Текст книги "Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек"

Советское правительство считает своей важной внешнеполитической задачей спасение Чехословакии от гитлеровского вторжения. Литвинов отдает этой цели всю свою энергию. 22 августа он принял германского посла Шуленбурга, который пытался выяснить настроения Чехословакии, Англии, Франции и СССР относительно действий Германии. Советский нарком заявил, что «чехословацкий народ, как один человек, будет бороться за свою независимость… Мы также выполним свои обязательства перед Чехословакией». Шуленбург в записи этой беседы отметил, что Литвинов выявил истинную цель, которую преследовало гитлеровское правительство. Шуленбург дословно записал слова Литвинова: «Германия не столько озабочена судьбами судетских немцев, сколько стремится к ликвидации Чехословакии в целом».

В сентябре Литвинов ведет беседы с французским поверенным в делах Пайяром. Он разъясняет ему, что Франция по договору обязана помочь Чехословакии в случае германского нападения.

По поручению правительства Литвинов выдвинул предложение созвать совещание военных экспертов трех стран для обсуждения вопросов военной помощи Чехословакии. «Трудно представить себе общую защиту Чехословакии тремя государствами без предварительного обсуждения практических мер их военными экспертами, – говорит он Пайяру. – Мы готовы участвовать в таком совещании».

Франция отвергла предложение. Англия продолжала интриги, готовилась к окончательной сделке с Гитлером. Когда Литвинов в конце сентября выехал в Женеву, судетский кризис уже был в полном разгаре. На границе с Чехословакией были сконцентрированы германские войска. Лига наций продолжала заниматься второстепенными вопросами. Литвинов снова сделал попытку повернуть ее к практическим делам европейской безопасности. Из-за интриг представителей Англии и Франции вопрос о Чехословакии не был внесен в повестку дня Ассамблеи Лиги наций. Тогда Литвинов, выполняя поручение Советского правительства, выступил по этому вопросу на заседании Ассамблеи. Критическая обстановка, сложившаяся в Европе, позволила ему быть более резким, чем раньше. Он предупреждает, что не сегодня-завтра в Европе разразится война. «Избежать проблематической войны сегодня и получить верную и всеобъемлющую войну завтра, да еще ценою удовлетворения аппетитов ненасытных агрессоров и уничтожения и изуродования суверенных государств, – не значит действовать в духе пакта Лиги наций. Премировать бряцание оружием и обращение к оружию для разрешения международных проблем, иначе говоря, премировать и поощрять наступательный сверхимпериализм в до сих пор неслыханных формах – не значит действовать в духе пакта Келлога – Бриана».

Это было последнее выступление Литвинова в Лиге наций. Жизнь показала, что западные державы, и в первую очередь Англия и Франция, ослепленные ненавистью к Советскому Союзу, окончательно предают мир в Европе. Они намерены откупиться от Гитлера, отдав ему Чехословакию, а тем самым, как им казалось, направить германскую агрессию в сторону СССР. Теперь уже у Литвинова на этот счет нет никаких сомнений. Эндрю Ротштейн свидетельствует: «Когда Максим Максимович прибыл в сентябре в Женеву, я в тот же день задал ему вопрос: что будет с чехами? Литвинов ответил: англичане продадут чехов».

В Берлине были хорошо осведомлены об этих намерениях и планах английских и французских правящих кругов. 26 сентября Гитлер выступил в Берлине с очередными угрозами уничтожить Чехословакию. Судьба этой страны была окончательно решена. Пытаясь «умиротворить-, Гитлера, Чемберлен и Даладье прибыли в Мюнхен, где 29 и 30 сентября 1938 года состоялась конференция четырех держав – Англии, Франции, Германии и Италии. Произошел сговор с Гитлером за счет Чехословакии. 30 сентября было подписано Мюнхенское соглашение, расчленившее чехословацкое государство. Вернувшись в Англию, Чемберлен заявил встречавшим его на Крайдонском аэродроме журналистам, что мир спасен. В действительности мир сделал еще один шаг к самой кровопролитной войне в истории человечества. Это сразу же констатировали коммунисты Европы и Америки, обратившись 9 октября 1938 года с воззванием к народам, в котором указывалось, что „мюнхенское предательство не спасло мир, а лишь поставило его под угрозу, ибо оно нанесло удар союзу сил мира во всех странах и поощрило фашистов“.

Гитлеровцы были поощрены, как никогда раньше. После еще одной бескровной победы над западными демократиями они выжидающе смотрели в сторону Советского Союза. Как повернутся дела там? В германских документах, захваченных после войны американцами, обнаружены письма советника германского посольства в Москве фон Типпельскирха. Он доносил в Берлин сразу же после мюнхенской сделки – 3 и 10 октября: «То, что политика пактов и союзов не удалась, а идея коллективной безопасности провалилась и что Лига наций разрушила надежды, которые на нее возлагали, не может, по-моему, остаться без последствий для советской политики… В свете нашего опыта мне представляется возможным, что Сталин сделает из провала советской политики выводы, касающиеся некоторых лиц. в этой связи я в первую очередь думаю о Литвинове…»

Это письмо гитлеровского дипломата достаточно ясно раскрывает затаенные замыслы, вынашивавшиеся в Берлине.

Теперь события развивались еще более стремительно. В Испании трагедия шла к своему финалу. Республиканская армия была задушена превосходящими силами германо-итальянских интервентов. 4 марта 1939 года в советских газетах было опубликовано сообщение: «В связи с тем, что лондонский Комитет по невмешательству уже давно перестал функционировать и потерял смысл своего существования, Совнарком СССР 1 марта с. г. постановил отозвать своего представителя из состава Комитета по невмешательству».

20 марта чехословацкий президент Гаха и министр иностранных дел Хвалковский прибыли в Берлин, и их сразу же доставили в имперскую канцелярию. Гитлер в присутствии Риббентропа и Геринга передал чехословацким деятелям документ, в котором говорилось, что чехословацкое правительство слагает с себя все полномочия и передает их Германии. Гитлер заявил, что утром Прага будет оккупирована вермахтом и любой, кто попытается оказать сопротивление, будет раздавлен.

Буржуазное правительство Чехословакии предпочло подчиниться империалистическому диктату, принеся в жертву национальные интересы своего народа, хотя СССР неоднократно заявлял о верности договору 1935 года, о готовности вместе с Францией и Чехословакией принять эффективные меры для обеспечения безопасности последней и пойти дальше своих договорных обязательств, оказав военную помощь и без участия Франции, если Чехословакия будет сама защищаться и попросит об этой помощи.

В эти трагические дни Советское правительство пытается сделать все возможное, чтобы предотвратить новые акты агрессии со стороны гитлеровской Германии, все же создать барьер на пути «третьего рейха». Еще активнее стала деятельность советских дипломатов в Лондоне. Париже и других европейских столицах. Через советские полпредства мобилизуется общественное мнение, ведутся переговоры с министерствами иностранных дел.

В Женеве Литвинов больше не появляется. Были ли напрасны усилия, которые советская дипломатия предпринимала в этой международной организации? Конечно нет. Под давлением советской дипломатии Лига наций вынуждена была обсуждать все случаи нарушения мира в любом районе земного шара. Это сдерживало потенциальных агрессоров, заставляло их оглядываться на мировое общественное мнение. Лига почти не применяла экономических санкций к агрессорам, но обсуждение этих вопросов в Совете и на Ассамблее заставляло европейские и другие государства сдерживать свои экономические отношения с Германией и Италией, ограничивать туда экспорт своих товаров, в том числе стратегических. Но как международная организация Лига наций оказалась не в состоянии обеспечить мир.

Через три года после начала второй мировой войны английский министр иностранных дел Идеи сказал: «Старая Лига наций провалилась не потому, что ее аппарат был порочный, а потому, что в ней не были представлены силы и течения, поддерживающие ее». Еще более категоричную характеристику Лиге наций дал американский исследователь Луиджи Стурца. «Ошибка прошлого, – писал он, – заключалась в том, что в состав Лиги наций входили государства, которые не могли взять на себя ответственность, вытекающую из членства в Лиге наций: впоследствии они превратились во врагов Лиги и саботировали ее мероприятия».

Но, конечно, подлинные причины провала Лиги наций значительно глубже. В течение четырнадцати лет, с момента возникновения этой международной организации, она действовала как антисоветская сила. В этом направлении мобилизовались все ее силы и возможности. Вступление Советского Союза в Лигу наций затормозило процесс консолидации антисоветских сил. Но за пять лет эти антисоветские тенденции окончательно не могли быть преодолены. Тем более что главные капиталистические страны – участники Лиги, Англия и Франция, после возрождения германской угрозы главную свою цель видели в том, чтобы направить эту угрозу против Советского Союза.

С того момента, когда стало ясно, что вслед за захватом Австрии Германия уничтожит и самостоятельность Чехословакии, Советский Союз вел переговоры с Англией и Францией о создании «фронта мира» против гитлеровской агрессии. Литвинов, непосредственно ведший эти переговоры, прекрасно понимал, что до тех пор, пока Чемберлен находится у власти, с Англией договориться не удастся. Но такие переговоры способствовали усилению антифашистских тенденций в этих странах.

Между тем Литвинову становилось все труднее работать. Он еще стоял во главе советской дипломатии, но стал замечать, что вокруг него постепенно образуется вакуум. Уже после XVIII съезда партии по поручению Сталина Потемкин публикует в «Большевике» и в других органах печати статьи по внешнеполитическим вопросам. Литвинов узнает об этих статьях лишь после их опубликования. В Наркоминдел приходят новые люди, назначенные без ведома Литвинова. Заведующих отделами начинают называть начальниками. Ему становится известно, что не все советские полпреды шлют ему информацию, без которой никакие дипломатические решения невозможны. Многие из них направляют свои донесения Молотову, минуя Литвинова. Выясняется, что дипломатические функции переданы некоторым советским торгпредам, а Д. Г. Канделаки, торгпред в Берлине, сравнительно давно имеет непосредственный контакт по дипломатическим вопросам с Молотовым. В сложных условиях могут возникнуть различные ситуации, требующие неоднозначных шагов, поисков, возможны и вероятны компромиссы. Но то, что происходило за спиной руководителя внешнеполитического ведомства Литвинова, не вписывается в принципы ленинской дипломатии.

Литвинов понял, что он уже не в силах изменить положение. И тогда он пишет в правительство заявление о немедленной отставке. Но когда заявление написано, начинается внутренняя борьба: подать или не подать? Не будет ли трусостью уход с поста в такое сложное и тревожное время? Достойно ли это? Но с другой стороны, этот проклятый вакуум. Ему уже не доверяют. Вероятно, за его спиной предпринимаются какие-то действия, за которые он отвечать не может и не должен. Значит, надо подавать заявление. Но что важнее – остаться до конца на посту или уйти, что достойнее и принципиальнее? Он размышляет… И не подает заявления, прячет его в сейф. Он остается на посту.

После выхода СССР из Комитета по невмешательству Литвинов из Москвы никуда не выезжал. Он ведет переговоры с англичанами. В конце марта в Москву прибыла японская делегация, с которой Литвинов ведет переговоры по вопросу о режиме рыболовства в дальневосточных водах. Японцы пытаются выторговать наиболее благоприятные условия, тайно надеясь усилить шпионаж против Советского Союза. Литвинов, выполняя указания правительства, не идет ни на какие уступки, сводит на нет их условия.

Внешне он так же спокоен, методичен, подтянут, как всегда, от него ничего не ускользает, и он быстро реагирует на действия своих партнеров по переговорам. Не теряет самообладания, все так же ровен с окружающими, внимателен к родным и близким. 3 апреля 1939 года Литвинов пишет жене в Свердловск, где она вела курс английского языка: «Милая, получил твое письмо сегодня и спешу послать тебе несколько строк вместе с грелкой. Меня тревожит твой бронхит, ведь у тебя он уже был этой зимой, и я знаю, как это прилипчиво. Постарайся во что бы то ни стало от него отделаться и до тех пор не выходить из комнаты, иначе он может держаться месяцами. Помнишь тот год, когда у меня был бронхит целое лето, и только в Меране я от него отделался». Но накопившееся напряжение ищет выхода: «Только теперь, когда мы наконец подписали рыболовное соглашение, я почувствовал, как я устал – до изнеможения. Японцы меня измучили. Настоящая чума. Несколько раз мне приходилось брать себя в руки, чтобы не надавать им пощечин. Рад, что кончилось.

У нас здесь гостила четыре-пять дней британская делегация. Глава – типичный представитель государственных кругов нахального образца, его жена англизированная американка. Очень энергичная и жадная до развлечений. Каждый вечер ходила в театр… «Лебединое озеро» с Улановой привело их в настоящий восторг. Все они были очарованы сверх всякой меры. Но как я хотел бы отдохнуть несколько дней, хотя бы на даче – в особенности теперь, когда весна так быстро надвигается!»

Догадывался ли тогда Литвинов, что скоро ему придется отдохнуть, но только не несколько дней, а около двух лет? Домой он возвращается мрачным.

Апрель был заполнен напряженной работой. Литвинов принимал иностранных дипломатов, вел переговоры, совещался с членами коллегии, принял сотрудника, назначенного на дипломатическую работу в Монгольскую Народную Республику, подробно говорил с ним о его задачах, давал советы, пожелал счастливого пути.

В конце апреля произошел эпизод, приобретающий особый смысл в свете последовавших событий. Утром 27 апреля Литвинова вызвали к Сталину. Вызвали не одного, вместе с полпредом в Лондоне Майским, (который тогда находился в Москве. Обсуждался вопрос о переговорах с англичанами и французами. Майский свидетельствует: «Впервые я увидел, как сложились отношения между Литвиновым, Сталиным и Молотовым. Обстановка на заседании была накалена до предела. Хотя Сталин выглядел внешне спокойным, попыхивал трубкой, чувствовалось, что он настроен к Литвинову чрезвычайно недружелюбно. А Молотов буйствовал, непрерывно наскакивал на Литвинова, обвинял его во всех смертных грехах».

Что же послужило поводом для недовольства? Дело в том, что, направляясь из английской столицы в Москву, Майский сделал остановку в Хельсинки, где нанес визит вежливости министру иностранных дел Финляндии Эркко, бывшему в 1929–1932 годах послом в Москве. Во время беседы Эркко спросил у Майского, что он думает о европейской ситуации. Майский в общей форме ответил на вопрос. Так он всегда поступал в Лондоне во время бесед с дипломатами. Содержание беседы Майского с Эркко проникло в печать, и этот факт был использован, чтобы упрекнуть Литвинова в том, что его сотрудники «распустились».

– Какое Майский имел право разговаривать с Эркко? – резко спросил Сталин.

– Товарищ Сталин, это обычный разговор двух дипломатов, и от такого разговора он не мог уйти, – ответил Литвинов.

Сталин промолчал. На следующий день Майский выехал в Лондон. Встреча со Сталиным и Молотовым оставила у него тяжкое чувство горечи и недоумения. Но он не мог предположить, что судьба Литвинова как народного комиссара уже решена. 3 мая в Лондоне Майский присутствовал на большом дипломатическом приеме. К нему подошел китайский посол в Лондоне.

– Вы уже знаете новость? Литвинов ушел в отставку! – сказал он.

«Я ошеломленно посмотрел на китайского дипломата», – свидетельствует Майский.

Вот что произошло в те дни в Москве.

В ночь с 3 на 4 мая здание Наркоминдела было оцеплено войсками НКВД – ожидался приезд Берии. Прибывшие утром Молотов, Маленков и Берия сообщили Литвинову о его снятии с поста народного комиссара.

Около десяти утра Литвинов уехал за город, на дачу. Там уже находился взвод охраны НКВД. Правительственный телефон был отключен. Литвинов по городскому телефону, связанному с Москвой, позвонил Берии, спросил:

– Зачем понадобилась эта комедия с охраной?

Берия, хохотнув, ответил:

– Максим Максимович, вы себе цены не знаете. Вас охранять надо.

Литвинов бросил трубку.

К двенадцати часам в здание Наркоминдела снова прибыли Молотов и Берия. Затем по вызову Берии прибыл Деканозов.

Сотрудников Наркоминдела в здание не пустили. Они топтались на лестничной площадке. Потом их позвали. Молотов сообщил, что отныне он является народным комиссаром по иностранным делам. Сказал, что наведет здесь кадровый порядок.

Берия через стеклышки пенсне буравил взглядом сотрудников. Остановил взгляд на Павле Назарове, исполнявшем обязанности помощника главного секретаря Наркоминдела, секретаре комсомольской организации. Незадолго до описываемых событий был арестован отец Павла, старый большевик Степан Иванович Назаров, член Центральной контрольной комиссии ВКП(б), делегат XVII съезда партии. Сразу же после ареста старшего Назарова Павел был исключен из партии, но Литвинов добился его восстановления в рядах ВКП(б).

– Назаров, за что посадили вашего отца? – спросил Берия.

– Лаврентий Павлович, вам, наверное, это известно лучше, чем мне.

Берия усмехнулся:

– Об этом мы с вами потом поговорим.

Жена Назарова Зинаида Абрамовна вспоминает: «4 мая Павлик с работы не вернулся. Утром он надел недавно сшитый новый костюм, только без жилета, он его не признавал. В то время не было для молодежи лучше одежды, чем юнгштурмовка. Около двенадцати часов ночи Павлик позвонил: „Не волнуйся, я приеду домой поздно“. Я собралась уже спать. Вдруг звонят в дверь. Открываю. Стоят трое в форме НКВД и двое штатских». Обыск шел всю ночь.

Через несколько дней в Наркоминделе состоялось общее собрание сотрудников. Новый народный комиссар Молотов сказал:

– В сердце Наркомата работал итальянский шпион. Вы его пригрели.

«Итальянским шпионом» Павел Назаров был назван потому, что родился в Генуе, куда бежали с сибирской каторги его родители – профессиональные революционеры. Павел прожил в Генуе три года и большевиком, направлявшимся в царскую Россию на подпольную работу, был привезен к родственникам Назаровых в Самару.

После отстранения Литвинова были арестованы многие сотрудники Наркоминдела. Их брали на улицах, вытаскивали из квартир, арестовывали в служебных кабинетах. Все арестованные сотрудники Литвинова погибли в лагерях. Уже тогда Федор Раскольников в письме Сталину скажет то, что не решился сказать никто: «Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый опытный и культурный дипломат, вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат Народного комиссариата иностранных дел…» Все репрессированные сотрудники Наркоминдела посмертно реабилитированы, в том числе отец и сын Назаровы. Вот выписка из документов: «Приговор Военной коллегии по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено».

После возвращения из лагеря в 1956 году жену Назарова пригласили в районный комитет партии и зачитали постановление Московского городского комитета КПСС: «Павла Степановича Назарова считать членом КПСС с 1931 года…» Номер партийного билета был указан тот, который стоял в нем к моменту ареста Назарова 4 мая 1939 года.

Через несколько дней был опубликован указ об освобождении M. M. Литвинова от обязанностей народного комиссара иностранных дел под предлогом, что он занял «ошибочную позицию, в особенности в оценке политики Англии и Франции».

Отставка Литвинова вызвала большой резонанс. Правительства многих государств мира созывали совещания, чтобы обсудить положение. Предполагался какой-то резкий поворот советской внешней политики.

В те дни советский полпред в Стокгольме Коллонтай записала в своем дневнике: «Литвинов ушел с поста народного комиссара иностранных дел. В Швеции и во всем мире творится что-то невообразимое. Друзья звонят целый день, телефон не умолкает. Ко мне прибежала наш искренний друг доктор Ада Нильсон, чтобы выяснить, что произошло. Такой растерянной я ее никогда не видела…

В каждой стране по-своему излагают версию отставки Литвинова. Финны утверждают, что Литвинов отставлен, ибо не мог решить вопрос об Аландских островах. Англичане и французы утверждают, что отставка Литвинова вызвана тем, что он не мог достичь соглашения с бывшими союзниками по первой мировой войне…

В фашистской Германии праздник. В официальных кругах гитлеровской иерархии царит неописуемая радость. Ушел Литвинов, который все время ожесточенно боролся против немецкой политики вооружения. Враги Советского Союза кричат о расколе в правящих кругах СССР…

Что думает Литвинов? Ведь Литвинов – это целая эпоха. Его имя вписано в историю…»

Мировая печать много писала об отставке Литвинова. Выступали журналисты и дипломаты, писатели и государственные деятели разных стран, строились предположения Догадки. Эдуард Эррио, выражая беспокойство прогрессивных кругов Франции, заявил с трибуны парламента: «Ушел последний великий друг коллективной безопасности».

Несомненно, Сталин понимал, что отставка политического деятеля, с именем которого связана мирная внешняя политика Советского Союза, может и неизбежно приведет к нежелательной реакции, в том числе в кругах зарубежных друзей Советского Союза, а главным образом народов, которые перед растущей угрозой наглеющего германского нацизма особые надежды возлагали на Советский Союз. Понимал и не сразу решился сделать этот шаг. Слишком велик был авторитет Литвинова в стране и во всем мире.

Однако шаг был сделан, и теперь его требовалось оправдать. В своей речи 31 октября 1939 года Молотов заявил, что Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру.[42]42
  См.: Правда, 1939. 1 ноября.


[Закрыть] Это вводящее в заблуждение и деморализующее народ заявление было сделано в то время, когда гитлеровская Германия уже развязала вторую мировую войну и вела военную, политическую и дипломатическую подготовку к нападению на Советский Союз.

Литвинов на время исчезает с политического горизонта. Он полностью уходит в частную жизнь, если так можно охарактеризовать этот период его первой отставки. Сначала Литвинов с семьей живет на даче под Москвой, потом ему дают квартиру на одной из Мещанских улиц. У него никто не бывает. Первым человеком, который навестил Литвинова, был Б. Е. Штейн. Потом пришла А. В. Петрова. Максим Максимович был очень рад им.

Литвинов продолжает внимательно следить за развитием событий. А события не радуют. Англо-французская дипломатия продолжала вести свою двойственную политику: подталкивала Германию к войне с СССР и вела сепаратные переговоры с Гитлером. В этой тревожной обстановке необходимы были решительные и быстрые действия. Надо во что бы то ни стало выиграть время для подготовки страны к обороне. Переговоры с Германией оказались неизбежными.

23 августа в Москву прилетел гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, и в тот день с Германией был подписан пакт о ненападении.

Медленно тянулись тоскливые месяцы вынужденного простоя.

Литвинов большую часть времени проводит за городом. Изредка его навещают самые близкие друзья: Штейн, Суриц, Петрова. Говорят о погоде, литературе, о новых кинофильмах. Уманский не пришел ни разу.

В Большом театре давали «Лебединое озеро». Партию Одетты-Одиллии танцевала Галина Уланова. Литвинов решил пойти в театр. Это был его первый выход «в свет» после отставки. Зал был переполнен. Максим Максимович сидел с женой в третьем ряду. К нему никто не подходил, но в последнем антракте подошла их давняя знакомая Нина Ивановна Мирная, жена советского дипломата С. М. Мирного. Она поздоровалась. Литвинов заметил:

– О, вы храбрая женщина. Никого не боитесь.

Больше храбрецов не нашлось.

В 1940 году Литвинов написал Сталину письмо. Просил работу. Вызвал Литвинова не Сталин, а Жданов. Предложил пост председателя Комитета по вопросам культуры. Литвинов отказался, ответил, что это не его область деятельности. Вскоре Литвинова вывели из состава ЦК ВКП(б).

На пленуме ЦК Литвинов остался верен себе. Он взял слово:

– Мое более чем сорокалетнее пребывание в партии дает мне право и обязывает меня сказать здесь откровенно все, что я думаю по поводу происшедшего. Я не понимаю, почему обо мне стоит вопрос в той плоскости, в которой это было доложено.

Далее он говорил о необходимости и возможности если и не избежать войны, то оттянуть ее, изложил свои мысли о политике Советского Союза в отношении Англии и Франции. Сказал, что Германия нападет на Советский Союз. Он в этом глубоко убежден…

Речь Литвинова длилась десять минут в полной тишине. Лишь Молотов бросал реплики, пытался прервать Литвинова. Сталин, попыхивая трубкой, медленно прохаживался вдоль стола президиума.

Как только Литвинов умолк, начал говорить Сталин. Он резко отмел все, что сказал Литвинов.

Когда Сталин закончил свою речь, Литвинов прямо спросил у него:

– Так что же, вы считаете меня врагом народа?

Сталин остановился. Медленно, растягивая слова, сказал:

– Врагом народа не считаем, Папашу считаем честным революционером…

Вспомнил ли Литвинов в этот момент другое время, свою первую встречу со Сталиным в апреле 1907 года, перед V съездом партии. Литвинов находился по делам партии в Париже, жил на бульваре Понт-Ройяль, дом 85, в мансарде, и был занят подготовкой съезда. Партия остро нуждалась в средствах, чтобы снять помещение и обеспечить прожиточный минимум делегатам. Помог Горький. Алексей Максимович обратился к одному английскому миллионеру и уговорил его субсидировать съезд. Англичанин согласился (бывало в истории и такое), но потребовал, чтобы все делегаты выдали ему расписки в получении денег. Литвинову, как кассиру партии, пришлось заниматься и этими делами.

После Октября, когда Литвинов был назначен полпредом в Англии, капиталист, предъявив расписки, потребовал от него вернуть долг. Тогда Максиму Максимовичу с трудом удалось уладить дело с кредитором.

В конце апреля в Париж приехали делегаты от Тифлисской организации РСДРП. Среди них был и Джугашвили (Сталин). Последние три месяца он находился в Берлине и теперь направлялся в Лондон, где должен был проходить съезд. Вот тогда-то и произошла эта встреча. Литвинову шел 31-й год, Сталину – 28-й. Литвинов был широко известен всей партии, Сталина знали по его деятельности в Закавказье. Сталин дружески почтительно называл Литвинова его партийной кличкой – Папаша. Это было созвучно грузинскому «батоно» – обращение младшего к старшему. Литвинов привел Сталина на Понт-Ройяль, 85, водил по Парижу, рассказывал о Лондоне, об английских обычаях…

И вот теперь он стоит лицом к лицу со Сталиным, и тот бросает в онемевший зал:

– Папашу считаем честным революционером.

Но Литвинов не знает, что за его спиной с ведома Сталина уже фабрикуются материалы против «врага народа» Литвинова…

В те дни в кабинете Берии допрашивали арестованного в 1939 году Евгения Александровича Гнедина, заведующего отделом печати Наркоминдела. Как рассказывал Гнедин, Берия и Кобулов посадили его на стул, сами сели по обе стороны и ударами кулаков по голове устроили игру в «маятник». Били смертным боем, требовали, чтобы Гнедин дал показания против Литвинова.

Гнедин терял сознание. Его продолжали истязать. Окровавленными губами, приходя в сознание, Гнедин повторял:

– Максим Максимович Литвинов – честнейший человек, верный сын Коммунистической партии и народа…[43]43
  Из беседы автора с Е. А. Гнединым в 1966 году.


[Закрыть]

После отставки Литвинова в мировой прессе, зарубежных правительственных и общественных кругах появилось много догадок о будущей судьбе дипломата. Позже в зарубежной печати стал подниматься вопрос, почему он уцелел в годы репрессий.

Поскольку этот вопрос возник давно и до сих пор является предметом обсуждения, на него должен быть дан ответ, особенно сейчас, когда в условиях гласности и открытости одно за другим убираются белые пятна нашей истории.

Тот факт, что Литвинов пользовался большим авторитетом в стране, в самых широких кругах советского общества, при всей его справедливости не может служить единственным объяснением.

В годы культа личности Сталина репрессиям подверглись деятели Коммунистической партии и Советского государства, занимавшие более видное положение, чем Литвинов, члены Политбюро ЦК ВКП(б), а Литвинов, как известно, в Политбюро не входил. Следовательно, были и другие причины.

К 1939 году Литвинов играл весьма значительную роль в мировой политике. С его именем была связана миролюбивая деятельность советской дипломатии в Лиге наций и других международных форумах, борьба Советского Союза против фашизма.

Общеизвестно, что отставка Литвинова породила откровенную радость в высших эшелонах власти нацистской Германии и вызвала недоумение в правительственных кругах и общественном мнении многих стран мира. С этим Сталин вынужден был считаться.

Для Сталина, несомненно, был важен и тот факт, что за все годы своей политической, дипломатической и государственной деятельности Литвинов не входил ни в какую оппозиционную или фракционную группировку. Ведь именно это часто использовалось Сталиным для расправы с деятелями партии и государства.

Кроме того, есть еще одна важная причина, почему после отставки Литвинов не был подвергнут репрессии: Сталин держал его в своеобразном резерве. Это требует пояснения.

Сталин, будучи политиком необычайно подозрительным и недоверчивым, поверил в то, что пакт с Германией не будет нарушен, по крайней мере на протяжении длительного времени. Вспомним эпизод, описанный в мемуарах Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, а именно реакцию Сталина на сообщение о нападении гитлеровских армий на Советский Союз. Сталин впал в прострацию. Пошатнулась его вера в собственную гениальную прозорливость. Литвинов в кругу очень близких товарищей по партии как-то заметил по поводу Сталина: «Восточных правителей, всех этих шахов и прочих деспотов он еще обведет вокруг пальца. Но западный мир, западная политика это не по нему. С этой политикой он не совладает».

Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз приостановило тайную подготовку процесса против «врага народа» Литвинова. Война диктовала свои условия, в том числе и в дипломатической области. Тот авторитет, которым пользовался Литвинов в силу своей предвоенной деятельности, был необходим. Не кто иной, как Гарри Гопкинс, ближайший советник Рузвельта, передал Сталину намек президента, что возвращение Литвинова на высокий дипломатический пост и приезд его в Соединенные Штаты Америки крайне желательны.