Текст книги "Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2"

Марксизм: между научной теорией и «светской религией» (либеральная апология)[143]143
  Опубликовано в: Вопросы экономики. 2004. № 5, 6. (В соавторстве с Е.Т. Гайдаром.) Авторы выражают искреннюю благодарность С. Талботу, А. Ослунду, M. Домбровскому и Л. Арону за полезные комментарии, а также Т.А. Дробышевской, В.В. Новикову и О.В. Луговому за помощь при работе над статьей.


[Закрыть]

На протяжении минувшего столетия марксизм был одной из наиболее влиятельных научных доктрин, определявшей как проблематику теоретических дебатов, так и политическую практику в мире. Тиражи сочинений К. Маркса, его последователей опережали тиражи других книг, с ними были сопоставимы разве что тиражи Библии. Лозунги марксизма использовали и гуманисты, и кровавые диктаторы XX столетия. И вдруг все оборвалось. Поражение реального социализма, ликвидация «социалистического лагеря» снизили влияние этого учения, общественный интерес к нему. Имя К. Маркса исчезло из общественных дискуссий. Даже нынешние российские левые имеют слабое представление об основателе научного коммунизма: в своих политологических построениях, не говоря уже о лозунгах, они опираются на что угодно, но только не на марксизм в его изначальном, классическом виде.

Отчасти это неизбежно. Происходит естественная реакция отторжения. То, что насильственно навязывалось на протяжении десятилетий, отходит на задний план, а то и вовсе исчезает из интеллектуальной жизни. О марксизме не хочет думать российская интеллигенция среднего возраста, которой это учение вбивалось на почти анекдотическом уровне – «всесильно, потому что верно». Марксизмом не интересуется молодежь, воспитанная в постсоветский период, и в лучшем случае не путает Маркса с шоколадными батончиками «Марс». Марксизмом мало интересуются российские коммунисты. Это, впрочем, неудивительно – слишком многое в оригинальных текстах основоположника противоречит теории и практике его нынешних официальных последователей. Противоречия эти находятся не на уровне цитат, они касаются фундаментальных проблем оценки тенденций мирового развития. И только некоторые правые интеллектуалы, как это ни странно, продолжают, хотя и не часто, обращаться к работам Маркса, видя в них методологические ориентиры, полезные для анализа современных общественно-экономических процессов.

Марксизм – явление многоплановое. Когда-то В. Ленин писал о «трех составных частях марксизма», имея в виду философскую доктрину, политическую экономию и теорию социализма («научный коммунизм»). С учетом опыта минувшего столетия можно уточнить, из каких компонентов складывается марксизм, точнее, какие аспекты марксизма как социального учения могут быть предметом самостоятельного анализа.

Марксизм – целостное мировоззрение, «светская религия», призванная дать однозначный, исчерпывающий ответ на все вопросы развития природы и общества. Эта роль была приписана марксизму не столько основоположниками, сколько последователями и вульгаризаторами в XX веке, которые на базе ограниченного набора цитат пытались объяснить многообразие мира и общества. У такого подхода была объективная основа: философия марксизма, опирающаяся на гегелевскую традицию, претендовала на универсализм, а политическое господство марксистских (коммунистических) партий позволяло навязывать своим гражданам это учение как единственно верное[144]144
  Некоторые западные исследователи обращают внимание на то, что не только в коммунистическом мире, но и на Западе отношение к Марксу было близко к мистическому: «Для Запада времен “холодной войны” он был демоническим прародителем всего зла на Земле, заложившим основы чудовищного культа, человеком, чье пагубное влияние должно быть ликвидировано. В Советском Союзе в середине XX века он приобрел статус светского Бога, у которого Ленин выступал Иоанном Крестителем, а товарищ Сталин, конечно, был мессией» (Френсис У. Карл Маркс. М.: ACT, 2003. С. 6).


[Закрыть].

Й. Шумпетер в свое время обратил внимание на неразрывную связь в марксизме элементов научной теории и светской религии. Научный характер, опора на обширный фактический материал, теоретические построения придают марксизму убедительность. Элементы светской религии – объяснение мирового устройства, прогноз развития, руководство к практическим действиям, рассуждения на тему добра и зла – делают его особенно притягательным[145]145
  См.: Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. L.: Unwin Paperbacks, 1987. P. 5.


[Закрыть]. Он же отмечал, что марксизм предлагает молодому человеку, который не обладает системными взглядами на взаимосвязи общественных процессов, целостное представление об устройстве мира, законах его развития, моральном долге. К. Поппер, в юности очарованный логикой К. Маркса, а затем посвятивший большую часть жизни полемике с ним, обращал внимание на завораживающее обаяние марксизма: его идеи создают ощущение, будто ты познал законы истории, увидел картину будущего. Они дают неявный моральный посыл – помочь свершиться неизбежному[146]146
  Подробнее см.: Popper К. Unended Quest: An Intellectual Autobiography. L.: Rout-ledge, 1992. P. 34.


[Закрыть]. На этой почве вырастала светская религия со всеми ее атрибутами, включая жестокое преследование еретиков[147]147
  Анализ марксизма (коммунизма) как религии в сравнении с католицизмом предложен А. Кестлером. Он писал: «Марксизм – закрытая система (как фрейдизм и католичество). Это, во-первых, универсальный метод, притязающий на объяснение всех на свете явлений и на решение всех пугающих человечество проблем. Закрытая система не модифицируется в соответствии с вновь обнаруживаемыми фактами, а вырабатывает эластичные средства для нейтрализации этих фактов, с помощью высокоразвитой казуистики подчиняет их заданной схеме. Как только вы вступаете в магический круг закрытой системы, вы лишаетесь почвы для самостоятельного диалога с ней» (Кестлер А. Автобиография: Фрагменты книги // Иностранная литература. 2002. № 7. С. 210–211). Марксизм как светскую религию рассматривает M. Ротбард (см.: Rothbard М. Classical Economics. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. II. Cheltenham-Northampton, MA: Edward Elgar, 1995. P. 319–321).


[Закрыть].

Как и всякая религия, марксизм состоит из разнородных элементов: символ веры – тезис, от которого нельзя отказываться, его можно лишь интерпретировать в зависимости от обстоятельств; ритуалы и символы, а также научные компоненты, отражающие реальный мир и помогающие его понимать.

Как наука об обществе, марксизм включает следующие компоненты: экономическая теория, охватывающая микроэкономику (первые главы первого тома и некоторые главы третьего тома «Капитала») и макроэкономику (второй и третий тома «Капитала»); философия истории, или теория общественного развития, изложенная в таких работах, как «Манифест Коммунистической партии», «К критике политической экономии», отдельные главы первого тома «Капитала», а также в ряде работ Ф. Энгельса (прежде всего «Анти-Дюринг»); теория классовой борьбы и революции – этому посвящены «Манифест Коммунистической партии», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Гражданская война во Франции», а также работы Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», «Крестьянская война в Германии» и др.; теория экономической истории как приложение философии истории и теории классовой борьбы к развитию экономических институтов и народного хозяйства как такового («К критике политической экономии», отдельные главы «Капитала», ряд статей и писем); история экономической мысли, изложенная в «Капитале» и особенно в «Теориях прибавочной стоимости». Приведенный список не полон, но он дает представление о марксизме как социальной доктрине.

С точки зрения прошедшего столетия и накопленного человечеством опыта наиболее интересными и актуальными компонентами Марксовой теории являются, по нашему мнению, философия истории как метод исторического анализа и теория экономической истории[148]148
  Й. Шумпетер усматривал важнейшее достижение К. Маркса как раз в экономической интерпретации истории, в его видении «имманентной эволюции экономического процесса»: «Именно этот факт, и только он, дает Марксу право на величие как экономиста-аналитика» (Шумпетер Й. История экономического анализа. Т. 2. СПб.: Экономическая школа, 2001. С. 578–580).


[Закрыть].

Экономическая теория К. Маркса в узком смысле (микро– и макроэкономика) менее интересна сама по себе, так как она, по существу, стала лишь логическим завершением рикардианства. Маркс, восприняв работы Д. Рикардо как последнее слово экономической науки, высмеял некоторых последователей и вульгаризаторов классической школы и попытался применить классический анализ к описанию современной ему экономической системы. К моменту их публикации построения Маркса выглядели уже несколько устаревшими. К этому времени уже вышли в свет первые работы представителей австрийской школы, выполненные в рамках субъективной теории ценности, опубликованы продолжающие и развивающие классическую традицию труды Д.С. Милля, в которых он делает серьезный шаг за границы рикардианского мира. В этом смысле вообще марксистская политэкономия имела ограниченную научную значимость. Ее практический смысл состоял в создании доктринальной базы для обоснования «классовой борьбы пролетариата»[149]149
  Можно предположить, что сам Маркс осознал провал своей попытки создать оригинальную и непротиворечивую экономическую теорию. Иначе трудно объяснить потерю им интереса к работе над «Капиталом», который так и не вышел при его жизни за рамки первого тома.


[Закрыть].

Поэтому именно на марксистском методе исторического анализа и трактовке экономической истории мы сосредоточим внимание в данной статье. Речь пойдет как о принципах, которые были сформулированы в работах самого Маркса, так и об опыте творческого осмысления марксизма, его применения к последующему развитию событий. Мы намерены показать, какие из элементов общественной теории марксизма были ошибочными, утратили свое значение, а какие представляют ценность и в наши дни. Надеемся, что такой анализ будет способствовать упорядочению взглядов той части российского образованного класса, которая интересуется фундаментальными проблемами общественного прогресса. Это тем более важно, что осколки марксизма глубоко укоренились в сознании наших сограждан, причем по преимуществу не в виде научной теории, а в вульгаризованном, обращенном в культ наборе догм.

Философия истории в марксистском понимании – не только метод изучения прошлого, но и способ анализа тенденций развития отдельных стран и всего мира. Он основан на формулировании детерминант, определяющих изменения организации общественной жизни, закономерностей, вытекающих из самого факта наличия этих детерминант. Для понимания сути и места марксизма в интеллектуальном развитии человечества, его возможности влиять на современный общественный анализ необходимо принять во внимание особенности той эпохи, в которой формировались основы данной доктрины.

Особенности эпохи формирования марксистской доктрины

Возникновение учения К. Маркса было связано с определенным этапом развития общества вообще и его экономической базы в частности. Понимание особенностей этого периода принципиально важно для адекватного восприятия марксизма. Надо обратить внимание на следующие характеристики материальной и интеллектуальной среды, в которой формировалось Марксово понимание истории[150]150
  О влиянии специфических условий первой половины XIX века на формирование взглядов К. Маркса см.: Field A. The Future of Economic History. Boston: Pordrecht Lancaster, 1987. P. 301; Rostow W The Stages of Economic Growth. A Non-Communist Manifesto. Cambridge: Cambridge University Press, 1960. P. 157.


[Закрыть].

Эта эпоха характеризовалась высоким динамизмом развития производительных сил и всей жизни общества. В первой половине XIX века стало ясно, что старый мир, в котором поколения сменяли друг друга, оставляя неизменным уклад жизни, ушел в прошлое. Экономический рост превратился в характерную черту нового времени. В его основе лежал технический прогресс, внедрение в производство принципиально новых технологий. Развитие промышленности стало важнейшим фактором экономического прогресса. А. Смит, писавший свой знаменитый труд во второй половине XVIII столетия, еще не видел особой, приоритетной роли промышленности в обеспечении экономического роста; для него наиболее уважаемой отраслью было сельское хозяйство[151]151
  См.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.; Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1931.


[Закрыть]. Это неудивительно: в эпоху Смита хорошо организованные аграрные монархии были образцом сильных, процветающих государств. Отсюда либерализм классической школы: если структурных приоритетов не существует, то оптимальна та экономическая политика, которая обеспечивает развитие в каждой стране секторов, имеющих сравнительные преимущества. Рекомендации Смита лишены структурного компонента, не выделяют отраслевых приоритетов.

Иначе обстояло дело в середине XIX века. К этому времени ведущая роль промышленности стала для всех очевидной. Новые реалии обусловили два центральных вывода Маркса. Развитие промышленности – атрибут социально-экономического прогресса. На авансцену истории выходит промышленный пролетариат. Он становится ведущей социальной силой в общественном развитии.

Обнищание трудящихся как следствие развития капитализма представлялось одной из важнейших особенностей нового времени. Этот тезис – один из наиболее противоречивых в теории Маркса, но в то же время он и один из важнейших в марксистской идеологии. Ухудшение положения трудящихся считалось очевидным фактом на протяжении первой половины жизни Маркса, примерно до 1860-х годов. Именно в этот период закладывались основы и формировалось мировоззрение создателей нового учения. Вдумчивый исследователь не мог обойти данную проблему. Об обнищании трудящихся писали решительно все – публицисты, правительственные чиновники, ближайший друг и соавтор Маркса Ф. Энгельс[152]152
  Работу «Положение рабочего класса в Англии», написанную в 1844–1845 годах, Маркс назвал гениальной (Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. М.: Госполитиздат, 1959. С. 8). Энгельс стал заниматься экономическими проблемами раньше Маркса, именно он пробудил у Маркса интерес к ним.


[Закрыть]. Обнищание хорошо вписывалось в гегелевскую диалектику при описании логики исторического прогресса (точнее, естественным образом следовало из этой логики) – трудящиеся через обнищание (отрицание собственности) приходят к новому положению, становясь господами своей жизни и даже истории (отрицание отрицания).

Нельзя с уверенностью говорить об абсолютном обнищании трудящихся даже на протяжении тех тридцати лет, которые предшествовали появлению главных работ К. Маркса. Скорее можно говорить об ухудшении положения городских низов (пролетариата), об очевидности новой социальной дезорганизации по сравнению с предыдущими десятилетиями. В прошлом бедность концентрировалась в деревне. В городах была велика доля более благополучных сословий (ремесленники, купцы). Проблемы бедности и безработицы были очень малозначимы как для политиков, так и для исследователей. При Марксе нищета перебралась в город. Она стала не просто более заметной для элиты, но, главное, резко контрастировала с бурным ростом производительных сил, великими открытиями, немыслимым прогрессом науки и техники.

Все экономические авторитеты того времени утверждают, что обнищание является «железным законом», оно естественно для общественного развития. Нищета трудящихся логически вытекает из экономической теории Д. Рикардо. Т. Мальтус статистически доказывает неизбежность голода и нищеты, базируясь на биологических законах. Н. Сениор обосновывает, почему зарплата должна быть низкой и, скорее всего, далее будет понижаться. Из того, что уровень зарплаты ориентируется на удовлетворение минимальных потребностей рабочего, исходили К. Маркс и Ф. Энгельс в своих трудах времени написания «Манифеста Коммунистической партии»[153]153
  «Умному буржуа нечего доказывать, что рабочий… получит не более высокую заработную плату, чем та, которая абсолютно необходима ему для поддержания самого скудного существования. Рабочий получает… ровно столько, сколько необходимо для сохранения его в качестве действующей рабочей машины» (Энгельс Ф. Протекционизм или система свободы торговли // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. М.: Госполитиздат, 1955. С. 63).


[Закрыть].

Выводы исследователей, доказавших ошибочность взглядов об ухудшении положения рабочего класса на начальных стадиях индустриализации в Англии, объединены в работе «Капитализм и историки» под редакцией Ф. Хайека[154]154
  См.: Capitalism and the Historians / F. Hayek (ed.). Chicago: The University of Chicago Press, 1954. P. 14.


[Закрыть]. Но и ее авторы согласны с тем, что в 1830-1840-е годы мнение об углубляющейся нищете рабочих было широко распространено. Обратим внимание, что эти представления бытовали как раз в то время, когда происходили серьезнейшие социальные перемены и беспрецедентное расширение экономических возможностей. В такой обстановке концепция, связывающая логику экономического развития, неотвратимость коренного изменения общественного устройства и сдвигов к улучшению жизни низших классов, не могла не появиться.

Ограниченность потребностей непривилегированного сословия (большинства населения) была важной особенностью доиндустриальной и индустриальной эпох. Потребности индивида рассматривались как простой и универсальный (присущий всем людям) набор условий, необходимых для поддержания их жизнедеятельности. Еда, одежда, средства для поддержания семьи – к этому в основном сводилось то, что могло понадобиться человеку. В условиях прогресса производительных сил нехватка необходимых для жизни продуктов перестала быть результатом действия слепых сил природы – общество было способно производить столько, сколько требовалось (во всяком случае при данном уровне народонаселения). Удовлетворение потребностей людей не требовало особых изменений в технической базе и представлялось вполне достижимым при ином общественном устройстве, обеспечивающем более справедливое распределение создаваемых благ. Материальный базис общества формировал предпосылки перераспределения.

Концентрация и централизация производства явно обозначились в XIX веке как доминирующие тенденции. Они подкрепили тезис о поляризации сил в капиталистическом обществе, пролетаризации большинства и обогащении меньшинства, подрыве политической базы капиталистического господства. Эти тенденции подводили к выводу о росте масштабов обобществления в недрах капиталистической системы, создании материальных предпосылок формирования общественной собственности. В условиях капитализма их продолжение означало бы образование «железной пяты» олигархии, которая способна противопоставить себя большинству общества.

Господство взглядов, предполагавших монизм мироустройства, было обусловлено великими открытиями XVIII–XIX веков. Прогресс науки свидетельствовал о принципиальном единстве мира, его эволюции в соответствии с универсальными законами природы. Это подталкивало к попыткам построить столь же универсальные законы общественного развития. Их поиском активно занималась немецкая философия. Аналогичную задачу поставил ее преемник К. Маркс.

Наконец, нельзя забывать о факторах практической политики. В середине XIX века на политическую арену западноевропейских стран выходят пролетариат, социалистические партии. Первые строки «Манифеста…» об объединении сил старой Европы «для священной травли этого призрака»[155]155
  Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Соч. Т. 4. С. 423.


[Закрыть]не были преувеличением молодых энтузиастов. Революции 1848 года потрясли основы европейского миропорядка. Во Франции социалисты были близки к захвату власти, переворот Луи-Наполеона 2 декабря 1851 года предотвратил переворот социалистический[156]156
  Подробнее см.: Смирнов А. Империя Наполеона III. М.: ЭКСМО, 2003. С. 159–163, 183–190.


[Закрыть]. В контексте особенностей эпохи, ее материальных тенденций и идеологических поисков и надо оценивать главные доктринальные установки основоположников «научного коммунизма».

Принципы марксистской философии истории

Можно выделить следующие ведущие принципы марксистского видения истории развития общества.

1. Фиксация феномена социального прогресса, развития общества по восходящей линии – от низших и простых форм к более высоким. Этот принцип вытекает из гегелевской диалектики, он является неотъемлемым атрибутом философских систем XVIII – первой половины XIX века, основанных на интеллектуальной базе эпохи Просвещения. В работах Маркса акцент делается на проблемах развития, перехода общества от одного состояния к другому.

2. Экономический детерминизм, вычленение фактора, определяющего движение всех форм общественной жизни, – развитие производительных сил.

3. Экономический детерминизм позволяет выявить «железные законы»[157]157
  См.: Маркс К.. Капитал. Т. I // Соч. Т. 23. 1960. С. 6.


[Закрыть], управляющие развитием общества. Задача исследователя состоит в раскрытии этих законов. «Железными» эти законы являются не потому, что они действуют вечно, а лишь в силу своей неотвратимости, объективности для человека и общества.

4. Наличие различных типов производительных сил позволяет выделить крупные фазы в развитии человечества – общественно-экономические формации: первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм и коммунизм. Докоммунистические формации иногда рассматривались как «прогрессивные эпохи» одной «общественной экономической формации», которым противостоит коммунизм, означающий выход за пределы экономической формации и начало собственной истории человечества[158]158
  См.: Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие. С. 7, 8.


[Закрыть]. «Железные законы» с этой точки зрения имеют исторический характер, действуют только в рамках докоммунистической формации (или ряда формаций).

5. Линейность и универсальность прогресса и определяющих его законов общественного развития задают методологическую базу прогноза тенденций общественного развития. Суть методологии прогноза – тезис о том, что «страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего»[159]159
  Маркс К. Капитал. Т. I. С. 9.


[Закрыть].

6. Развитие сложившейся в XVIII–XIX веках капиталистической системы ведет к обострению ее внутренних противоречий, прежде всего конфликта между трудом и капиталом. Укрупнение производства, его концентрация, централизация укрепляют общественный характер производительных сил, все более противоречащий частной форме организации производства, что ведет к пролетарской революции. Ее результат – уничтожение частной собственности, переход от капиталистической системы к коммунистической.

7. Для марксистской доктрины характерно признание феномена «конца истории». Настойчиво (хотя и неявно) проводимое представление о конечном состоянии, к которому стремится человечество, заимствовано у Г. Гегеля. У него это прусская монархия, у К. Маркса – коммунизм[160]160
  На конечность истории у Маркса обращали внимание и его жесткие критики (см.: Rothbard М. Classical Economics. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. II. P. 317). Разумеется, эта традиция не может однозначно ассоциироваться с коммунистической моделью. Тезис Ф. Фукуямы о «конце истории» укладывается в интеллектуальную традицию, идущую от Г. Гегеля и К. Маркса (см.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. M.: АСТ-Ермак, 2004. С. 8–10). Подобный вывод обычно возникает в те моменты истории, когда торжество определенной идеологии кажется абсолютным.


[Закрыть].

8. Активный характер историко-философской концепции, ее нацеленность не только на познание мира, но и на его преобразование: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[161]161
  Маркс К., Энгельс Ф. Тезисы о Фейербахе // Соч. Т. 3, 1955. С. 4.


[Закрыть]. Это предполагало разработку теории классовой борьбы и революции.

Активный характер учения распространялся и на человека. Индивид выступает как продукт определенной социально-экономической среды (все тех же «железных законов»), природа человека может меняться по мере перехода от одной формации к другой.

В 1840-е годы перед глазами К. Маркса проходит картина бурных изменений в производительных силах, связанных с ними перемен в организации общественной жизни. Они носят масштабный, системный характер, протекают на фоне растущих производственных возможностей и бедственного положения основной части населения. А экономическая теория твердит: жизнь рабочих лучше не будет, – это невозможно, иного способа производства, кроме капитализма, придумать нельзя.

Какой вывод из этого сделает исследователь, готовый допустить возможность существования других способов производства? Догадаться нетрудно: капитализм, развиваясь, обостряет до предела внутренние противоречия между богатеющими и беднеющими и создает технологические возможности, позволяющие организовать производство и общество иначе. Сам капитализм, будучи продуктом общественной эволюции, не вечен. Этот вывод накладывается на гегелевскую диалектику, которая видит экономику и общество как развивающиеся системы, подкрепляется примером других, менее развитых стран, где, хотя и позднее, чем в Англии, происходят схожие перемены. Сомнений быть не может: Англия показывает своим последователям картину их будущего. Еще нет четкой картины мирового развития в условиях современного экономического роста, никому неизвестно, что начался сложнейший исторический процесс, в ходе которого возможны неожиданные изменения, казалось бы, непоколебимых, прошедших испытание десятилетиями тенденций. Маркс опирается на опыт развития европейских государств, накопленный за несколько десятилетий. Ему кажется, что он понимает закономерности наблюдаемых перемен, а значит – открыл «железные законы истории», хотя и не любит это несколько выспренное сочетание слов.

Сам Маркс дал ясное описание своего видения закономерностей исторического процесса: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – что является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке… Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества»[162]162
  Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие. С. 6–7. Получившим марксистское образование приведенная цитата хорошо известна. Однако, поскольку число таких людей в России постепенно сокращается, мы позволили себе привести ее здесь.


[Закрыть].

Совокупность базовых тезисов марксизма, его претензия на раскрытие универсальных законов истории вместе с активно-преобразовательной нацеленностью историко-философской доктрины придают учению мессианский характер. Это хорошо видно из «Манифеста Коммунистической партии». Его авторы и не пытались это скрывать. В наиболее развитом виде доктрина сформировалась к концу 1860-х годов, когда был опубликован первый том «Капитала» (1867).

К этому времени история современного капитализма насчитывала несколько десятилетий. Казалось, она подтверждала вывод о наличии универсальных закономерностей исторического прогресса. По пути Англии вслед за Бельгией и Голландией пошли Франция, США и затем Германия. Они демонстрировали те же изменения в производительных силах, сходные социальные проблемы, аналогичные сдвиги в общественной структуре. Поскольку все это было ново, опыта развития в условиях современного экономического роста не существовало, никто не мог оценить сложность данного процесса.

Первые модификации и уточнения

Учение Маркса сразу после своего оформления начало уточняться и видоизменяться. Марксизм действительно оказался «живым учением» (как утверждала позднее советская пропаганда). Борьба велась не только с представителями иных течений общественной мысли, но и среди самих марксистов[163]163
  Разброс мнений среди учеников и последователей был таков, что, как говорят, сам Маркс по поводу некоторых интерпретаций адептов своего учения как-то воскликнул: «В таком случае я знаю только, что сам я не марксист» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. 1961. С. 491, 642).


[Закрыть]. Модификации и уточнения были связаны с новыми обстоятельствами, становившимися все более очевидными по мере развития капитализма.

Дифференциация положения рабочего класса и буржуазии, еще недавно казавшаяся стремительно нарастающей, ведущей к их лобовому столкновению, в наиболее развитых странах стала постепенно ослабевать. Вопрос о том, действительно ли заработная плата в 1820-1850-е годы имела тенденцию к понижению, навсегда останется спорным. Но то, что во второй половине XIX века доходы рабочих начинают расти, – очевидный и доказанный факт. Был найден социальный компромисс. Становилось ясно, что капитализм не исключает политическую интеграцию рабочего класса в структуры капиталистического общества. Расширяется избирательное право, введено фабричное законодательство, легализованы профсоюзы. Все труднее доказывать, что государство – лишь «аппарат по управлению делами буржуазии».

На протяжении длительного периода на это можно было закрывать глаза, пытаться доказывать, что улучшение положения рабочих является лишь видимым или временным. Ф. Энгельс пытался следовать логике «железных законов», стремился видеть в этом тенденции к усилению эксплуатации в странах «второй очереди» развития капитализма[164]164
  «Франция, Германия и особенно Америка – вот те грозные соперницы, которые, как я это предвидел в 1844 г., все более и более подрывают промышленную монополию Англии. Их промышленность молода сравнительно с английской, но она растет гораздо более быстрым темпом; и в настоящее время – и это весьма любопытно – достигла почти той же ступени развития, на какой английская промышленность находилась в 1844 году. По отношению к Америке сравнение особенно разительно. Конечно, внешние условия жизни рабочего класса в Америке весьма отличны от этих условий в Англии, но и тут и там действуют одни и те же экономические законы, так что результаты, хотя и не во всех отношениях тождественные, должны все же быть одного и того же порядка. Вот почему мы находим в Америке ту же борьбу за более короткий рабочий день, за законодательное ограничение рабочего времени, в особенности для женщин и детей на фабриках; находим в полном расцвете систему оплаты труда товарами и систему коттеджей в сельских местностях, – системы, которые используются «боссами» как средство господства над рабочими» (Энгельс Ф. Приложение к американскому изданию «Положения рабочего класса в Англии» // Соч. Т. 21. С. 263).


[Закрыть]. Он же выдвинул тезис о появлении в Англии рабочей аристократии, чье положение улучшается на фоне роста нищеты основной массы рабочих: «Но что касается широкой массы рабочих, то степень ее нищеты и необеспеченности ее существования в настоящее время так же велика, как была всегда, если только не больше»[165]165
  Энгельс Ф. Предисловие ко 2-му немецкому изданию «Положения рабочего класса в Англии» // Соч. Т. 22. 1962. С. 336.


[Закрыть]. Тогда же возникла традиция идеологизированных объяснений улучшения положения рабочих как явления то ли временного, то ли вовсе не существующего. Это хорошо видно из заявления Энгельса, сделанного в 1886 году: «Буржуазия достигла дальнейших успехов в искусстве скрывать бедствия рабочего класса»[166]166
  Энгельс Ф. Приложение к американскому изданию «Положения рабочего класса в Англии». С. 262, 263.


[Закрыть].

Но Маркс, один из наиболее серьезных и проницательных исследователей своего времени, не мог не заметить возникновение новых веяний в развитии капитализма по сравнению с первой половиной XIX века. Это понимание находит отражение в «Капитале», где зарплата пролетария определяется уже не минимально необходимым для его жизни и воспроизводства объемом средств, но некоторой средней стоимостью рабочей силы. Открывается возможность для признания факта роста благосостояния рабочих.

Когда читаешь поздние работы Маркса, нетрудно понять, что перспективы социалистической революции начинают вызывать у ученого определенные сомнения. Это состояние растущего пессимизма удается преодолеть во времена Парижской коммуны, но поражение последней и укрепление во Франции режима Третьей республики еще более усиливают скептические настроения по отношению к неизбежности пролетарской революции. Маркс перестает работать над «Капиталом». В то же время растет его интерес к менее развитым странам, прежде всего к России.

Наиболее существенные модификации историко-философской доктрины, сделанные самими ее основоположниками, касались условий осуществления социального переворота. Практика свидетельствовала, что революционные катаклизмы, стремление пролетариата взять власть в свои руки не зависят линейно от прогресса капиталистических отношений. В противном случае следовало бы ожидать, что Англия покажет пример не только развития производительных сил, но и революционного движения, приближения общества к социализму. Между тем реальность демонстрировала, что революционные движения (и рабочие партии) активнее развиваются в более отсталых странах. Во Франции, а не в Англии периодически происходили революционные взрывы, причем если события 1848–1851 годов еще можно было трактовать как продолжение буржуазной революции (хотя социалисты чуть было не пришли к власти), то в 1870–1871 годах революция (и особенно Парижская коммуна) носила выраженный пролетарский и социалистический характер.

В еще менее развитой, хотя и быстро растущей Германии сформировалась влиятельная социал-демократия, рассматривавшая себя как партию рабочего класса и основывавшаяся на марксистском учении. Наконец, что не могло не удивлять ортодоксальных марксистов, марксизм стал популярен в России, где набирало силу революционное движение под социалистическими лозунгами[167]167
  В Предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста…» его авторы писали: «Первое русское издание “Манифеста Коммунистической партии” в переводе Бакунина появилось в начале 60-х годов… В то время русское издание “Манифеста” могло казаться на Западе не более как литературным курьезом. В настоящее время такой взгляд был бы уже невозможен» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. 1961. С. 304).


[Закрыть].

Напротив, не только в Англии, но и в США, где капитализм развивался невиданными доселе темпами, признаки нарастания революционного напряжения отсутствуют. Рабочие партии здесь остаются слабыми. Концентрация богатства на одном полюсе не приводит к социальному взрыву на другом. Рассуждения Маркса и Энгельса о США и Англии содержат двоякого рода утверждения. С одной стороны, в США пассивность рабочего движения объясняется постоянным притоком иммигрантов и обилием свободной земли[168]168
  См., например, написанное Ф. Энгельсом в 1886 году «Приложение к американскому изданию “Положения рабочего класса в Англии”» (С. 263, 264).


[Закрыть], в Англии – ее монопольным положением в мировой промышленности, обеспечивающим рост благосостояния английских рабочих за счет рабочих других стран[169]169
  См.: Там же. С. 204, 205.


[Закрыть]. С другой – предпринимаются попытки доказать, что в конечном счете развитие идет по пути, предначертанному еще в середине 1840-х годов, и в наиболее развитых странах должен, наконец, произойти революционный катаклизм. И за всем этим стоит плохо скрываемая обида на пролетариат наиболее развитых стран, не понимающий «общие условия освобождения»[170]170
  Энгельс Ф. Рабочее движение в Америке // Соч. Т. 21. С. 351.


[Закрыть]. Постепенно тенденция к росту реальной заработной платы рабочих проявляется и в идущих в кильватере Англии странах континентальной Европы. В конце XIX века марксисты попытались спасти чистоту своего учения, утверждая, что у Маркса de facto речь идет не об абсолютном, а об относительном обнищании пролетариата[171]171
  См.: Каутский К. О материалистическом понимании истории. Иваново-Вознесенск: Основа, 1923. С. 60.


[Закрыть], а ведь это противоречит работам самого Маркса[172]172
  «Есть марксисты, которые действительно готовы занять смехотворную позицию и утверждать, что тенденция к снижению жизненного уровня рабочего класса наблюдается фактически. Другие ограничивались менее абсурдным предположением, что абстрактный закон Маркса не действовал вследствие уникально благоприятных условий, преобладавших в XIX в. (таких, как открытие новых источников продуктов питания и сырья благодаря значительному удешевлению перевозок), но что он в конце концов подтвердится, если уже не подтвердился в 1930-х гг. Есть и такие интерпретаторы, которые пытались объяснить, что закон Маркса предполагает лишь относительное обнищание, т. е. падение относительной доли живого труда, но это


[Закрыть].

Продвижение марксистских идей на восток потребовало уточнения еще одного принципиального вопроса: в какой мере универсальны закономерности, сформулированные Марксом? Неизбежно ли все страны должны будут повторить путь Англии, двигаться от феодальных к капиталистическим производственным отношениям и на основе последних – к социализму? Или, формулируя тот же вопрос в этических терминах, обязательно ли пройти через все тяготы и страдания капитализма, чтобы достигнуть всеобщего счастья и братства при социализме?

Ход событий подталкивал к выводу, что революция – не магистральное направление развития буржуазной цивилизации. Возможность революции нарастает на определенном, начальном этапе развития буржуазных отношений, когда происходит поляризация классов и положение трудящихся, переселяющихся из деревни в город, может ухудшаться. Недаром после Англии центр революционной борьбы смещается во Францию и Германию (в страны, отстававшие от Англии на тридцать-сорок лет), а затем – в Россию (на пятьдесят лет).