночью он грубо оттолкнул её от себя:

– Ты меня не любишь!

И вдруг неизвестно откуда появился негр Фагундес с ружьём в руке и горящими глазами. Габриэла успокоила его:

– Всё нормально, Фагундес.

Она ударилась о дерево, рядом с которым они лежали.

Фагундес опустил голову и пошёл прочь. Габриэла смеялась, в душе Клементи поднималась ярость. Он подошёл к ней, схватил за руки, она упала на колючий куст и поранила лицо.

– Я убью тебя, а потом себя…

– Почему?

– Ты меня не любишь.

– Вот глупый…

– Господи, что же мне делать?

– Не бери в голову… – сказала она и прижалась к нему.

Сейчас, в последний день их похода, опустошённый и потерянный, он наконец решился. Он останется в Ильеусе, откажется от своих планов, для него важно только одно: быть с Габриэлой.

– Раз ты не хочешь идти со мной, я останусь в Ильеусе. Правда, специальности у меня нет, я ничего не умею, только землю пахать…

Она неожиданно взяла его за руку, и он подумал, что победил, и чувствовал себя счастливым.

– Нет, Клементи, не надо, не оставайся. Зачем?

– Как зачем?

– Ты пришёл, чтобы заработать деньги, разбить плантацию, стать фазендейро. Вот чего ты хочешь. Зачем же тебе оставаться в Ильеусе и терпеть нужду?

– Чтобы видеть тебя, чтобы быть с тобой.

– А если мы не сможем видеться? Нет, уж лучше ты пойдёшь своей дорогой, а я своей. Может быть, однажды мы снова встретимся. Ты станешь богатым и не узнаешь меня.

Она говорила всё это равнодушно, словно ночи, когда они спали вместе, ничего не значили, словно они были просто знакомы.

– Но, Габриэла…

Клементи не знал, что ей ответить, он забыл все доводы, все оскорбления, забыл, что хотел побить её, чтобы она поняла, что с мужчинами не шутят. Он только и смог сказать:

– Ты меня не любишь…

– Хорошо, что мы встретились, путь стал короче.

– Ты в самом деле не хочешь, чтобы я остался?

– Зачем? Чтобы голодать? Оно того не стоит. У тебя своя цель, следуй своей судьбе.

– А у тебя какая цель?

– Я не хочу в сельву. А там Господь его знает.

Клементи молчал. У него разрывалось сердце, хотелось убить Габриэлу, покончить с собственной жизнью, пока ещё их странствие не закончилось. Она улыбнулась:

– Не бери в голову, Клементи.