Текст книги "Форсайты"

Глава 11
Приглашение

Заглавия у рукописи не было. Закончив читать – читала она в постели, – Кэт поняла, что его и не могло быть, не нашлось бы в языке человеческом хоть мало-мальски подходящего слова. Неприкрашенно, вызывающе откровенно, беспощадно. Ее бросала то в жар, то в холод, гнула, ломала, как тростинку на ветру, безжалостно захлестывала эта мука, а отхлынув, оставила опустошенность, надлом, и все же – непостижимо! – что-то в душе ее утолила, а еще – наполнила благоговением: мыслимо ли – вынести эту боль, и выжить, и поведать о ней так искренне, так ошеломляюще достоверно.

Она встала, собрала прочитанные листы, снова завернула их в обшарпанную коричневую бумагу и, перевязав бечевкой, засунула громоздкий сверток в ящик письменного стола. Тут ей попался на глаза ее собственный труд, вот уже несколько недель совсем заброшенный. И, как ни была она вымотана, что-то заставило ее извлечь его из небытия и взяться за перо. А когда наконец, исписав убористым почерком несколько бледно-голубых страниц, она уснула, в сквере напротив какая-то востроглазая птаха уже провозглашала неразличимый пока рассвет.

Уик-энд пришлось провести в Липпингхолле, и снова навестить знакомый многоквартирный дом удалось лишь спустя несколько дней. На сей раз, против ожидания, в холле первого этажа она наткнулась на перебирающего почту Бойда. Пес сидел у его ног. Профессор заметил ее первым и приветствовал ее появление прерывистым «у-у-у».

Бойд безучастно обернулся.

– Ты будешь там?

О чем он? Ах, вот оно что! В руке его она увидела распечатанный кремовый конверт и узнала стремительный, округлый, чуть наклонный почерк матери.

– Коктейль-парти! И ты сможешь это вынести?

– Нет. Но пойду.

И, шикнув на убежавшего вперед пса, взял Кэт за руку и повел наверх.

Сидя у огня – Бойд в кресле, Кэт у его ног на скамеечке, – они жарили тосты, подцепляя их изогнутой вилкой. Бойд переворачивал ломтики хлеба, Кэт намазывала уже поджаренные маслом. Профессор, подметая хвостом ковер, дожидался завершения обеих процедур. Потом все трое молчаливо жевали, казалось, вполне довольные жизнью. Потом Бойд спросил:

– Прочла?

Поверх кружки с чаем Кэт взглянула на него.

– Да.

– Ты понимаешь теперь?

– Да. Кажется, да. Она – она твоя первая любовь.

Он улыбнулся – как-то нерадостно, как показалось было Кэт, но потом сказал:

– А ты – последняя. Иди ко мне…

Она подчинилась. Последующие несколько минут описывать нет необходимости. Пауза. И потом:

– Я уезжаю.

Сидя у него на коленях, Кэт трудно было избежать его взгляда. Чтобы хоть как-то побороть охватившее ее, как ребенка, разочарование, пришлось переключить внимание на пуговицу на его рубашке – та готова была оторваться.

– О, – на миг запнувшись, проговорила она, – обратно в Париж?

Париж – это было бы еще не смертельно, в Париж к нему она могла бы приезжать, – но он покачал головой.

– Нет, не в Париж, – опять он улыбался.

– В Америку?

– Почти, – в Мексику.

– В Мексику!

Конечно! Куда еще американскому писателю отправиться в добровольную ссылку! Лучшего убежища для философа-desperado[122]122
  Отчаянный человек, сорвиголова (исп.).


[Закрыть] и не найти – вдали от мира, к тому же на доллар в день можно жить по-царски. Кэт почувствовала – глаза наполняются слезами, губы перекосились – как глупо! Отчаянно закусив нижнюю губу, она продолжала упорно изучать пуговицу на его рубашке, все вертела ее непослушными пальцами. Бойд пристально глядел на нее и вдруг хрипло рассмеялся. Этого Кэт вынести не могла!

– Нет, – взмолилась она, но он только крепче прижал ее к себе, как маленькую девочку, и все смеялся, – пожалуйста, не уезжай!

– Кэт… Кэт, – он обхватил руками ее лицо, повернул к себе, ладонью стер бежавшие по щекам слезы, – поедем со мной!

* * *

На следующий день, в метро, возвращаясь с работы, она все думала – как весь день до этого и всю предыдущую ночь – о предложении Бойда. Уехать – отдать ему себя полностью, без остатка, жить – одни в целом мире – с ним, с этим шквалом, с этой бурей страстей. Поцеловав его вчера на прощанье, она вдруг ощутила, как по-новому жадно обнимал он ее, как истово целовал.

Машинально, двигаясь как автомат, она купила на станции последний номер журнала Астрид, взяла билет, втиснулась в битком набитый поезд – а в голове все крутилась эта пугающая мысль.

В вагоне она невидящими глазами смотрела в журнал, раскрытый на статье о почетных гостях, приглашенных в Вестминстер на церемонию коронации, – меньше трех месяцев осталось. Перед этим, стоя в ожидании поезда, на который ей нужно было пересесть, на платформе на Набережной, она принималась за эту статью уже пять раз. Но мозг отказывался воспринимать даже самые простые слова, и, дожидаясь, пока поезд тронется, Кэт уткнулась в колонку светских сплетен, благо слова там куда уж проще.

Подписано было «Болтун», заголовок броский: «Конюшня для писателя». И ниже:

«Завсегдатаи бульвара в Саут-Кенсингтоне уже привыкли видеть некоего очень высокорослого американского писателя, прогуливающего собачку по здешним булыжным мостовым в любое время дня и ночи – предположительно, в поисках вдохновения.

Этот писатель, чьи литературные опыты до сих пор пользовались известностью лишь на континенте, в конце прошедшего года был удостоен высшего почетного знака. И это не единственная его удача – немолодого американца в прогулках частенько сопровождает юная сотрудница его издателя в любое время дня и ночи…»

Едва уразумев смысл прочитанного – поезд как раз рывком тронулся, Кэт почувствовала, как кто-то коснулся ее колена.

– Попалась!

Она подняла глаза, и взору ее предстала слегка состаренная, но куда более жизнерадостная версия ее собственной внешности.

– Динни!

Тетушка приветливо улыбалась, а в руках тот же номер журнала. Господи! Читала она эту заметку?

– У тебя такой встревоженный вид, дорогая, – ты, верно, прочла, какой длины юбки будут носить этой весной.

– Да! – тут же совладав с лицом, подхватила Кэт (нет! не читала!). – У них в отделе мод – моя приятельница. Она говорит – не дальше колена.

– Снова длиннее – или еще короче?

Кэт воздела палец вверх, к кожаным петлям над головой.

– С ума сойти! – усмехнулась Динни. – Что ж, когда эта напасть грянула в первый раз, я была слишком молода для такого бесстыдства – к следующему витку, слава Богу, я буду слишком стара. Интересно, не заставят ли они нас опять надеть фижмы, со всеми этими разговорами о возрождении елизаветинских традиций. Ну, теперь, дорогая, расскажи, как ты, – мы тебя уже целую вечность не видели.

Что верно, то верно. И мама выговаривала ей только сегодня утром. С Нового года ее почти нигде не видели – кроме Саут-Кенсингтона. И в журнале – об этом.

– О, я была неимоверно занята – на работе.

– А после работы? – Голубые глаза Динни смотрели ласково, но твердо. – Первая любовь тоже может быть неимоверно тяжелой работой.

И «Болтун» не понадобился, подумала Кэт. Динни, уж конечно, держит связь с семейным оракулом.

– Вижу, «липпингхолльское пророчество» уже и до вас дошло.

Динни кивнула.

– У тетушки Эм сверхъестественное чутье на такие вещи. Помню, она сразу разгадала, когда я…

– Встретили дядю Юстэйса? – с надеждой спросила Кэт. Динни замужем – и счастливо – уже двадцать лет, и тоже за человеком намного старше ее. Может, это знамение?

– Нет, – с грустинкой отозвалась Динни, – когда я встретила свою первую любовь.

– О. Понимаю.

Эта страница жизни Динни явно не удалась, иначе на месте дяди Юстэйса был бы другой. Кэт сразу потеряла интерес – слушать об этом не хотелось. Она взглянула в окно – приближался Вестминстер.

– Моя остановка. – Наклонившись, Кэт поцеловала Динни в щеку. – Привет дяде Юстэйсу, – с какой-то неожиданной теплотой добавила она.

– Передам. Заходи как-нибудь, ладно?

Кивнув, Кэт встала. Поезд остановился, но двери почему-то не открывались. Кэт вздохнула – так не терпелось выскочить наружу! Динни – Кэт прекрасно знала – смотрит на нее и, уж конечно, услышала вздох.

– Не печалься, дорогая. Все это можно пережить. И твоя мать, и я – пережили.

Не успел до нее дойти смысл последней тетушкиной фразы, как двери вагона плавно открылись, и толпа пассажиров вынесла ее наружу.

* * *

На Саут-сквер собирались гости – день и час первого в этом году коктейль-парти Монтов настал. Вскоре сам воздух, казалось, искрился, переливался и вибрировал – во всем блеске «кипучей бездеятельности», по выражению Майкла. Событие приурочили к дню выхода весеннего номера «Нового Вавилона», с тем чтобы рассказ прочитать присутствующие успели – буде у них такое желание возникнет – а разгромные отзывы, шквал которых не замедлит последовать, – еще нет.

Весь первый этаж бурлил. Гостиная и столовая распахнули двери, составив вместе с холлом Н-образное пространство, вместившее цвет интеллектуальной элиты, – каждый болтал, умствовал, улыбался. Флер удалось залучить и американского атташе, и Нейзингов – оказалось, последние частенько бывают у первого, ссылаться на Фрэнсиса Уилмота и не пришлось. Эмебел Нейзинг, приближаясь к шестидесятилетнему рубежу, все еще предпочитала платья с открытой спиной, а атташе, похоже, предпочитал стареющих дам. Уолтер оповестил хозяйку, что привел с собой «великого романиста» Гэрдона Минхо, такого древнего, что уже лет двадцать не публикуется, но ему сулят Нобелевскую премию – если только дотянет до номинации. Будущий лауреат появился в холле, двигаясь так медленно, такими мелкими шажками – вот моторизованная старая перечница! – что Майкл заключил сам с собой пари – дотянет ли он до конца вечера. С первой же фразы стало ясно, что если он еще не впал в детство, то, во всяком случае, близок к тому. Казалось, он взбудоражен уже самим фактом своего появления здесь.

– Как мило, леди Монт, – начал он, отвечая на приветствие Флер, – что вы обо мне подумали – здесь все такие блестящие, молодые, – но, боюсь, я слишком скучен.

Стоя рядом с Флер, Майкл изо всех сил постарался скрыть, что в этом он с гостем всей душой согласен.

– Все мы уже немолоды, мистер Минхо, – дипломатично ответила Флер, – и мало в ком осталось хоть сколько-нибудь блеска – вы вдохнете в нас новые силы. Шампанское или коктейль?

– О! Немного шампанского, пожалуй, если можно. Вы знаете, я был так огорчен, узнав о старой королеве.

– Да, и моя тетушка тоже.

– Ах, леди роялистка?

– В общем нет – но ей скоро девяносто пять, так что для нее королева Мэри всегда была «молодой» королевой. Пойдемте, я покажу вам мою Греческую гостиную.

Опираясь на руку Флер, старикан поплелся дальше.

Вскоре после Нейзингов явился Певенси Блайт – бывший редактор печальной памяти еженедельника «Аванпост»[123]123
  Известен пропагандой фоггартизма в двадцатых годах. Особенно сокрушались о нем те, кому всегда не хватает мишени для насмешек. – Примеч. автора.


[Закрыть] и нынешний – «Нового Вавилона», тоже, впрочем, уже на ладан дышащего. Встречал его Майкл.

– Хелло, Пев. Сколько лет! Выпей стаканчик.

– Майкл, – скотч? – спасибо. Янки уже здесь?

– Придет вместе с Мессенджерами. Что-то для соратника тон у тебя не слишком радостный.

– Отли-и-чный парень, лучше некуда, – редактор сгреб с серебряного блюда горсть соленого миндаля, – только палец не давай – отхватит всю руку.

– Не волнуйся – у Вивиана руки подлиннее твоих.

– Твоими бы устами! – Редактор прикончил первый стакан, как бы ради самого возлияния, и оглядел комнату. – Кто эта ослепительная девушка в розовом?

– Моя дочь! Кэт, иди сюда, познакомься с мистером Блайтом.

Кэт решила опять надеть платье цвета «дамасской розы» – им так восхищался Бойд. Нерешенным оставался лишь вопрос, готова ли она разделить его судьбу. «С тобою я рада весь мир обойти и плыть по морям-океанам». Сколько времени отводилось ей на принятие решения, она не знала, а спрашивать не хотелось. В глубине души она надеялась, что стрясется что-то такое, что поможет ей решиться, весь день ее не оставляло ощущение, что сегодняшний вечер все прояснит.

Редактор все еще рассыпался в комплиментах по поводу ее платья, когда она увидела Астрид и Джайлса. Их пригласили для «придания веса», к тому же не дело, если дочь хозяев будет среди собравшихся единственной особой младше тридцати. Не последней причиной, не сомневалась Кэт, была и их с Джайлсом предполагаемая взаимная склонность.

Отвязавшись от Певенси Блайта, Кэт подошла к своим друзьям. Хотелось увидеть Астрид, пока ту не захватило водоворотом общей болтовни, – просто посмотреть ей в глаза…

– Кэткин!

– Астрид, Джайлс, поднос здесь!

Джайлса не пришлось долго упрашивать – он взял у Тимс два стакана и передал один сестре. Кэт подставила щеки для поцелуев, а сама смотрела во все глаза. Ничего – ни тени не промелькнуло в ясных голубых глазах Астрид, будто и не знает об этой заметке в журнале. Что же до Джайлса – безупречен как всегда. Но – о Боже! – поцелуи его всегда были какие-то липкие.

Потягивая питье, Астрид поверх стакана мельком оглядела комнату.

– Видела мою статью? – спросила она.

Вопрос рискованный, если она лицемерит.

– Про длину юбок? – уточнила Кэт.

– Мм, – кивнула Астрид и отхлебнула из стакана, все еще оглядываясь, – иллюстрации неподражаемые, правда? Он здесь?

Джайлс, на голову выше сестры, сообщил:

– …не вижу. И Старика тоже.

– Они придут вместе, – объяснила Кэт, заставляя себя не смотреть в сторону двери. Увести бы их из холла, пока он не пришел! – Вы ведь еще не видели маминых прерафаэлитов – говорят, я похожа на одну картину.

Для Джайлса этого было достаточно – он умчался смотреть «Купающуюся Психею», – а Кэт повела Астрид к редактору – пусть заходит на вторую попытку.

Дом наполнялся гостями. Прибыли уже все, кроме издателя, его жены и – главное – их нового автора. Ожидание достигло высшей точки – вот-вот приедут, с минуты на минуту. Глядя, как все время поглядывает в сторону двери Флер, Майкл и сам заразился ее волнением. Тут появился Вивиан – и Флер бросилась к нему через всю комнату.

– Флер, ангел мой… – Мессенджер принес плохие вести.

Глава 12
Серый рассвет

При первых же словах Вивиана оживление мгновенно спало с лица Флер. Кэт стояла достаточно близко, чтобы услышать все, и поняла – решающий момент настал.

– Приступ малярии, – услышала она, – только что сообщил мне. Голос звучит кошмарно, но врача звать не будет. Хуже некуда. Флер, дорогая, я просто раздавлен…

Не дожидаясь продолжения, Кэт ускользнула в свою комнату. Вернулась спустя пару минут уже в плаще, спрятав во внутреннем кармане кошелек.

Астрид первая увидела спускающуюся по лестнице Кэт. Краешком глаза Кэт уловила ее взгляд, в первую секунду еще не прикрытый – неприятно двусмысленный, осведомленный, – и в тот же миг стало ясно – заметка в колонке светских сплетен написана ею. Вся давняя привязанность и теплота испарились мгновенно. Дружба с Астрид была одним из препятствий, удерживавших ее от решительного шага, – этого препятствия больше нет! Теперь она может бросить их всех, как Кит после войны, и глазом не моргнув – ничто не держит.

Ее заметил и еще кое-кто из гостей – редактор, Вивиан, американский атташе, – но Кэт было не до них. Астрид, конечно, ткнула Джайлса – тот так и застыл с раскрытым ртом. Отец – он стоял перед той самой картиной, в которой находили сходство с ней, – взглянул на нее через всю гостиную, в лице – недоумение. Прямо перед ней – мать, разговаривает со старым романистом.

– Кэт?..

– Извини, мама, – спокойно сказала она, – я должна уйти. Вернусь позже.

– Вернешься? Откуда?

Но Кэт уже исчезла.

* * *

Зрелище было устрашающее, но приступ пошел на спад – по крайней мере Бойду полегчало, – а Кэт все не уходила, пока он не согласился, чтобы завтра утром она вернулась вместе с врачом. Был субботний вечер – больше суток прошло с ее ночного бегства с Саут-сквер.

Все это время она была около него: кормила, мыла, переодевала с такой готовностью и сноровкой, будто уже была его женой. Звать доктора он запретил, только, выбивая зубами дробь, повторял «х-х-и-н-н-ин» и «ап-пельс-с-синовый с-с-сок» в ответ на вопрос, что сделать, чтобы ему стало легче. Все это она нашла, и в достаточном количестве, на кухне, там же, где он держал виски.

– Лакомство богов, – пробормотал он утром, проснувшись и увидев ее, склонившуюся над ним. Чуть брезжил рассвет, и Кэт безуспешно пыталась уснуть в кресле, – как тогда, в ту, первую, ночь. Стоило ему пошевелиться, она вздрагивала и вскакивала к нему.

Она приподняла его голову и дала ему сока. Глотнув, он откинулся на подушку, вглядываясь в клочок тусклого неба в проеме окна. До рассвета еще полчаса – за окном сумрачно и серо.

– «В-вот он – с-серый р-рас-с-свет», – показав кивком, проговорил он, а в глазах, казалось, пробивалась улыбка.

Кэт воспрянула: две цитаты из одного стихотворения – дело идет на лад! Лоб его стал прохладнее – жар, похоже, спадал, руки же – ледяные.

Дождавшись, пока он уснет, она вышла погулять со старым псом. И только когда почтальон, разносивший первую в этот день почту, одарил ее удивленным взглядом, она вспомнила, как она одета. «Дамасская роза»!

Бойду на глазах становилось легче, и к вечеру она смогла оставить его. Она возвращалась на Саут-сквер, покидая своего любимого – теперь пусть хоть весь мир знает – сидящим у газового камина, закутанным в одеяло, слабым, как котенок, но больше не трясущимся в лихорадке. Рядом с ним, как всегда, старый пес.

Накинув плащ, Кэт втиснулась на заднее сиденье такси и попыталась придумать для родителей хоть какое-то приемлемое объяснение. Она позвонила домой только раз, прошлой ночью – к телефону подошел отец, – сказала, где она и как долго собирается там пробыть, но, прежде чем он успел засыпать ее вопросами, монетки у нее кончились. Теперь, пока такси под мерное тиканье счетчика приближалось к Саут-сквер, формулировка становилась все более и более туманной, и в конце концов она бросила это занятие. Она слишком устала, чтобы о чем-нибудь беспокоиться, и, в конце концов, что скажут, то и скажут.

На углу она расплатилась, под вечерним небом чувствуя себя не так неловко в своем помятом вечернем платье. Открыла дверь своим ключом и, намеренно не глядя по сторонам, не желая знать, есть ли кто-нибудь в комнатах, поднялась прямо к себе, сбросила одежду и забралась в горячую ванну.

Немного ожив после ванны – все еще усталая, но не до изнеможения, – в длинном халате, обмотав полотенцем голову, Кэт решила, что пора рубить узел. Она пошла к матери, но той не было в комнате.

Проходя мимо отцовского кабинета, она увидела под дверью свет, тихонько постучала и, услышав его голос, вошла.

– Вернулась! – без раздражения, скорее с какой-то тоской произнес он.

При звуке его голоса слезы навернулись на глаза.

– Ох, Котенок! – сказал он ласково.

Это давнее детское прозвище! От ее решимости не осталось и следа. Отец обнял ее, усадил в свое походное кресло, а горячие слезы все катились по щекам.

Майкл присел на край стола – спиной к Белой Обезьяне, весьма саркастически взиравшей на все происходящее, – и смотрел, как постепенно успокаивалась дочь, всхлипывала вое реже, все тише. «Бедная моя девочка! – подумал он. – Скверная это штука – любовь. Парламенту следовало бы ее отменить!»

Первая краткая вспышка прошла, своим носовым платком отец тщательно «перекрестил» ее, как говаривал он, когда, маленькой девочкой, ей случалось расплакаться, – теперь им обоим легче было продолжать.

Да, решил Майкл, это он должен сделать сам – пустить пробный шар – он отец.

– Ну, скажи мне – ты очень влюблена?

Кэт взглянула благодарно и даже чуть улыбнулась.

– Безнадежно. Прости.

Майкл медленно кивнул, а что дальше говорить – не знал.

Следующий вопрос задала Кэт.

– Что говорит мама?

Майкл чуть шевельнулся на своем насесте.

– Ты же знаешь, мы оба хотим только твоего счастья, Кэт.

– Это не ответ, папа.

– Нет. Ты хочешь дословно?

– Да.

– Изволь – в настоящий момент она не может себе представить, как умудрилась родить такую идиотку. Думаю, в конце концов представит.

Кэт приглушенно рассмеялась, и сразу опять слезы ручьем – на этот раз ненадолго.

– О Господи, – проговорила она сквозь скомканный влажный платок, – сейчас от всего этого голова кругом идет. Утро вечера мудренее.

– Ты всю ночь была там?

– Да!

Такой болью исказилось лицо отца – хоть бы этого не видеть!

– После всего этого – я должна быть с ним, папа, – должна!

– Я понимаю.

– Понимаешь?

– Да – конечно. Но скажи – он тоже так считает?

– Да.

– Он так сказал?

– Да.

– Понимаю, – повторил Майкл.

– Нет, папа, скорее всего, не понимаешь. Он просил меня уехать с ним.

– За границу?

Она кивнула:

– В Мексику.

– В Мексику!..

Бедный папа! Кэт отчетливо представляла, что творится сейчас у него в душе, – на лице его отразились те же чувства, что охватили ее, когда она впервые услышала – куда.

– Может быть, – добавила она, – но не обязательно. Дело в том, я думаю, что для него не так уж важно, где именно жить. Важно, чтобы я была с ним – где бы то ни было.

– И ты будешь счастлива?

– Я буду счастлива с ним – а это самое главное, правда?

Кэт ждала – и, смирившись, отец коротко кивнул в ответ.

– Мне нужно поспать, – объявила она, вставая, – давай утром договорим? Я буду лучше соображать.

И, прежде чем выйти из комнаты, потерлась щекой о его щеку.

* * *

Кэт спала без снов. Вернее, видение, что над ней витало в ее тревожном забытьи, было какое-то непостижимое, недосягаемое.

Внезапно, как от толчка, она вскочила, сердце оборвалось. Толком не проснувшись, объятая ужасом, выбралась из постели. Едва коснувшись ногой ковра, уже знала – что-то случилось, что-то страшное, очень страшное – страшнее быть не может. Зажгла свет, мгновенно оделась: юбка, блузка, кардиган – выхватив из шкафа что попало, неважно какого цвета, наскоро накинула красный плащ с капюшоном, отыскала кошелек, глянула, хватит ли на такси, и опять умчалась из дома, и опять – во тьму.

На фоне затянутого облаками ночного неба дом возвышался, как готический замок. Кэт отдала шоферу последнюю банкноту – сдачи ждать было некогда. Поездка заняла целую вечность, сердце рвалось из груди – скорей, стрелой, туда, наверх, а такси все тарахтело, все прижимало ее к земле, не давало взлететь. Она вошла в дом – как кстати это устройство на входной двери! – и помчалась по витой лестнице, не потрудившись нащупать выключатель, не обратив внимания на сбившийся в сторону потрепанный край ковра и поцарапанную голень – каждая драгоценная секунда на счету. В кромешной тьме лишь одно ей виделось ясно – она должна быть с ним – или случится что-то чудовищное, немыслимое.

Вот она уже на лестничной площадке, вот открывает дверь – накануне она оставила ее неплотно прикрытой, – у ног – какое-то движение. Собака! Крутится взволнованно вокруг пес, подвывает тихонько, прерывисто всхлипывает, будто знает – шуметь нельзя, но очень уж непривычно – ночной гость.

– Хорошая собака, Профессор, – прошептала Кэт, – хорошая собака! Где хозяин?

Пес побежал вперед, и, пройдя коридор, Кэт увидела Бойда. Он сидел в кресле, почти в той же позе, что она его оставила. Газовый камин еще горел, сброшенное одеяло валялось у скамеечки. В свете огня она увидела у кресла пустую бутылку виски. Стакана не было нигде.

Что ж, пускай, если это помогает ему заснуть.

Потихоньку подкралась она к креслу, посмотреть, спит ли он. Да: глаза закрыты, голова откинулась на спинку кресла, повернутое к огню лицо младенчески безмятежно. Протянула руку к поседевшим волосам, теперь снова сухим. Лоб его под ее губами показался приятно теплым – но не слишком ли близко сидит он к огню? Рука свесилась с ручки кресла. Она обхватила руками его огромную ладонь – холодна, как лед, нельзя было раскрываться! – и, положив ее на ручку кресла, повернулась за одеялом, сползшим на пол.

И тут пес издал долгий протяжный вой, жалобный, бесконечный – как по покойнику!

Услышав этот плач, Кэт резко обернулась – рука Бойда опять свесилась вниз. Она снова дотронулась до нее – но пес оттолкнул ее, пряча морду под ладонь хозяина, тычась в нее носом, будто отчаянно просил хоть какого-го отклика.

Страшная догадка сжала сердце – слишком зловещая, чтобы признаться в ней, слишком пугающая, чтобы отбросить ее прочь. Она опять взяла его руку – со странной бесчувственностью глядя, как движется ее собственная, будто непостижимый давешний сон стал наконец явью, а пес все сопел, все перебирал лапами в безумном волнении.

Рука писателя остывала – ледяная, безжизненная. Отрешенно, будто сама превратилась в неодушевленный предмет, Кэт терпеливо, но тщетно пыталась прощупать пульс.

Кое-как она преодолела препятствия, уготованные ей телефонной будкой – тяжелая красная дверь все не открывалась – руки вдруг ослабли, потом набирала номер непослушными, закоченевшими пальцами, потом говорила каким-то чужим голосом, прося их – неизвестно зачем – поторопиться.

– Крепитесь, мисс, – прозвучал в трубке деловитый голос, – высылаем машину.

Машина, казалось, появилась в тот же миг, сирена зазвучала сначала в ее мозгу, а уж потом послышалась на улице. На самом деле прошло почти десять минут – участок находился через улицу, – но, упав в обморок у запертой входной двери дома, Кэт потеряла представление о времени. Над ней склонилось лицо молодого мужчины, сильная рука помогла подняться.

– Это вы звонили нам, мисс? Мисс? Вы меня слышите?

Кэт кивнула, попыталась выдавить «да», но так и не смогла. Голоса не было – только какой-то намек на него.

– У вас есть ключ?

– Нажмите, – выговорила она почти беззвучно и услышала, как неровно звучит голос, – звонок. Квартира девять.

– Шок, сержант, – сказал молодой кому-то, кого она не видела.

Дверь открылась прежде, чем Кэт сумела объяснить, кто ответил бы на звонок в квартиру мертвеца. Какой-то жилец услышал, как подъехала полицейская машина. Началась суматоха, гомон, вокруг, задевая ее, сновали люди, двое офицеров поднимались по лестнице легкими решительными шагами. Молодой человек остался с ней, задавал вопросы – будто с того света.

Постепенно постигая смысл происходящего – будто в этом вообще был какой-то смысл! – Кэт монотонно, односложными словами отвечала на вопросы.

Да… (она его знала). Нет… (они не родственники). Монт… (ее фамилия). Бойд… (его фамилия). Нет… (у него нет семьи). Да… (они могут связываться с ней). Саут-сквер…

Приехала «скорая» – еще двое промчались мимо нее по лестнице с носилками. Она вдруг поняла, что ей нужно еще раз подняться туда. Покачиваясь, встала и стала подниматься по лестнице. Молодой офицер попытался было ее остановить, но что-то в ее лице до боли взволновало его – и заставило уступить. Поддерживая под руку, он повел ее по витой лестнице наверх.

Его, должно быть, пытались оживить, когда Кэт еще раз ступила в эту единственную в квартире комнату, где камин еще хранил тепло, где стояло пустое кресло и отгороженная ширмой кровать. Она посоветовала бы им не трудиться напрасно, знай она, что они станут возвращать его к жизни. Она сказала бы им, что все зря – с таким же успехом они могли бы попытаться заставить забиться вновь ее собственное застывшее сердце!

– Нигде никакой записки, – это сержант обращался к коллеге, но смысла слов она не поняла, – похоже, у него был рецепт на снотворное. Значит, – вероятно, несчастный случай.

Кэт проследила взглядом за его рукой, он указывал куда-то в сторону кресла. Только теперь она заметила несколько полуразвернутых листочков бумаги. «Чудный коктейль» – невесть откуда всплыло в мозгу – «виски и снотворное». Нет! – ради Бога! Теперь слова сержанта обрели смысл. Никакой записки – значит, просто несчастный случай – несчастный, несчастный случай!

Как загробный дух, Профессор – привязанный теперь обрывком веревки к ножке кровати – снова испустил леденящий душу вой.

– Можно мне забрать его? – вдруг спросила Кэт, обращаясь все равно к кому.

– Не сейчас, мисс, – ответил молодой офицер, о чьем существовании она успела начисто забыть, – пока мы подержим его у себя, но, если никто претендовать на него не будет – семья, я имею в виду, – вы сможете его забрать.

– Сколько времени это займет?

– Точно не знаю – думаю, месяц или около того.

Она взглянула на пса – тот, сидя на задних лапах, перебирал передними в воздухе, тянулся к ней, будто прося о помощи. Внезапно она почувствовала, что не может больше ни минуты оставаться здесь, в этой маленькой неопрятной квартирке, где смерть лежала под простыней и старый пес молил ее вернуться.

– Мне надо идти, – сказала она.

– Домой, мисс?

– Да – домой. Где бы он ни был – дом…

– Может быть, вас подвезти?

Она тряхнула головой уже у двери.

– Нет, спасибо – я пройдусь.

* * *

Кэт вышла на улицу, в мутную предрассветную мглу, ступая быстро, будто с каждым шагом отдаляясь от этого места, она и сердце свое отдаляла, спасала от боли. Боли не было пока, и она поняла – той частью мозга, которая управляла ею, когда она набирала телефонный номер, когда отвечала на вопросы молодого офицера, – что это шок и что некоторое время еще она ничего ощущать не будет.

Вдыхая полной грудью – в эти предутренние часы, пока на Лондон не обрушился шквал автомобилей, воздух еще довольно свеж – и чувствуя, как от ходьбы кровь быстрее побежала по жилам, она на удивление отчетливо воспринимала происходящее. Так вот как это бывает! Читаешь в романах о трагической развязке великой любви – она-то читала чуть не с колыбели – и не задумаешься никогда, что в Жизни может быть как в Искусстве. Даже нелепый какой-то финал – он ушел, сколько к нему ни взывай, ушел от нее навсегда. Заморский принц из детской сказки, превратившийся во вполне реального американца, ее любимого, исчез, как мечта, из которой она его создала. Безупречно, в своем роде. Мечты мечтами, а живое – тленно…

Она шла дальше, прислушиваясь к себе – когда до нее дойдет, достанет до сердца? Тротуары пусты, почти нет машин. Ранним утром город так тих, лишь чуть слышный, глубокий, отдаленный гул – будто дремлющий исполин вот-вот проснется.

От прямого пути на Саут-сквер она уже отклонилась. Ускорила шаги, сворачивала наугад, прошла по Бромптон-роуд, Понт-стрит, Элизабет-стрит и Букингем-палас-роуд. Все больше машин появлялось на улицах, близился рассвет.

Вдруг неожиданный звук послышался позади. Зацокали копыта по мостовой, заскрипели колеса. Не прерывая шагов, она оглянулась – ничего. Но звук близился, нарастал. Кэт остановилась, повернулась, и – расступился невнятный сумрак, и явил ей сказочную карету из детских грез – вот он примчался за ней, заморский принц!

Кэт замерла, онемев, а дивная золотая карета медленно приближалась. Все сбылось, все, до мелочей – бьют копытами кони, кучер в ливрее. Вот она, сказка, – а Кэт и слова вымолвить не может!

И тут из серого уличного небытия вынырнула совсем не сказочная фигура. Полисмен – ну вылитый жирный тюлень!

– Вернитесь, мисс! – окликнул он ее, – королевский экипаж!

Ну конечно – коронация! Они бы каждого вымуштровали, лишь бы все прошло без задоринки. Как было приказано, она отступила на тротуар, только теперь сообразив, что оказалась посреди дороги.