Текст книги "Как во смутной волости"

– Ну, все понял?

– Понял, – буркнул тот.

– Смотри, осторожней, не обварись кипятком и не прикасайся к печке.

Еще раз с сомнением его оглядев – вроде бы уже большой, должен справиться, – я оставил его мыться и пошел зажигать мангал, на ужин планировались шашлыки.

Новоявленная хозяйка, быстро освоившись в непривычной обстановке, уже насаживала на шампуры куски мяса, чередуя их с кольцами лука, огурцов и помидоров – восхитительное зрелище. Ветер к вечеру утих, заметно потеплело, ужин решили устроить в беседке при свечах. Пока я жарил шашлыки, из бани вернулся мальчик, помог матери накрыть стол в беседке, в сгущавшихся сумерках были зажжены свечи, легкое вино и шашлыки вполне соответствовали обстановке. Это был чудесный вечер, разговорам не было конца, и казалось, мы понимаем друг друга с полуслова, даже касались дальнейших совместных планов, забывая, что знаем партнера всего несколько часов, чувствовали себя легко и свободно, как в юности.

Волшебный вечер плавно перешел в не менее прекрасную ночь, мальчика уложили спать в детской комнате, а сами расположились на супружеской постели, и началось полное сумасшествие, любовным ласкам не было конца, жаркие объятья сменялись недолгим отдыхом и разговорами – снова объятия и поцелуи. Я поражался собственным способностям, ведь давно уже не юноша, пора бы и утомиться, но усталости не было и следа, это безумие продолжалось до самого утра. «Неужели наконец счастье», – мелькала в голове мысль, страшась собственной нереальности.

Ушат холодной воды обрушился на голову под утро. Когда партнерша стала засыпать, а я продолжал приставать к ней с ласками, она вдруг, повернув ко мне злое лицо, свирепо прорычала:

– Сейчас по морде дам! – и снова отвернулась к стене.

Некоторое время я в смятении пытался сообразить, что произошло, потом повернулся к ней спиной. Такое от женщины мне до сих пор слышать не приходилось. Что ж, все когда-то бывает в первый раз. Конечно, продолжать отношения в таком ключе нельзя, если она в первую ночь позволяет себе такое, можно легко понять, что будет дальше. О счастье размечтался, дубина стоеросовая! Учат тебя, учат, да, видать, не в коня корм, таким и окочуришься. Ладно, отвезу их к автобусу – и прости-прощай, несбывшееся счастье.

Постепенно усталость взяла свое, и я заснул.

Утром встал поздно и пил чай в столовой, когда проснулась гостья, на ее приветствие ответил хмуро, продолжая разгадывать японский кроссворд. Она приводила себя в порядок, стараясь делать вид, что ничего не случилось, оживленно что-то болтала, задавала ненужные вопросы, наконец поняла, что замять инцидент не удастся, и принялась просить прощения.

– Прости меня, милый, я была не в себе, устала, не понимала, что говорю. Клянусь тебе, такое больше не повторится! Неужели ты мне не веришь? Нам ведь было так хорошо вместе…

Речь ее лилась плавно, с верными интонациями – что ж, училка, привыкла языком молоть. В искренность раскаяния и клятвы я, конечно, не верил, однако мысль об одиночестве пугала гораздо больше, чем хамские бабьи выходки, и когда она упала на колени и разрыдалась – я не выдержал, поднял ее, подруга тут же обняла меня и принялась целовать, воленс-ноленс, примирение состоялось.

День прошел без эксцессов, гостья решила остаться у меня еще на одну ночь, видимо, чтобы закрепить примирение, и старательно потчевала деликатесами, памятуя об единственном известном ей пути к сердцу мужчины. Ночь также не принесла неприятностей, рано утром в понедельник я отвез гостей к автобусу и отправился на работу.

Глава 13

Ноябрь 2006 года

Визиты учительницы с сыном стали регулярными, если в какие-то выходные их не было, я скучал и заливал тоску пивом. Она тоже стремилась ко мне и использовала для этого каждую возможность, мы называли это сумасшествием, которое, наверное, в наши годы уже неприлично, но изменить что-либо пока не виделось возможности. Отношения наладились, конфликтов у нас больше не случалось, хотя и выявлялись некоторые неприятные стороны, присущие каждому человеку. Ей во мне не нравилось курение и пристрастие к пиву, но с этим она смирилась – или сделала вид, что смирилась. Мне в этой женщине не по сердцу были другие, не столь явные, но не менее значимые качества.

Первым и, наверное, главным ее недостатком была поразительная самовлюбленность, подруга не уставала повторять с восторженным видом, какая она красивая, талантливая, целеустремленная, как ее все ценят и уважают. В малых дозах это вызывало бы лишь усмешку, в больших же вызывало раздражение, которое я старался прикрыть иронией.

Не знаю, стоит ли считать недостатком женщины лживость, возможно, это просто ее неотъемлемое качество, никто ведь не станет раздражаться из-за того, что у треугольника три угла. Не то чтобы я часто ловил ее на лжи, обычно мне приходилось принимать все за чистую монету, так как проверить не было возможности, и все же отдельные проколы случались, а это заставляло сомневаться и в правдивости всего остального.

Настораживала и чрезмерная скупость моей училки, точнее, даже не скупость, а какая-то патологическая склонность к «халяве». Слушая ее рассказы, я не переставал про себя удивляться, сколько всего ей достается даром, «на халяву», и она это воспринимала как должное, немало гордясь своим умением прожить за счет других – ведь, в конце концов, любую дармовщину кто-то оплачивает. Видимо, это тоже общее женское свойство, принято за них везде платить, и проституция, если вдуматься, тоже разновидность «халявы», однако у моей подруги сие было введено в ранг жизненного принципа, что позволяло ей довольно безбедно существовать на скудную учительскую зарплату. Деньги, попавшие ей в руки, исчезали бесследно, в полном соответствии с известной поговоркой о несклонности женского органа возвращать сдачу. Если подруга собиралась в магазин, я предлагал ей взять деньги в кармане моей куртки, после чего карман оказывался пустым, независимо от того, сколько было потрачено на покупки. Не то чтобы меня это раздражало, она ведь тоже тратила на поездки ко мне изрядные суммы, однако наводило на размышления, ибо нечистоплотность в мелочах, как правило, подразумевает способность и на крупную пакость.

Те же мысли вызывал у меня ее задумчивый, изучающий взгляд, который я ловил на себе в самых, казалось бы, обычных ситуациях, какая-нибудь незначительная шутливая фраза, сказанная мной, вызывала в ответ этот взгляд и молчание, и было очевидно, что она делает из моих слов свои далеко идущие выводы. В такие минуты мне вспоминалось, как после рождения третьего ребенка я пошутил, что теперь можно жить на детские пособия; теща передавала эти слова всем соседям и знакомым как доказательство моей лени, и это при том, что я как проклятый вкалывал и на работе, и дома, чтобы прокормить семью. Аналогия напрашивалась сама собой, взгляд училки ясно говорил: каждое ваше слово может быть использовано против вас.

Что меня восхищало в этой женщине, так это умение навести порядок в доме и кулинарные способности, при этом все делалось удивительно быстро, ловко, вещи моментально находили свое место, полы сияли чистотой, за полчаса она могла приготовить обед, и не какой-нибудь, а всегда разный и неизменно вкусный. Это столь резко контрастировало с моей бывшей женой, которую я называл «бесхозяйкой», что постоянно вызывало мои восторги и комплименты. Так что неприятные черты в моей подруге я отмечал мимоходом и не придавал им большого значения, пребывая в состоянии приподнятости, чуть ли не эйфории, ночные кошмары отошли в прошлое, наладился сон – точнее, в выходные дни, когда приезжала моя училка, поспать не удавалось, ибо в любви она была неутомима и ненасытна, поэтому все остальные ночи я отсыпался в предвкушении новых ночных баталий.

В конце ноября у меня выдался недельный отпуск, и я решил махнуть в гости к подруге, я закрыл дом, завел своего верного москвичонка и тронулся в путь. Через полтора часа москвич уже кружил по улицам небольшого, но довольно древнего города в поисках нужного дома, наконец остановился под его окнами, и тут же из подъезда вылетел мальчуган и бросился ко мне. У парня была почти маниакальная страсть к автомобилям, на дороге он мог назвать марку почти каждой машины, а из салона моего москвича его можно было вытащить лишь силой, термины «аккумулятор», «трамблер», «карбюратор» для него были музыкой и усваивались мгновенно. Заводить машину я его научил, но вождению пока не обучал: ноги не достают до педалей, с некоторым сомнением я отдал ему ключи – черт знает, что может взбрести в голову сорванцу, а сам взял сумку и пошел в дом.

Не успел я подняться на второй этаж, как дверь квартиры отворилась, на пороге стояла сияющая училка в полной готовности к поцелую. Не успел я поставить сумку, снять куртку и разуться, как она уже тащила меня в постель.

– Да ты что, – пытался я возражать, – сейчас же мальчик придет.

– Не придет, теперь его из машины до ночи не вытащишь.

Деваться некуда, что хочет женщина, то хочет бог, только бог этот, видимо, языческий и имя ему Эрос. Или Молох?

Когда дама наконец немного угомонилась, то вспомнила, что я с дороги и, наверное, голодный – могла бы подумать об этом и раньше, но собственный голод всегда ощущается острее, чем чужой. На кухне нас уже ждал накрытый стол и две полторашки моего любимого «Жигулевского», знает, шельма, чем покорить суровое мужское сердце.

После обеда мы сидели на кухне, расслабленно потягивая пиво, разговор уже в который раз шел о моих семейных проблемах, подруга никак не могла взять в толк, как такое могло произойти. Я отхлебнул пива и нехотя произнес:

– Рассказать тебе во всех подробностях, как это происходило, я не могу, канделябр, как ты понимаешь, не держал. Что же касается внутренних мотивов… Кажется, у Кундеры мне встречался эпизод, где герой воспринимает первую эрекцию у сына как завершение своей жизни. Не усматриваешь аналогии?

Подруга на несколько секунд задумалась, потом заговорила:

– Твоя аналогия не совсем точна, там, я думаю, имелось в виду другое…

– Другое, конечно, но только формально, а по сути – то же самое, новая жизнь самим фактом своего существования отрицает старую. В чем, по-твоему, состоит конфликт отцов и детей? И почему нет конфликта матерей и детей?

Обычно молчаливый, от пива я делаюсь чрезмерно болтлив.

– Ты ошибаешься, могу привести уйму примеров конфликта матерей и детей, – со снисходительной усмешкой сказала учительница.

– Да еще древние знали, что примером нельзя ничего доказать. Конфликты, конечно, бывают у всех, только конфликт отцов и детей – из разряда неразрешимых. У мужчин, как правило, есть свои убеждения, взгляды на жизнь, системы ценностей, которые они сознательно или подсознательно стараются передать своим детям. Если в патриархальном мире, который не менялся столетиями, дети охотно воспринимали отцовские наставления, то нынешний мир меняется стремительно, детей окружает уже не та действительность, что их отцов, и замшелые ценности им смешны и нелепы. И как это разрулить?

Подруга ответила с учительской интонацией:

– Надо просто учиться жить в том мире, который тебя окружает, а не в том, что ты себе придумал.

– Это как же? Податься в бандиты? Или в лохотронщики? Как я могу это сделать, если всю жизнь был лохом?

Собеседница вытаращила на меня глаза:

– А ты лох?

– Ну конечно, лох, а кто же еще? Правда, в прежние времена это называлось «честный человек» и вызывало уважение, нынче же – «лох» и презрение. Ты хоть понимаешь, куда катится этот мир, если честный человек вызывает презрение?

Кажется, голос мой возвысился до трагедийного пафоса, удивительно, что делает с людьми простое пиво. Подруга спокойно возразила:

– Ты слишком все драматизируешь, во все времена были и жулики, и воры, и бандиты.

– Были, конечно, только никогда они не вылезали на свет, делали свои делишки втихаря, это было дно жизни, а сейчас подонки – маяки, на которые равняется молодежь. Ты помнишь, кем хотели стать школьники в наши времена? Летчиком, учителем, моряком… А сейчас? Недавно слышал результаты опроса, большинство тинейджеров мечтают стать чиновниками, настолько заманчива перспектива безнаказанно запускать лапу в казну, брать взятки и жить припеваючи. Весело?

– Да нет, милый, ничего веселого здесь нет, только изменить мы с тобой ничего не можем, надо жить в той стране, какая есть. Я же вот как-то приспосабливаюсь и неплохо живу, хотя и не ворую.

– Женщины вообще мягче, гибче, своих убеждений у вас, как правило, нет, поэтому вы легко приспосабливаетесь к чему угодно, прекрасный пример – чеховская «душечка».

Училка посуровела лицом:

– Ну, спасибо за комплимент. Да ты вообще какой-то женоненавистник.

– Термин неточен. Ненависть – высокое чувство, ее еще надо заслужить. Если уж тебе угодно навесить на меня ярлык, пусть это будет «женопрезиратель», так будет точнее.

Подруга, видимо, решила не спорить с выпившим мужиком, заговорила примиряющим тоном:

– Ладно, женопрезиратель, с тобой все ясно. Расскажи лучше, как у тебя дела с судом.

– С каким именно? Сейчас у меня в судах три дела, вернее, одно еще в стадии следствия, до суда не дошло.

– Я говорю о лишении твоей жены родительских прав.

– Волокита. Подавал иск по своему месту жительства – отказали, теперь отправил исковое заявление в суд по их проживанию, жду результатов.

– Давно отправил?

– Неделю назад.

– Так, ясненько. А что еще за третье судебное дело?

– Алименты. Эта тварь подала заявление, в ближайшее время, видимо, будет суд, боюсь, отбиться от алиментов не удастся.

Собеседница удивленно вскинула ресницы:

– А ты собираешься отбиваться? Это ведь на содержание твоих детей, как ты можешь так говорить!

– Если бы на содержание детей! Я отлично знаю, что эти деньги она будет тратить на своего юного сожителя, девочкам ничего не достанется. И я, по-твоему, должен финансировать это скотство?

В это время с улицы вернулся мальчик, отдал мне ключи от машины, доложил, что все дверцы закрыты и клеммы с аккумулятора сняты. Училка засуетилась у плиты, разогревая сыну ужин, а я лениво потягивал пиво и курил, выпуская дым в форточку. Разговор разбередил начавшие уже зарубцовываться раны, на душе стало муторно и тревожно, что-то подсказывало, что неприятности еще не закончились. Между тем за окном стемнело, зажглись фонари, и заморосил дождь. А ведь пиво-то заканчивается! Я быстро оделся и отправился в ближайший магазин за дополнительной дозой, вернувшись, выставил на стол еще две полторашки и расслабленно развалился в кресле – теперь приятный вечер обеспечен. Подруга укоризненно следила за моими манипуляциями, но промолчала, включила телевизор и сосредоточилась на тяжкой судьбе героини сериала. Ну и прекрасно, хватит уже на сегодня разговоров, я отвинтил пробку и самозабвенно приложился к горлышку бутылки.

К тому времени, когда пиво закончилось, меня уже изрядно пошатывало и частые визиты в туалет стали сопряжены с затруднениями, видимо, пора на боковую. Хозяйка уложила сына спать и с недовольным видом стелила нам постель, потом остановила испепеляющий взор на мне:

– Ну, что, любви я сегодня, похоже, не дождусь?

Я попытался сконцентрировать взгляд и пробормотал:

– Купи себе вибратор. Мужчина не может включаться и выключаться по твоему желанию.

Кое-как раздевшись, я забрался под одеяло и тут же заснул.

Проснулся через несколько часов с безжизненной сухостью во рту и настоятельными позывами мочевого пузыря, мысль о необходимости адекватных действий вызывала стойкое отвращение, однако организм не оставлял свободы выбора. С трудом перебравшись через недовольно брыкнувшуюся подругу, я в темноте ощупью доковылял до туалета, потом завернул на кухню, достал из холодильника бутылку минералки и жадно припал к горлышку. Реанимирующий эффект не заставил себя ждать, в голове прояснилось, я выкурил у форточки сигарету и уже довольно бодро зашагал к постели в надежде к утру полностью восстановить силы.

Надежды развеялись, едва я приблизился к постели. Подруга лежала в полной боевой готовности, даже при неверном ночном свете вид ее не вызывал сомнений в намерениях. Если бы она услышала жалобный стон, рвущийся из самых недр моего страждущего организма, вероятно, дрогнуло бы даже это каменное сердце, но я стиснул зубы, подавил минутную слабость и приступил к выполнению дружеского долга.

Через некоторое время, показавшееся мне вечностью, я счел свои обязанности выполненными и отвернулся к стене в твердом намерении сменить жадные ласки неугомонной бабенки на бескорыстные объятия Морфея. Подруга прижалась ко мне всем своим пышным телом и недвусмысленно дала понять, что имеет в отношении меня совсем другие планы.

– Я устал, дай поспать, – пробормотал сквозь сон.

На несколько секунд тело за моей спиной замерло, после чего раздался яростный крик-шепот:

– Убирайся вон из моего дома!

– Утром уеду, – буркнул я и провалился в сон.

Проснувшись утром, я умылся, оделся, побросал в сумку свое нехитрое имущество и направился к выходу. Подруга тут же обняла меня за плечи:

– Милый, ты что, обиделся? Я же пошутила, дурачок.

– Дай пройти.

Началась уже знакомая мне сцена покаяния, со слезами, мольбами о прощении, с призывами понять сложную женскую душу. Наконец ей, видимо, самой это надоело, и она освободила мне дорогу.

– Сколько бы ты ни строила из себя светскую львицу, хамство выпирает из всех щелей, – сказал я на прощанье и закрыл за собой дверь.

Глава 14

Декабрь 2006 года

Окурок описал крутую дугу и злобно зашипел в грязной луже, я его уже не слушал, входя в здание суда. Вестибюлю больше подходило название «предбанник», и публика его заполняла весьма разношерстная, большей частью отмеченная недельного возраста растительностью на лице и разной степенью травмированности конечностей, обмотанных не первой свежести бинтами. Ясно, суточники. Среди них выделялась какая-то бабка, сидевшая в углу в окружении четырех объемистых сумок с домашним скарбом, как и зачем она их сюда притащила – загадка.

Разгадывать загадки у меня не было настроения, на душе муторно, и нервы расшалились, я прислонился к стене и постарался принять равнодушный вид. Моя бывшая благоверная в это время оживленно щебетала со своей спутницей, пристроившись у противоположной стены, я невольно восхитился ее самообладанием. Пожалуй, и на моей физиономии нельзя было ничего прочитать, но вот так беззаботно щебетать я, конечно, не смог бы.

Суточников по одному вызывали в зал заседаний, судья, по-видимому, не утруждал себя излишним проникновением в детали дел, через пару минут осужденные возвращались назад, весело хвастаясь размерами штрафов и сроками лишения водительских прав. Прикинув количество административных правонарушителей – процедура затянется, – я вышел на крыльцо и снова достал «Приму». «Ручонки трясутся, нервы стали ни к черту», – отметил машинально, прикуривая, сильно затянулся, пытаясь отогнать воспоминания.

Ноябрь 1998 года

Снега в тот год навалило в изобилии, уже к середине ноября в лесу его было выше колена, нагрянувшая оттепель еще сильней осложнила работу. К концу рабочего дня мы все были мокрыми до нитки, но заготовили больше сотни кубометров леса, штабель рос на глазах.

– А ведь могем еще, мужики! – сверкнул золотым зубом Петруха, брезгливо стаскивая с рук мокрые рукавицы.

– Ишшо куды могем, – буркнул я, выросший штабель радовал глаз, зарплата должна быть приличной, однако смутное беспокойство мучило весь день и не хотело уходить.

Домой возвращались молча, усталость, незаметная во время работы, наваливается к концу дня, каждая кость норовит напомнить о своем существовании ноющей болью, а мокрая одежда липнет к телу, стесняет движения и натирает кожу в самых неприятных местах. Сумерки сменились полной темнотой, заморосил мелкий дождь пополам со снегом.

– Ну, ладно, пока, – махнул рукой Петруха и скрылся в своем дворе.

– Пока, – я поправил на плече рюкзак и одиноко побрел домой, чувство голода соперничало с усталостью уже на равных. «Сейчас поужинаю – и на печку», – от этой мысли ноги сами ускоряли шаг.

Света в окнах не было. «Что за черт, куда они подевались?» – вновь зашевелилось беспокойство. Дверь оказалась заперта, ключ висел на гвозде в обычном месте, я открыл дверь и вошел в дом. Внутри было не намного теплее, чем на улице, печь не топлена. На вешалках нет верхней одежды жены и детей, на полках в шкафу тряпья тоже заметно поубавилось.

«Уехала, стерва», – это понимание навалилось вдруг на плечи непосильной тяжестью, я опустился на табурет, сбросил с плеча рюкзак. В голове возникла тупая ноющая боль, по всему телу волнами прокатывалась мелкая дрожь, и унять ее не было никакой возможности.

«А я не верил старым классикам, когда они писали про нервную лихорадку», – подумалось как-то отстраненно.

Со двора донеслось голодное мычанье коровы. Сидеть некогда, уже седьмой час. Первое дело – затопить печь. Я быстро переоделся в сухое, развесил вокруг печи мокрую одежду, принес дров и растопил плиту, поставил вариться комбикорм для свиней. Теперь – подоить и накормить корову, потом – овцы, свиньи, собака, куры. Между делом заглянул в портмоне – так и есть, не оставила ни копейки. Стараясь не обращать внимания на разламывающую головную боль и лихорадочную дрожь, я принес еще охапку дров и принялся за работу.