Текст книги "Людовик XIV, или Комедия жизни"

Глава VII. За кулисами

Торжественное, почти томительное спокойствие царствовало при дворе по смерти Мазарини. Его величество был невесел, неразговорчив, и все являлись такими. Но в то же время в тишине королевского кабинета кипела исполинская работа. Неделю спустя Кольбер, став доверенным лицом и первым секретарем короля, имел долгое совещание с его величеством и представил ему доклад о состоянии финансов во Франции, о грозном кризисе, ожидающем страну, если будут следовать системе барона Фуке, министра финансов. Вместе с тем он развил ему свой план податной системы и нового народного хозяйства. Людовик XIV был поражен громадным умом и гениальной находчивостью своего секретаря: он только теперь понял, какое сокровище он приобрел в этом тихом, резко-правдивом человеке.

Но серьезные государственные вопросы не наполняли всецело душу монарха. Он был молод, пылок, его сердце жаждало любви, наслаждения. Королева Терезия не могла соответствовать ему ни по уму, ни по внешности. Из всех женщин, окружавших его, герцогиня Орлеанская наиболее подходила к идеалу, созданному его горячим воображением. Понятно, что на нее и обратился весь пыл его страстной, юной души.

Но до сих пор стесняющее влияние кардинала и королевы-матери принуждало его к величайшей скрытности и сдержанности, теперь же, когда смерть освободила его от одного, а образ Мархиали сделал бессильной другую, он отбросил всякую сдержанность с прелестной герцогиней Орлеанской, открыто ухаживал за нею и нисколько не скрывал своих преступных замыслов. Чтобы скорее достичь своей цели, он прикидывался влюбленным в девицу Лавальер и выставлял ее перед целым светом как свою любовницу.

В начале мая траур по Мазарини кончился. Снова начались балы, маскарады, спектакли. Труппа Мольера приготовилась играть новую комедию. Шла репетиция. Все актеры собрались на сцене, в уборной остались только Мадлена и Арманда. Молодая девушка беспокойно ходила взад и вперед по комнате. Ее глаза были полны слез, грудь высоко поднималась, она была, видимо, в сильном волнении.

– Это подло, низко с твоей стороны! – говорила Арманда. – За что ты губишь мою молодость?

– Ах! Как ты глупа!

– Нет, я вовсе не глупа! Я докажу тебе, что со мной нельзя обращаться как с ребенком!

– В том-то и дело, что ты еще совершенное дитя. Неужто ты не понимаешь, что, не пуская тебя на сцену, мы заботимся о твоем же счастье, о твоей же пользе? Что мы хотим предохранить тебя от всех соблазнов, постыдных предложений, ухаживаний, которыми преследуют хорошеньких актрис? Неужто тебя не прельщает тихая скромная жизнь добродетельной жены и любящей матери семейства?

– Убирайтесь от меня с вашими добродетельными женщинами! Я хочу веселиться, нравиться, кокетничать! Я чувствую в себе талант и вовсе не желаю, в угоду вам, зарывать его в землю!

В эту минуту вошел Мольер.

– Что здесь случилось? Вы, кажется, опять поссорились? Арманда, ты плачешь?.. Ну как тебе не стыдно, Мадлена, вечно огорчать ее.

Арманда отошла к окну и громко всхлипывала.

– Ну так и есть, – проворчала Мадлена, – я всегда остаюсь виноватой. Ты бы сперва узнал, о чем она разрюмилась!

Мольер подошел к Арманде и любовно обнял ее.

– Сокровище мое, что с тобой?..

– Ей непременно хочется на сцену, – сердито отозвалась Мадлена.

– Ну да, хочу! А ты препятствуешь мне, потому что боишься показаться слишком старой рядом со мной, да и трусишь за твою любезную Дебрие, чтобы я не затмила ее.

Мольер стал серьезным.

– Дитя мое, Дебрие – такая замечательная актриса, которой нечего бояться неопытной дебютантки. Я не желаю, чтобы ты поступила на сцену совсем по другим причинам. Став актрисой, ты, разумеется, захочешь нравиться публике, а это покупается такой ценой, которая может сильно омрачить наше супружеское счастье!

– Ну так знай же, Батист, что я не хочу быть женой человека, который имеет так мало доверия ко мне и считает меня способной броситься навстречу первому встречному, кто лишний раз вызовет меня или поднесет подарок!.. И кто же это так думает? Тот, которого я с детства боготворила!.. Неужто, Батист, ты не видишь, как я люблю тебя?.. Неужто из-за глупой, бессмысленной ревности ты захочешь отнять у меня величайшее счастье – делить твою славу и величие?..

Она бросилась к нему на шею и прильнула к его губам жарким поцелуем. В груди поэта происходила сильная борьба. О, как дорого он дал бы, чтобы безусловно верить Арманде!

– Не терзай меня, дитя!.. Я верю в твою любовь, надеюсь, что ты не променяешь меня ни на кого… но я сам не знаю, почему страшусь того дня, когда весь Париж увидит тебя!.. Мне кажется, что эта минута будет последней минутой моего счастья!..

Арманда отступила от него, глаза ее сверкали гневом, она вся дрожала.

– А, так мои слова, мои уверения ничего не значат в твоих глазах?.. Хорошо же, я возвращаю тебе твое слово!.. Я разрываю узы, которые так тяготят тебя!

– О нет!.. нет!!! Жизнь моя… радость!

Мольер хотел привлечь ее к себе, но Арманда остановила его резким движением.

– Оставь эти нежности! Теперь мне не до них! В эту минуту решается моя жизнь! Если ты не согласишься, чтобы я поступила на сцену, то я никогда не буду твоей женой! Я немедленно оставлю этот дом… Может быть, в театре Бургонне я найду славу, которая вознаградит меня за потерянную любовь!

– Арманда!!!

– Воля моя неизменна!

Она выбежала из комнаты.

Мольер смотрел ей вслед с невыразимой тоской.

– Эта девушка – ангел или демон! Она способна дать райское блаженство и все муки ада!..

Поэт, шатаясь, побрел в свою комнату.

Трудный вопрос предстояло решить Мольеру. Ему было под сорок. Беспокойная цыганская жизнь, тяжелый труд, огорчения и разочарования преждевременно состарили его. Он стал меланхоликом. И этот-то нравственно отживший человек должен быть мужем молодой семнадцатилетней девушки, полной страсти, энергии, жажды славы и похвал!.. Они будут вместе на сцене! Она – во всем блеске молодости и красоты, он – старый комик!.. Отказаться от нее, заглушить эту позднюю страстную любовь было не в его силах. Это чувство – его единственная отрада, светлая звезда на мрачном горизонте жизни. Что делать, на что решиться?.. Он знал, что если не согласится с Армандой, то она непременно исполнит свою угрозу.

Бледный, с опухшими глазами, сидел Мольер у своего рабочего стола.

– Да, – прошептал он наконец с тяжелым вздохом. – Нужно уступить. Нет другого выхода… Ты будешь играть, Арманда, в новой комедии, в которой я выставлю на посмешище мою любовь! Может быть, смех толпы заставит меня очнуться, излечиться от этой дьявольской страсти… А может быть…

О, воображение, зачем рисуешь ты мне эту дивную картину?.. Может быть, она, Арманда, поймет всю силу моей любви, моих страданий и почувствует ко мне сострадание!.. Кто знает?..

Бедняга! Чтобы излечить больное страждущее сердце, он принялся писать свое бессмертное творение – «Школу мужей».

Прошло несколько недель. Наступило двадцать четвертое июня, день, назначенный для представления новой комедии Мольера – «Школа мужей», в которой должна была дебютировать девица Арманда Бежар в роли Леоноры.

В театре собралось самое знатное, блестящее общество, тут были все покровители Мольера: герцог и герцогиня Орлеанская со своей свитой, принц Конти с супругой и многие другие.

Занавес поднялся. Первое действие началось разговором между Сганарелем (Мольер) и его братом Аристом (Жоделе). Оба брата – опекуны двух молодых девушек, в которых они влюблены. Чтобы предохранить своих невест от соблазна, каждый из них придумал особый план действий. Сганарель запирает свою воспитанницу Изабеллу (Дебрие) в четырех стенах, между тем как Арист предоставляет младшей сестре – Леоноре (Арманда) полную свободу, позволяет ей пользоваться всеми удовольствиями в совершенной уверенности, что светская жизнь приведет ее к тому заключению, что самое прочное счастье для нее заключается в любви ее опекуна. В то время, как оба брата выставляют друг перед другом преимущества своего образа действий, на сцену входят их воспитанницы. Изабелла, которая несмотря на свою монашескую жизнь, успела познакомиться и влюбиться в некоего Валерия, и Леонора, которая, находясь в вихре светских удовольствий, все больше и больше привязывается к честному, разумному Аристу.

После первого монолога Арманды, а в особенности после третьей сцены, где она развивает свой взгляд на общество и преимущественно на мужчин, успех ее был несомненен. Она была далеко не красавица, но чрезвычайно пикантна. Ее огненный взор, нежный, ласкающий голос, изящно-кокетливые манеры, какой-то «привлекательной и беспечно-воздушной» делали ее неотразимо прелестной. Публика проводила дебютантку оглушительными аплодисментами. Когда Арманда ушла со сцены, герцог де Гиш, Лорен и д’Эфиа поспешили к ней за кулисы, и бедный Мольер должен был видеть, как они рассыпались в любезностях перед его возлюбленной. Сердце его болезненно сжалось, слезы выступили на глазах, а он не смел убежать со сцены, не смел дать волю душившим его рыданиям… Он должен был играть свою роль! Но зато никогда еще не играл он с таким чувством, одушевлением, как в этот вечер. Его не радовал восторг публики! Он мысленно проклинал и свою славу и свою пьесу. А Арманда продолжала весело болтать с новыми поклонниками.

– Объясните мне, очаровательная Арманда, – шептал ей красавец Лорен, которому она, по-видимому, отдавала предпочтение перед другими, – как это случилось, что мы были лишены до сих пор удовольствия восхищаться вашим неподражаемым талантом?

– Причина очень простая – меня держали в таком же уединении, как бедную Изабеллу, с той только разницей, что я не успела еще обзавестись каким-нибудь Валерием, который помог бы мне освободиться от домашнего ига!

– О! За этим дело не станет! Мы все трое готовы служить вам, только согласитесь стать царицей наших сердец и кошельков! – Лорен взял ее руки и поднес к губам.

– В таком случае нужно большое постоянство одного и неистощимость других! Надо вам признаться, что я чрезвычайно требовательна и капризна.

– Это не беда! – воскликнул д’Эфиа. – Ведь нас трое против одной. Да и притом хорошенькая женщина должна быть капризна.

– Но прежде всего скажите нам, – вмешался де Гиш, – кто этот несносный Сганарель, который осмеливается держать вас взаперти?

– Тот самый, которого вы видели на сцене!

– Мольер?! – воскликнул Лорен. – Неужто, – прибавил он, понизив голос, – этот глупец вздумал влюбиться в вас?

– Еще бы! Он даже намерен жениться на мне. Но кроме него есть еще старая мадам Сганарель, которая, точно Аргус, следит за мной, – это моя дражайшая матушка!

– Мадлена! – воскликнул де Гиш. – Клянусь честью, прелестная Арманда, я освобожу вас как от одного, так и от другой!

Арманда расхохоталась и сделала кокетливый реверан.

Не будьте так уверены в победе! А что вы скажете, если я сообщу вам, что по собственному желанию выхожу замуж за Мольера? Не правда ли, вы останетесь с прехорошеньким носиком?!

– О! Да вы, мой ангел, просто вызываете нас на бой, – сказал Лорен, любуясь ее очаровательным, оживленным личиком. – Нужно только вооружиться терпением, и тогда на нашей стороне будет самый могущественный союзник!

– Любопытно узнать, кто это?

– Извольте, я удовлетворю ваше любопытство. Этот союзник – скука! Сделайтесь только супругой достопочтенного господина Мольера, который, между нами, скорей годится в отцы, чем в мужья, испытайте хоть несколько месяцев блаженство супружеской любви, и тогда, суровая красавица, мы посмотрим, как-то вы предпочтете это бесцветное, мещанское счастье любви какого-нибудь красивого кавалера, который положит к вашим ногам богатство, молодость, красоту за один нежный поцелуй ваших коралловых губок!.. Держу пари, что вы не устоите!

– Принимаю пари, господа, и уверена в выигрыше! А вот и мой милый Мольер!

Измученный душевными страданиями, не слыша исступленных рукоплесканий, Мольер спешил за кулисы.

– О, мой дорогой друг! – бросилась к нему навстречу Арманда и горячо обняла его. – Я буду твоей маленькой женушкой, хотя бы весь Париж стал отговаривать меня!

Мольер страстно прижал ее к себе.

– Разве восторг публики и ухаживания знатных кавалеров не вскружили твоей головки?

– А разве ты забыл, что в Леоноре ты изобразил именно твою Арманду?..

Она увивалась около Мольера, точно кошечка, и изредка бросала насмешливые взгляды на трех кавалеров, которые представляли в эту минуту действительно весьма комическую группу. А Мольер стоял с сияющим взором, счастливый, гордый ее любовью!..

Между тем крики публики делались все шумнее, настойчивее. Нужно было выйти на сцену, и Мольер вышел, держа за руку свою прелестную невесту.

– Эта проклятая змейка, – шепнул герцог де Гиш Лорену, – наделает нам немало хлопот!

– Пустяки, – засмеялся тот, – вы увидите, что мадам Мольер будет гораздо доступнее, чем мадемуазель Бежар. Черт меня побери, если я не наставлю рога этому актеришке, которому никогда не прощу его безьерской проделки!.. Пойдемте, однако, в ложу, господа, надо будет под конец вызвать нашу красавицу. Я хочу поднести ей букет и бриллиантовое ожерелье. Все женщины тщеславны!

Когда кончился последний акт, публика неистово требовала Мольера и Арманду. Не успела счастливая дебютантка показаться на сцене, как к ногам ее посыпался цветочный град и из одного букета выпал бархатный футляр.

Вернувшись за кулисы, Арманда поспешила открыть футляр: в нем находился роскошный бриллиантовый убор.

Мольер побледнел.

– Возврати его назад! – крикнул он.

– Ни за что на свете! Какая прелестная вещь! – И Арманда, припевая, убежала в уборную.

Печально покачал Мольер головой, и из его глаз покатились жгучие слезы!..

Глава VIII. Герцогиня Орлеанская

Был теплый июльский вечер, роскошный парк в Сен-Клу оглашался веселыми разговорами, смехом. На террасе перед замком сидел принц Орлеанский, окруженный своими придворными, между которыми находились неизменные де Гиш, Лорен и д’Эфиа. Герцогиня Орлеанская со своими дамами гуляла по парку, но вот она оставила общество и удалилась в самую уединенную часть, за ней последовала только одна девица Лавальер, которую герцогиня предпочитала всем остальным придворным дамам за ее бесхитростность и прямодушие. Они проходили мимо прелестного грота, полузакрытого деревьями и кустами. Герцогине понравилось уединение этого места, она присела на скамью, сказав девице Лавальер, что та может присоединиться к остальному обществу. Анне хотелось остаться наедине, со своими грустными, тяжелыми мыслями.

В последнее время характер герцогини стал заметно изменяться. Она стала грустна, задумчива, молчалива. Ей пришлось испытать много тяжелых разочарований, пришлось отказаться от всех своих честолюбивых замыслов и надежд. С горечью убедилась она, что муж ее пустой, суетный человек, не имеющий ни характера, ни энергии, не способный ни на какое глубокое чувство, так что даже та пламенная любовь, которую он выказывал, будучи женихом, стала заметно охладевать после супружества. Не прошло и двух лет после их брака, а Филипп уже совершенно подпал под влияние Лорена. Снова начались ночные оргии, которые почти не скрывали от герцогини. Тяжело было бедной, молодой женщине: она была совершенно одинока среди всех этих людей. У нее не было ни друга, ни защитника, даже к матери она не могла обратиться, потому что, благодаря влиянию Жермина, та относилась к дочери неприязненно. Мужество Анны поддерживалось только боязнью показаться униженной, несчастной в глазах того, кого она напрасно старалась ненавидеть. Ни малейший ветерок не шевелил верхушки деревьев. Месяц плавно скользил по небу и освещал бледное лицо прелестной дочери Карла I.

Но кто это неслышно пробирается между деревьями? Какая-то мужская фигура приближается к герцогине…

Вот лунный свет упал на самодовольно улыбающееся лицо – это шевалье Лорен!

До сих пор все мечтания Лорена ограничивались только тем, чтобы достичь почетной должности при дворе, но с той минуты, когда он узнал тайну своего происхождения, в его голове зародились совсем другие планы и надежды. Он мечтал возглавить партию, оппозиционную правительству, и возобновить борьбу Фронды. Лорен обладал холодным, эгоистическим умом интригана и, кроме того, весьма счастливой наружностью. Своей красивой внешности он был обязан многими удачами в жизни, и теперь он рассчитывал на свою красоту, чтобы осуществить ту мечту, которая, как молния, промелькнула в его уме при первой встрече с Анной – покорить сердце этой прелестной женщины.

Теперь к этой мечте у него присоединилась другая, не менее смелая и горделивая – сделать Анну орудием мести за свой униженный поруганный дом.

Лорен прилагал все усилия, чтобы герцог Орлеанский возвратился к своей прежней грязной жизни и, таким образом, поскорее исчез бы последний остаток уважения, которое Анна еще питала к нему. Лорен давно уже искал возможности поговорить с герцогиней наедине, наконец этот желанный случай представился.

Как ни легки были его шаги, но все же Анна услыхала их. Узнав Лорена, она с неудовольствием встала со своего места.

– Простите, герцогиня, что я осмелился нарушить ваше уединение, но, видя вас такой грустной и печальной, я не мог совладать с чувством глубокой симпатии к вам, которое против воли привело меня сюда. Надеюсь, вы не прогоните вашего пламенного обожателя?

Герцогиня смерила его презрительным взглядом.

– Я прощаю вам вашу дерзкую выходку потому только, что вы привыкли в Сен-Клу к этому неприличному тону, но советую быть осторожнее на будущее время, так как я не обещаю выказать подобного снисхождения в другой раз!

Лорен закусил до крови губу.

– Простите, герцогиня, мои необдуманные слова: они вырвались у меня совершенно невольно. Я так давно искал случая откровенно поговорить с вами! Я хочу предостеречь…

– А, вот это другое дело! Вы знаете, что я всегда готова выслушать всякого, кто имеет ко мне дело.

Анна быстро сообразила, что ей не следует выказывать своих настоящих чувств к клеврету[9]9
  Клеврет (от лат. collibertus – отпущенный кем-либо на свободу), приспешник, приверженец, не брезгующий ничем, чтобы угодить своему покровителю (до середины XIX в. употреблялось в значении «друг», «союзник», «единомышленник»).


[Закрыть] мужа, которого и без того она считала своим врагом.

– Стало быть, вы позволяете мне говорить с полной откровенностью? – воскликнул Лорен с живостью.

– Я уважаю откровенность!

– В таком случае, герцогиня, вы позволите мне напомнить вам то грустное прошлое, когда король Франции так грубо оттолкнул руку одной прелестнейшей королевской дочери!..

Анна вспыхнула.

– Что из этого следует? – гордо произнесла она.

– Из этого следует то, что женщина с вашим гордым кипучим характером не может простить подобного оскорбления!.. Вы должны… ненавидеть короля!..

– Вы ошибаетесь! Я не питаю к его величеству ни малейшей ненависти!

– Нет?!. В таком случае… вы… любите его?.. Разговор, который вы имели с ним в Марли, во время маскарада, мог быть вызван или величайшей ненавистью, или… безумной любовью!

К счастью Анны, они проходили в это время по темной аллее, а не то выражение ее лица было бы лучшим доказательством справедливости его догадки.

– Я должна заметить вам, шевалье, что как ни прочно ваше положение при нашем дворе благодаря непонятной власти, которую вы приобрели над моим мужем, но если вы будете заниматься подобными психологическими наблюдениями над моей личностью, то ручаюсь, что ваше положение сделается весьма шатким.

– Подождите гневаться, герцогиня! Имейте терпение выслушать меня до конца. Я знаю, что вы приняли предложение принца Филиппа, не питая к нему ни малейшей любви, для того только, чтобы приобрести орудие для ваших честолюбивых замыслов! Но он не оправдал ваших надежд и никогда не оправдает их!

Анна остановилась, как громом пораженная.

– Лорен! Неужто мой супруг доверил вам…

– Те планы – весьма похожие на государственную измену, о которых вы поведали принцу во время его первого визита в Мезон-Мениль? Да, герцогиня, в тот же вечер, за бутылкой вина он все рассказал мне!.. Вот о чем я хотел предостеречь вас, чтобы вы в будущем не вдались в такую же опасную откровенность с людьми, которые способны легко изменить!.. Но есть человек, готовый стать вашим рабом, готовый пожертвовать своей жизнью, чтобы добиться исполнения ваших желаний!.. Этот человек – я!..

Лорен вдруг схватил руку Анны и страстно прижал ее к своим губам. Герцогиня с негодованием выдернула руку.

– Презренный человек! Неужто вы думаете, что, возбудив во мне отвращение к моему недостойному супругу, вы тотчас же станете господином моего сердца? Что я не найду лучшего утешения для оскорбленного самолюбия, как сделаться возлюбленной какого-то искателя приключений? Опомнитесь! Ваше тщеславие может довести вас до дома умалишенных!

Лорен побледнел.

– Вы напрасно относитесь к моей любви с таким презрением! Напрасно отвергаете руку, которую я так искренно протягиваю вам! Кто знает, может быть, ничтожный Лорен обладает самым могущественным средством, чтобы отомстить за вас! Кто знает, что кроется за личиком беспечного придворного!.. Знайте, герцогиня, я ничего не делаю без зрелого размышления и всегда неотступно преследую свою цель! Я бываю слаб только в те минуты, когда смотрю в ваши чудные глаза! После этого объяснения, герцогиня, нам остается или быть вернейшими союзниками, или смертельными врагами!..

Между тем Анна успела совершенно успокоиться, к ней вернулось ее прежнее самообладание, она поняла, что сделала вторую оплошность, и сочла нужным исправить дурное впечатление, произведенное на Лорена.

– А я полагаю, что между нами могут существовать другого рода отношения – полное равнодушие друг к другу! Впрочем, не сочтите странным, если дочь Карла Первого захочет сперва узнать, в чем заключаются ваши могущественные средства и что кроется под маской бедного шевалье, прежде чем решиться стать его другом или врагом?

– Стало быть, вы не совсем отнимаете у меня надежду?.. – прошептал Лорен, схватив руку Анны и покрывая ее жаркими поцелуями.

– Я сказала вам, – отвечала герцогиня, силясь улыбнуться, – что до сих пор чувствовала к вам полнейшее равнодушие, но если вы сознаете в себе достаточно силы, чтобы победить его, то я первая поздравлю вас с блестящей победой!

В это время они подошли к террасе, на которой собралось все общество.

– Как приятно мечтать в такую прекрасную лунную ночь! – раздался с террасы насмешливый голос Филиппа. – Надеюсь, что Лорен отлично занимал вас, герцогиня?

– Как нельзя лучше, монсеньор, он мог бы служить отличным образцом для тех, кто постоянно страдает недостатком любезности и находчивости в разговорах со мной.

Герцогиня бросила на своего мужа холодный, уничтожающий взгляд и прошла в свои комнаты.

На другой день большая четырехместная карета увезла Анну Орлеанскую в Париж. Лавальер и Гранчини сопровождали герцогиню. Предлогом ее поездки было желание навестить обеих вдовствующих королев, а также заказать живописцу Миньяру свой портрет, который был необходим для общего собрания фамильных портретов Бурбонов.

Леди Мертон, которой было поручено сделать некоторые закупки, отправилась в столицу часом раньше герцогини.

Было время утренней аудиенции, король закончил свой прием и возвратился в кабинет в сопровождении одного только Кольбера. Едва успели они приняться за свои обычные занятия, как вошел Фейльад.

– Что скажете, маршал? – обратился к нему король.

– Я принес вашему величеству записку. – Он подал монарху миниатюрный раздушенный конверт.

Людовик XIV быстро пробежал записку. На лице его выразилось величайшее изумление.

– Кто вручил вам эту записку?

– Леди Мертон.

– Кольбер, – обратился к нему Людовик, – вы свободны, мы не можем теперь заниматься с вами.

Король позвонил. Вошел камергер.

– Позаботьтесь, чтобы никого, слышите ли, никого не впускали в Луврскую галерею! Пойдемте, маршал.

Король поспешно оставил свой кабинет и отправился в маленькую залу, которая примыкала к Луврской галерее.

Он был сильно взволнован, долго ходил взад и вперед и наконец остановился перед Фейльадом.

– Маршал, мы не раз имели возможность убедиться в вашей честности, преданности и пунктуальной исполнительности. Надеемся, что и в настоящем случае вы выкажете те же качества.

– Для меня нет большего счастье, как исполнять волю вашего величества!

– Слушайте же, Фейльад, сегодня мы возлагаем на вас одно из самых щекотливых поручений: вы должны провести сюда герцогиню Орлеанскую. Она желает иметь с нами секретное свидание, поэтому необходимо позаботиться, чтобы желание ее высочества было исполнено в точности. Поспешите предупредить Миньяра, что герцогиня пройдет через его мастерскую.

Король остался один.

– Неужели судьба наконец улыбнется мне? – прошептал! он. – Неужели эта божественная женщина будет принадлежать мне?..

Между тем герцогиня Орлеанская уже более часа находилась у вдовствующих королев. На ее оживленном, беззаботном лице нельзя было прочесть ни малейшего следа тревоги или волнения. Она весело болтала с обеими дамами и наконец, распростившись с ними и обещав побывать еще раз, по окончании сеанса у Миньяра отправилась в Луврскую галерею. Тут герцогиня отпустила сопровождавших ее дам, приказав им вернуться через два часа, – и через несколько минут Фейльад уже вводил ее в кабинет короля.

Шаг, который решилась сделать герцогиня, был чрезвычайно опасен, и она сознавала всю его важность, но беспомощное положение, в котором она увидела себя со вчерашнего дня, не оставляло ей другого выхода.

Король сидел за письменным столом, увидев Анну, он поспешил ей навстречу.

– Мы чрезвычайно рады видеть вас, герцогиня, и спешим предупредить, что готовы исполнить всякую просьбу, с какой бы вы ни вздумали обратиться к нам.

Людовик взял Анну под руку и повел к креслу.

– Не обращайтесь ко мне с такой добротой, – отвечала Анна, – я прихожу к вам, сир, не как родственница, не как подданная, а как виновная к своему судье!..

Она закрыла свое лицо дрожащими руками и зарыдала.

– Что с вами, герцогиня! – вскричал король, нежно отнимая ее руки. – Какой бы проступок ни тяготил вашу душу, вы должны быть совершенно уверены в нашем снисхождении, потому что вы, Анна, единственная из женщин, к которой мы не можем относиться как король и судья! Успокойтесь, прошу вас!

Может быть, ожидая этого свидания, король и мечтал воспользоваться преимуществами своего положения, чтобы унизить гордость Анны, но теперь при виде ее слез все его самолюбивые планы разлетелись в прах, он чувствовал только, что страстно любит эту прелестную женщину.

– Я глубоко благодарна вам за милостивое расположение ко мне, и тем мучительнее для меня необходимость подвергнуть его тягостному испытанию.

– Анна! – сказал Людовик, приближаясь к герцогине и нежно пожимая ее руку. – Мы так много виноваты перед вами, что чем больше ваш проступок, тем приятнее нам будет простить вас!

Анна с благодарностью взглянула на прекрасное лицо Людовика.

– Чтобы объяснить вам мою вину, сир, я должна вернуться назад и напомнить наше свидание в Сен-Коломбо…

– О, ужасная минута, за которую мы так жестоко наказаны!

– Не стану утруждать ваше внимание рассказом о страданиях, которые я испытывала, начиная с той печальной встречи. Скажу только, что оскорбленная любовь и гордость довели меня до состояния, близкого к помешательству…

Анна остановилась, чтобы перевести дух.

– Я возненавидела того, кого прежде боготворила, и поклялась отомстить за себя!.. Я приняла предложение вашего брата, не питая к нему ни малейшей симпатии, но потому только, что надеялась внушить ему любовь к себе и сделать слепым орудием для исполнения моих преступных замыслов. Я не остановилась даже перед мыслью, что восстанавливаю брата против брата, подданного против короля и…

Герцогиня внезапно умолкла: она была смертельно бледна.

– О! Теперь мне все понятно! Мой брат, безумно влюбленный в вас, простер свое рвение за пределы ваших ожиданий, так что вы, испуганная его преступной решимостью и не имея уже сил остановить его, сочли за лучшее предупредить нас?

– О, нет, нет! Неужто вы думаете, что этого слабого, бесхарактерного человека можно воодушевить на какой-нибудь мужественный поступок? Нет, сир, любовь ко мне родила в нем только одно новое качество – болтливость! Под влиянием винных паров он выдал мои безумные замыслы своему клеврету Лорену – этому демону в человеческом образе…

– И тот принуждает вас, – перебил король, – купить свое молчание ценою…

Глаза короля страшно сверкнули, он, как безумный, вскочил со своего места.

Анна гордо выпрямилась. Лицо ее пылало благородным негодованием.

– Вы жестоко оскорбляете меня, ваше величество! Дочь короля Карла Первого не может унизиться до какого-нибудь Лорена!.. Нет, сир, не раскаяние Магдалины привело меня сюда, а раскаяние в преступных замыслах против вашей священной особы и желание оградить от козней ваших врагов! Вчера, гуляя по парку в Сен-Клу, я случайно уединилась от остального общества. Шевалье Лорен воспользовался этим, чтобы тайно побеседовать со мной. Уверенный, на основании слов герцога в моей ненависти к вам, ослепленный страстью, он признался, что замышляет против вас что-то недоброе, что он совсем не тот, кем кажется, что он обладает неведомым для нас могуществом и все это он положит к моим ногам за мою любовь! Я сдержала свое негодование, даже больше, старалась благосклонно выслушать его дерзкие речи, чтобы лучше выведать преступные планы, средства, которыми он располагает, и предупредить вас, сир! Кроме того, я хотела сказать, что ввиду грозящей вам опасности я забываю мою оскорбленную гордость, самолюбие и протягиваю вам руку с просьбой простить мои заблуждения и принять меня в число ваших преданных друзей!..

Никогда Анна не была еще так прекрасна, как в эту минуту. С глазами, полными слез, с выражением мольбы на лице она была неотразимо прелестна. Король смотрел на нее в немом восхищении. Он прижал свои руки к груди, как бы желая усмирить страшное биение сердца.

– Чудная, несравненная женщина! Значит, эта ненависть, которую вы выказывали, была не более, как средство, чтобы заглушить любовь ко мне?.. О, как дорого я дал бы, чтобы вернуть мою утраченную свободу, чтобы всецело принадлежать тебе, тебе, моя несравненная Анна!..

Король опустился перед ней на колени и страстно прижал к себе. Анна опустила голову и губы их встретились в жарком поцелуе…

– Я полюбила тебя и буду любить, хотя бы это довело меня до погибели!.. – шептала она.

– О, нет, нет, ты будешь счастлива! Я окружу тебя всеми благами, которых может пожелать смертный, только люби меня!.. Без твоей любви ни мое могущество, ни слава не будут иметь никакой цены, никакого значения!..

– За себя я не боюсь, но страшусь, как бы моя любовь не принесла несчастья тебе, мой Людовик! Что, если Терезия и Филипп соединятся для отмщения своих поруганных прав?