Текст книги "Царское прошлое чеченцев. Власть и общество"

Во второй половине XIX века космополитические взгляды конца XVIII и первой половины XIX столетия постепенно уступали сначала идее национальности, а потом стремлению преобладания одних племён над другими или поглощению слабейших племён господствующими…». На первый план в государственной идеологии, потеснив «имперскую» политическую идею, которая требовала, прежде всего, лояльности всех подданных без различия национальности и веры своему императору, вышла идея «национальной монархии», где русский царь должен править русскими подданными. В правительственных кругах многие понимали значение произошедших изменений, но не все их одобряли. Спустя некоторое время после своей отставки М.Т. Лорис-Меликов в беседе с А.Ф. Кони вспоминал: «Я говорил новому государю: “Под знаменем Москвы вы не соберёте всей России, всегда будут обиженные. Разверните штандарт империи, – и всем найдётся равное место”.Опасна возможность разложения на составные части России. Прежние государи это понимали и щадили окраины…»³²¹.

Колониализм был неизбежен. Потому как неизбежна страсть человека к открытию окружающей земли. Чаще всего эта страсть изначально соединялась с государственным расчётом на приобретение новых владений и грабёж их, как это было, например с Колумбом. Иногда вначале следовало открытие, а потом завоевание и грабёж. Затем сочиняются «сказки» про мужественных первопроходцев – романтиков и кровожадных дикарей – аборигенов. Затем – про бремя белого человека и дикарей, которые не понимают собственного счастья от принесённой им цивилизации. И, как правило, никто себя не спрашивает: а нас просили?. В общем, колониализм есть колониализм. Однако, как бы жестоко ни строились империи, на какой-то длинный период они становились оплотом мира и добрососедства³²².

Г.С. Голицын

Политика воинствующего национализма, презрительного, высокомерного отношения к горским народам, варварские методы борьбы для их успокоения приняли невиданные масштабы и глубину в конце XIX века³²³. Наиболее точно это время могли бы охарактеризовать стихи А.С. Пушкина:

 
«…Так буйную вольность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует,
Так ныне безмолвный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят…»³²⁴.
 

Бурное время второй половины 90-х совпало с «царствованием» на Кавказе недалёкого и самонадеянного, каких еще не знал край, ставленника царя, князя Г.С. Голицына. Немало претерпело кавказское население бед и унижений от этого самодура, ненавидевшего нерусские народы. По мнению Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, желательно было ограничить число дворян из туземного населения Кавказа. Также князь Голицын предлагал никому из горцев не присваивать княжеского титула, или присваивать в крайнем случае «Монаршей милостью»³²⁵. В конце концов и в Петербурге обратили внимание на полную невозможность дальнейшего пребывания князя Голицына у власти. В особенности боролся с «самовар-пашой» (так за глаза называли Голицына) и высмеивал его граф Витте³²⁶.

Рассмотрим биографию этого кавказского деятеля. Григорий Сергеевич Голицын (1838–1907) – князь, генерал от инфантерии (1896), генерал-адъютант (1890), сенетор, член Государственного совета – являлся представителем древнего княжеского рода Голицыных, родоначальником которого был Гедемин, князь Литовский, то есть князь Голицын по своему происхождению также не являлся русским, что не мешало ему, тем не менее, третировать представителей других не русских народов³²⁷. Голицын окончил Пажеский корпус (1856), Николаевскую академию Генштаба (1860). На военной службе он был с 1856 года. Неоднократно участвовал в экспедициях против горцев³²⁸. По отношению к коренным жителям Кавказа проводил жесткую реакционную, нередко шовинистическую политику.

Г.С. Голицын в своих взглядах был не одинок на Кавказе. Его политический двойник в Терской области С.В. Каханов (начальник области с 1889 по 1900 гг.) не отличался ни большим умом, ни большим уважением к горцам³²⁹. Необходимо заметить, что голицынское управление краем являет собой модель того, как не надо управлять Кавказом. Именно с этим администратором связаны наиболее дискриминационные меры в отношении населения края, затрагивавшие их религиозные и национальные чувства. Тем не менее, кавказская администрация не была удовлетворена мизерностью своих полномочий. Г.С. Голицын не раз поднимал перед правительством вопрос о предоставлении ему прерогатив, свойственных кавказским наместникам, по управлению краем. Настойчивость князя Г.С. Голицына привела к утверждению 3 марта 1897 года новых правил о правах и обязанностях Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе. Акцент в них делался на административные функции в области управления – практически неограниченное право ревизии и надзора, использование в необходимых случаях «силы закона».

Характерно, что выдвигавшиеся в правительственных сферах в 1890х и 1900-х гг. проекты жесткой и быстрой «русификации» национальных окраин обычно встречали сопротивление, как в Комитете министров, так и в различного рода Особых совещаниях. Но, несмотря на это, сторонники прагматичного подхода к решению проблемы укрепления единства Российской империи не смогли изменить жесткий, прямолинейный характер национальной политики правительства. Став министром и получив от императора определенный «карт-бланш» на проведение реформ-уступок благонамеренному обществу, П.Д. Святополк-Мирский естественно попытался в числе прочего пересмотреть принципы политики правительства в отношении нерусского населения национальных окраин. В изданном 12 декабря 1904 г. по его инициативе указе «О предначертаниях и усовершенствованию Государственного порядка» содержалось обещание в ближайшее время пересмотреть правовое положение «инородцев» и «иноверцев». Довольно быстро петиционная кампания охватила весь Кавказ. В петиции кавказских мусульман, представленной в Комитет министров в начале 1905 г., говорилось о необходимости уравнения в правах с остальным населением России, о свободе образования и печати на родном языке, введении земского самоуправления, ликвидации остатков крепостной зависимости крестьянства, выборности духовенства и возвращения церковных имуществ (вакуфов)³³⁰.

Поставив в августе 1904 г. перед императором вопрос об изменении политики правительства в отношении населения национальных окраин, Святополк-Мирский не смог проигнорировать сложившуюся на Кавказе критическую ситуацию. «Насчет Кавказа был разговор, – записала в дневнике Е. Святополк-Мирская, – он (император) все не может решиться Голицыну сказать. Пепка (П.Д. Святополк-Мирский) посоветовал ему написать: «А то он вас перекричит». Государь сказал: «И я умею кричать, а что же я ему напишу? Что я не хочу, чтобы его там убили? А он мне ответит, что он хочет пожертвовать жизнью». В конце сентября 1904 г. докладывая «об ужасном положении Кавказа» министр, получил согласие Николая II о замещении Г. С. Голицына, который после покушения на него армянских революционеров фактически покинул свой пост и уехал в Петербург. Наконец 19 ноября Николай II сообщил П.Д. Святополк-Мирскому, что «…сказал Голицыну, чтобы он больше не ехал на Кавказ и. что Голицын ужасно обрадовался».

В конце 1904 года Николай II согласился на отставку П.Д. Святополк-Мирского с поста министра внутренних дел, предложив ему должность наместника на Кавказе. Однако, чуть позже, Святополк– Мирский не только не получил обещанного ему назначения на Кавказ, но даже не услышал традиционной благодарности царя за верную службу государю и отечеству. Николай II расстался с ним более чем сухо. Несомненно, события 9 января 1905 г. послужили поводом для отставки П.Д. Святополк-Мирского, официально последовавшей 18 января 1905 г. Скорее всего, Николай II ждал подобного предлога, чтобы уничтожить политические перспективы Святополк-Мирского³³¹.

Обострение ситуации на Кавказе убедило Николая II, наконец, принять решение. 25 февраля 1905 г. император подписал Указ «О восстановлении должность наместника Кавказского». На должность Наместника был назначен граф И.И. Воронцов – Дашков, который наделялся особыми полномочиями, как в гражданской, так и в военно-полицейской сфере управления. Предложение Святополк-Мирского назначить на Кавказ Воронцова – Дашкова, вероятно, было обусловлено тем, что он принадлежал к тому же кругу петербургской «либерально настроенной» сановной бюрократии, куда входил и сам министр³³².

Наместник, в силу своих полномочий, брал на себя большую ответственность за дальнейшую судьбу многочисленных народов, населявших Кавказ. Как писал в последствии граф И.И. Воронцов – Дашков, «…опыт централизации управления Кавказом из С. -Петербурга, с учреждением на месте должности Главноначальствующего гражданской частью с расширенной несколько властью обычного генерал-губернатора, длившейся свыше двадцати лет, дал довольно печальные результаты. Кавказ, вместо того чтобы идти по пути развития за центром империи, отстал от него, и вина в этом лежит не на местной кавказской власти, а на центральных учреждениях»³³³. Резкие попытки местного начальства привлечь внимание Петербурга к нуждам Кавказа встречали явное недовольство. «Только благодаря личной настойчивости, – писал позднее И.И. Воронцов-Дашков, – некоторым Главноначальствующим удавалось доводить свои предложения до высших законодательных учреждений, и то, по преимуществу, в сфере усиления той же власти их по общему надзору и сохранению порядка»³³⁴.

Воронцов – Дашков выступал за проведение на Кавказе земской реформы, в ходе которой должно быть введено земское самоуправление. Кавказское руководство решило создать в Закавказье и Дагестане земства. С этой целью разрешалось провести окружные и земские сходы. Однако произошел бойкот выборов в земские учреждения крестьянскими сходами. Они мотивировали свой отказ бесполезностью земских учреждений с точки зрения действительных народных нужд и отсутствием в среде местной интеллигенции людей, пользовавшихся доверием сельского населения³³⁵.

Граф И.И. Воронцов – Дашков, обвиняя своих предшественников в том, что единственным средством борьбы с беспорядками и преступностью в крае они избрали «крайнее усиление карательных мер», которые не уменьшили преступность в крае, считал, однако, что в сложившихся условиях репрессивные и охранительные меры неизбежны. В планах его ближайших действий значилось: широкое применение административной ссылки; поголовное разоружение населения; ассигнование средств для вознаграждения лиц, выдавших преступников. Наместник выступал с требованием увеличения контингента войск на Кавказе, где, как он считал, «мирное развитие можно поддерживать только при наличии достаточного числа войск». Воронцов-Дашков требовал вернуть выведенные на западные границы с Кавказа три пехотные дивизии или заменить их другими.

Рассматривая в 1898 г. в своей работе «Средства для борьбы с разбоем на Кавказе» причинный комплекс преступности на Кавказе, А.С. Френкель особо затронул вопрос о взаимоотношениях судебных следователей и полиции. Должностные лица царской администрации на Кавказе (в частности, князь Дондуков-Корсаков) в записках, направленных в Министерство юстиции, и донесениях Императору, вошедших в труды Комиссии по преобразованию судебной части на Кавказе, отмечали, что следователи держали на свободе обвиняемых в преступлениях, «вследствие чего эти обвиняемые, пользуясь свободою, или подготавливают ложных свидетелей для обмана суда, или бегут, – и тем увеличивают контингент разбойников». А.С. Френкель указывал на необъективность подобной оценки: «Часто бывает весьма сомнительною правильность ареста полицией подозреваемых в грабежах и пр. Полиция, нередко, чтобы лишь показать свою энергию, расторопность и полезность, арестовывает на право и на лево, – совершенно невинных людей. Но может ли судья – следователь, видя, что против задержанного нет ни доказательств, ни серьезных улик, томить такое лицо под стражею только потому, что полицейскому чиновнику было угодно арестовать его, дабы отличиться в глазах начальства?» Говоря о качестве полицейского дознания, необходимо заметить, что оно во многих случаях оставляло желать лучшего, что отмечали и современники той эпохи своевластия³³⁶.

В Российской империи правила оборота оружия среди населения разрабатывались и принимались высшими должностными лицами. Так, 17 августа 1884 года Главноначальствующим гражданской частью на Кавказе было утверждено «Обязательное постановление о продаже, хранении и ношении боевого огнестрельного оружия в Кавказском крае». В указанном постановлении о продаже, хранении и ношении боевого огнестрельного оружия говорилось, что всем, за исключением тех, кому это особо разрешено, воспрещено хранение и ношение боевых ружей усовершенствованных систем. Продажа и покупка огнестрельного оружия, состоящего на вооружении войск, запрещалось. Ввоз в пределы Кавказского края оружия целыми транспортными средствами разрешался каждый раз соответствующим губернатором или начальником области. Торговцам оружием не разрешалось продавать боевое огнестрельное оружие усовершенствованных систем лицам, не предоставившим разрешительных свидетельств на право иметь такое оружие, выданных полицией. Для провоза в Кавказский край партии оружия, помимо получения по месту отправки свидетельства о неимении препятствий к его отправке, требовалось, в соответствии с циркуляром Департамента Полиции № 2732, от 16 июля 1892 года, разрешение соответствующего губернского начальства Кавказского края³³⁷.

Главноначальствующим гражданской частью на Кавказе 1 июля 1899 года было издано новое Обязательное постановление (в дополнение к Обязательному постановлению от 17 августа 1884 года). Его целью было установление «надлежащего контроля за торговлей боевым огнестрельным оружием и уменьшением, по возможности, количества оружия, обращающегося в руках неблагонадежных лиц». В соответствии с данным Обязательным постановлением все ранее выданные разрешительные свидетельства на право продажи, хранения и ношения боевого огнестрельного оружия с 1 сентября 1899 года признавались недействительными. Содержатели оружейных магазинов, оружейники, продавцы и все лица, владеющие оружием, обязаны были до 1 декабря 1899 года получить новые разрешительные свидетельства, действующие в течение одного года и подлежащие ежегодному возобновлению. Выдавались свидетельства губернаторами, либо по их поручению, уездными и окружными начальниками и полицмейстерами. Свидетельства должны были содержать в себе сведения о том, кому именно, в каком количестве и какого рода оружие разрешается иметь (с указанием системы и № оружия), а также боеприпасов.

После 1 декабря 1899 года огнестрельное оружие, хранящиеся у кого-либо без соответствующего разрешительного свидетельства, боеприпасы и принадлежности к нему, должны были изыматься и реализовываться с обращением вырученных средств в доход государства. Предписывалось вести строгий учет в специальных книгах выданных разрешительных свидетельств на право продажи, хранения и ношения оружия. По окончании каждого календарного года копии с этих книг должны были представляться в канцелярию Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе.

Следует особо подчеркнуть, что в Российской империи достаточно тщательно и строго подходили к выдаче свидетельств на право торговли, приобретения и ношения оружия. Таким образом, на Кавказе, как и по всей Российской империи, в конце XIX века была создана достаточно эффективная система контроля за оборотом оружия, являвшаяся одним из главных средств предупреждения тяжких преступлений³³⁸. С конца 1905 г. большая часть губерний и областей Кавказа были объявлены на военном положении. Главным средством восстановления порядка являлось подавление волнений военной силой³³⁹.

Реакционная политика царизма на Кавказе

1881 год обозначен в нашей отечественной истории в качестве рубежа, разделившего вторую половину XIX века на две исторические эпохи. В правительственной политике усиливается тенденция к централизации управления, и потому поднимается вопрос о допустимости такой формы управления, как Кавказское наместничество. Берёт верх стремление нейтрализовать излишнюю самостоятельность кавказской администрации, которая, как считало правительство, оставляла регион вне сферы распространения внутренней политики центральных ведомств и учреждений, или, как писали тогда, «высших установлений империи». И хотя мнения по поводу ликвидации Кавказского наместничества разделились, тем не менее, в ноябре 1881 года упраздняется должность Кавказского наместника. Параллельно упразднялись должности помощника наместника, начальника Главного управления и его департамент. Вместе с ними был упразднён и Кавказский комитет, как утративший свои функции, а его дела переданы в компетенцию Комитета министров³⁴⁰. Отмена наместничества и учреждение на Кавказе в 1882 году должности главноначальствующего гражданской частью с несколько расширенными по сравнению с генерал-губернаторскими полномочиями не создало, вопреки ожиданиям, условий для ускорения экономических и социальных процессов. Главноначальствующие имели особые права лишь в сфере пресечения нарушений общественного и государственного правопорядка. Они могли только ставить вопросы перед соответствующими ведомствами, и вынуждены были вести сними длительную и, зачастую безнадёжную переписку. Многие проекты, не встречающие понимания в центре, были провалены: например, упразднение военно-народного управления, прекращение обязательных и зависимых отношений крестьян, переустройство сельского управления. Деятельность ведомств, которые не были поставлены в прямую зависимость от главноначальствующего, такие как народное просвещение, земледелие, государственных имуществ совершенно перестало сообразовываться с местными условиями³⁴¹.

Итоги периода 1881–1888 гг. для Кавказа были противоречивыми. Если для Закавказья в результате ликвидации наместничества и роспуска Кавказского комитета были установлены общероссийские формы взаимодействия между государственными органами и региональной администрацией, то на Северном Кавказе аналогичные преобразования практически зашли в тупик. К концу 1880-х годов весь этот регион вновь оказался под контролем военного ведомства. Таким образом, с точки зрения послевоенной Петербургом установленной задачи унификации по общероссийскому образцу форм взаимодействия северокавказской администрации с центральными государственными органами, произошёл даже определённый откат назад, поскольку было полностью восстановлено значительно ослабленное к началу преобразований влияние военной администрации на коренное население Терской и Кубанской областей³⁴².

Возникла парадоксальная ситуация: горцы, совершившие своего рода демократическую революцию, введя институт общественного самоуправления, ограничивавшего власть князей и феодалов, после долгих лет борьбы лишились этих завоеваний. Для горцев это было не просто неравноправие – величайшая несправедливость и трагедия, негативно сказавшаяся на их национальном самосознании. Объективная неизбежность злоупотребления властью оборачивалась тем, что нередко горцы весь гнев из-за своего бесправного положения обрушивали не на прямых виновников, а на русских в целом в силу того, что они пользовались большей свободой в решении внутренних проблем. Такое административное неравноправие имело результатом не только ущемление развитого чувства национального достоинства, но и привело к формированию у одних – высокомерного отношения, у других – приниженного. Наслоение несправедливостей на фоне внедрения чуждых норм, регламентировавших каждый жизненный шаг горцев, означало для них постоянное насилие, это был важный морально-психологический момент русско-чеченских отношений³⁴³.

Под воздействием первой русской революции Кавказское наместничество вновь возрождается. Опасаясь новых национальных потрясений в крае, правительство назначило в 1905 году в качестве наместника графа И.И. Воронцова-Дашкова. Новый глава военной и гражданской власти региона сохранил все прежние «объединённые полномочия всех министров на Кавказе». Согласно царскому указу от 26 февраля 1905 года, наместник становился членом Государственного Совета и Комитета министров. Однако парадокс заключался в том, что местные органы власти не были изъяты из подчинения центральных министерств. В то же время глава кавказской администрации наделялся правом по своему усмотрению проводить в жизнь министерские циркуляры и распоряжения или выносить их на рассмотрение в Комитет министров.

Одновременно, по этому же указу, из подчинения наместника изымались учреждения государственного банка и центральных контрольных и судебных инстанций, по отношению к которым он пользовался правами министра юстиции.

В предоктябрьское время, в условиях перехода от абсолютизма к конституционно-монархическому строю, российские наместники лишились представительства в упразднённом Совете министров и Государственном Совете. Вместе с тем наместники (в том числе и Кавказский) сохранили право на карательные и чрезвычайные меры. В случае необходимости они могли наказывать и даже высылать в административном порядке провинившихся³⁴⁴. Вызывавшие многочисленные нарекания широкие права генерал – губернаторов отдельных окраинных регионах привели к тому, что с середины XIX века стали предприниматься попытки сузить их компетенцию и таким образом сделать управление окраинами более централизованным. С 1856 по 1881 год было упразднено в Российской империи 8 генерал – губернаторств³⁴⁵.

В Российской империи в середине XIX в. существование регионов с преобладающим нерусским населением постепенно превращалось в сознании правящей элиты в угрозу сепаратизма и развала империи. В результате правительство всё дальше уходило от прежней политики толерантности и прагматизма в отношении национальных особенностей многочисленных нерусских подданных русского царя³⁴⁶. На первый план в государственной идеологии вышла доктрина «официального национализма» с лозунгом «Россия должна принадлежать русским». Суть нового курса, окончательно оформившегося при Александре III, заключалась в политике русификации – целом комплексе мероприятий, направленных на достижение социально-экономической, административно – правовой и культурной интеграции национальных окраин³⁴⁷.

Уже с 60-х годов правительство пришло к заключению, что муфтия-ты являются могучим оружием для сплочения мусульман, известного их обособления, а также упрочения ислама и возвеличивания его, в глазах проживающего совместно с мусульманами инородческого мусульманского населения. В соответствии с этим, со стороны правительства принимались известные шаги к возможному ослаблению значения этих институтов. В 1890 и 1891 гг., состоялась отмена выборного порядка замещения должностей Оренбургского и Таврического муфтиев, назначаемых отныне Высочайшей властью по представлению министра внутренних дел. Необходимо при этом отметить, что в Оренбургском округе и ранее муфтий фактически назначался Высочайшей властью, хотя по действовавшему до 1890 года закону кандидаты на эту должность подлежали избранию самими же магометанами.

В 1894 году Государственный Совет, рассмотрев представление Военного министра о реформировании Управления духовными делами мусульман на Северном Кавказе, признал, что полномочия Духовного собрания в Уфе не распространяются на Терскую и Кубанскую области и Ставропольскую губернию. Но даже после этого решения мнение высшего органа власти так и не было закреплено законодательно, а в Уфу продолжали идти разного рода документы и запросы³⁴⁸. В 1913 году, за подписью 39 членов Государственной Думы было внесено законодательное предложение об учреждении муфтията для Северного Кавказа (Кубанская и Терская области и Ставропольская губерния). Министерство внутренних дел принципиально возражало против этого предложения, и Совет министров, на заседании от 23 января 1914 года, признал таковое неприемлемым…³⁴⁹.

Анализ исторического процесса показывает, что появление всеобщего мусульманского движения явилось следствием нескольких факторов. Во-первых, налицо было сильное недовольство мусульман взятым в 1880е гг. царским правительством курсом на усиленную их русификацию. Во-вторых, следует учитывать процесс возрождения ислама, происходивший во второй половине XIX в. по всему миру. В результате активной и многогранной деятельности мусульманских просветителей в сфере культуры и образования, доказывавших совместимость ислама с прогрессом, в жизни российских мусульман совершились позитивные сдвиги, которые подталкивали их к более чёткой самоидентификации и этноконфессиональному самоопределению. В-третьих, важные последствия имел процесс европеизации мусульманского мира, включая Россию³⁵⁰.

Курс на русификацию окраин империи воспринимался в правительственной среде далеко не однозначно. Одним из наиболее последовательных противников политики русификации стал С.Ю. Витте. По ряду вопросов Витте получал поддержку со стороны некоторых министров и членов Государственного Совета: А.С. Ермолова, Н.В. Муравьёва, А.Н. Куломзина, А.А. Половцова, Д.М. Сольского и др. В разговоре с А.Н. Куропаткиным в январе 1902 года С.Ю. Витте чётко определил свою позицию: «Давление, которое мы оказываем на окраины, приведёт нас скорее к революции, чем, если бы мы дали окраинам относительную свободу»³⁵¹.

На рубеже XIX–XX вв. министр финансов С.Ю. Витте бесспорно являлся наиболее влиятельной фигурой в правящих кругах Российской империи. Энергичный и широко мыслящий государственный деятель, Витте считал крайне опасным для монархии заметное обострение «национального чувства завоёванных инородцев» и в отличие от большинства царских сановников был сторонником более имперски гибкой этноконфессиональной политики. Позднее, пребывая уже в отставке, он писал по этому поводу: «Вся ошибка нашей многолетней политики – это то, что мы до сих пор ещё не сознали, что со времени Петра Великого и Екатерины Великой нет России, а есть Российская империя. Когда около 35 % населения – инородцы, а русские разделяются на великороссов, малороссов и белороссов, то невозможно в XIX и XX веках вести политику, игнорируя этот исторический, капитальной важности факт; игнорируя национальные свойства других национальностей, вошедших в Российскую империю, – их религию, их язык и прочее.…»³⁵². Витте настаивал на одном из своих главных требований: «Учебные заведения существуют не для целей политических, а должны преследовать задачи педагогические, т. е. получение знаний. При отсутствии преподавания местных языков школа не пользуется популярностью у населения и не выполняет своей главной функции – просвещения народа. На первом месте среди предметов преподавания, конечно, должен оставаться государственный русский язык, необходимый для приобщения к общей жизни страны. Но внимания требует и родной язык ученика как предмет наиболее ценный для каждого сознающего свою принадлежность к известному племени»³⁵³.

Из всех политических требований, выдвигаемых различными партиями и движениями на окраинах империи, наиболее болезненным для правительства было требование национальной автономии. В одной из записок Витте высказался в пользу возможного предоставления ограниченной автономии некоторым из национальных окраин: «Мысль о расчленении всей России на автономные провинции, по счастью, ещё не приобрела популярности, – писал он, – а потому идея государственного единства… может и должна быть громко провозглашена правительством. Идея государственного единства, однако, ничуть не противоречит ни автономия десяти польских губерний, ни, быть может, Грузии и других частей Кавказа в расширенных пределах местного самоуправления» ³⁵⁴.

Сергей Юльевич Витте родился в Тифлисе. Отец Витте оставил о себе память как о человеке чрезвычайно предприимчивом, которому Кавказ обязан основанием многих фабрично-заводских производств. В Тифлисе Сергей Витте безвыездно провел первые 16 лет своей жизни. Его дядя и отец были своими людьми у А.И. Барятинского: дядя на правах старшего адъютанта, а отец в качестве члена совета Главного управления наместника на Кавказе³⁵⁵.

Другой видный кавказский деятель Г.Д. Орбелиани, находясь на должности командующего Кавказской армией, ещё в 1861 году писал военному министру Д.А. Милютину: «Война, продолжавшаяся на Северном Кавказе в течение десятков лет, не позволяла нам серьёзно заняться устройством материального быта туземцев; мы разрушили старый порядок владения землями, но не могли ещё создать никакого нового порядка. Затем, по требованию военных обстоятельств, из земель, указанных туземцам, мы нередко отнимали часть под казачьи поселения или укрепления и раз поселённых на новых местах, по требованию этих же обстоятельств снова переселяли, и иногда по несколько раз, с места на место; но и при этом новом поселении земли указывались туземцам только в примерном количестве и для временного пользования. Этот порядок дел, по необходимости продолжавшийся многие годы, никак не мог развить в туземцах осёдлости, а напротив, он поселял к правительству недоверие, заставлял каждого быть в постоянном опасении за будущее и явно вёл к тому, что никто не хотел развивать своего хозяйства и употреблять на возделывание земли, особенный труд, а тем более расходовать на этот предмет капитал, ежели таковой у кого и водился. Этим недостатком обеспеченности прав на землю следует объяснять ту быстроту и лёгкость, с которой целые аулы, а иногда и целые общества бросали указанные им земли и убегали в горы, чтобы усилить число враждовавших с нами, а в последнее время стали выселяться в Турцию»³⁵⁶.

Подводя итог, можно констатировать, что участившиеся на рубеже веков политические кризисы на окраинах, вызванные противодействием нерусского населения политике русификации, были своего рода предвестниками мощного социально-политического кризиса, охватившего национальные окраины Российской империи в годы Первой русской революции. После издания Манифеста 17 октября Витте путём отдельных уступок стремился оторвать от революционного движения местные национальные элиты, но в условиях острейшего социально-политического кризиса национальная политика его кабинета приобрела непоследовательный и противоречивый характер.

Издание Указа 17 апреля о веротерпимости, допущение в Государственную Думу представителей от национальных окраин, введение в школах «для инородцев» преподавания на родном языке, отмена многих правовых и административных ограничений нерусского населения – все эти преобразования ясно очерчивали контуры нового курса национальной политики. Однако открывавшиеся перспективы решения национального вопроса так и не были использованы³⁵⁷. Царский Указ от 18 февраля 1905 г., согласно которому население впервые получило право подавать в высшие инстанции петиции о своих нуждах, очень обнадёжил российских мусульман. Выборы в I Государственную Думу всколыхнули массы мусульман. Сбывались их мечты – иметь своих представителей в законодательном органе России. «Нас зовут управлять Россией», – говорили например, казахи. В их среде, как, впрочем, и у других мусульманских народов, происходили заметные сдвиги в отношении к окружающей действительности³⁵⁸.