Текст книги "Анатомия американского национализма"

Но в Соединенных Штатах эту опасность всегда удавалось сдерживать силами американских демократических институтов конституционной законности, причем не только благодаря существованию этих институтов, но и благодаря влиянию и единообразию демократической национальной политической культуры и идеологии, которые их поддерживают. И пусть силы американской антитезы сгущались в темных закоулках, пусть под их тенью вырастали фашистские маньяки, как, например, террорист Тимоти Маквей[17]17
  Тимоти Маквей – организатор взрыва в федеральном здании в Оклахома-Сити 19 апреля 1995 года, унесшего жизни 168 человек. (Прим. переводчика.)


[Закрыть] или различные группировки боевиков, но в большинстве своем эти силы не выступают против формальных демократических аспектов американского «символа веры». Напротив, они испытывают за них огромную гордость и считают их основой американского могущества.

Столь единодушная национальная поддержка демократии легла в основу так называемого механизма самокоррекции в США, то есть способности страны пройти периоды народной истерии, моральной паники и националистического экстремизма, не допуская, чтобы это превратилось в постоянно присутствующий элемент на национальной политической сцене или не переросло в формирование государственных институтов диктаторского типа. Так, по крайней мере, было до сих пор. Как будет показано в следующих главах, тревожные предпосылки, возникающие в результате сочетания таких факторов, как состояние национальной безопасности в условиях холодной войны и ведение «войны с терроризмом» без каких-либо обозримых перспектив ее окончания, в долгосрочной перспективе могут привести к изменению существующего статус-кво.

Однако для американской истории характерна тенденция к авторитаризму, которая принимает, что называется, общественную форму. Ее формулирование и даже осмысление проходит под флагом защиты американской либерально-демократической системы. Сеймур Липсет назвал такие моменты в истории Америки «страсти по «символу веры»». Это ни в коем случае не попрание «символа веры». По словам Луиса Харца, приверженность Америки к абсолютной форме либерального национализма «не означает, что изъявление общей воли Америки всегда происходит легко и гладко. Оно тоже переживало периоды, связанные с насилием, – моменты, бесспорно, редкие, но достаточно жестокие. Это знакомые Америке периоды национального страха и национальной истерии, когда все эти эмоции вдруг проявляются с удвоенной силой, когда гражданские свободы начинают рушиться и когда Фенимор Купер и в самом деле рискует оказаться за решеткой из-за всплеска революционных чувств в духе Руссо»⁴³⁷.

Как сказано в этой цитате, определенные коллективные особенности, присущие демократической Америке, тесно связаны с идеями Жан-Жака Руссо об идеальном государстве и о роли, которую играет общая воля в жизни государства[18]18
  Общая воля (в некоторых источниках дается также определение «общее желание») – главное понятие, на основе которого Ж.-Ж. Руссо выстраивает идеал общественного устройства. Согласно Ж.-Ж. Руссо, общей волей обозначается единство волеизъявлений индивидов, то есть она принадлежит не определенному лицу, а представляет весь народ. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. Руссо считает, что каждый отдельный гражданин должен, принимая какое-либо решение касательно вопроса, имеющего общественное значение, спросить себя, какое решение будет соответствовать «общей воле». В концепции Руссо этот механизм основан на общем нравственном и идеологическом консенсусе общества, который, в свою очередь, формируется на основе общепризнанной гражданской религии. Этот консенсус «сохраняет идеал свободы, поддерживая при этом дисциплину», а также обеспечивает способность нации к принятию решений⁴³⁸. Как отметил Я. Л. Талмон, эти представления Руссо также указывают на некую форму коллективного авторитаризма или даже тоталитаризма, хоть это предложение многие считают натяжкой⁴³⁹.

Руссо описывает общую волю не только с точки зрения того, как это должно быть, но и как это уже в определенной степени существовало в пределах этнически, культурно и религиозно однородного по составу мира в его родном швейцарском городе-государстве Женеве (этот экскурс, возможно, для самого Руссо был не так уж приятен, по крайней мере после того, как в Женеве за безнравственность были преданы сожжению его книги). Следовательно, идею общей воли, в том виде, как ее сформулировал Руссо, можно рассматривать как попытку распространить плодотворную и достойную восхищения, но одновременно удушающую и подавляющую культурную атмосферу однородного маленького городка на жизнь целого народа. Однако необходимо отметить, что при том, что общая воля на самом деле проявлялась в Женеве (или в другом закрытом, однородном обществе, где однородность обеспечивалась не репрессиями сверху, но самим сообществом), форма ее проявления сложилась, естественно, по мере становления самого этого общества.

Для многих американцев, которые придерживаются популистских и националистических взглядов, общая воля и либеральный национализм никогда не означали лишь исключительную приверженность либерально-демократическим институтам. Они также всегда разделяли убеждение, что быть американцем означает принадлежать к определенному национально-культурному сообществу, которое формируется своими особыми ценностями, а также (по крайней мере как было раньше) еще и по признакам расы, этнической принадлежности и религии. И это было так с самого начала. Вне зависимости от любых представлений о положении дел на политической арене в наши дни, когда лидер «Христианской коалиции» Ральф Рид пишет, что «вера занимает центральное место в поддержании демократических институтов, раньше это считалось аксиомой», он абсолютно прав с точки зрения истории⁴⁴⁰.

Такое сочетание объясняет, как многие американцы могут объединять в своем сознании элементы как американских основополагающих принципов, так и их антитезы. Они могут, как утверждал Луис Харц, быть искренне преданными последователями американского «символа веры», обоснованного еще Джоном Локком и получившего дальнейшее развитие в эпоху Просвещения, однако могут сочетать эту преданность с понятиями культурного, религиозного и национального общества, которое построено по принципам, однозначно не включающим понятия и принципы Просвещения. Как бы то ни было, если Просвещение в немалой степени способствовало возникновению Американской революции и национальных институтов, которые она породила, в равной степени верно и то, что многие американцы чувствовали (как и их английские предки, сторонники парламента, во времена Гражданской войны за 130 лет до этого), что они боролись за древние английские свободы против нововведений самодержавного монарха. По крайней мере, некоторые особенности Американской революции также были вызваны «боязнью современности»⁴⁴¹.

Многочисленные потомки этой традиции были уверены (и эту уверенность изначально укрепили долгие годы расовых сражений в Северной Америке), что их обществу угрожают чужаки и «другие» из числа варваров. Они также были уверены, что представляют собой в некотором роде подлинный американский народ, настоящих американцев: основу американской нации, которой присуще то, что немецкие националисты называют Gesundes Volksinn («здравое сознание народа»). Это понятие включает «правильные» виды национальной религии, а также формы «правильного» социального поведения и патриотизма. Со временем они даже стали воспринимать людей разных национальностей, а затем даже разных рас как равноправных членов американского общества, но при условии, что те соответствовали американским нормам и становились «частью команды»⁴⁴².

Несмотря на то, что эта культура посвящена свободе, она посвящена не негативной свободе, по классическому определению Исайи Берлина, но своего рода позитивной свободе. В первую очередь свобода принадлежит только членам нравственного, культурного и (в прошлом) расового и этнического сообщества. «Свободный, белый, совершеннолетний», как говорилось в старой поговорке. Расовый признак перестал быть определяющим, но по-прежнему весьма актуально представление о том, что свобода применима только определенным образом и к определенным типам людей⁴⁴³. Говоря словами из песни Мерла Хаггарда «Оки из Маскоги», сторонники этих взглядов считают, что нужно не только «быть свободным», но и «жить правильно». Можно, пожалуй, даже сказать, что они считают, что нужно быть свободным, чтобы жить правильно⁴⁴⁴.

Во-вторых (и как следствие этого), свобода жестко ограничена рамками данного общества. Это вид позитивной свободы, свободы (по словам Иммануила Канта) «подчиняться законам, которые сам установил». Свобода иностранцев, которые не разделяют эту культуру, или извращенцев, следовательно, может быть на законных основаниях ограничена авторитарными и даже жестокими способами, поскольку цель состоит в том, чтобы защитить общество, и эта цель является волеизъявлением всех сознательных членов общества⁴⁴⁵. Согласно данным опроса, проведенного в 1987 году среди пасторов южнобаптистских приходов, разделяющих премилленаристские взгляды, оказалось, что они не проявляют большой готовности допускать, чтобы социалисты, активисты борьбы за гражданские свободы и светские гуманисты публично выступали, либо баллотировались на государственные должности, либо преподавали в школах⁴⁴⁶.

Уолтер Рассел Мид следующим своим высказыванием оказал глубокое воздействие на американский национализм как внутри страны, так и за рубежом:

«Смерть врагам общины! Она – наследие колониальных времен, подтвержденное опытом двух столетий американского общества, и к тому же один из самых глубинных инстинктов джексоновского мира… Джексоновский реализм основывается на том, что в представлениях людей жизнь внутри народной общины резко отличается от мрачного мира за ее пределами. Джексоновский патриотизм – не доктрина, это чувство, подобное любви к своей семье. Народ – это продолжение семьи. Люди, составляющие американский народ, связаны друг с другом общей историей, культурой и единой моралью. Где-то глубоко в душе американцев живет чувство родства с другими американцами. По отношению друг к другу у нас одни правила, для внешнего мира – совсем другие»⁴⁴⁷.

На установках этой культуры воспитывались такие деятели, как, например, Джон Эшкрофт, бывший губернатор штата Миссури и генеральный прокурор в администрации Буша. Эшкрофт несет ответственность за то, что под его началом был разработан ряд законов и мер, в результате принятия которых значительно увеличились полномочия федеральных властей по осуществлению надзора, проведению допросов и содержания под стражей без суда и следствия. Такие полномочия могут показаться несовместимыми с принципами законности, которые составляют ключевую часть американского «символа веры» и представлений об американской нации, с теми идеалами, которые сам Эшкрофт страстно исповедует.

Вера таких деятелей, как Эшкрофт, в верховенство законности не лицемерна. Она лишь обусловлена двумя весьма важными факторами: если ситуация кризисная, законодательными нормами можно пренебречь ради защиты общества, а кроме того, закон лишь в ограниченной степени применим к иностранцам, особенно в том случае, если есть подозрения, что эти иностранцы враждебно настроены или их поведение можно расценить как «варварское».

Самым драматичным и пугающим образом это исторически сложившееся отношение сказалось после событий 11 сентября 2001 года на том, какую позицию заняла администрация Буша по вопросу применения пыток к заключенным, задержанным в ходе «войны с терроризмом», а также как отреагировала на эти действия американских военнослужащих определенная часть американской общественности. Весной 2004 года, вскоре после обнародования свидетельств крайне жестокого обращения американских следователей и охранников с иракскими заключенными в тюрьме «Абу-Грейб», была также опубликована секретная переписка с юристами в администрации президента, которые оправдывали применение пыток к заключенным. В этих событиях проявились определенные противоречия и разногласия между силами, поддерживающими американские основополагающие принципы, и теми, кто представляет антитезу этим принципам⁴⁴⁸.

С одной стороны, очевидно, многие американцы, а также, безусловно, представители средств массовой информации в большинстве своем были не только возмущены тем, что фактически произошло, но и искренне и глубоко поражены, что к этому имели отношение американские военнослужащие. Основные газеты и телеканалы широко освещали мучительные обсуждения жестоких последствий войны для обычных, порядочных людей. Возмущение, которое вызывали обнародованные факты, было, безусловно, вполне понятным и справедливым. Но всеобщее удивление этими фактами было тем не менее несколько странным, если принять во внимание действия американских военнослужащих во Вьетнаме. Информация об «Абу-Грейб» отнюдь не стала каким-то откровением для тех ветеранов войны во Вьетнаме, с которыми я разговаривал в Алабаме⁴⁴⁹.

Значительную часть американцев произошедшее в «Абу-Грейб» вовсе не удивило, более того, они даже одобряли это. По результатам опроса общественного мнения, проведенного в мае 2004 года газетой «Вашингтон пост» и телеканалом «Эй-би-си ньюс», 34 процента респондентов заявили, что пытки приемлемы в случае, если их применяют к «лицам, подозреваемым в причастности к недавним нападениям на американские вооруженные силы в Ираке или Афганистане», 64 процента были «против». На вопрос, является ли физическое насилие, граничащее с пыткой, приемлемым, 45 процентов ответили утвердительно и 53 процента – отрицательно⁴⁵⁰.

Все, что стало известно общественности, вряд ли было полной неожиданностью для юридического советника Белого дома Альберто Гонсалеса, который в докладной записке президенту США от 25 января 2002 года, говоря о статьях Женевской конвенции, касающихся жестокого обращения с заключенными, назвал их «устаревшими» и рекомендовал отказаться от следования этим нормам (Колин Пауэлл высказал свое категорическое несогласие). Позже юристы, работавшие в Министерстве юстиции (август 2002 года) и в Министерстве обороны (март 2003 года), высказывали рекомендации, согласно которым президент США в качестве главнокомандующего имеет право отменять и американские, и международные правовые нормы, а также санкционировать применение физического насилия к заключенным в рамках «войны с терроризмом»⁴⁵¹.

Предполагалось, что эти докладные записки будут храниться под грифом «секретно». Однако многочисленные политики и комментаторы средств массовой информации правого толка не делали никакого секрета из своей реакции на раскрытие информации о преступлениях американских военнослужащих в «Абу-Грейб». Сенатор Джеймс Инхоф (республиканец, штат Оклахома) заявил своим коллегам по сенатскому Комитету по вооруженным силам: «Я, наверное, не единственный за этим столом, кого больше возмущает само общественное возмущение, чем обращение с заключенными… Понимаете, они [заключенные в тюрьме «Абу-Грейб»] там не за нарушение правил дорожного движения содержатся… Они убийцы, они террористы, они мятежники»⁴⁵².

Сенатор Инхоф резко высказался о представителях Международного комитета Красного Креста (МККК) как о «гуманных благодетелях, которые прямо сейчас ползают по всем этим тюрьмам в поисках нарушений прав человека, а наши войска, наши герои, сражаются и умирают». Его коллега-сенатор, республиканец Трент Лотт (штат Миссисипи), заявил: «Честно говоря, если речь идет о том, чтобы спасти жизнь нескольких американских военнослужащих или вызволить наше подразделение, которое оказалось в опасности, я думаю, что с ними следует поступать без всякой жалости». Когда Лотту напомнили, что американскими военнослужащими по крайней мере один заключенный в тюрьме «Абу-Грейб» был забит до смерти, сенатор ответил: «Это же не воскресная школа. Это допрос. Там все жестко»⁴⁵³. Подобные заявления делали и некоторые представители средств массовой информации правого толка, такие как Раш Лимбо, Билл О’Рейли и Майкл Сэвидж. Лимбо заявил: «Возможно, люди, которые отдали приказ об этом [о злоупотреблениях в тюрьме «Абу-Грейб»], весьма умны. Возможно, люди, которые выполнили этот приказ, совершили прекрасное дело… Что там говорить: люди, которые пытались убить нас, испытали много унижений – в каком-то смысле дорого нам заплатили за это. По-моему, это очень успешно сделано, если рассматривать все под правильным углом»⁴⁵⁴.

Комментатор Майкл Сэвидж, ведущий ток-шоу на радиостанции правого толка, заявил, что арабы – это «нелюди», и утверждал, что «единственное, что, вероятно, может сделать из них [арабов] людей, – это их обращение в христианство». Он добавил: «Раздать им одеяла, зараженные вирусом оспы, как поступила армия США с индейцами чероки, когда те направлялись на Запад, – это ничто по сравнению с тем, что я бы хотел сделать с этими людьми»⁴⁵⁵. Ток-шоу Сэвиджа транслируют 350 радиостанций, его аудитория составляет около 7,5 миллиона человек. Передачи с участием Лимбо транслируют 680 станций, его аудитория – около 20 миллионов человек⁴⁵⁶.

Выпад сенатора Инхофа против представителей МККК спустя два дня поддержала газета «Уолл-стрит джорнэл», в редакционной статье которой, озаглавленной «Двойной Красный Крест», осуждалась «усилившаяся политизация» этой организации и высказывалось предупреждение, что МККК рискует стать «просто еще одной левой пропагандистской группой, наподобие «Хьюман райтс вотч» или «Амнести интернешнл»». При этом «Уолл-стрит джорнэл» всегда с готовностью цитировала эти организации как уважаемые представительные органы, когда дело касалось нападок на страны, к которым редакторы «Уолл-стрит джорнэл» испытывали ненависть и которых желали подвергнуть критике⁴⁵⁷. Конечно, эти заявления не выражают мнения всех республиканцев. Они вызвали резкую отповедь сенатора Джона Маккейна (бывшего военнопленного), который высоко оценил деятельность МККК и подчеркнул, что США должны прекратить использование пыток и соблюдать нормы международного права⁴⁵⁸.

Эти явления явно противоречат формальным характеристикам американского «символа веры» в том, что касается соблюдения норм правосудия и равенства прав. В них, безусловно, проявляется неверие в то, что основополагающие правила справедливости можно найти в книгах по юриспруденции, а также в то, что «все люди созданы равными». Однако в прошлом они, как правило, успешно сосуществовали с «символом веры» на внутриполитическом уровне, поскольку бурные проявления народного гнева и народного правосудия были кратковременны и нацелены на решение конкретных реальных или предполагаемых опасностей.

Исключение составлял Дикий Запад, где угроза со стороны индейцев, организация отрядов самообороны и обычай этих отрядов вершить самосуд существовали длительное время, почти так же долго, как и сами приграничные территории – и на Западе, и на Юге, где вследствие надуманной угрозы со стороны негров возникла необходимость коллективных расправ, которые продолжались с момента образования поселений и вплоть до 1960-х годов.

Глава четвертая
Антитеза основополагающим принципам
Часть II: Фундаменталисты и большие страхи

Разве кто-либо когда-нибудь еще решался на такую святость, на такое отречение от всего, кроме религии, на такое рвение служить Богу и своей стране? Эти люди проповедуют и молятся истово, со страстью. Священное Писание, имя Бога и имя Христа не сходит с их уст. Вряд ли Кромвеля просветят о чем-либо. В противном случае он возложит руки свои на грудь, поднимет глаза и воззовет к Богу. Он будет плакать, он будет рыдать и каяться, даже поражая тебя под самое сердце.

«Охота на лис» (Англия, 1649, памфлет левеллеров против Оливера Кромвеля)⁴⁵⁹

Жизненно важной, хотя и неофициальной частью американского «символа веры» уже давно стало убеждение, что Соединенные Штаты покорили вершины современных достижений в области экономики, технологии и культуры, а также в сфере демократических процессов. Этот успех наряду с его производными – широкими экономическими возможностями, материальной культурой и потреблением – также составляет сердцевину того, что назвали «американской мечтой». И хотя в последнее время Европейский союз стал выступать в качестве альтернативной модели современной капиталистической системы, в большинстве стран мира и международных структур (в том числе среди таких группировок, как «Аль-Каида», ведущих вооруженную борьбу именно против современных достижений, которые были обеспечены Соединенными Штатами, и современных реалий, которые определяются Соединенными Штатами) США сохраняют имидж ведущей страны⁴⁶⁰. Это утверждение верно, прежде всего, относительно потребительской культуры и индустрии массовых развлечений. Вряд ли, например, Европа может считаться в этих областях законодателем моды в Восточной Азии.

США также считаются страной, в которой происходят самые динамичные сравнительно с другими развитыми странами экономические, культурные и духовные изменения, а также страной, наиболее открытой для перемен. С этим тесно связан тот факт, что Соединенные Штаты чрезвычайно открыты для иммиграционных процессов и, следовательно, подверглись самым радикальным демографическим изменениям по сравнению с другими странами Запада. По-прежнему принято считать, что «с самого начала был заключен тесный полноценный союз интеллектов между американцами и типичными представителями эпохи модерна, людьми Нового Света»⁴⁶¹.

В значительной степени все это верно. Тем не менее наряду с происходящими изменениями США также являются прибежищем для самых многочисленных на данный момент и самых влиятельных в развитых странах мира сил консервативного вероисповедания. Отношение этих сил к тем современным достижениям, которые обычно признаются основными, было подытожено в 1960-х годах ведущим проповедником-пятидесятником А. А. Алленом: «Самым коварным врагом Америки является не коммунизм (в той степени, насколько он может представлять опасность), не нацизм, не фашизм и не какая-либо другая чуждая идеология, но МОДЕРНИЗМ» (прописными буквами данное слово было написано в оригинале). В брошюре, озаглавленной «Мое видение разрушения Америки» (My Vision of the Destruction of America), прозвучал призыв Аллена к оружию. Уже в самом названии оптимизм американского «символа веры» противопоставляется глубокому пессимизму протестантского фундаментализма в той мере, насколько это касается масштабов происходящих в мире изменений⁴⁶².

Как заметил Самюэл Хантингтон, «те страны, которые более религиозны, имеют тенденцию к большему национализму». Глядя на разницу между Соединенными Штатами и остальной частью развитого мира, Хантингтон и другие исследователи объясняли более сильный национализм в Америке в начале XXI века отчасти большей религиозностью страны. Как будет видно, эта отсылка к национализму особенно верна в части, касающейся американского фундаменталистского протестантизма, который, как описано в главе третьей, имеет определенные корни в националистической культуре Белого Юга⁴⁶³.

Американский консервативный религиозный евангелизм (или протестантизм) и фундаментализм на протяжении лет претерпели определенные изменения. На самом деле бо́льшая часть их современной истории и развития были обусловлены именно реакцией на изменения в окружающем мире. Евангелизм (или протестантизм) – это «вероисповедание, которое неоднократно адаптировалось к изменяющимся интонациям и ритмам современности» особенно тогда, когда дело касалось использования современных средств массовой информации и современных методов мобилизации народных масс⁴⁶⁴. Кроме того, на значительной части США в XVII и XIX веках церкви играли ключевую роль в окультуривании и просвещении (а следовательно, в значительной степени в придании им современного характера) тех социумов на рубежах поселенческой деятельности (то есть на Диком Западе), которые в противном случае могли остаться на полусредневековом уровне.

Как бы то ни было, далеко не все протестанты были фундаменталистами в религии (хотя протестантизм и фундаментализм объединяют многие основные убеждения) или правыми националистами в политике. Например, вера в буквальную истинность всего текста Библии (то есть в его непогрешимость) имеет решающее значение для религиозного фундаментализма, однако многие члены более многочисленного по своим масштабам протестантского движения занимают более выверенную позицию. Они также менее консервативны в политике. Кроме того, весьма значительная часть протестантского населения в Соединенных Штатах и на американском Юге представлена чернокожим населением. По понятным историческим причинам их религиозные убеждения достаточно редко являются причиной их правых политических взглядов⁴⁶⁵.

В то же время фундаменталистское крыло протестантского движения выступает весьма мощной идеологической силой на значительной части Соединенных Штатов и сохраняет те элементы мышления, которые с относительно небольшими изменениями перешли в наше время из гораздо более ранних эпох. Это крыло ведет свое начало еще со времен, предшествовавших эпохе Просвещения, и его мировосприятие в значительной степени настроено против идей Просвещения. Оно также сохранило принцип географической целостности зоны своего влияния. В то время как консервативные религиозные убеждения сильны в Канзасе и других районах Среднего Запада и отмечается много новых приверженцев фундаменталистских групп из разнородных этнических и культурных социумов в новых городах на юго-западе и в Калифорнии, основной поддержкой фундаменталистское крыло по-прежнему пользуется, как и в незапамятные времена, на Белом Юге и в прилегающих районах⁴⁶⁶.

Религиозная карта США 2000 года наглядно демонстрирует сплошную зону округов с большинством населения, относящегося к Южной баптистской конвенции, которая тянется от центра штата Виргиния к восточным районам штата Техас и охватывает северные районы Флориды и значительную часть территории штатов Кентукки и Миссури. Остальная часть белого населения этой зоны относится к другим евангелистским и/или фундаменталистским церквям, например, к пятидесятникам⁴⁶⁷. Как уже говорилось, для этой зоны характерна не только глубокая религиозность населения, но и некоторые весьма жесткие, древние социально-культурные традиции, которых неукоснительно придерживаются и корни которых уходят еще во времена первых поселений в Северной Америке, то есть еще до провозглашения независимости. Одной из наиболее важных традиций является исключительный национализм.

Бо́льшая религиозность населения США по сравнению с Европой в начале XXI века, а также влияние фундаменталистских церквей южных штатов объясняются ключевыми различиями между историей США и Европы за последние двести лет или около того. Эти различия связаны не только с распадом американского протестантизма на множество церквей и сект (которые в то же время были весьма однородными в своих основных убеждениях и в духовном отношении), но также с ролью, которую играли эти секты в развитии общества на Диком Западе и в отдаленных районах Большого Юга.

Эти церкви появились в соответствии со старой традицией американских поселенцев стихийно создавать в отдаленных местах свои собственные церкви. Хотя членство в церкви было добровольным, оно предполагало серьезные обязательства как перед церковью, так и перед общиной в целом. А поскольку церковь зачастую включала всю общину, то такое членство, по существу, не являлось добровольным. Легко, без проблем покинуть церковь можно было, только покинув саму общину при перемещении на Запад⁴⁶⁸. Хотя религиозная культура этих церквей перешла по наследству от протестантских сект, существовавших в XVII и XVIII веках в Англии и Шотландии, каждая из них представляла себя также как непосредственную наследницу Библии и слова Божьего, без исторических прецедентов и без посредников.

Растущий плюрализм сект на Юге в начале и середине XIX века сопровождался резким снижением духовного плюрализма и возросшей культурой ортодоксии, консерватизма и конформизма в религии и в социально-культурной жизни в целом. «К 1860 году религиозный либерализм на Юге практически отмер»⁴⁶⁹. Наибольшую выгоду из этого религиозного процесса получили баптистские церкви, которые продолжали преобладать в регионе (по степени влиятельности за ними шла методистская церковь). Конечно, с самого начала индивидуализм выступал в качестве основной характерной черты культуры Юга, однако это был индивидуализм действия, а не мышления.

Чтобы понять глубинные духовные различия между большинством населения Соединенных Штатов и Западной Европы, следует уяснить, что в США решающее значение имеет сочетание поселенческой деятельности и роли американской протестантской церкви. И в Америке, и в Европе бо́льшая часть сельского населения до XVIII и даже до XIX века в значительной степени сохраняла средневековое мышление и поведение (последний факт сожжения ведьмы во Франции при явном пособничестве местных чиновников был отмечен в 1835 году). В Европе прежде всего высшие классы, а затем государство, зачастую через высшие классы, играли ведущую роль в просвещении сельского населения. Церкви играли в этом лишь вспомогательную роль, и к концу XIX века они существенно снизили свою активность и сократили влияние в большинстве стран Западной Европы.

В только что заселенных районах Соединенных Штатов не существовало ни реально функционировавшего государства, ни традиционных высших классов. В этих районах главенствующую роль играли церкви, которые препятствовали тому, чтобы поселенцы впали в полное варварство либо оказались оторванными от остального мира. Очень часто церковь была в буквальном смысле единственным социальным институтом во всей округе и единственным местом, где местные жители регулярно встречались. На ней также лежала ответственность за работу местной школы. Без протестантских церквей общины на Диком Западе стали бы гораздо более отсталыми, воинственными и «средневековыми», чем это было на самом деле. Таким образом, церкви сыграли неоднозначную роль в развитии основных территорий Соединенных Штатов: с одной стороны, они сдерживали средневековые тенденции на Диком Западе и закладывали основу для современного социального и экономического порядка, с другой – создавали религиозную культуру, которая во многом расходилась с современной культурой, как она понимается в остальной части западного мира.

И на Юге, и на Западе это были церкви, созданные самими местными жителями в буквальном смысле этого слова. Как результат, эти общины сохранили традиционный страх европейского крестьянства перед государством и его ненависть к нему, не подвергаясь воздействию государственных учреждений и не получая компенсацию за этот страх, которая в Европе позже смогла уменьшить его масштабы. Так происходило по крайней мере до XX века, когда основные черты этих американских общин уже окончательно сформировались⁴⁷⁰.