Текст книги "Людовик XIV, или Комедия жизни"

Густая толпа уже обступала угловой павильон Лувра, улица была до такой степени запружена народом, что длинный ряд экипажей мог только шагом подвигаться к заветным вратам храма Талии. Театр был полон: не оставалось ни одного места, и все же огромная масса людей, которой хотелось послушать, как будут осмеивать высокопочтенное Рамбулье, должна была возвратиться домой. Мольеру никогда не приходилось еще видеть в свое потайное окошечко такую многочисленную публику. Прежде всего ему бросились в глаза члены дома Рамбулье, занимавшие почти весь первый ряд. Дальше в партере – труппы Бургонне и Марэ, в полном составе. В королевской ложе сидел принц Анжуйский с Лореном, де Гишем, Сен-Марсаном, д’Эфиа и архиепископом Валенским. Около самой авансцены, в ложе с полуопущенными занавесками, сидела принцесса Анна, приехавшая инкогнито из Мезон-Мениль с маршальшей Гранчини. Напротив сидела Нинон де Ланкло с герцогами Вандомским и Бульонским, недалеко от них, в одной из темных лож, скрывался Корнель. Бедный Мольер видел перед собой всех своих врагов, а покровители его были далеко, в Испании! Он чувствовал, что ставит на карту и свое счастье, и свою репутацию, что ему предстоит или слава или позор… Сердце его болезненно сжималось, но он не падал духом. Как человек опытный и хорошо изучивший человеческое сердце, он поставил перед «Веселыми жеманницами» две короткие веселые пьески, которые привели публику в самое приятное расположение духа. Этого только и желал Мольер, теперь он был почти уверен, что комедия получит благосклонный прием, потому что человек в веселом настроении, конечно, скорее способен смотреть на все с хорошей точки зрения, нежели с дурной.

Наконец страшная минута наступила. Занавес поднялся.

Не один Мольер находился в тревожном состоянии. Для членов дома Рамбулье началась истинная пытка. Они видели, что внимание всей публики сосредоточилось на них, что следят за каждым их жестом, движением. Они же, помня угрозу Нинон, должны были терпеливо переносить это безмолвное оскорбление, боясь сделать какой-нибудь шаг, который мог бы скомпрометировать их в мнении двора. Теперь только поняли они, какую сделали непростительную глупость, отправившись на представление! Но дело было сделано, и им не оставалось никакого другого исхода, как выпить до дна горькую чашу!

Комедия началась разговором двух молодых людей, которые горько жаловались друг другу, что дамы их сердца, Мадлена и Катиш, отвергли их любовь на том только основании, что они не подражают высокопарному, напыщенному слогу «Precieuses». Глубоко оскорбленные, любовники решаются отомстить красавицам за обиду. Они собираются уже уходить, как вдруг является буржуа Горжибус, отец Мадлены и дядя Катиш. Он в восторге, что хорошо пристраивает своих девиц, и воображает, что между влюбленными парочками царствуют мир и согласие. Каково же его удивление и гнев, когда он узнает о суровом обращении красавиц, безжалостно разрушивших все его надежды. Напрасно старается он успокоить молодых людей: те и слышать не хотят о примирении. Тогда взбешенный Горжибус приказывает позвать молодых девушек, чтобы излить на них свой гнев. На сцену являются Дюпарк и Дебрие с высоко нагроможденной прической из локонов, в новомодных костюмах, похожие как две капли воды на любую из дам, сидевших в первом ряду. В публике послышались одобрительные возгласы. Но когда они в ответ на справедливые упреки Горжибуса заговорили патетическо-трагическим тоном Рамбулье, восторг публики не имел пределов.

Принц Анжуйский поспешил в ложу к Анне, которая встретила его с сияющим от восторга лицом.

– Ваше высочество, я убедилась, что Мольер – гениальный человек! Да и труппа превосходна. Я бы, право, позавидовала бы вам, если бы не надеялась, что в скором времени она сделается также и моей. Однако не будем терять ни одного слова! Садитесь.

Сцена между Горжибусом и молодыми девушками, а также последующий диалог между Мадленой и Катиш, когда они остаются вдвоем и осмеивают манеры своих поклонников, вызвали шумное одобрение публики. Но вот является лакей и докладывает о маркизе Маскарилле. Красавицы в восторге, велят просить его, и на сцену вносят на носилках Мольера в роли маркиза.

Его появление произвело громадный эффект. Оглушительный хохот длился несколько минут. И действительно, трудно было представить более верную и вместе с тем более смешную пародию на костюм и манеры представителей дома Рамбулье. Маркиз де Маскарилла явился в доспехах и при оружии, на громаднейших каблуках и в высочайшем парике, камзол его сидел в обтяжку, подвязки были так тесны, что позволяли ступать крайне осторожно и притом самыми маленькими шажками, его жабо могло бы служить парикмахерским покрывалом, и, к довершению всего, на его камзоле болталось бесчисленное множество кисточек и длинных лент.

Когда наконец хохот прекратился и Мольер начал говорить тем тоном, которым декламировал обыкновенно Мишель Байран в «Сиде», из уст Гаржу раздался пронзительный свист, к нему присоединилось еще несколько свистков.

– Принц, неужели вы потерпите это! – с негодованием воскликнула принцесса Анна.

Принц отдернул занавес и, высунувшись из ложи, закричал:

– Полиция! Вывести нарушителей порядка!

Свистки мгновенно замолкли. Наступила глубокая тишина, и на минуту прерванная пьеса пошла своим чередом.

В то время, когда маркиз де Маскарилла окончательно очаровывает молодых девушек своим утонченным обращением и изысканной вежливостью, на сцену является виконт де Жоделе. Он только что вернулся с театра войны и спешит увидеться с маркизом, своим старым другом. Только они начинают толковать самым высокопарным слогом о своих великих заслугах и о древности своего происхождения, как вдруг входят отвергнутые любовники и узнают в аристократических собеседниках молодых девушек своих лакеев! Этим заканчивается комедия.

Торжество Мольера было полное. Его вызывали бесчисленное число раз. Когда занавес опустился в последний раз и все актеры, столпившись вокруг Мольера, поздравляли его с блистательным успехом, он радостно воскликнул:

– Вот когда, друзья мои, я нашел себе осла! Теперь мне нечего заботиться о Плавте и Теренции: я буду изучать живых людей!

В этот вечер собрание в доме Рамбулье не состоялось. Люстры ярко горели, стол был уставлен дорогими кушаньями и винами, но никто из гостей не являлся. В углу роскошного салона сидела гордая Артенис де Рамбулье и горько плакала. Она чувствовала, что царству ее наступил конец. Маркиз расхаживал по комнатам в мрачной задумчивости.

Маршал де Вивон также был здесь, он подошел к дочери и ласково поцеловал ее в горячий лоб.

– Не плачьте, дочь моя. Стоит ли горевать о потере друзей, преданность которых не могла выдержать и такого пустого испытания? Сегодня мы получили полезный урок. Великий, гениальный человек открыл нам глаза на наши заблуждения. Завтра же я лично отправлюсь к Мольеру и скажу ему, чтобы отныне он считал меня в числе своих первых почитателей и искреннейших друзей!.. Если вы, дочь моя, не утратили еще благородного духа Вивонов, вы поедете со мной!..

Артенис быстро поднялась с места и вытерла слезы.

– Да, вы правы! Я поеду к Мольеру! Я извинюсь даже перед Нинон, что оскорбила ее ради этих низких льстецов, так бесчестно покинувших нас сегодня!

На следующий день маршал де Вивон и маркиза де Рамбулье явились к удивленному Мольеру, у которого встретились с госпожой Скаррон, поспешившей принести к новой знаменитости рукопись своего расслабленного Поля.

– Ваше великодушие и беспристрастие, – сказал Мольер глубоко растроганным голосом, – лучшая для меня награда. Я вижу теперь, что вы поняли истинный смысл моей комедии, поняли, что моя насмешка относилась не к этим благородным личностям, которые покровительствуют науке, искусству, не дают глохнуть талантам, протягивают руку помощи каждому даровитому человеку, а против той безобразной неестественности, напыщенности, которая, точно негодная скорлупа, закрывает собой драгоценную жемчужину!

– Будьте же отныне дорогим гостем в Рамбулье и помогите нам сбросить эту негодную скорлупу! – воскликнул маршал де Вивон, обнимая Мольера.

Глава IV. Его Величество женится

Благодаря своей новой комедии, которая давалась четыре месяца кряду, Мольер положительно стал любимцем публики. К Бургонне и Марэ публика окончательно потеряла всякий интерес, а дом Рамбулье утратил свое громадное влияние, державшееся в продолжение стольких лет. Мольер, став другом маршала де Вивона, внес с собой новую, живительную струю. Когда стало известно, что автор «Смешных жеманниц» стал почетным гостем в Рамбулье, что Нинон совершенно примирилась с маркизой, которая называлась не Артенис, а попросту Екатериной, прежние посетители начали мало-помалу собираться в покинутом доме. Только Скюдери, Севиньи и Бурзольт не последовали общему примеру и составили со своими приверженцами особый литературный салон.

Они употребляли величайшие усилия, чтобы подорвать репутацию Мольера, но, увы!.. Все их козни и интриги только увеличивали славу будущего великого писателя.

Между тем Пиренейский мир был заключен, брачный договор подписан и хотя таким образом старания Людовика и Мазарини увенчались блестящим успехом, но все же многие надежды, втайне лелеянные ими, не были оправданы. Величайшим ударом для Мазарини было, конечно то, что инфанта Терезия должна была формально отречься в пользу своего младшего брата, дона Карлоса от всяких притязаний на испанскую корону. Но даже и при этом неблагоприятном условии союз с Испанией приносил большие выгоды Франции.

Она приобретала богатые провинции во Фландрии и, что всего важнее, избавлялась от войны, которая довела страну до последней степени изнурения. Да к тому же Мазарини вовсе не был такой человек, чтобы считать препятствием для достижения своих целей какой-нибудь письменный договор.

Двор находился в Фонтенбло, ожидая там прибытия высочайшей невесты, а Париж утопал в радостном предвкушении предстоящих празднеств.

К этому времени подоспела еще одна интересная новость: в Англии ожидали возвращения Стюартов. Французский посланник секретно известил об этом Кольбера, а тот, разумеется, поспешил отправить депешу Мазарини. Но за несколько часов до получения депеши один из роялистов явился с этим известием в Сен-Коломбо и лорд Жермин немедленно поскакал в Фонтенбло, чтобы уведомить об этом событии принца Валлийского прежде, нежели узнает о нем Мазарини.

Лорд Жермин прибыл в Фонтенбло далеко за полночь, когда уже все разошлись по своим комнатам, и тотчас велел доложить о себе лорду Вильерсу, который хотя и собирался лечь в постель, но все же приказал просить позднего гостя.

– Какими судьбами вы здесь, милорд? – воскликнул Вильерс. – Я уверен, что случилось какое-нибудь необыкновенное происшествие!

– Я привез корону принцу Валлийскому!..

– Что?! Как?! Корону?.. Вы говорите серьезно?

– Я никогда не шучу, Вильерс. Прикажите сейчас же разбудить принца, нужно предупредить его свидание с Мазарини, потому что завтра кардинал все узнает и, разумеется, поспешит устроить обручение принца со своей племянницей.

– Вы совсем озадачили меня… Я не могу прийти в себя от изумления…

– Это очень дурно, в настоящую минуту вам нужно быть как можно хладнокровнее и рассудительнее. Пожалуйста, поторопитесь доложить принцу о моем приходе! Впрочем, прежде всего предупредите вашу сестру, леди Барбару, и посоветуйте ей вооружиться всем своим кокетством, чтобы не допустить синьору Гортензию на английский престол!

– Вы правы! Необходимо известить сестру. Будьте добры, посидите здесь, пока я переговорю с Барбарой!

Вильерс наскоро оделся и выбежал из комнаты.

Четверть часа спустя оба лорда стояли перед принцем Валлийским: он только что встал с постели, и Шиффинс, камердинер, надевал ему подвязки.

– Мне сказали, что вы, лорд Жермин, хотите сообщить мне какие-то важные известия, полученные из Англии, – сказал принц довольно сухо.

Жермин подошел к принцу и преклонил перед ним колено.

– Прежде всего, ваше величество, позвольте принести вам верноподданническую присягу!..

Принц изменился в лице.

– О! Говорите скорее, что случилось в Англии?..

– Лорд Монк выступил из Шотландии с пятнадцатитысячным войском против южной армии, военное правительство пало, собирается новый парламент, и все роялисты призывают ваше величество на престол Англии!

Принц то бледнел, то краснел, слушая Жермина.

– Милорд, – сказал он, – вы столько же обрадовали меня этой счастливой новостью, сколько удивили находчивостью, с которой воспользовались обстоятельствами, чтобы возвратить себе мое расположение!

Жермин встал и с глубоким поклоном отступил назад.

– Ваше величество имеет полное право относиться ко мне с недоверчивостью, так как я осмелился восстать против вашего горячего желания. Но если даже в наказание за это вам угодно будет отвергнуть мои услуги в то самое время, когда все верные приверженцы ваши собираются вокруг вас, то и тогда я не переменю своих убеждений, и тогда я скажу вам, что дочь самого бедного англичанина будет лучшей королевой для Англии, чем синьора Гортензия – эта итальянка, которая принесет с собой католицизм и ненавистную политику Франции!.. Я уверен, что, узнав о важной перемене в вашей судьбе, кардинал употребит все меры, чтобы вручить вам руку своей племянницы, хотя еще недавно считал вас слишком ничтожной партией для этой госпожи. Пользуясь вашим расположением к ней, на вас, конечно, поспешат наложить бурбонское ярмо, которое будет в высшей степени гибельно для интересов вашей династии!..

Вы никогда не достигнете искреннего сближения между Францией и Англией. В настоящее время Англия горячо желает, чтобы вы вступили на престол, но когда станет известно, что вместе с вами возвратятся французская политика и иезуиты, то пыл ваших приверженцев значительно охладеет, и кто знает, какой исход примет тогда ваша борьба!.. Вспомните, принц, судьбу вашего отца!.. Не ставьте на карту интересы вашей династии из-за женщины!.. Гортензия Манчини может быть любовницей Карла Второго, но не может быть королевой Англии!..

Карл задумчиво ходил по комнате. Не дожидаясь его ответа, лорд Жермин с почтительным поклоном вышел из комнаты, предоставив сделать остальное Вильерсу и леди Барбаре, которая только что впорхнула в комнату.

Радостная весть, пришедшая из Англии, распространилась на другой день по всему Фонтенбло. Король в сопровождении Мазарини поспешил сделать визит своему дорогому кузену. Карл II принял их, окруженный своей небольшой свитой.

Тут был брат его, принц Яков Йоркский, лорд-канцлер Кларендон Вильерс, Рочестер, леди Барбара и лорд Жермин. Недостатка не было в дружеских уверениях и любезностях. Проводив Людовика XIV до его покоев, Мазарини в сопровождении графа де Лароша снова вернулся к принцу и попросил у него частной аудиенции.

Карл II принял кардинала с самой любезной улыбкой. У принца остался только один лорд Жермин.

– Я полагаю, – сказал принц, – что предметом настоящего разговора будут наши семейные дела, а так как лорд Жермин сегодня же возвращается в Сен-Коломбо, то я приглашаю его присутствовать при этом свидании, чтобы он мог передать ее величеству, моей любезной матушке, результат нашей беседы.

Кардинал охотно бы вышвырнул за дверь ненавистного Жермина, но должен был отвечать с самой сладкой улыбкой:

– Это совершенно зависит от желания вашего величества! Я не смею долго задерживать вас своим присутствием и потому прямо приступлю к цели моего посещения. Вы, конечно, помните, сир, то предложение, которым пять лет назад вы удостоили мою племянницу Гортензию. Я строго выполнил данные вам обещания. Я отклонил искательства Армана де ла Порта, и Гортензия по-прежнему свободна. Чувства ее к вам нисколько не изменились. Значит, теперь вопрос заключается только в том, помните ли вы, сир, данное вам слово?

– О, конечно, эминенция, я помню все как нельзя лучше и в особенности условие, касающееся леди Барбары Палмер и лорда Вильерса!

– Я полагаю, что ваше величество вполне разделяете мое мнение относительно этого вопроса?..

– Не совсем, кардинал! Мне кажется, было бы черной неблагодарностью с моей стороны удалить от себя вернейших друзей, которые не покидали меня в тяжелые времена, когда все с пренебрежением отвернулись от бедного изгнанника!..

Кардинал злобно улыбнулся.

– Утешения, расточаемые вашему величеству леди Барбарой, были, может быть, не совсем бескорыстны!..

– Но тем не менее настолько мне дороги, что я не решаюсь отвергнуть их из-за весьма слабой надежды быть вполне вознагражденным за эту жертву вашей племянницей. Впрочем, я должен откровенно сознаться, что строгость, с которой вы старались удержать мое чувство к синьоре Гортензии в должных пределах, значительно охладила его, так что в настоящее время я далеко не чувствую того восторга, который овладевал мною прежде при виде этой прелестной девушки!

Кардинал побледнел.

– Короче говоря, ваше величество берете назад свое предложение и заставляете мою племянницу тяжелой ценой искупать ошибку ее дяди!.. Удивляюсь великодушию вашего величества!

– Ваше удивление, эминенция, совершенно напрасно, так как в этом случае я следую только вашему примеру. В настоящую минуту я искренно благодарю вас, что вы сочли мою сестру, принцессу Анну, слишком ничтожной партией для вашего государя, в противном случае вы бы значительно затруднили мое отступление. Неужели вы думаете, кардинал, что честь, которой удостоится дочь Карла Первого, став супругой принца Анжуйского, так велика, что я, наследник английского престола, должен не иначе отблагодарить за нее, как предложив племяннице кардинала английскую корону?! Я имею смелость думать, что для меня найдется достойная партия и без вашей помощи, к которой я вообще не рассчитываю обращаться ни в делах любви, ни в политике!

О, если бы кто-нибудь заглянул в душу Мазарини и увидел, какая злоба душила его! Он судорожно сжал в руках своих палку, на которую опирался. Его болезненно согнутый стан гордо выпрямился.

– Так вот какова программа вашего будущего царствования!.. Такая откровенность заслуживает благодарности! Я не премину обратить внимание моего монарха на ту легкость, с какой английский король освобождает себя от обязательств, которые ему более не представляют выгод!.. Но считаю долгом предупредить вас, что недоброжелательные люди, – Мазарини бросил на Жермина взгляд, полный ненависти, – посоветовавшие вашему величеству этот план действий, впали в грубую ошибку. Отказываясь от дружбы Франции, вы делаете при самом начале вашего царствования непоправимый промах!

– Вы превратно поняли мои слова, кардинал. Я нисколько не отказываюсь от дружеского союза с Францией, я говорю только, что Англия будет гораздо лучшей союзницей, если ее не будет тяготить сознание, что она непременно должна быть ею.

– Может быть, придет время, когда вы пожалеете, что избрали этот ложный путь!..

Кардинал поклонился и вышел из комнаты. Он был поражен до глубины души, сильное волнение, испытанное им в продолжение всей аудиенции, совсем истощило его: он едва держался на ногах. Граф де Ларош подал ему руку и довел до экипажа.

– Вот какова благодарность Стюартов!.. – проговорил он слабым голосом. – Но Карл жестоко поплатится за оскорбление, которое нанес мне сегодня. Он воображает, что я, как человек старый, могу только лаять! Но глупец забывает, что Людовик Четырнадцатый может искусать его за меня!..

– Довольны ли вы мною, Жермин? – говорил в свою очередь принц Карл, оставшись наедине с графом.

– О, сир, я благодарю вас от имени всех ваших приверженцев!

– Я сознаю, граф, что жестоко ошибался в вас, но теперь все недоразумения между нами кончены, и если вы пожелаете вернуться когда-нибудь в Лондон, то будьте уверены, что встретите самый радушный прием в Витегале.

Лорд Жермин горячо поцеловал руку принца.

– Я, конечно, не замедлил бы воспользоваться милостью вашего величества, если бы не сознавал, что, оставаясь здесь, могу быть гораздо полезнее, нежели в Англии. Вам необходимо иметь во Франции надежного человека, который бы зорко следил за этим старым Макиавелли и сообщал вам все его планы и намерения. С позволения вашего величества я беру на себя эту обязанность!

Через несколько дней принц Валлийский холодно распростился с Сен-Жерменом и отправился в Лондон в сопровождении множества эмигрантов. В Англии его встретили с неподдельным восторгом. Казалось, что эта недавняя революция, со всеми ее ужасами, была не более как театральное представление и что кровь Карла I никогда не проливалась перед этим дворцом, где теперь весело пировал его сын!

О, превратности судьбы! О, непостоянство счастья!..

Между тем приближалось время, назначенное для свадьбы его величества короля французского. По всей стране делались необычайные, роскошные приготовления. Расходы были страшные, но каждый бедняк с радостью отдавал последний франк, зная, что этой ценой он покупает давно желанный мир.

Все лица сияли счастьем, все с восторгом говорили о предстоящей свадьбе.

Только три личности не сочувствовали общей радости! Гортензия Манчини, которая благодаря женитьбе короля на испанской принцессе вместо английской королевы делалась только супругой Армана де ла Порта, Мариетта Манчини, которая принуждена была отказаться от Людовика XIV и принять предложение коннетабля Колонии, и, наконец, виновник всего этого – сам кардинал Мазарини. Его политика, бесспорно, увенчалась блестящими успехами, но зато какой ущерб нанес он интересам собственного семейства!..

Наконец инфанта Терезия прибыла в Фонтенбло в сопровождении громадной свиты. Было оговорено, что она сохранит весь свой придворный штат и даже старый церемониал Эскуриала. После целого ряда празднеств в Фонтенбло совершилось наконец бракосочетание короля, и на другой день Людовик XIV выехал со своей молодой супругой в Париж, где их ожидала торжественная встреча. Затем опять начался целый ряд пиршеств, так что весь тысяча шестьсот шестидесятый год прошел как один громадный праздник.

Все, кто имел доступ ко двору, стремились принять участие в блестящих свадебных празднествах, недоставало одной только Анны Стюарт, которая под предлогом болезни упорно отказывалась от всех приглашений.

Впрочем, нужно сказать правду, никто не замечал ее отсутствия. Людовик XIV как-то раз, мимоходом, спросил о ней, а потом и не вспомнил больше: ему было даже приятно, что ее неграциозная фигура не являлась среди блестящих красавиц, окружавших его жену.

Спустя два дня после въезда царственной четы в Париж, Мазарини попросил у короля и королевы-матери частной аудиенции для своей племянницы Колонии, которая уезжала с мужем в Италию. Людовик должен был в последний раз увидеть прелестную Мариетту, он и радовался этому свиданию и вместе с тем страшился его, боясь, что не выдержит встречи с полным самообладанием. Анна Австрийская была также крайне встревожена предстоящей аудиенцией.

– Будьте настоящим королем, сын мой!.. – шепнула она Людовику, когда доложили о приезде кардинала и Мариетты. – Переносите мужественно это последнее испытание!..

Людовик XIV мрачно взглянул на мать.

Вошел кардинал, за ним Мариетта и ее муж. Она была очень бледна, но, по-видимому, совершенно спокойна, только огонь, горевший в ее глазах, выдавал страшную душевную тревогу.

– Ваше величество, – сказала она тихим, как бы надорванным голосом, обращаясь к королю, – позвольте мне представить вам моего мужа и вместе с тем проститься с вами. Я оставляю во Франции самые дорогие для меня воспоминания. Здесь мне пришлось испытать величайшее счастье и самое тяжелое горе… и тем и другим я обязана вам!.. Прощайте… да благословит вас Бог!..

Вся страсть, так долго сдерживаемая Людовиком, мгновенно охватила его при звуках этого дорогого голоса, он не в силах был более владеть собой, забыл, где он, что с ним, – как безумный бросился к Мариетте и схватил ее руки.

– Коннетабль, – сказал он прерывающимся от волнения голосом, – вы увозите с собой единственное сокровище, которому мы можем завидовать… Станьте достойным этой женщины, которая должна была сделаться украшением первого трона в Европе!.. Мариетта!.. – как стон вырвалось из его груди, он страстно припал к ее рукам и, о ужас! слезы ручьем полились из его глаз! Он был человеком в эту минуту…

– Ваше величество… ваше величество… – шептала Анна Австрийская, крайне смущенная неожиданной сценой.

Мариетта чувствовала, что самообладание совсем покидает ее, еще минута – и она будет не в силах оторваться от страстно любимого Людовика!.. Она быстро вырвала свои руки и, едва поклонившись, выбежала из комнаты. Муж последовал за нею.

– Государь! – сказал кардинал мрачным голосом. – Не забывайте никогда, какой дорогой ценой вы купили славу и могущество вашей короны! Не позволяйте никому прикасаться к ней, даже, – кардинал слегка понизил голос, – даже матери! Не забывайте, что вы попрали вашу любовь, разбили свое сердце для того только, чтобы повелевать всей Европой!

Людовик XIV слушал его, закрыв лицо руками.

– Но если, – продолжал кардинал, – вы когда-нибудь позабудете эту ужасную сцену, если вы после моей смерти уклонитесь от пути, предначертанного мною, то моя тень встанет из гроба и откроет вам ужасную тайну, которая покажет вам всю важность моих советов!..

Анна Австрийская затрепетала, ее волнение было так очевидно, что невольно привлекло внимание короля, который сказал после ухода Мазарини:

– Эта тайна, которую Мазарини обещает сообщить нам из гроба и теперь уже производит на ваше величество потрясающее действие! Это весьма странно, если не сказать более!..

Но успокойтесь, я не желаю знать этой ужасной тайны!

Целый месяц прошел в беспрерывных увеселениях. В только что отстроенном замке Марли предполагался великолепный маскарад. Огромное число гостей, приглашенных на этот праздник, было разделено на два разряда: одним предоставлялось право входа в замок и личного участия в маскараде, другим же дозволялось любоваться блестящим праздником только из парка.

Сценография предстоящего маскарада в замке Марли состояла из одного большого павильона, находящегося посередине, – Павильона Солнца, окруженного на довольно значительном расстоянии двенадцатью меньшими, павильонами Знаков зодиака, которые были соединены между собой роскошной колоннадой. Каждый из павильонов носил название одного из зодиакальных созвездий. Центральный Павильон Солнца – роскошно украшенный фресками Миньяра, предназначался для короля – солнца Франции, остальные двенадцать – для членов королевского семейства; так, павильон «Дева и Лев» был отдан в распоряжение королевы-матери, павильон «Рак» – Мазарини, павильон «Весы» принадлежал принцу Анжуйскому и т. д. Пространство, заключавшееся между большим павильоном и малыми, было занято великолепным садом, аллеи которого сходились лучеобразно к Павильону Солнца, так что король, находясь в своем павильоне, мог наблюдать за всем, что происходит в остальных зданиях.

В день, назначенный для маскарада, весь замок был окружен непроницаемой стеной королевских драгунов, которые должны были охранять его от вторжения народа, несметной толпой стекавшегося в Марли, чтобы хоть издали полюбоваться королевским праздником. И в самом деле, было на что посмотреть. Все павильоны, колоннады и сад были иллюминированы бесчисленными разноцветными фонарями, которые разливали на все окружающие предметы какой-то таинственный, магический полусвет. Очаровательные звуки невидимой музыки, чудная летняя ночь и мягкий серебристый свет луны – все это вместе составляло дивную, волшебную картину.

Это празднество Анна Стюарт выбрала для своего вступления в придворную жизнь. Ее намерение было тайной для всех, кроме королевы-матери, принца Анжуйского и его камергера красавца Лорена. Принцесса желала сохранить в маскараде строжайшее инкогнито. Было условлено, что Лорен привезет ее из Мезон-Мениль прямо в павильон «Весы», где она займется своим маскарадным костюмом.

Людовик XIV принял с особенным удовольствием мысль о маскараде. После его свидания с Мариеттой в нем еще с большей силой проснулась страсть к молодой девушке, и он был рад заглушить страдания своего сердца в вихре самых разнообразных увеселений.

Король только что вышел из своих покоев в костюме императора Августа и прошел в фойе, где встретился с королевой Терезией, имевшей наряд римской императрицы.

– Как вы полагаете, ваше величество, можно ли узнать нас? – спросил король, приподнимая маску.

– Мы думаем, что трудно придумать такой костюм, который бы сделал неузнаваемой особу вашего величества, – отвечала Терезия. – Но если вы желаете, сир, сохранить инкогнито, то советую вам избегать Фейльада: он одарен каким-то особенным инстинктом узнавать вас!

– Ах, это самый несносный человек при дворе. Он всюду надоедает нам своим присутствием. К несчастью, его высокое положение, военные заслуги и родственные связи налагают на нас неприятную обязанность терпеть его! А как подвигаются ваши наблюдения над герцогом де Гишем и графиней Гранчини?

– Очень плохо.

– Однако мы вас задерживаем! Вы можете пропустить удобный случай для наблюдений.

– О, не беспокойтесь, ваше величество, мы предпочитаем остаться в вашем обществе! – поспешила заявить Терезия, которой очень хотелось остаться подольше со своим очаровательным супругом.

– Простите, ваше величество, если мы не исполним вашего желания, но нам очень хочется испытать, насколько мы неузнаваемы в этом костюме. Через некоторое время мы будем иметь удовольствие встретиться с вами на террасе у королевы-матери.

В эту минуту вошел камергер королевы, граф Комартен, в одежде дервиша. Терезия взяла его под руку и оставила фойе. Король поспешно вышел в сад и присоединился к самой оживленной группе масок. Сначала никто не узнал короля, и это привело его в самое веселое расположение духа. Он смеялся, любезничал, сыпал остроты направо и налево, как вдруг над его ухом раздался чей-то шепот:

– Кто же другой мог облечься в пурпурную одежду великого Августа, как не знаменитейший король Франции?

Людовик XIV быстро обернулся и, к своей величайшей досаде, увидел ненавистную фигуру маршала Фейльада. Уже гневный ответ готов был сорваться с его губ, но он вовремя сдержал себя и сказал довольно спокойно:

– Если ты принимаешь меня за короля Франции, то должен беспрекословно исполнять все мои приказания. Я желаю, чтобы ты сегодняшний вечер играл роль моего раба; кстати, ты и надел костюм негра.

– О, ваше величество! Я готов быть вечно вашим преданнейшим рабом!..

– Посмотрим, посмотрим! Слушай внимательно, в чем заключается твоя роль. Во-первых, ты должен говорить мне «ты», так принято в маскарадах, во-вторых, обязан всюду следовать за мной на расстоянии пяти шагов, не более и не менее, затем, когда я скажу тебе: «Негр, отыщи мне веер», ты обратишь все внимание на особу, которая будет ходить со мною в ту минуту. Ты будешь неотступно следовать за нею, точно тень, будешь подмечать каждый ее взгляд, жест, движение до тех пор, пока я не вернусь и не скажу тебе: «Я уже нашел свой веер». Смотри же, негр, оправдай мое доверие к тебе!