Текст книги "Форсайты"

Глава 5
Ответы

Когда в Робин-Хилл пришло письмо без обратного адреса со штемпелем Лондона на имя, которое Энн носила после замужества, она машинально вскрыла конверт и достала письмо. На бланке с адресом в верхнем правом углу она увидела напечатанный на машинке текст, первый параграф начинался словами: «Рад сообщить Вам…», а второй словом «Однако…», увидев это, она резко опустила свою чашку с кофе на блюдце.

– Не положила сахару. – Отец, тотчас извинившись, передал ей сахарницу.

Пенни подняла на нее глаза.

– Ты стала класть четыре ложки? Наконец-то свежий воздух оказал свое живительное действие!

– А… значит, я просто забыла размешать.

Какая Пенни находчивая! Будто чувствует так же, как она!

Энн принялась увлеченно обсуждать с отцом будущее механических устройств для сбора яблок и не позволила себе встать из-за стола первой. Когда Пенни ушла, сказав, что ее не будет все утро и поцеловав мужа в макушку, Энн положила письмо в карман юбки и отправилась к себе в комнату. Там, сразу же его прочитав, она обнаружила два сообщения, по одному в каждом параграфе. В первом извещалось, что ее первоначальные опасения не имеют под собой решительно никаких оснований, вот почему и «Рад сообщить…» Из второго она узнала нечто такое, что никогда не приходило ей в голову, даже как самое невероятное подозрение, нечто, относительно чего врач сделал анализы исключительно по собственной инициативе, и то лишь самые простые. «Однако…» Однако!..

Энн опустилась на кровать, ее внезапно охватила слабость. Несколько минут она сидела не шевелясь с письмом на коленях и глядела в окно, где облетевшие плети дикого винограда беспорядочно метались на ветру, стуча по стеклам. Ей потребовался почти целый час, чтобы собраться с силами и спуститься вниз: нужно было дождаться удобной минуты, когда поблизости от телефона никого не будет. Дозвонившись до приемной врача, она узнала, что ее смогут принять только завтра, к концу дня. Она согласилась и потом позвонила брату в его контору.

– Пообедать завтра? Тебе повезло, Боумен только что отменил мое выступление… сообщил, что мое присутствие не обязательно. Сможешь приехать к половине первого? Отлично!

* * *

Адвокатская контора «Герринг и партнеры» находилась в нескольких шагах от Стрэнда, и потому они договорились встретиться в одном из многих «вполне приличных ресторанчиков», куда забегал перекусить Джонни Форсайт. Сестра заказала себе два блюда, но едва к ним притронулась и съела только булочку. В ответ на вопросительный взгляд брата Энн виновато улыбнулась.

– У меня сейчас нервы в таком состоянии, что целой порции просто не осилить.

– Таких нервов пожелал бы мне мой портной: «Боюсь, мистер Форсайт, нам придется проявить некоторую либеральность по отношению к вашим меркам». Не упустит случая кольнуть. Видел бы он Боумена.

Энн вспомнился тот самый ас по бракоразводным делам, которого нашел для нее брат. Маленький, кругленький – что в высоту, что в толщину, – с неизменной жестяной коробочкой в кармане жилета, из которой он время от времени доставал леденец с запахом фиалок. Его глаза за толстыми стеклами очков, печальные и похожие на устриц, отвлекали внимание от носа и губ, а нос был острый и хитрый, губы тоже хитрые.

Энн посмотрела на нос и глаза брата, которые были точной копией ее носа и глаз, на прекрасно вылепленный упрямый фамильный подбородок, а под ним чуть обозначившийся второй подбородок. Ей хотелось спросить его, как сообщение в письме – если только это и в самом деле правда – повлияет на исход ее дела. Но она совершенно не представляла себе, в какие слова облечь свой вопрос, даже разговаривая с Джонни. Если брат до сих пор не знает о визите Кита, как же начать рассказ о последствиях этого визита? И спросила:

– Боумен уверен в успехе?

– Это один из вопросов, на которые нет ответа. Прости, что осторожничаю как адвокат, но иначе нельзя. Однако будем исходить из того обстоятельства, что он никогда не возьмется за дело, если не считает, что выиграет его. Далее, Боумен известен именно тем, что выигрывает иски жен.

Энн с нежностью смотрела на брата. «Будем исходить из того обстоятельства… далее…» – ему самому надо представлять дела в суде!

– Однако…

Это бесконечное «однако»!

– Что однако?

– Ну, во-первых, Боумен считает, что у противоположной стороны, возможно, есть что-то про запас.

Энн принялась водить куском камбалы по тарелке.

– Почему он так думает?

– Потому что твое дело ясное и очевидное. Я понимаю Боумена. Ответчик соглашается с обвинениями, соответчик фактически помогает ему поднять белый флаг, но ответчик продолжает защищаться. Полная бессмыслица, разве что им известно что-то, чего не знаем мы.

Даже если известно, все равно бессмыслица, подумала Энн.

– Что еще?

– Существует ряд вопросов, по которым суд, приняв принципиальное решение, может разбираться отдельно, если только нет противоречий в терминах.

Противоречия как раз были, и весьма точно определяли то, что сейчас чувствовала Энн.

– Например, я.

– Боюсь, что так. Присяжные должны захотеть поверить тебе, а они, как всем известно, готовы изменить свое мнение при всяком новом свидетельстве; и только от тебя зависит не дать им такой возможности.

– «Отвечать на все вопросы ясно и четко и сохранять достоинство и спокойствие».

– Именно. Не допускай противоречий.

– Мм… Прямо как на исповеди. Очень уместное сравнение.

* * *

Когда Энн вошла в частную клинику, ей предложили подождать в приемной, хотя она пришла в точно назначенное время, потому что не желала оставаться там ни одной лишней минуты. Врач, как выяснилось, задерживался. Перебрав подборку модных журналов со светскими сплетнями, она нашла единственный экземпляр «Пикчер пост» – «Сейчас его цена всего 4 пенса!» – и села в уголок большого зеленого кожаного дивана, каких в приемной стояло три, и на каждом сидела пациентка.

Энн рассеянно перелистывала черно-белые страницы – мелькали пышногрудые старлетки, выходящие из элегантных, последней марки автомобилей, в огромных воронках от бомб играли истощенные дети, между ними появлялись «Наши великие соотечественники – дополнительная серия». Энн то и дело взглядывала на свои часики. И вдруг заметила руку с ярко-красным маникюром и множеством колец на пальцах. Она подняла глаза от журнала и увидела знакомую рыжую меховую шубейку. Ее обладательница, которая во время нынешнего визита держалась гораздо увереннее, широко улыбнулась и подошла к ней. Диван просел под ней, когда она уселась рядом.

– Ну надо же, мы опять встретились! У вас все хорошо, милочка? Опять пришли к доктору Бениону?

Энн неопределенно кивнула, но появление сестры избавило ее от необходимости вступить в столь занимательную беседу.

* * *

– Произошла ошибка, я уверена, – прямо призналась Энн, когда врач спросил ее, почему она сочла необходимым прийти на консультацию еще раз.

Он с выражением холодного недоумения полистал историю ее болезни, потом взглянул на нее сквозь полуопущенные веки, словно перед ним была совершенная дурочка, посмевшая усомниться в подлинности двух десятков дипломов, развешанных в рамках по стенам кабинета.

– Никаких сомнений быть не может, миссис Монт. Тем более что определить такую вещь совсем нетрудно. По моим подсчетам, ваш ребенок появится на свет в середине июня.

* * *

Энн приехала в Робин-Хилл разбитая, в полном смятении чувств, которые разрывали ее душу. В поезде она то и дело вынимала из кармана пальто письмо и вертела его в руках, как будто от этого напечатанные там слова каким-то чудом могли изменить смысл и сказать ей что-то успокаивающее. Продрогшая до костей, она прошла на кухню, и ее сразу же потянуло к старой чугунной плите, от которой исходило тепло. Она встала перед плитой, не сняв пальто, перчаток и шляпки, зная, что даже здесь, в этом тепле ей не согреться, потом снова вынула из кармана письмо. Сейчас она его сожжет и будет вопреки всему надеяться, что Бенион ошибся. А если он не ошибся, если то, что невозможно и представить, правда, все равно процесс кончится раньше, чем ее положение станет заметно. Кит ни о чем не должен узнать, не должен воспользоваться случившимся, чтобы удержать ее. Повторив в последний раз про себя как заклинание эту короткую, изменившую всю ее жизнь фразу, она наклонилась, чтобы открыть печную дверцу.

– Энн, милая!

Она выпрямилась и, спрятав руку с письмом за спину, повернулась к стоящей в дверях Пенни.

Мачеха казалась еще более юной, чем была на самом деле; лицо у нее раскраснелось, как у школьницы, которая хочет рассказать какой-то важный секрет, голубые глаза сияли.

– Я решила дождаться, пока твой папа вернется домой, но это свыше моих сил, я просто не могу. Это такая радость! Энн, милая! Я уже почти перестала надеяться, и вот наконец… Энн, у меня будет ребенок!

Пенни обняла Энн, и та безвольно подчинилась, не зная, что ответить, лишь скомкала письмо в руке за спиной.

Глава 6
Дела семейные

«Люди строят дома, а потом дома начинают формировать людей. Недаром же зал суда, в котором они сидели, так напоминал церковь при привилегированной школе для мальчиков – традиционные панели темного дерева, псевдоготика, – так размышлял баронет, оглядывая помещение ироничным взглядом, в уголках его глаз в эти дни стали заметны морщинки. – Мы сидим смирно, как школьники, с чистыми шеями и в белоснежных воротничках, как того неукоснительно требует надзирательница, изо всех сил стараемся не прислониться спиной к жесткой спинке скамьи и ждем, когда начнется служба, потом стремимся уйти, как только она кончится, и ни минутой позже, при этом подсчитываем, хватит ли у нас денег, чтобы, уходя, положить в ящик для пожертвований».

Майкл обвел взглядом тех, кто сидел в непосредственной близости от него на местах адвокатов, пытаясь составить прогноз. Кит замер в раздражающе развязной позе, положив вытянутую руку на спинку скамьи. «Очень молодой» Роджер просматривал свои бумаги; скользкий, похожий на ястреба Хабедэшер по-прежнему стоял, спрятав руки в рукава мантии и выставив в стороны локти, и оглядывал присутствующих хищным взглядом. Майкл обратил внимание, что господин королевский адвокат, как теперь его надлежит величать, занял такое положение, что ни Киту, ни Флер не было видно истицу. «Интересно, – подумал он, – это хорошо продуманная тактика? Или просто привычка всегда находиться в центре внимания?» Сам Майкл, когда смотрел в ту сторону, мог разглядеть только ее волосы – золотые волны, льющиеся из-под маленькой шляпки без полей. Рядом с ней он видел профиль молодого человека такого же возраста, как она, и той же масти, – ее поверенный от фирмы Герринга, предположил баронет, хотя он был так похож на истицу, что вполне мог быть ее братом. Другой королевский адвокат, который разговаривал с ними обоими, был низенький и круглый, как шар, субъект в тяжелых роговых очках. Вот он вынул из жилетного кармана маленькую жестяную коробочку и, взяв из нее розовый леденец, положил в рот. Тех, кто сидел за молодой женщиной – за его, Майкла, невесткой, участницей этого странного процесса, которую он почти не знал, – он и не старался рассмотреть получше. У него не было ни малейшего желания встретиться взглядом с троюродным братом Флер, которого она когда-то любила, – да и, насколько он может судить, продолжает любить и сейчас, – и с его второй женой, той самой миловидной шоферессой Фрэнсиса Уилмота! В какой запутанный клубок все сплелось – или, как выразилась о нынешней передряге Уинифрид Дарти в их последнюю встречу, «какой затянулся узел»!

Оказавшись в такой диспозиции – Форсайты справа от него и Форсайты же слева, – Майкл почувствовал, что ему невмоготу сидеть неподвижно, и заерзал на сиденье. Жена бросила на него недовольный взгляд. Он заметил маленькую жесткую складку над переносицей и, получив предостережение, смирился. За все время, с момента их отъезда из дому, Флер не сказала и десяти слов, но ей и не надо было ничего говорить, все было понятно по выражению ее лица.

«Развод в высшем обществе. Ответчик – сын баронета», – кричали заголовки изданий во всех газетных киосках, мимо которых их умудрился провезти исполненный сознания долга Риггз, и эти киоски им встречались чуть не на каждом шагу. Флер и Майкл сидели вдвоем на заднем сиденье, Кит предпочел приехать из своего клуба самостоятельно, но отсутствие ответчика не способствовало оживленной беседе.

– Надо сегодня пригласить Роджера на ужин, если он захочет.

– Да, конечно.

– В пятницу поедем в Липпинг-холл – в субботу приедут Вивиан и Нона.

– Очень хорошо.

Флер отвечала с готовностью, но без эмоций. «Будто ее подвергли химчистке», – подумалось Майклу. Как удачно, что процесс проходит перед самыми рождественскими каникулами и она сможет с головой уйти в сельскую жизнь, а страсти по поводу процесса – каков бы ни был его исход – пусть кипят в городе. А потом надо будет как можно скорее вернуться к нормальной жизни.

Когда Майкл единственный раз взглянул на Флер, пока их автомобиль полз в утреннем потоке машин, он увидел на ее лице с устремленным прямо перед собой взглядом ту же знакомую жесткую складочку. В темном меховом палантине, накинутом поверх строгого костюма, в сдвинутой чуть набок крошечной шляпке с ярким перышком и короткой вуалеткой в черных мушках она казалась иностранкой. «К сыну, которому предстоит такое тяжкое испытание, из Европы прилетела графиня…»

Сейчас ее взгляд был тоже устремлен прямо перед собой; в свете люстр, падающем с высокого потолка, вуалетка мешала разглядеть выражение ее глаз.

Гул голосов за спиной – чуть раньше означавший, что привлеченная готовым разразиться скандалом публика быстро наполняет зал, точно стая волков, почуявших запах крови, – мгновенно утих.

– Встать! Высокочтимый судья Орр!

Все послушно поднялись и снова сели на свои места, когда высокочтимый судья Орр опустился в свое архиепископское кресло и за ним и над ним сомкнулись красные шторки.

«Буквоед!» – сразу же решил Майкл, заметив на переносице судьи пенсне со стеклами в форме полумесяца. Стекла такой формы, как он заключил, общаясь с людьми, наделенными властью, свидетельствуют о склонности их владельца выбирать жесткую линию и неотступно ей следовать.

Присяжные прошли к своим креслам и уселись.

– Монт против Монта…

Майкл почувствовал, как его руку судорожно сжали. Флер… бедняжка! В голове мелькнула мысль: «А ведь когда-то это могли быть мы».

– …и Феррар… иск супруги.

Шарообразный адвокат – Майкл вспомнил его фамилию: Боумен – приступил к изложению дела высоким приятным голосом, какой мог быть у человека, который в свободное время поет в хоре. Имена «сторон» и сведения, где, когда и при каких обстоятельствах они вступили в брак и вели совместную жизнь, перечислялись мелодично, слезящиеся глаза за толстыми стеклами очков были устремлены в потолок.

– В начале нынешнего года истица, получив неопровержимые доказательства того, что ее супруг нарушил супружескую клятву, вернулась в Англию, желая для начала лишь найти утешение в кругу семьи. Потом, обсудив должным образом создавшееся положение и глубоко проанализировав собственные чувства, она предприняла следующий шаг, состоящий в обращении в суд с заявлением на основании нарушения супружеской верности, которое сейчас и рассматривается.

Едва были произнесены эти завораживающие слова, как по залу пробежал трепет, хоть никто не издал ни звука. Майкл почувствовал, что волосы на затылке зашевелились.

Боумен изложил суть дела. Майкл подумал, что дело это простое и очевидное. Лица присяжных, в которые он внимательно вглядывался, выражали то же мнение.

– Простив однажды, еще до нынешнего процесса, своего супруга за проступок, вследствие которого он был определен как соответчик в деле «Феррар против Феррар и Монта», каковое рассматривалось весной 1950 года без участия ответчика, истица обнаружила, что летом 1951 года отношения соответчика и ответчицы возобновились. Кульминационным пунктом сложившейся ситуации стали события, произошедшие в январе сего года – они будут в деталях изложены позже – и вынудившие подательницу искового заявления признать, как ни тяжело ей это было сделать, что ее брак перестал быть жизнеспособным во всех эффективных значениях этого слова. И на этом последнем основании данное дело представлено к рассмотрению.

С видом искреннего сожаления по поводу того, что приходится разочаровать любопытствующую публику, Боумен сообщил суду, что вышеупомянутое третье лицо – в прошлом некая Кристабел Треффри, сохранившая титул учтивости и из уважения к детям именуемая леди Феррар, – в зале заседаний не появится. Ее показания были получены адвокатом конторы «Герринг», объяснял своим мелодичным голосом шарообразный Королевский адвокат, и, как признано, в них содержится официальное заявление соответчицы суду о «nolo contendere»[111]111
  Я не желаю оспаривать (лат.).


[Закрыть] относительно обвинений, содержащихся в заявлении о разводе. Чтобы утешить публику, он добавил, что заявление это будет полностью зачитано позже.

– Миссис Кристофер Монт.

Истица прошла к свидетельской кафедре; как и всякая публика, чье любопытство возбуждено до крайности, а места, на которых сидят люди, далеко не самые удобные, сидящие в задних рядах зала суда воспользовались перерывом между прологом и началом действия, чтобы наконец-то откашляться, потому что многие были простужены.

Под высоким козырьком свидетельской трибуны появилась и застыла хрупкая молодая женщина. Одетая в зеленовато-голубое с синим, в круглой шляпке, сидевшие совершенно прямо на ее прекрасных золотых волосах, с высоко поднятой головой, она была похожа на куклу. Нежно-персиковый цвет лица, который запомнил Майкл из того далекого времени, когда видел ее в последний раз, сменился фарфоровой бледностью, и от этого ее темные немигающие глаза казались огромными. «Кажется, прикоснись неосторожно, и она разобьется», – мелькнуло в голове Майкла. И сразу же за этой мыслью: «Присяжные тоже это увидят».

Боумен задавал вопросы и получал на них ответы, которые дополняли и уточняли то, о чем он говорил во вступительном слове. Его свидетельница отвечала спокойным, ясным голосом, который не дрогнул, даже когда спросили, в каких отношениях она находилась с соответчицей.

– Она была моя самая близкая подруга.

Если слухом можно уловить, как уши у людей поднимаются к макушке, то Майкл это уловил. Среди присяжных пробежало легкое движение, они уселись поудобнее, готовясь к тому, что может последовать.

– И что конкретно произошло, миссис Монт, какой именно эпизод привел вас к решению о раздельном проживании, – тот, что случился в январе сего года?

Наступила долгая пауза, наконец прозвучал ответ:

– Я поняла, что отношения моего мужа и соответчицы продолжаются.

Слезящиеся глаза Боумена были устремлены на козырек над головой его свидетельницы. Ее ответ, казалось, причинил ему безмерное страдание.

– Конкретно, миссис Монт.

Еще одна пауза, и еще более долгая, чем раньше. Потом:

– Я застала их обоих в постели.

Тихий ропот негодования, смешанного с восторгом, пробежал по залу. Высокочтимый судья Орр глянул поверх своих в форме полумесяца линз, и все стихло.

– Фактически in flagrante delicto[112]112
  Букв.: «в пылающем преступлении» (лат.); русский эквивалент «пойман с поличным».


[Закрыть]?

– Вероятно, тот самый термин.

– И где именно произошел этот эпизод?

– В нашем доме…

Взгляд Боумена снова выразил, насколько важно уточнить, где именно в доме.

– В моей спальне.

Зал снова ахнул. Судья опять поглядел на публику. Один из присяжных высморкался.

– Видели ли ответчик и соответчица, что вы их обнаружили?

– Минуту или две спустя.

– И какова была их реакция на это?

– Они рассмеялись.

– Господи Боже! – раздался изумленный вскрик в дальнем конце зала. Благородный зритель был, без сомнения, потрясен.

Боумен воспользовался паузой и стал протирать стекла очков рукавом мантии, после чего водрузил их на переносицу. Этим действием он отвлек внимание всех присутствующих в зале.

– Мой следующий вопрос, миссис Монт, будет столь же вам неприятен, сколь и необходим для данного слушания. Я обязан спросить, закончился ли означенный эпизод описанной вами реакцией?

Тихий голос прозвучал еще тише, когда она произнесла в ответ одно-единственное слово:

– Нет.

– Что же затем последовало?

– Мой муж обратился ко мне.

– Лежа в вашей постели?

– Да.

– И что он сказал?

Она не ответила. Боумену явно не хотелось давить на свою свидетельницу, но тут вмешался судья Орр.

– Миссис Монт, вы слышали вопрос?

– Да, милорд.

– Тогда соблаговолите ответить.

И опять она промолчала.

– Суд в подобных обстоятельствах готов проявлять терпение. Мистер Боумен, будьте любезны повторить ваш вопрос для протокола.

– Да, милорд. – И словно повторяя припев песни, Боумен пропел: – Миссис Монт, когда ваш муж, лежа в постели, обратился к вам, что он сказал?

– Он сделал мне предложение.

– Какого рода предложение?

– Присоединиться к ним.

Зал единодушно ахнул и тут же замер в трепетном ожидании.

– И последний вопрос, миссис Монт: вы что-то ответили на упомянутое вами предложение?

Истица неожиданно в гневе затрясла головой. Это произвело тем более сильное впечатление, что до этой минуты она стояла совершенно неподвижно.

– Нет. Я убежала из дому.

– Благодарю вас.

Королевский прокурор Боумен сел на место. Со свидетельской трибуны послышался тихий ясный голос:

– Можно попросить воды?

Воду принесли. Майкл чувствовал, как у него на лбу выступает холодный пот. Он вынул носовой платок и увидел, что рука слегка дрожит. «Спокойно, Баркер!»[113]113
  Фил Баркер, один из персонажей романа Чарльза Диккенса (1812–1870) «Приключения Оливера Твиста».


[Закрыть] – приказал он себе, но чувство юмора в этот раз ему не помогло. Когда твоего сына во всеуслышание называют в суде развратником… такой удар нелегко перенести! Сидящая рядом с ним Флер не шевельнулась.

Вставший со своего кресла Хабедэшер нетерпеливо топтался на месте. И он, и судья ждали, когда истица поставит стакан. Она его наконец отставила, и судья Орр спросил:

– Миссис Монт, вы готовы продолжать?

– Да, милорд.

– Очень хорошо. Сэр Клиффорд?

Хабедэшер погладил свой длинный землистого цвета подбородок с таким выражением, с каким гробовщик прикидывает, подойдет покойнику гроб или нет. Голос его, когда он заговорил, оказался таким же сальным и вкрадчивым, как и манеры.

– Миссис Монт, вы сейчас подвергаетесь тяжелому испытанию, поэтому я сведу свои вопросы к минимуму. Насколько суд понимает, вы, хотя и простили однажды своего виновного в прелюбодеянии супруга, во втором случае, который мы сейчас и рассматриваем, не согласились его простить, – суд правильно понимает суть дела?

– Да.

– В таком случае я хотел бы попросить вас прояснить одно обстоятельство. Когда вы простили своего супруга после процесса «Феррар против Феррар и Монта», в какую форму было облечено это прощение?

– Боюсь, я не понимаю, что означает ваш вопрос.

– Что же, в таком случае позвольте изменить формулировку. Когда вы простили своего супруга за нарушение супружеской верности, были ли между вами восстановлены нормальные супружеские отношения?

– Да.

– Вплоть до сексуальной близости?

– Да.

– Ведь вам известно, миссис Монт, что прощение одним из супругов прелюбодеяния, совершенного другим супругом, суд квалифицирует как потворство?

– Да.

– И что подобное потворство восстанавливает – прошу прощения за очередное употребление юридического термина – status quo[114]114
  Существовавшее положение (лат.).


[Закрыть]?

– Да.

– Благодарю вас.

Хабедэшер вернулся к своему столу.

– У вас больше нет вопросов, сэр Клиффорд? – спросил судья, глядя на него поверх линз-полумесяцев.

– На данную минуту нет, милорд.

– Тогда предлагаю объявить перерыв на обед.

* * *

Обед прошел в молчании. Дневное заседание, посвященное рассмотрению доказательств, которые были представлены соответчицей, а также нынешними и бывшими слугами обоих домов, кончилось около четырех дня.

Кит вернулся в свой клуб, но хотя бы согласился, чтобы его туда подвезли. Роджер отказался от ужина, однако сказал, что выпьет чаю. Сидя втроем в гостиной на Саут-сквер, они разговаривали исключительно о посторонних предметах, хотя отсутствие Эм остро ощущалось, она была в подобных обстоятельствах незаменима.

– Как Марта? – спрашивала Флер, разливая чай. – По-прежнему играет в гольф?

– Конечно! Сахару не надо, спасибо. Девять лунок каждый день, и никакой дождь не остановит, гольф – ее великая страсть. А меня он, если можно так выразиться, сделал вдовцом.

– Папа начал играть в гольф, когда ему исполнилось шестьдесят девять.

– Дядя Сомс? Вот не знал, что он так увлекся.

– А он и не увлекался. Просто Джек Кардиган подарил ему на день рождения набор клюшек, и он не захотел, чтобы они пропали зря.

– Семейная черта, – заметил Роджер.

– Верно, – согласилась Флер и, протягивая чашку Майклу, добавила не без горечи: – Я и сама не слишком люблю, когда что-то зря пропадает. Возьмите еще фруктового пирога.

* * *

– Не надо, Майкл! Прошу тебя.

Он положил руки на плечи Флер, которая вечером расчесывала волосы перед трельяжем, желая всего лишь ее утешить. Почувствовав, как она отпрянула от его прикосновения, Майкл мгновенно убрал руки.

– Прости!

Увидев безысходность в ее глазах, глядящих в центральную створку трельяжа, – она не видела своего отражения, просто тупо глядела прямо перед собой, – он вспомнил, какова истинная суть нынешнего процесса. Ей придется еще целый день присутствовать при слушании дела не «Монт против Монта», а «Форсайт против Форсайта». Ведь если бы у Флер не отняли ее любовь еще до того, как на сцене появился некий Монт, эти двое были бы брат и сестра, и никому не пришлось бы испытать этого горя. Да, они пропали; и все пропало.

– Не знаю, хочет ли Кит на самом деле, чтобы мы там присутствовали, – неожиданно сказала Флер, выразив ту самую мысль, что пришла в голову ее мужу.

– Свадьбы и разводы, – ответил он, пожав плечами. – И от того, и от другого тошнит. Не могу сказать, что жажду быть свидетелем смертельной травли.

– Кит все еще считает, что выиграет он. Не понимаю, каким образом.

Ее отражение в зеркале словно бы добавило: «И почему?»

– Как все это нецивилизованно, – сказал Майкл, – вынуждать людей демонстрировать перед всеми свою личную жизнь.

– А может быть, наоборот – единственно цивилизованно. Ведь грязное белье существует.

– В таком случае истинно цивилизованным было бы выстирать свое белье перед тем, как вступаешь в брак, и потом повторять эту процедуру согласно закону каждый год.

– Дорогой мой, кто бы тогда вообще захотел жениться?

– Например, я.

– Что ж, – сказала Флер, вставая с пуфа перед туалетным столиком и поворачиваясь к нему с грустной улыбкой, – нельзя от всех требовать совершенства, согласись, Майкл.

Майкл ничего не сказал, он почувствовал, что ему словно бы поставили в вину его собственные достоинства, и ушел спать в свою гардеробную.