Текст книги "Форсайты"

Когда на исходе вневременной ночи температура Джона снизилась, что-то во Флер сломалось, и она почувствовала свинцовую усталость. Вошел Траскотт и произвел очередной осмотр. Да, кивнул он, температура понизилась, состояние заметно улучшилось, прогноз много лучше. Пациент, кто бы он ни был (вопросительно-насмешливый взгляд на свою нанимательницу), уже почти вне опасности.

Флер прижала ладони к глазам, прогоняя сон, и поднялась со стула. Последний раз поглядев на Джона из дверей, она спустилась вниз. В кабинете ее ждал Фрэнсис.

– Вы давно тут? – спросила она, не в силах задумываться над тем, почему американец вообще здесь.

– Не больше часа. Ваша кастелянша проводила меня сюда. Она сказала, что Джон тут с вечера.

– Да, – ответила Флер, глядя американцу прямо в лицо, как всегда открытое, но теперь очень серьезное, и не заметила ни тени гневного возмущения. – С ним случилось несчастье.

– Попал под бомбежку. Я знаю.

Флер только вопросительно наклонила голову.

– Как ни грустно, я его вызвал к себе. А когда он не приехал, взял джип и попробовал его разыскать. На поиски ушла почти вся ночь.

Она уловила в словах Фрэнсиса незаданный вопрос, но не помогла ему: ведь он был виной того, что Джон оказался на шоссе!

– Его близкие просто с ума сходили от тревоги.

И почему она им не сообщила? Флер увидела этот вопрос в грустных глазах американца. Ну, честный ответ ему вряд ли понравится – что за всю ночь она просто ни разу о них не подумала. Не стоит его спрашивать, почему Джон отправился к нему на ночь глядя. И ответила так:

– Да, конечно. Я ведь тоже.

Фрэнсис выслушал ее ответ с быстрым косым взглядом и откинул голову привычным движением.

– Как он сейчас?

– Выкарабкивается. Если хотите подняться к нему, с ним мой врач, он вам все объяснит.

Фрэнсис молча кивнул, забрал со стола фуражку и перчатки и встал. В дверях он обернулся и сказал:

– Флер, я позвонил отсюда в Грин-Хилл. Надеюсь, вы не против? Они скоро приедут.

Флер чуть-чуть пожала плечами, но Фрэнсис словно прирос к порогу.

– Что-нибудь еще? – спросила она, и Фрэнсис медленно покачал головой.

– Да нет, пожалуй, – ответил он, опять быстро на нее взглянув. – Во всяком случае, ничего неотложного.

Она прислушивалась к легким шагам американца на ступеньках, а затем и к другому, более отдаленному звуку: где-то легкомысленный петух приветствовал пением пепельный рассвет.

* * *

Флер накинула пальто на плечи, через внутренний двор вышла на террасу и остановилась там, глядя невидящими глазами на почти зимний пейзаж. Светало, и газон перед ней был покрыт инеем, точно глазурью. Все застыло в полном безветрии. Лишь на вершине старого дуба нескончаемо каркали две вороны, и черные их перья глянцево блестели на фоне черных сучьев под туманным небом. Флер закуталась в пальто, прижала меховой воротник к лицу, машинально оберегаясь от холода, которого еще не почувствовала. Собственно, она не чувствовала ничего – только свою удаленность от всего сущего. И словно через плечо смотрела на то, что было вокруг, и на себя. Пожалуй, это были самые странные минуты в ее жизни.

Ощущала бы она себя так, если бы Джон все эти годы принадлежал ей? Как легко могло бы это произойти! Живи они вместе здесь, в Робин-Хилле, Джон, наверное, воевал бы, чего ему так хотелось. И мог бы вернуться к ней инвалидом, мог бы лежать наверху, как сейчас, но в их общей спальне, в их общей кровати. И, всю ночь ухаживая за ним, она ждала бы тогда появления сложного переплетения их родственников.

«Да, конечно, Холли… Вэл… Джун, поднимитесь к нему, но только на минутку. Я не хочу, чтобы он, вернувшись домой, переутомлялся!»

Приехала бы его мать? Вошла бы эта женщина хоть раз в этот дом, пока его хозяйка была бы она, дочь ненавистного первого мужа? Приедет ли она сейчас?

Флер почувствовала щипки холода на щеках и кончике носа, но продолжала стоять как стояла и даже не поежилась.

Она думала закрыться у себя в кабинете ко времени их появления, но здесь, на террасе, время словно остановилось. Из оцепенения ее вывел шум автомобиля, затормозившего у подъезда, и она кинулась в дом, в свою комнату.

Но опоздала: на полпути через двор она увидела ее – ее фигуру в раме открытой двери. Ирэн стояла, будто изваянная из камня: рука в перчатке прижата к сердцу, нога над последней ступенькой перед порогом. Она смотрела перед собой, словно во власти чар – или творя чары. Она чуть повернула голову, и темные глаза встретились с глазами Флер.

Флер не опустила глаз, но не увидела ожидаемого вызова в этом непроницаемом взгляде. (Наверное, и у нее такой же, подумала она.) Нет, эти глаза были полны только страшной пассивности – той, что так озадачивала Сомса, когда шестьдесят лет назад он жил с Ирэн в их найтсбриджском маленьком доме – с предметом своей страсти и в полном отчуждении. И теперь то же особое свойство нервов озадачило его дочь. О чем думает эта женщина, застывшая статуей на ступеньках этого дома? Того, что ее любовник Босини построил для Сомса, того, что затем перешел к врагу Сомса Джолиону, которого она потом полюбила, чьей женой стала и родила ему сына Джона? Кто она, эта женщина, которая несравненной красотой порабощала и в конце концов губила всех любивших ее мужчин? Флер искала ответа в этом еще красивом лице – и не находила. А та не защищалась, не объясняла, не бросала вызова. И вдруг Флер поняла причину.

«Это же ее дом, – подумала она. – Пусть я его купила, что изменилось? Потому что им владеет она. Как старинный замок – призракам, так этот дом принадлежит ей!»

Неизмеримое мгновение они продолжали стоять так, связанные узами, не поддающимися измерению. Затем Флер отступила к стене, а Ирэн безмолвно прошла мимо нее и поднялась по лестнице, как сон, тающий в первых проблесках дня.

Флер торопливо направилась к себе в кабинет и не обернулась, когда сзади ее окликнул голос Холли.

На стуле Флер теперь сидела Ирэн, и точно так же все в ней говорило о беззаветной любви к раненому, который оставался без сознания и не мог заметить смены действующих лиц. Энн маялась в ногах отцовской кровати, чувствуя себя иудой и не решаясь взглянуть на него, а Вэл и Холли разговаривали в коридоре со старшей медсестрой. Она пересказала им события ночи – в той мере, в какой сама узнала о них от кастелянши, которую сменила утром. Собственно, она знала только записанное в его карту: из-за ожогов у него некоторое время держалась очень высокая температура, но теперь худшее уже позади.

Когда сестра ушла, Вэл сказал Холли:

– Думаю, нам надо благодарить Флер, что он выдержал…

За эти доброжелательные слова он был вознагражден быстрым, ранящим взглядом Ирэн, и затем жена ущипнула его запястье. Первый он совершенно не понял, а второе объяснило, что это не его ума дело и ему лучше помолчать. Реакции Энн никто не заметил. Она стояла у окна и смотрела на газон, где иней постепенно отступал под лучами бледно-желтого солнца.

* * *

Примерно три четверти часа спустя Флер в кабинете услышала, как они все вместе спускаются по лестнице. Все это время она простояла, не меняя позы, перед своим письменным столом спиной к нему, судорожно сжимая обеими руками его край. Посетители остановились во внутреннем дворе, но Флер осталась стоять как стояла. Но когда из комнаты, которая некогда была гостиной Ирэн, к ним вышел Фрэнсис, что-то говоря о ранних пташках, Флер перешла к полуоткрытой двери своего кабинета, чтобы послушать, оставаясь невидимой. Имеет же она право узнать, будут ли они говорить о ней – и что именно!

* * *

В бывшей гостиной Ирэн Фрэнсис поболтал с летчиками – теми самыми ранними пташками, но прежде успел задать кое-какие вопросы кастелянше. Она торопилась уехать – доктор Траскотт покинул их больше часа назад, и она хотела, чтобы с ней тоже считались. Однако американский офицер заговорил с ней так любезно, что она задержалась на несколько минут без всякого раздражения. Когда они прощались, Фрэнсис не сомневался, что заметно яснее представляет себе общую ситуацию. Одна фраза кастелянши была особенно многозначительной. Когда он спросил, действительно ли леди Монт просидела с раненым всю ночь, кастелянша ответила утвердительно и добавила: «Ну просто ангел, ангел!»

И в гостиной, где Фрэнсис предсказал, что двое его молодых собеседников начнут отплясывать джигу, едва получат по искусственной ноге, он продолжал собирать по кусочкам общую картину.

Он еще в самом начале понял, что между Флер и его зятем что-то было. Тогда, в первый раз, он не пробыл в биметаллической гостиной и двух минут, как угадал, что они не просто троюродные брат и сестра, во всяком случае, если не теперь, то в прошлом. И он знал, что, так сказать, помехой была мать Джона. Что тогда сказала о ней Флер?

«Надеюсь, к вашей сестре она ревновать не будет!»

Вот-вот! Он вспомнил ее тон, жесткое выражение, которое появилось при этих словах на ее лице. И Фрэнсис пришел к еще одному выводу: что бы ни связывало Джона и Флер перед тем, как он женился, а она вышла замуж, оно не исчезло, когда Джон в двадцать шестом году вернулся в Англию. Это он знал твердо – и не потому, что его сестра или Джон хоть раз намекнули на подобное, но именно потому, что оба они хранили молчание. После того как Энн осенью того года объявила о своей беременности и они поселились в Грин-Хилле, он больше не слышал имени Флер ни от нее, ни от него.

С точки зрения Фрэнсиса, не требовалось быть специалистом по ракетам, чтобы верно оценить нынешнюю ситуацию в свете первых двух. По двум известным величинам он вычислил третью, неизвестную. А когда вычислил… Даже во львином рву он ничего не сказал бы. Он был обязан сделать для Флер хотя бы столько.

* * *

Притаившись у двери своего кабинета, ожидая, что Фрэнсис «выдаст ее с головой», Флер услышала, как он сказал, что в Грин-Хилл не позвонили раньше по его вине. Все были так заняты Джоном, что ни для чего другого нельзя было выбрать и минуты. Ну и, пожалуй, так вышло к лучшему – теперь Джону легче и им не пришлось напрасно переживать.

Фрэнсис проводил их до входной двери, где они снова заговорили, – но Флер уже не расслышала слов, – а затем он прошел с ними до машины Холли и наконец вернулся в дом за шинелью и фуражкой.

Когда Фрэнсис вышел во внутренний двор, Флер последовала за ним, чувствуя, что должна ему что-то сказать. Хотя бы простое «спасибо».

– Фрэнсис…

Он был уже у двери, когда она его окликнула. На ее голос он обернулся, и по его лицу она поняла, что ему известно все.

– Не тревожьтесь, Флер, – мягко сказал он, надевая фуражку и, по обыкновению, откидывая голову чуть набок. – Я ведь сказал: это пока подождет.

* * *

Джона увезли днем. Фрэнсис, как по волшебству, раздобыл машину «скорой помощи» с врачом и оборудованную для подобных случаев. Флер смотрела, как носилки с Джоном бережно вдвинули вовнутрь. Под крышей Робин-Хилла он провел восемнадцать часов, а теперь она смотрела, как его увозят… В Ист-Гринстед, объяснили ей, где лечат ожоги. Смотрела и ни на секунду не забывала, что за все эти часы он ни разу не осознал, где находится, не осознал ее присутствия. Перед тем как дверцы кузова закрылись, она в последний раз увидела пряди светлых волос между бинтами.

Флер закрыла дверь кабинета, чтобы не слышать веселого шума чаепития в гостиной. Майклу она все-таки позвонила, но поговорила только с Тимс. «Сэр Майкл уехал в парламент, миледи». Она попросила передать, что вернется домой еще до ужина. А потом почти не притронулась к обеду, который ей подали на подносе. Когда поднос унесли, она отыскала в ящике пачку сигарет и закурила, не затягиваясь. Испытывая непривычную усталость, она откинулась на спинку кресла и сразу же уснула.

* * *

Теперь настал черед Флер увидеть сон. И, как сон Иосифа, он разделился на две части. Сначала она словно увидела перед собой отца, здесь, в кабинете, – сухопарого, подтянутого и седого, как когда-то. Она ему улыбнулась, а он в ответ нахмурился. «Скверное дело, детка, – услышала она его голос. – Не допусти, чтобы они сделали тебе больно».

Предостерегал ли он ее только против членов другой ветви их семьи или вообще против немцев, она не поняла, и сразу фигура ее отца растаяла. Первая часть сна сменилась второй.

Она как будто вновь оказалась в Мейплдерхеме в ту последнюю страшную ночь, когда она поняла, что окончательно потеряла Джона. Она словно расхаживала по галерее отца, рассеянно затягивалась сигаретой, старалась сосредоточиться на картинах, старалась почувствовать… – и ничего! А потом почувствовала, что перестает гоняться за призраком, что возвращает пойманную тень той сущности, которая от нее ускользнула. Увидела, что бросает на три четверти докуренную сигарету в корзинку для бумаг у бюро и уходит из галереи.

Она лежала на кровати, совсем одетая, и спала, но тут снова услышала голос отца. «Встань! – сказал он. – В галерее пожар!»

Она проснулась в ужасе и тут же вспомнила про сигарету. Неужели?.. Так это она?..

Снова заговорил ее отец, требовательно, настойчиво: «Уведи всех из дома!»

Флер ощутила резкую боль в руке. Она проснулась – на этот раз по-настоящему. Сигарета дотлевала между ее пальцами. Она яростно растерла ее в пепельнице и вскочила. Хотя она проснулась, но подчинялась инерции своего сна. Не раздумывая, Флер выбежала из кабинета во внутренний двор, увидела выходящего из кухни швейцара и схватила его за плечо.

– Быстрей! – крикнула она. – Уведите всех из дома!

Он уставился на нее в недоумении, и Флер дернула его за руку.

– Быстрее! Всех!

– Но, миледи… – начал он и замолчал.

Завыли сирены воздушной тревоги.

* * *

Флер сидела в бомбоубежище рядом с дежурной старшей сестрой. С другой стороны на носилках лежал самый слабый из их пациентов – совсем еще мальчик, доставленный днем примерно тогда же, когда увезли Джона. Флер положила его голову к себе на колени и тихонько напевала сквозь шум, чтобы успокоить его и свои нервы:

– Aupres de ma blonde, il fait bon… fait bon… fait bon…

Волосы мальчика были совсем как у Джона.

Сон все еще тревожил ее – но только ли сон? Просто воспоминание, пробудившееся во сне? Или что-то большее? Она не могла избавиться от мысли, что правда видела отца. А вдруг? Он предостерег ее? Где еще мог бы явиться его обеспокоенный дух, как не здесь? Она готова была поверить, хотя прежде ни во что подобное не верила.

Молодой летчик беспокойно зашевелился.

– Aupres de ma blonde, il fait bon dormir.[73]73
  Рядом с моей блондинкой так сладко спать (фр.). Солдатский марш.


[Закрыть]

Следующий взрыв она не столько услышала, сколько ощутила, и постаралась оберечь голову мальчика от вибраций.

Еще задолго до отбоя Флер поняла, что это обрушился дом.

Новый год – и приближение конца войны, которая казалась очень старой. Член парламента от Мид-Бэкса вышел из клуба в начале пятого и зашагал домой навстречу колючему снежному ветру, который, видимо, стремился пронизать его до костей. Флер ждала его, и лучше прийти заранее, чем опоздать. Теперь, когда она лишилась своего «дома отдыха» и привычных занятий, было бы нечестно заставлять ее ждать. Он поднял воротник, нахлобучил шляпу на глаза и, пригнув голову, пошел вперед чуть боком. «Ничто не поможет, – думал он. – Я вот-вот останусь без шляпы!»

Майкл упорно шел по улице в восточном направлении, но озеро тающего снега на следующем перекрестке принудило его свернуть на север к Пиккадилли. Бесстрашный путешественник бросает вызов арктическим просторам, посмеивался он про себя, но пробьется домой к чаю! Снежная каша становилась все глубже, и он ощутил течь в левом ботинке. «Как и следовало ожидать! Мы ведь все на пределе последних ресурсов, так?» Ему бросился в глаза заголовок на рваном мокром газетном листе у него под ногами: «Союзники добиваются безоговорочной капитуляции». Этот лозунг, так его смущавший, казалось, вскоре мог претвориться в реальность, но какой ценой? После Ялты Красная Армия достигла Дуная, а американские кузены вышли на Рейн. Он готов был радостно приветствовать их успех – но как насчет Дрездена? Этот жуткий огненный смерч, обрушенный на город, битком набитый мирными жителями и беженцами из восточных областей, опалил не одну совесть. И ему не становилось легче оттого, что он предвидел это – или что-либо подобное, пока пресловутый лозунг оставался в силе. А теперь начали поступать сведения об условиях в лагерях. Если хоть половина – правда, долгие мучения бедняг тоже надо записать в счет войне. «Каким невероятным кажется теперь, – думал он, – что шесть лет назад мы не были готовы заплатить ничтожную часть этой страшной цены, чтобы купить мир. Да, этот просчет потребует нескончаемых поправок. Лучше, чтобы эта война действительно положила конец всем будущим войнам, не то следующая нас прикончит. Если хоть немного повезет, у нас не хватит духа и нервишек, чтобы еще раз ввязаться в такое. А пока – последняя проверка организма нации – зима, чтобы положить конец всем зимам!» Он продолжал шлепать по снегу.

Поле его зрения ограничивалось тротуаром на несколько футов вперед и не более двух футов в высоту, и он с удовольствием заметил впереди пару стройных ножек, шагающих в его направлении. «Паутинки» в такую погоду вызывали сочувственную дрожь, даже завершаясь парой крепких практичных галош. Но все-таки заметно лучшее сочетание, чем менее модные чулки и более модная обувь. Умница девочка! Майкл чуть замедлил шаг, чтобы продлить преимущества своей позиции, и, пожалуй, мог бы следовать за ней до Биллирикей (насколько он ориентировался в своем местонахождении), но состояние тротуара воспрепятствовало этому. Девушка поскользнулась, потеряла равновесие и упала на колени в мокрый снег. Майклу пришлось исполнить быстрое антраша, чтобы не упасть на нее. Когда он протянул руку помощи в перчатке, на нее оперлась митенка. Когда он поднапрягся, принимая на себя ее вес – очень небольшой, – на тротуар между ними упал берет, такой же вязки, как митенка. Майкл нагнулся за ним, а выпрямившись, был приятно удивлен при виде знакомого овального личика, на этот раз окруженного волнами прекрасных медно-рыжих волос, на которые оседали снежинки.

– Ну… видимо, это моя судьба – поднимать ваше вязание. Но в гражданской одежде я вас не узнал. Вы не ушиблись?

Девушка, которая была ему известна только как шофер Фрэнсиса Уилмота, кивнула с быстрой улыбкой и смахнула налипший на лоб снег.

– Нет, все в порядке. – Она осмотрела коленки, и Майкл разрешил себе лишь беглый взгляд в их сторону. – Спасибо за руку помощи.

Она встряхнула шерстяной берет, растянула его в руках – но не надела, обнаружив, что он промок насквозь.

– И правильно, – сказал Майкл. – Без него ваши волосы останутся суше. Вам далеко идти?

– Только до Виктории.

– Но вы же совсем мокрая.

– Пустяки. Высохну в ожидании поезда – они ведь ходят раз в год по обещанию.

– У меня есть план получше. Выпейте со мной чаю в кафе, и за булочками мы оба подсохнем.

Майкл поднял руку, как тогда в холле на Саут-сквер, и был вознагражден еще одной улыбкой согласия. Подсунув руку ей под локоть, он осторожно проследовал с ней до светофора, и они перешли улицу к «Лайонс».

Внутри кафе их встретила живая стена тепла, исходящего от двух десятков фигур, уже обеспечивших себе убежище от стихий ценой чашки чаю.

– Ого! – сказал Майкл. – Да здесь весь свет!

– Жаль, я не захватила бальных туфель, – сказала его спутница, а он многозначительно сжал ее локоть, увидев, что двое австралийцев в форме встают из-за двухместного столика.

– Нам повезло… – Он махнул официантке, и она пригласила их сесть. Стул Майкла еще хранил тепло предыдущего посетителя.

– Что закажете, миленький?

– Два чая и булочки, пожалуйста. Если можно, с изюмом.

– Сейчас, миленький.

Официантка удалилась, а Майкл, поглядев на молоденькую девушку по ту сторону квадратного столика, вдруг понял, что совершенно не знает, о чем с ней говорить, – и ее ответная улыбка нисколько ему не помогла. Но, черт побери, какая улыбка!

– Самая скверная погода для отпуска, – начал он. – Или, наоборот, вышло удачно, что вам не надо водить машину в такую слякоть?

– Я не хотела, но полковник Уилмот настоял, чтобы я отдохнула неделю, начиная с этого дня.

– Он молодчина. Так что вы планируете – несколько дней на французской Ривьере? Или повозиться в саду?

И в ту секунду, когда он подумал, что сейчас в унылом Лондоне трудно найти что-нибудь приятнее улыбки девушки напротив, она весело засмеялась его болтовне. И внезапно он почувствовал, что слегка увлекся. Для мужчины, убежденного, что его сердце целиком отдано жене, это оказалось немалой встряской. Фантазия старения, подумал он, и надо с ней покончить в следующую же секунду.

Следующая секунда миновала. Им принесли чай – у Майкла заметная его часть уже предусмотрительно остывала в блюдечке. Появились и булочки.

– Вы добираетесь домой с вокзала Виктория?

Девушка покачала головой, и ее легкие волосы разметались по плечам.

– Нет, я еду навестить одного друга в Суссексе…

– А!

– Ну… не совсем друга…

Майкл ощутил непрошеный укол ревности. «Возьми себя в руки, Монт! Ты уже свалял порядочного дурака, так хоть не бей все рекорды!» Он кивнул – с солидностью, как он надеялся, отвечающей его возрасту и положению. Как ни жаль.

– Кто-то, кого вы предпочли бы видеть не просто другом? – высказал он предположение.

– Ну-у-у… – Девушка вздернула подбородок. Видимо, он напал на след.

– Имеется трудность? – намекнул он.

Снова ее подбородок вздернулся и опустился. Так, значит, Монт еще не самый призовой идиот. Бесчувственный болван, который умудрился не заметить ее интерес к нему и не ответить тем же, заслуживает золотую медаль за слепоту… – Брови Майкла невольно вздернулись, потому что, словно в ответ на его мысль, она сказала:

– Дело в том, что у него плохо со зрением.

– Я так и понял, – сказал он мягко и пожалел о своих словах, заметив, что она покраснела.

– Понимаете, так трудно… ну… наладить контакт.

Совершенно очевидно, что кроме нее за столиком было место только для доброго дядюшки, и Майкл единовластно назначил себя на эту роль, решив, что лучше него никто совета не даст. Ведь кому, как не ему, знать, каково это – не находить отклика в любимом человеке?

Он не опустил бровей и добавил к ним кривоватую улыбку. Когда его чай был допит, а от булочки оставалась одна четверть, Майкл почувствовал, что знает об этом суссекском покорителе сердец решительно все, кроме его имени, а это, безусловно, его не касалось. И понял ее дилемму: ведь на первых этапах влюбленности выражение лица и взгляды так важны!

– А что, если… – начал Майкл и умолк на полуфразе. – Знаете, я только сейчас сообразил, что я даже не знаю, как вас зовут.

– Пенелопа. Пенни.

– Чудесно. Так вот, Пенни, по вашим словам, вы затрудняетесь решить, как он к вам относится, потому что не уверены, видит ли он, как вы на него смотрите. Я верно понял?

– Вообще-то так.

– И вы чувствуете, что не должны делать первый шаг?

– Ну-у-у…

– А вы не подумали, что и он чувствует то же? Возможно, он по той же причине не знает, как вы к нему относитесь. Если он такой порядочный человек, каким вы его описываете, его, наверное, смущает мысль, что он вам навязывается, ведь так?

– Об этом я не подумала. Ах, будь все так просто…

– Откуда вы знаете, что не так? Проверьте на опыте, как вас учили в школе.

– Но ведь вы, наверное, сочли бы это… ну… настырным. И вас бы что-нибудь подобное оттолкнуло бы, правда?

Майкл счел бы себя трижды благословенным, но вслух этого не сказал, а покачал головой и улыбнулся ей.

– В наши дни? Нисколько. Во всяком случае, хотя бы одну пользу эта чертова война принесла. Женщины уравнялись в правах и, бьюсь об заклад, завоеванных позиций не отдадут. Рискните, Пенни! Не дайте ему упустить свой шанс.

Она все еще сжимала его руку через стол, когда официантка принесла им счет.

* * *

Флер потребовалось время, чтобы прийти в себя после этих двух последних ночей в Робин-Хилле. Ей необходимо было обдумать, оказалась ли она в конечном счете в плюсе или в минусе. Но в любом случае ее нервы – пожалуй, впервые за всю войну – сильно сдали.

Безусловно, дом был огромной потерей. Когда она увидела размеры разрушений (на второй заре, после бессонной – второй! – ночи, когда она пристроила всех своих летчиков в другие места), то удивилась собственному потрясению. От дома осталась лишь еще дымящаяся скорлупа, а все внутри вдребезги разнесено ракетой, пробившей крышу внутреннего двора и пропахавшей себе путь до задней стены. Старый дуб выворотило с корнем, сад превратился в зияющий кратер, полный всякого мусора. Часть корпуса ракеты застряла среди обрушившихся балок, и можно было разобрать надпись: «Nach England»[74]74
  На Англию (нем.).


[Закрыть]. Монумент Босини, простоявший почти шестьдесят лет, был сокрушен в мгновение ока. Но сон Флер – предостережение ее отца, если это было так, – обернулся спасением для всех, кроме швейцара, который в последний раз отказался спуститься в бомбоубежище вместе с ними.

А теперь, оставшись без «дома отдыха», она лишилась и законных возможностей видеться с Джоном. Пока он лежал в больнице, Флер его не навещала. Рисковать еще одной встречей с его матерью, выдать истинные свои чувства? Холли регулярно звонила на Саут-сквер и держала ее в курсе, но Флер не испытывала к ней благодарности. Видимо, они решили, что могут пока не опасаться ее посягательств на Джона! А теперь он уже каждое воскресенье проводил в Грин-Хилле. Это ей сообщила Уинифрид. Но конечно, его мать стоит на страже и там.

Сидя в этот зимний день за чаем, Флер рассеянно мешала ложечкой сахар в сахарнице и оценивала свои карты. Ее мучил страх, что она слишком медлила. Робин-Хилл был ее козырным тузом, а получила она только одну новую карту – ночь, проведенную у его постели. Но чего стоит эта карта, она пока не знала.

Она услышала, как открылась и закрылась входная дверь, услышала легкие мужские шаги в холле, приближающиеся к гостиной.

– О, ты рано! Так мило… – Она подняла глаза, ожидая увидеть мужа, вернувшегося к чаю, но увидела летчика в форме – своего сына.

– А! Кит!

– Мама!

– У тебя отпуск?

– Увольнительная на двое суток. Вот я и решил заглянуть.

– Полагаю, даже это все-таки лучше Грейвсенда?

Она подставила щеку и получила поцелуй. Чисто формальный жест с обеих сторон. С тех пор как Кит бросил школу, чтобы стать летчиком, в тот первый год войны, а Флер попыталась ему помешать и не смогла, между матерью и сыном возникла некоторая холодность. Они померились силой воли и теперь соблюдали взаимно признанную ничью.

Кит отошел к камину, затопленному совсем недавно, небрежно постучал каблуком по решетке, вглядываясь в голубовато-желтое пламя.

– Я думал о том, чем заняться дальше, – сказал он затем.

– Да?

Флер знала своего сына. Он не искал совета. А просто давал ей понять, что принял еще одно решение, которое она не одобрит.

– Война скоро кончится, ну, и я решил…

Вот оно!

– Попробую Индию. Поступлю на государственную службу, а потом, может быть, куплю плантацию…

Кит в Индии! Эта угроза так скоро последовала за ее недавней потерей, что она не могла ее толком воспринять.

– Думаю, твой отец знает, куда и как ты должен обратиться.

Она вовсе не хотела принимать равнодушный тон и сумела улыбнуться. Кит сумел улыбнуться в ответ. Вот и вся близость между ними.

– Только это не все.

У Флер мелькнуло опасение, что сын уехал самовольно, как тогда – из школы. Да нет! Он слишком любит летать. И, разумеется, речь пойдет не о деньгах.

– Я женюсь.

Флер поймала себя на том, что удивляется, почему он не объявил, что уже женился. Как далеки они стали в последние годы!

– Кто же эта счастливица?

– По-моему, ты ее знаешь.

– Неужели? Так кто же?

– Энн Форсайт. Племянница Вэла Дарти.

Флер смотрела на сына и не находила, что сказать. Слов просто не было. Каким образом?.. Ответ напрашивался: Мастонбери! База расположена рядом с Уонсдоном, и Кит каким-то образом познакомился с дочерью Джона, пока находился там со своей эскадрильей. И тут ее как ударило: дочь Джона и ее сын!

– Насколько я понимаю, наша ветвь семьи не ладит с ее ветвью.

Флер неопределенно пожала плечами и хотела сослаться на Старых Форсайтов, чтобы предотвратить расспросы, но Кит продолжал:

– Неважно, я и знать не хочу. Жить мы будем в Индии, так что никакого значения это иметь не будет. Я просто решил тебе сказать.

Флер кивнула. Да. Она начинала постепенно понимать. Итак, роковая страсть – ее отца к матери Джона, ее – к Джону, заразила и следующее поколение. Какая ирония! Какая изысканная ирония – Кит получит то, в чем было отказано ей. Только подумать! Ее сын женится на дочери Джона. Джон тесть, она свекровь. Внуки Джона – и ее внуки. Она теряла способность думать…

Когда Майкл вернулся домой, он вошел в гостиную и, увидев там жену и сына, сразу понял, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Глаза Флер блестели слишком ярко даже для нее. Кит взглянул на отца, а потом продолжал смотреть на Психею над камином, положив локоть на каминную полку.

– Привет, старина, – сказал Майкл сыну. – Мы тебя не ждали.

– Он явился к нам с новостями, Майкл, – сказала Флер непонятным тоном. – На твоем месте я бы сначала села.