Текст книги "Ночной цирк"

Тупик
Монреаль, август 1902 г.

Когда иллюзионистка, поклонившись, исчезает прямо на глазах, зрители восторженно рукоплещут в пустоту. Они поднимаются с мест и, обмениваясь друг с другом впечатлениями от представления, по очереди выходят за дверь, вновь появившуюся в полосатой стене шатра.

Все устремляются к выходу, и в первом ряду остается сидеть один человек. Он не отводит затененных полями котелка глаз от того места, где несколько секунд назад стояла иллюзионистка.

Последний зритель покидает шатер.

Мужчина не двигается с места.

Через несколько минут дверь вновь становится невидимой, сливаясь со стеной.

Мужчина не обращает на это никакого внимания. Он даже глазом не повел в сторону исчезнувшей двери.

Спустя мгновение Селия Боуэн появляется в первом ряду на противоположной стороне круга. Она по-прежнему одета в сценический костюм: черное платье, отделанное тонким белым кружевом.

– Обычно ты садишься сзади, – говорит она.

– Я хотел получше тебя разглядеть, – отвечает Марко.

– От Лондона сюда путь неблизкий.

– Пришлось взять несколько дней отпуска.

Селия опускает взгляд на свои руки.

– Ты не думала, что я доберусь до тебя, верно? – спрашивает он.

– Нет, не думала.

– Трудно спрятаться, путешествуя вместе с огромным цирком, знаешь ли.

– Я не пряталась, – возражает Селия.

– Пряталась, – вздыхает Марко. – На похоронах Тиссена я пытался поговорить с тобой, но ты сбежала, а потом и вовсе увезла цирк за океан. Ты избегаешь меня.

– В этом не было особого умысла, – говорит Селия. – Мне нужно было немного времени на раздумья. Спасибо за Озеро слез, – добавляет она чуть погодя.

– Я хотел, чтобы у тебя было место, где ты можешь укрыться, когда захочется всплакнуть, а меня не будет рядом.

Закрыв глаза, она ничего не отвечает.

– Ты стащила мою книгу, – помолчав, замечает Марко.

– Извини.

– Пока ей ничто не грозит, не важно, у кого из нас она находится. Ты могла бы просто попросить. Могла бы попрощаться.

Селия кивает.

– Знаю, – говорит она.

На какое-то время вновь воцаряется тишина.

– Я пытаюсь сделать цирк самодостаточным, – объясняет Селия. – Независимым от нас и нашего состязания. От меня. Мне нужно было разобраться в твоей методике, чтобы он мог существовать и без нашего вмешательства. Я не могу допустить, чтобы место, которое так много значит для множества людей, попросту исчезло. Нигде больше они не смогут прикоснуться к чудесам, тайнам, загадкам. Нигде им не будет так хорошо. Если бы у тебя было такое пристанище, разве ты бы не хотел его сохранить?

– Для меня оно там, где ты, – говорит Марко. – Позволь тебе помочь.

– Мне не нужна помощь.

– Одной тебе не справиться.

– У меня есть Итан Баррис и Лейни Берджес, – возражает Селия. – Они согласились взять на себя ключевые функции. Им не справиться с тем, что касается манипуляции сознанием, но тут помогут Поппет и Виджет, если немного наберутся опыта. Ты… ты мне не нужен.

Она избегает его взгляда.

– Ты не доверяешь мне, – говорит он.

– Изобель тебе доверяла, – не поднимая глаз, говорит Селия. – Чандреш тоже. Откуда мне знать, что ты честен со мной, а не с ними, хотя именно меня у тебя больше всего причин обманывать?

– Я никогда не говорил Изобель, что люблю ее, – возражает Марко. – Я был молод и невыносимо одинок. Я не должен был позволять ей заблуждаться насчет моих чувств. Но поверь, это не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую к тебе. Я не пытаюсь завлечь и обмануть тебя. Неужели ты считаешь меня настолько жестоким?

Селия поднимается со стула.

– Всего доброго, господин Алисдер, – говорит она.

– Селия, постой, – вскакивает Марко, но остается на месте, не пытаясь приблизиться. – Ты разбиваешь мне сердце. Однажды ты сказала, что я напоминаю тебе отца. Что ты никогда не хотела бы страдать так, как твоя мать страдала из-за него, но, послушай, ведь это именно то, что ты делаешь со мной. Постоянно ускользаешь. Раз за разом оставляешь меня наедине с тоской по тебе, когда я готов поступиться чем угодно, лишь бы ты была со мной. Это меня убивает.

– Это и должно убить одного из нас, – шепчет Селия.

– Что? – не понимает Марко.

– Побеждает тот, кто останется в живых, – объясняет она. – Победитель выживает, проигравший погибает. Так закончится поединок.

– Но это… – Марко трясет головой, не в силах продолжить. – Не может быть, чтобы такова была цель поединка.

– И тем не менее это так, – говорит она. – Это испытание выдержки, а не мастерства. Я пытаюсь сделать цирк независимым, прежде чем…

Она не может произнести этого вслух. Не может заставить себя посмотреть ему в глаза.

– Ты собираешься сделать то же самое, что твой отец, – догадывается Марко. – Хочешь таким образом выйти из игры.

– Не совсем так, – говорит она. – Полагаю, я гораздо больше взяла от матери, чем от него.

– Нет, – ужасается Марко. – Ты не можешь этого сделать.

– Это единственный способ завершить игру.

– Значит, мы не будем ее завершать.

– Я не могу, – качает головой Селия. – У меня не осталось сил. Каждая ночь дается все труднее и труднее. И я… я должна уступить победу тебе.

– Мне не нужна победа, – восклицает Марко. – Мне нужна ты. Боже, Селия, неужели ты и впрямь не понимаешь?

Она ничего не отвечает, но по щекам катятся слезы, которые она не пытается смахнуть.

– Как ты можешь сомневаться в моей любви? – продолжает Марко. – Селия, ты для меня целый мир. Я не знаю, кто пытается убедить тебя, что это не так, но ты должна мне поверить, умоляю.

Она молча смотрит на Марко сквозь слезы, впервые надолго подняв на него взгляд.

– Вот так я понял, что люблю тебя, – говорит он.

Они стоят в противоположных концах небольшой круглой комнаты с ярко-синими стенами, усыпанными звездами. Пол покрыт разноцветными подушками, а с потолка свисает сверкающая люстра.

– Я был очарован тобой с первого взгляда, – говорит Марко, – но именно здесь я понял, что это любовь.

Комната вновь меняет очертания, превращаясь в просторный бальный зал, в котором нет ни души. Лунный свет струится сквозь огромные окна.

– А вот так поняла я, – доносится до Марко шепот Селии.

Он бросается к ней и, осушив поцелуями слезы, находит ее губы.

Пока он целует ее, факел на площади разгорается ярче. Воздушные гимнасты крутят в воздухе сальто, озаренные лучами прожекторов. Весь цирк вспыхивает огнями, и посетители восторженно ахают.

Все прекращается, когда Селия отстраняется от него.

– Прости меня, – шепчет она.

– Пожалуйста, – молит он, пытаясь ее удержать, цепляясь пальцами за кружево ее платья. – Не уходи, прошу тебя.

– Слишком поздно, – говорит она. – И всегда было поздно. Даже когда я приехала в Лондон, чтобы превратить твой блокнот в голубя. Во все это впутано слишком много народу. Что бы мы ни делали, это отражается на цирке, на каждом, кто сюда приходит. А это сотни, тысячи людей. Мотыльки в паутине, расставленной еще тогда, когда мне было шесть лет. Я боюсь сделать шаг, чтобы не потерять кого-то еще.

Она поднимает глаза и, протянув руку, нежно касается его щеки.

– Сделаешь для меня кое-что? – спрашивает она.

– Что угодно, – обещает он.

– Не приходи больше, – срывающимся голосом говорит она.

Лишив его возможности возразить, Селия исчезает так же внезапно и неуловимо, как в конце представления. Кружево платья тает у него в ладонях, и только запах ее духов еще некоторое время висит там, где она стояла мгновение назад.

Марко остается один. Дверь шатра вновь появляется, приглашая его уйти.

Прежде чем удалиться, он вынимает из кармана игральную карту и оставляет ее на стуле.

Визитеры
Сентябрь 1902 г.

Селия Боуэн сидит за столом, заваленным книгами. В комнате уже давно не осталось места для книжных полок, но она, вместо того чтобы расширить ее, позволила книгам стать частью интерьера. Одни стопки заменяют столы, другие, обвязанные бечевкой, свисают с потолка по соседству с золочеными клетками, где живут несколько белых голубей.

Еще одна клетка стоит прямо на столе. Круглая, со встроенными часами, которые, размеренно тикая, показывают не только время, но и движение небесных тел.

Огромный черный ворон дремлет на шкафу возле полного собрания сочинений Шекспира.

Вокруг стола в центре комнаты зажжено несколько серебряных подсвечников, по три свечи в каждом. На столе видна медленно остывающая чашка чая, полураспущенный алый шарф, частично смотанный в клубок шерсти, фотография покойного часовщика, одинокая игральная карта, разлученная с остальной колодой, и раскрытая книга, испещренная значками, символами и вклеенными клочками бумаги с именами и подписями.

Селия сидит над ней с блокнотом и ручкой, пытаясь разгадать шифр.

Она силится понять ход мыслей Марко, представляет, как он заполнял страницы символами, выводил причудливые сплетения ветвей, опутывающих всю книгу.

Снова и снова перечитывает имена, проверяет, надежно ли закреплены пряди волос, всматривается в каждый знак.

Она занимается этим уже так давно, что может по памяти воспроизвести любую страницу, но ей так и не удается до конца понять, как это все это работает.

Раздается хриплое карканье разбуженного ворона.

– Ты не нравишься Хугину, – произносит Селия, не поднимая головы.

В полумраке комнаты проступает силуэт отца. Свет свечей выхватывает из темноты складки его сюртука и белый воротник рубашки, мерцает в глубине его черных глаз.

– Тебе давно пора завести еще одного, – заявляет он, уставившись на растревоженную птицу. – Назовешь его Мунином, и будет полный набор.

– Мне не нравится жить воспоминаниями, папа, – говорит Селия.

В ответ раздается только нечленораздельное хмыканье.

Селия старается не обращать на него внимания, когда он, наклонившись над ее плечом, разглядывает заполненные чернилами страницы.

– Чушь какая-то, – заявляет он.

– Язык, которым ты не владеешь, не обязательно считать чушью, – говорит Селия, переписывая строчку за строчкой к себе в тетрадь.

– Дурацкая мешанина, чары, заклинания, – фыркает Гектор, переплывая на другую сторону стола, чтобы было удобнее смотреть. – Вполне в духе Александра, все такое сложное и запутанное.

– Однако при должном усердии это может изучить кто угодно. Чего не скажешь о твоих лекциях про то, что я не такая, как все.

– Ты не такая, как все. Ты выше всех этих… – он обводит рукой стопки книг. – Тебе не нужны методы и концепции. Одним своим даром ты можешь достичь куда большего. Вокруг столько неизведанного.

– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – цитирует Селия.

– Давай обойдемся без Шекспира.

– Меня преследует тень отца. Полагаю, это дает мне право цитировать Гамлета сколько душе угодно. А ведь было время, Просперо, когда Шекспир тебе нравился.

– Ты слишком умна, чтобы заниматься этой ерундой. Я ждал от тебя большего.

– Прости, что не оправдала твоих идиотских ожиданий, папа. Тебе что, кроме меня некому докучать?

– В моем нынешнем виде мне трудно найти собеседника. Александр, как обычно, такой скучный, что скулы сводит. Чандреш был забавным, но мальчишка так поработал над его памятью, что я мог бы с равным успехом болтать с самим собой. Впрочем, для разнообразия и это сгодится.

– Ты беседуешь с Чандрешем? – поднимает голову Селия.

– Иногда, – говорит Гектор, разглядывая часы в клетке.

– Это ты сказал ему, что Александр будет в цирке в ту ночь. Ты послал его туда.

– Я кое-что шепнул ему на ушко. Пьяницы такие сговорчивые. И никогда не откажутся поболтать с привидением.

– Кому как не тебе знать, что он не мог причинить Александру вреда, – говорит Селия. Он пропускает ее упрек мимо ушей. Впрочем, она с его упреками поступает так же.

– Я подумал, что получить нож в спину покажется ему забавным. Этот мальчишка, его ученик, сам мечтал об этом, да так сильно, что в голове Чандреша эта мысль поселилась и без моего участия. Еще бы, жить подле такого источника ярости столько лет. От меня только и потребовалось, что направить его в нужную сторону.

– Ты же говорил, что есть правило невмешательства, – замечает Селия, откладывая ручку.

– Речь о невмешательстве в то, что делаешь ты или твой противник, – поясняет отец. – Во все остальное я могу вмешиваться сколько захочу.

– Из-за тебя погиб Фридрих!

– Он не единственный часовщик на земле, – отмахивается Гектор. – Когда понадобятся новые часики, найдешь себе другого.

Дрожащими руками Селия хватает том Шекспира и запускает им в отца. «Как вам это понравится» пролетает сквозь его бесплотный силуэт и, ударившись о стену, падает на пол. Ворон топорщит перья и разражается карканьем.

Прутья птичьих клеток и клетки-часов гнутся. По стеклу рамки с фотографией бежит трещина.

– Убирайся вон, – шипит Селия сквозь стиснутые зубы, пытаясь взять себя в руки.

– Ты не можешь вечно меня избегать, – возражает он.

Селия впивается взглядом в пламя свечи, пытаясь сосредоточиться.

– Думаешь, тебя что-то связывает с этими людьми? – не унимается Гектор. – Думаешь, ты что-то для них значишь? Они все равно рано или поздно сдохнут. Твои эмоции делают тебя слабее.

– Ты жалкий трус, – говорит Селия. – Вы оба трусы. Вы боретесь друг с другом через посредников, потому что у вас не хватает духу сойтись в открытом поединке. Боитесь, что проиграете, и будет некого винить, кроме самих себя.

– Это неправда, – протестует Гектор.

– Ненавижу тебя, – говорит Селия, по-прежнему не отводя взгляда от свечи.

Тень отца, пожав плечами, исчезает.

Окна в квартире Марко не подернуты инеем, поэтому он выписывает ряды символов, образующие большую букву «А», водя чернильным пальцем по стеклу. Капли чернил стекают, словно струйки дождя.

Он садится напротив двери и ждет, нетерпеливо крутя серебряное кольцо на пальце. Человек в сером костюме появляется лишь на следующее утро.

Он не упрекает ученика за то, что тот позвал его. Он стоит на лестничной площадке, положив руки на набалдашник трости, и ждет, что скажет Марко.

– Она считает, что один из нас должен умереть, чтобы игра закончилась, – говорит Марко.

– Она права.

Получить это подтверждение оказывается труднее, чем Марко предполагал. Крошечный огонек надежды, который он лелеял, гаснет от этих двух слов.

– Значит, победить еще страшнее, чем проиграть, – говорит он.

– Я предупреждал, что твои чувства к мисс Боуэн существенно осложнят для тебя участие в состязании, – отвечает его наставник.

– Зачем вы так со мной поступили? – спрашивает Марко. – Ради чего потратили столько лет на мое обучение?

На несколько секунд воцаряется гнетущее молчание.

– Я посчитал, что, как бы ни сложились обстоятельства, это лучше, чем та жизнь, которая могла тебя ожидать.

Марко закрывает дверь и поворачивает ключ в замке.

Человек в сером костюме поднимает было руку, чтобы снова постучать, но затем опускает ее и уходит прочь.

Смертоносная красота

Ты, как завороженный, идешь на доносящийся издалека звук флейты.

В небольшом алькове на брошенных на землю шелковых полосатых подушках сидят две женщины. Одна из них играет на флейте, на звук которой ты пришел сюда. Между ними на земле курится благовоние, а рядом стоит большая черная корзина, накрытая крышкой.

Потихоньку начинают собираться зрители. Вторая женщина, бережно сняв крышку с корзины, тоже достает флейту, и вот две мелодии сливаются воедино в вечернем воздухе.

Две сплетенные в спираль белые кобры поднимаются из корзины, покачиваясь в такт. На мгновение кажется, что это одна змея, а не две, но потом они, разделившись, выползают наружу с разных сторон и скользят по земле почти у твоих ног.

Ритмичное покачивание змей вперед и назад напоминает парный танец. Изящный и грациозный.

Темп музыки нарастает, и в движении змей появляется агрессия. Вальс сменяется маршем. Змеи кружат друг перед другом, и ты ждешь, какая нападет первой.

Одна тихо шипит, другая ей вторит. Музыка и благовоние уносятся в звездное небо, а змеи все не прекращают своего кружения.

Трудно сказать с уверенностью, какая ужалила первой. Ведь в конце концов они совершенно одинаковые. Они отскакивают, шипят и снова бросаются друг на друга, и ты внезапно понимаешь, что не заметил, как из абсолютно белых они стали черными как смоль.

Предвидение
По дороге из Бостона в Нью-Йорк, 31 октября 1902 г.

Большинство пассажиров уже разошлись по своим купе, чтобы лечь поспать, почитать книжку или еще как-нибудь скоротать время в дороге. Перед тем как поезд тронулся, в коридорах было полно людей, но теперь, когда они почти опустели, Поппет с Виджетом неслышно, словно кошки, пускаются в путь по вагонам.

На дверях купе висят таблички с написанными от руки именами. Близнецы останавливаются возле той, которая гласит «С. Боуэн», и Виджет подносит руку, чтобы тихонько постучать в матовое окошко.

– Войдите, – раздается голос, и Поппет, потянув за ручку, открывает дверь.

– Мы не помешаем? – спрашивает она.

– Нисколько, – откликается Селия. – Входите же.

Она захлопывает испещренную непонятными символами книгу, которую читала, и откладывает ее в сторону. Все купе напоминает библиотеку, обитые бархатом скамейки и полированные поверхности столов скрываются под стопками книг и документов. Свет, разливающийся от хрустальных светильников, подвешенных под потолком, дрожит и покачивается в такт движению.

Виджет закрывает за собой дверь и щелкает задвижкой.

– Хотите чаю? – предлагает Селия.

– Нет, спасибо, – говорит Поппет. Она бросает на Виджета испуганный взгляд, и он ободряюще кивает.

Селия смотрит то на одного, то на другого. Поппет кусает губы и не решается взглянуть ей в глаза, а Виджет стоит, прислонившись к двери.

– Выкладывайте, – говорит Селия.

– Мы… – начинает Поппет, – У нас проблема.

– Что за проблема? – спрашивает Селия, сдвигая в сторону стопки книг, чтобы освободить для них место на скамейке, но близнецы остаются стоять, где стояли.

– Я думаю, кое-что, что должно было случиться, не случилось, – говорит Поппет.

– И что бы это могло быть? – уточняет Селия.

– Наш друг Бейли должен был поехать с нами.

– Ах да, Виджет что-то говорил, – вспоминает Селия. – Судя по всему, он не поехал?

– Нет, – вздыхает Поппет. – Мы ждали его, но он не пришел. Не знаю почему. Может, он не хотел ехать, а может, не успел, ведь мы отправились раньше обычного.

– Понятно, – кивает Селия. – Думаю, решение убежать из дома и отправиться вместе с цирком дается человеку не так-то легко. Возможно, ему не хватило времени, чтобы как следует все обдумать.

– Но он должен был поехать, – уверяет ее Поппет. – Я знаю, что должен был.

– Ты что-то видела? – спрашивает Селия.

– Вроде того.

– Что значит «вроде того»? Видела или нет?

– Все словно в тумане, – объясняет Поппет. – Я уже не вижу так, как раньше. Это какие-то обрывки, лишенные смысла. Впрочем, в последний год все лишилось смысла, и ты это знаешь.

– Думаю, ты преувеличиваешь, но понимаю, что ты хочешь сказать, – говорит Селия.

– Я не преувеличиваю, – отвечает Поппет, повышая голос.

Хрустальные светильники начинают дребезжать, и Селия, закрыв глаза, делает несколько глубоких вдохов до тех пор, пока они не возвращаются к своему прежнему размеренному покачиванию.

– Поппет, я больше, чем кто бы то ни было, огорчена прошлогодними событиями. И я уже говорила, что в случившемся нет твоей вины. Никто не мог это предотвратить. Ни ты, ни я – никто. Понимаешь?

– Да, – кивает Поппет. – Только что проку в том, чтобы видеть будущее, если я ничего не могу сделать, чтобы его отменить?

– Нельзя ничего отменить, – говорит Селия. – Но можно подготовиться к тому, что должно случиться.

– Ты могла бы и отменить, – бормочет Поппет, окидывая взглядом нагромождения книг.

Селия берет девочку за подбородок, вынуждая посмотреть ей в глаза.

– Лишь несколько человек в этом поезде имеют хотя бы отдаленное представление о том, насколько тесно я связана с цирком, – говорит она. – И хотя вы относитесь к их числу, какими бы умными ребятами вы ни были, вам не постичь масштабов того, что здесь происходит. А если бы вы их и постигли, вас бы это только расстроило. А теперь расскажи мне, что ты вроде видела.

Поппет закрывает глаза в попытке сосредоточиться.

– Я не знаю, что это, – говорит она. – Ослепительный свет, все в огне, и Бейли рядом.

– Тебе придется постараться и вспомнить подробности, – качает головой Селия.

– Не могу, – хнычет Поппет. – Я ничего ясно не видела с тех пор, как…

– И вполне возможно, все дело в том, что с тех самых пор ты сама не хочешь ничего видеть ясно. Не могу тебя за это осудить. Но если ты хочешь, чтобы я попыталась предотвратить что бы то ни было, мне потребуется больше информации.

Она снимает с шеи часы на длинной серебряной цепочке и, взглянув на время, протягивает руку вперед. Часы покачиваются на уровне глаз Поппет.

– Прошу тебя, Поппет, – говорит Селия. – Для этого тебе не нужны звезды. Просто сосредоточься. Даже если ты очень этого боишься.

Сперва Поппет хмуро глядит на нее, но потом переводит взгляд на блестящие серебряные часы, покачивающиеся перед носом.

Она прищуривается, вглядываясь в блики на выпуклой поверхности часов, а затем ее взгляд проваливается в бесконечное пространство, за пределы поезда.

Она начинает раскачиваться из стороны в сторону, веки опускаются, и Поппет падает навзничь. Виджет подхватывает ее, прежде чем она падает на пол.

Селия помогает ему перенести Поппет на кушетку возле стола, а тем временем на одной из полок горячий чай сам собой наливается и заваривается в фарфоровой чашке с цветочками.

Перед тем как принять из рук Селии чашку, Поппет растерянно моргает, разглядывая светильники на потолке, словно видит их впервые.

– Было больно, – говорит она.

– Прости, дорогая, – вздыхает Селия. – Я думаю, что твоя способность видеть только растет, и тебе все труднее ее подавлять.

Поппет кивает, потирая виски.

– Расскажи обо всем, что ты видела, – просит Селия. – До мельчайших подробностей. Не важно, что ты считаешь это напрасным. Все равно постарайся описать.

Поппет начинает рассказывать, глядя в чашку.

– Я вижу огонь, – вспоминает она. – Сначала просто горит факел, а потом… потом огонь перекидывается дальше, и его ничто не может сдержать. Вся площадь в огне, очень шумно и жарко, и… – Поппет замолкает, смежает веки и пытается разобраться в образах, которые толпятся в ее сознании. Она открывает глаза и смотрит на Селию. – Ты тоже там. С тобой кто-то есть. Кажется, идет дождь, а потом ты исчезаешь, но при этом как бы остаешься рядом. Я не могу этого объяснить. А потом и Бейли оказывается там же. Не во время пожара, но сразу после, как мне кажется.

– Тот человек, рядом со мной, как он выглядит? – спрашивает Селия.

– Это мужчина. Высокий мужчина. В сюртуке и шляпе-котелке. Не знаю, мне трудно сказать.

Селия на мгновение закрывает лицо руками, прежде чем заговорить.

– Если это тот, о ком я думаю, то мне доподлинно известно, что в данный момент он находится в Лондоне. Возможно, то, что ты видишь, произойдет не так скоро, как тебе кажется.

– Нет-нет, скоро, очень скоро, – уверяет Поппет.

– Ты всегда с трудом определяла сроки своих видений. Ты же сама говорила, что там появляется твой друг, а перед этим жаловалась, что он с нами не поехал. Пет, возможно, до событий из твоего видения пройдет еще несколько недель, месяцев, а то и лет.

– Но нужно же что-то делать! – восклицает Поппет, грохая чашкой об стол.

Чай, собиравшийся пролиться на раскрытую книгу, останавливается на полпути, словно наткнувшись на невидимую преграду.

– Нужно быть готовыми, ты же сама говорила.

– Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы не позволить цирку исчезнуть в клубах дыма. Я сделаю его огнеустойчивым, насколько это возможно. Тебе довольно на первое время?

Подумав, Поппет кивает.

– Вот и хорошо, – говорит Селия. – Мы прибываем через несколько часов, так что я предлагаю вернуться к этому разговору позднее.

– Погоди, – подает голос Виджет.

Все это время он сидел на бархатной кушетке, не встревая в беседу, но теперь поворачивается к Селии.

– Перед тем, как ты выставишь нас за дверь, я хочу задать один вопрос.

– Слушаю.

– Ты сказала, что мы не в состоянии постичь масштабов того, что здесь происходит, – говорит он.

– Пожалуй, это была не самая удачная формулировка.

– Это поединок, верно? – спрашивает Виджет.

Селия смотрит на него, и на ее губах появляется печальная улыбка.

– Тебе потребовалось шестнадцать лет, чтобы сделать это открытие, – говорит она. – Я ждала от тебя большего, Видж.

– У меня давно возникли подозрения, – говорит он. – Не так-то просто разглядеть то, что ты пытаешься от нас скрыть, но в последнее время я подмечал то одно, то другое. Ты утратила бдительность.

– Поединок? – спрашивает Поппет, попеременно глядя то на брата, то на Селию.

– Нечто вроде шахматного турнира, – объясняет Виджет. Цирк – доска, на которой разыгрывается партия.

– Это не совсем так, – возражает Селия. – Все несколько сложнее, чем в шахматах.

– Мы все играем в игру? – недоумевает Поппет.

– Не мы, – качает головой Виджет. – Она и кто-то еще. А все остальные – кто мы? Пешки?

– Ты все неправильно понимаешь, – говорит Селия.

– Тогда объясни, чтобы я понял, – просит Виджет.

Вместо ответа Селия долго и пристально смотрит ему в глаза.

Какое-то время Виджет не отводит взгляд, а Поппет с любопытством глазеет на обоих. Наконец Виджет моргает, на его лице читается удивление.

Вздохнув, Селия обращается к ним.

– Если я и не была до конца честна с вами, то лишь потому, что знаю много того, что вам знать не нужно. Я прошу вас доверять мне, когда я говорю, что делаю все возможное, чтобы все исправить. Это довольно хрупкое равновесие, и оно зависит от целого ряда факторов. Самое лучшее, что мы можем сделать, это принимать все, что нам выпадает, не заботясь ни о том, что уже произошло, ни о том, что еще нас ждет. Договорились?

Виджет кивает, и Поппет неуверенно следует его примеру.

– Спасибо, – улыбается Селия. – А теперь я прошу вас отправиться к себе и немного поспать.

Ни говоря ни слова, Поппет обнимает ее на прощание и выскальзывает в коридор.

Виджет задерживается в дверях.

– Прости меня, – говорит он.

– Тебе не за что извиняться, – возражает Селия.

– Все равно прости.

Напоследок он целует ее в щеку и выходит за дверь, не дав ничего сказать в ответ.

– Что это было? – спрашивает Поппет, когда Виджет догоняет ее в коридоре.

– Она позволила мне прочитать свое прошлое, – говорит он. – Все целиком, ничего не скрыв. Раньше она никогда этого не позволяла.

Он отказывается объяснять что-либо еще, и остаток пути они проходят в молчании.

– Как ты думаешь, что нам делать? – спрашивает Поппет, когда они оказываются в купе, и рыжий котенок удобно устраивается у нее на коленях.

– Думаю, нужно ждать, – вздыхает Виджет. – Пожалуй, это все, что нам остается.

Сидя у себя в купе, Селия разрывает шелковый платок на тонкие полоски. Одну за другой она бросает их в пустую фарфоровую чашку и поджигает. Она повторяет это снова и снова, до тех пор пока ткань не перестает обугливаться и, даже будучи объятой пламенем, сохраняет свою белизну.