Текст книги "Разрыв франко-русского союза"

ГЛАВА VII. ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ВОЙНЕ

Ответ Александра на слова императора. – Новые просьбы приступить к объяснениям. – Их настойчивый и неопределенный характер. – Чего не захотят сказать ни тот, ни другой император. – Обзор наших приготовлений и наших позиций. – Данциг. – Варшавская армия. – Немецкие контингенты. – Армия Даву. – Береговая армия. – Голландский и Булонский лагеря. – Удино и Ней. – Итальянская армия. – Гвардия. – Набор людей и материальной части. – Всесторонние заботы императора обеспечить себя провиантом и транспортом и др. приготовления. – Всеобъемлющая предусмотрительность. – Наполеон во всем доходит до излишества. – Он то хитрит, то угрожает. – Он умышленно предоставляет шпионить. – Параллельная деятельность Александра. – Разделение русских войск на две главные группы. – Барклай де Толли и Багратион. – Александр торопится заключить мир с Портой, чтобы получить возможность свободно располагать своей дунайской армией. – Какой услуги просит он от Англии. – Наполеон подстрекает турок продолжать войну. – Причины, почему он медлит заручиться Австрией, Пруссией и Швецией. – Опасность этой политики. – Выступление Бернадота на сцену. – Отъезд наследной принцессы. – Лето в Дроттнингтольме. – Беззастенчивая контрабанда; отношения с Англией. – Речь Франции; относительная умеренность. – Барон Алькиер по собственному почину открывает кампанию против Швеции. – Оскорбительная нота. – Ответ в том же тоне. – Необычайная сцена между Алькиером и Бернадотом. – Перевод вспыльчивого посланника. – Отлучение Бернадота. – Он снова направляется к России. – Заблуждение Наполеона относительно Швеции. – Строгость в долготерпение. – В Германии вспыхивает кризис; он может ускорить войну и изменить ее условия.

I

На язвительные упреки императора Куракину Александр ответил 25 сентября дипломатическим путем, в спокойном, полном достоинства тоне. Он энергично защищался, отрицая всякое поползновение на какую-либо часть варшавской Польши[274]274
  Bogdanovitch, 1, 33.


[Закрыть]. Пользуясь неопределенностью и неясностью высказанных им намеков, он протестовал против толкования, какое хотели им дать. Не добившись желанной уступки, он сделал вид, что никогда и не думал о ней.

Наполеон сообщил, что примет к сведению его заявления, но тотчас же возразил: “Раз вы ничего не хотите в Польше, чего же вы хотите? Займитесь вопросом об интересах Ольденбургского дома, говорите откровенно; мы готовы вас слушать”. – И из месяца в месяц, через известные промежутки времени, он просит петербургский кабинет нарушить молчание; просит прислать специально назначенное для переговоров лицо или снабдить Куракина необходимыми для заключения сделки полномочиями.[275]275
  Corresp., 17394, 18242, 18245.


[Закрыть] На эти просьбы Александр отвечал своими обычными причитаниями, не указывая даже на что он жалуется, и уклончивыми фразами прикрывал свое нежелание начать переговоры. Эти уклонения царя от сделки, которые предвидел Наполеон, нисколько не мешали императору возобновлять свои предложения по поводу соглашения, об основах которого он избегал высказываться. Таким образом, конфликт между двумя государями замер на месте, ни двигаясь ни взад, ни вперед. Оба избегали высказаться и откровенно покончить с двусмысленным положением. По-настоящему, на первой очереди стоял вопрос о блокаде, но Александр был не намерен первым заговаривать об этом, а Наполеон решил начать разговор только во главе пятисот тысяч солдат. Герцог Бассано в письме Лористону делает следующее признание: “Говорю вам это, милостивый государь, только для личного вашего сведения: дело об Ольденбурге – пустяк и для России, и для нас. Все дело в торговых интересах и в континентальной системе… Это пояснение ничуть не уполномочивает вас приступать к рассмотрению этих вопросов и выходить за пределы предписанного вам”[276]276
  Конфиденциальное письмо от 19 ноября 1811 г.


[Закрыть]. Правда, министр поручает посланнику: осторожно выяснить себе намерения петербургского кабинета, “если бы эти вопросы были затронуты”.[277]277
  Id.


[Закрыть] Но хотя император и выразил желание получить сведения по этим вопросам, он ясно сознавал, что Россия, нарушив континентальную систему и почти открыто отвергнув ее, никогда добровольно не вернется к ней, что для этого придется прибегнуть к силе. Поэтому, не покладая рук, собирал он средства к нападению, приводил их в порядок и увеличил до бесконечности.

Эта работа шла по всей французской Европе. На севере– данцигский передовой пост возрос почти до размеров армии, в состав которой вошли французские, польские, вестфальские, гессенские и баденские батальоны. Данциг уже не просто крепость, снабженная всеми средствами обороны, достаточными для нее самой, – теперь это “главный склад для войны на Севере”[278]278
  Corresp., 18140.


[Закрыть]; это снабженный в изобилии всем необходимым магазин с мастерскими для производства работ и починок. В нем действуют и литейные заводы, и кузницы, и всякого рода склады, ибо необходимо, чтобы великая армия, во время прохождения своего через Данциг, могла найти в этой крепости перед вступлением в Россию все необходимое для пополнения провианта и для приведения в порядок материальной части. К югу от Данцига Наполеон увеличивает варшавскую армию и не допускает уже ни малейшей разницы между списочным и наличным составом войск. Он приходит на помощь местной администрации и, не переставая укорять ее в злоупотреблении его помощью, приказывает дать ей субсидию.[279]279
  Id., 18300, 18477.


[Закрыть]

Во второй линии, за Вислой, гарнизоны Одера получают подкрепления и с этого времени составляются исключительно из французских войск. В районе Эльбы Даву командует уже четырьмя дивизиями; мало-помалу Наполеон составляет ему пятую. Строго придерживаясь своей системы комплектования, он, прежде всего, увеличивает наличный состав уже существующих дивизий, исподволь вливая в них отряды всех родов оружия. В эти, уже готовые, формы, он незаметно вливает живой материал. Теперь у Даву 72000 пехоты; 13000 идут к нему. С их приходом наличный состав роты дойдет до 150 человек, батальона – до 900, полка – до 4500[280]280
  Id., 18170, 18175, 18187, 18208, 18215, 18226. Cf. ответы Даву в национальных архивах, AF, IV, 1654—1656.


[Закрыть]. В районе Даву и ближе к Франции государи Конфедерации приглашены “пополнить кавалерию лошадьми и приготовить причитающееся на их долю количество войск”.[281]281
  Corresp., 18333.


[Закрыть] Особое внимание уделяет император саксонским войскам и вестфальским дивизиям; он держит их в полной готовности для выступления в поход на флангах формирующейся в Германии армии.

Далее – в Голландии и в северной Франции – формируется и почти готова вторая армия в четыре дивизии. Она строится эшелонами вдоль побережья от Па-де-Кале до Восточной Фрисландии. Имея опорные пункты в Булонском и Утрехтском лагерях, она обращена фронтом к морю и как будто выставлена против англичан. Чтобы вернее ввести в обман, Наполеон назвал ее: Обсервационный приморский корпус. В действительности же ее назначением было, переменив фронт и сделав поворот направо, перейти в Германию и составить два корпуса великой армии. Было решено, что к концу года войска, собранные около Утрехта и Нимвегена, станут между Мюнстером и Оснабрюком и останутся там впредь до новых приказаний; булонские же войска направятся на Майнц.

Сперва Наполеон думал присоединить стоявшие около Утрехта и Нимвегена войска – по их вступлении в Германию – к корпусу Даву и составить маршалу армию из девяти дивизий и в двести тысяч человек.[282]282
  Id. 18218, 18285.


[Закрыть]Но Даву пришел в ужас от такого обременения и такой ответственности. В достойном внимания письме, которое делает честь и его скромности, и глубокому пониманию истинных начал командования, он говорит императору, что непосредственное управление девятью дивизиями превышает силы одного человека.[283]283
  Письмо от 4 ноября 1811 г. Archives nationales, AF. IV. 1656.


[Закрыть] Наполеон признал справедливость ere доводов. Тогда он решает создать из голландских войск крупную единицу и дать им особого главнокомандующего в лице Удино, герцога Реджио; войска же, которые придут из Булони, решает поручить Нею, герцогу Эльшингенскому.

С этого времени со всех концов империи начинают притекать в лагеря Нидерландов наскоро обученные рекруты; они присоединяются к старым солдатам и, благодаря общению с ними, заканчивают свое военное образование. Материальная часть складывается в Ла-Фере, Меце, Майнце, Везеле и Маастрихте для того, чтобы два корпуса могли взять ее во время похода. То же самое происходит и в Италии. Все находящиеся там в распоряжении Наполеона военные силы направляются к центральному сборному пункту, устроенному у подножия Альп, между Брешеей и Вероной. Здесь, под начальством Евгения, устраивается третья армия, которая по вступлении через Регенсбург в Германию должна будет занять место в рядах колоссальной наступательной колонны. Каждый корпус снабжается сообразно его особенностям штабом, администрацией, составом вспомогательной службы, парками; пополняется снаряжением и лошадьми. Независимо от пяти бригад легкой кавалерии, назначенных состоять при корпусах в Германии, Наполеон создает еще восемь бригад, пока не давая им определенного назначения, затем создает шесть дивизий тяжелой кавалерии – две в Ганновере, одну в Бонне, одну в Майнце, одну в Эрфурте и последнюю на Минчио. Что касается общего резерва армии, он уже намечен – им будет гвардия. Она стоит в треугольнике между Парижем, Брюсселем и Мецом. К ней постепенно присоединяются вызываемые из Испании отряды и кадры; она растет и крепнет на месте и доходит по полного и блестящего состава. С вошедшими в ее состав гренадерами, егерями, командами вольтижеров, застрельщиков, фузилеров и разведчиков, королевскими пешими егерями и итальянскими батальонами, пехота ее уже теперь состоит из четырех дивизий; кавалерия – из двух; артиллерия – из двухсот восьми пушек.[284]284
  Corresp., 18281, 18333, 18365, 18400 и вообще всю Correspondance imperiale с августа 1811 г. до февраля 1812 г. С этого времени нет дня, в который не было бы отправлено одно или несколько приказаний. Но полки не покидают еще обычных гарнизонов и мест мирных стоянок. Таким образом, в разных местах под разными названиями, составляются все части будущей великой армии. Наполеон отдельно изготовляет части боевого организма и терпеливо ждет того времени, когда он их прогонит и спаяет, когда соберет все составные части в одно целое и превратит во всесокрушающий аппарат. [Corresp., 18337. 18355 – 18356.


[Закрыть]

Так как предыдущие войны – в особенности война в Испании – поглотили его лучшие полки, он намерен заменить качество количеством; он хочет подавить и победить численностью. На всех сборных пунктах громоздит он полк на полк и без устали формирует бригады и дивизии из разношерстных, силой притянутых элементов. Он думает, что ему все еще мало людей, что он не всех забрал. Он хочет использовать самые отдаленные источники живого материала – посылает принцу Евгению далматов и кроатов. Удино обещает прислать тоже кроатов и назначает им место рядом со швейцарскими батальонами; приказывает явиться в Париж и делает смотр двум полкам, составленным из полудиких славян, которые незадолго до этого сражались с турками на границах Австрии. Одну часть португальских батальонов он отправляет в Германию, другую – в Голландию. В разных корпусах, то тут, то там, появляются полки из страдающих лихорадкой испанцев, которых вывели из их страны и заточили в рядах нашей армии, откуда они бегут целыми партиями.

Следующий предмет его забот – увеличение артиллерии. Менее обычного рассчитывая на людей, он хочет иметь побольше пушек. У него уже шестьсот восемьдесят восемь пушек и четыре тысячи сто сорок две артиллерийских повозки[285]285
  Corresp., 18281.


[Закрыть], но будет гораздо больше. Зная, что в России крупным его врагом будет природа, что ему предстоит с ней страшная борьба, он заботится о снабжении своих солдат всем необходимым для победы над нею; он заготовляет все, что нужно для устройства путей сообщения и сокращения расстояний, для проложения новых и приведения в порядок старых дорог, для постройки мостов и устройства переправ. Он доводит до необычайных размеров инженерный корпус; хочет иметь в своем распоряжении три понтонных экипажа и для обслуживания их особый корпус, в состав которого должны войти и гвардейские моряки. Он сам приказывает заготовить для них разные инструменты, давая им наименования их и ставя под номерами, чтобы, ни один не был забыт. Благодаря его зaботам, каждый экипаж становится совершеннейшим и аккуратным, как часовая пружина, механизмом. Чтобы вернее обеспечить своим войскам здоровье и выносливость, чтобы обеспечить их всем необходимым для защиты от холода и непогоды, он делает для них запасы разного рода амуниции – запасные комплекты одежды, белья и обуви. Он не забывает заказать “двадцать восемь миллионов бутылок вина, два миллиона бутылок водки; итого – тридцать миллионов бутылок крепких напитков; этого должно хватить для всей армии в течение года”[286]286
  Corresp., 18386. Cf. № 18401.


[Закрыть]. Наконец, для перевозки этого неимоверно тяжелого провианта, который армия должна тащить за собой, он пользуется всеми известными способами транспорта и передвижения: собирает громадное количество фургонов; изобретает и заказывает по усовершенствованному образцу новые повозки; забирает тысячами ломовых лошадей и целые стада быков; и организует громадный обоз, который должен следовать за колоннами и вместе с ними погрузиться в пучины Востока.

Никогда еще ум его не обнимал зараз столько дел, не проявлял такой плодовитости, такого творчества. Никогда еще император не соединял при подготовке своих предприятий такого утонченного знания деталей с таким широким пониманием сути дела и, однако, это-то всеобъемлющая предусмотрительность прямым путем привела его к гибели. Как это ни кажется невероятным, но в этих-то излишних предосторожностях и заключалась его ошибка. В походе, в котором могло быть так много случайностей, он ничего не хотел уделить на долю благодетельного случая, он вложил слишком много осторожности в свое колоссальное предприятие, слишком много рассуждал о его переходящей за пределы благоразумия смелости; он хотел обеспечить ему успех с математической точностью. Вследствие этого он так осложнил и без того гигантское дело, что оно превзошло человеческие силы. Армия, которую он себе создал, – колоссальная по численности, перегруженная и переполненная разнородными элементами, сделавшаяся более тяжелой на подъеме, – с меньшим успехом будет выполнять задачи, требующие быстроты и натиска, которыми еще так недавно славились его гибкие, подвижные армии. Она легче будет подвергаться влиянию неблагоприятных условий войны и климата, что, может быть, в самом же начале внесло в нее элемент разложения, лишило ее энергии и силы. Одной из причин неудачи предприятия были необычайные размеры приготовлений и их совершенство.

Двойственной, тонко рассчитанной игрой Наполеон скрывал одни из этих приготовлений и выставлял напоказ другие. Мы уже видели, как тщательно скрывал он прилив новых войск в Германию, какой тайной окружал свои усилия поместить необходимые для нападения материалы у самого порога России. Он хотел заставить поверить, что еще ни одной части своих войск не отдавал распоряжений, относящихся к наступлению; что не наметил еще ни путей, по которым они должны двигаться, ни пунктов для нападения. Зато он сознался во всеуслышание, что, ввиду необъяснимого поведения Александра, он считает своим долгом вооружиться; что он вооружается вовсю; что внутри его владений все поставлено на ноги: что, если, в конце концов, дело дойдет до войны, Франция начнет ее с такими средствами, какими никогда еще не располагала. “Император не хочет войны, он все делает, чтобы избегнуть ее; но он должен был принять меры, чтобы не бояться ее”.[287]287
  Письмо Маре к Латур-Мобуру, 14 сентября 1811 г.


[Закрыть] Вот что предписывается говорить его дипломатии. Сам он приводил цифры, которые могли ужасающим образом подействовать на воображение. Он говорил слушателям, которые, по своему положению, могли дать широкую огласку его словам: “Нет! Я уверен, что император Александр и понятия не имеет о тех силах, которые я могу употребить против него. Зная его лично, я не могу не любить его и не отдавать справедливости его прекрасным качествам; мне поистине обидно за него”.[288]288
  Разговор с прусским посланником, переданный Чернышевым 12 января 1812 г. Вышеупомянутый том, 282.


[Закрыть] Он думал, что, может быть, этими косвенными угрозами ему удастся запугать Россию, сломить ее упрямство; что, может быть, в ту минуту, когда наши войска выступят в поход, она униженно склонится перед ними и согласится на самые суровые требования, и что, во всяком случае, получив такое предостережение, она не так легко решится на нападение и не рискнет явиться раньше нас на Вислу.

С этой же целью император по-прежнему систематически закрывает глаза на некрасивую деятельность Чернышева, размеры которой, впрочем, не были ему известны. Правда, у него было подозрение, что молодой офицер, с апреля задержавшийся в Париже, где он, по-видимому, решил окончательно поселиться, шныряет около военных канцелярий; но что за беда, если он на лету схватит кой-какие сведения, если узнает кое-что о состоянии наших войск, что даст ему смутное понятие о колоссальности наших средств. Сведения, доставленные им на основании этих открытий своему двору, не поощрят того к рискованным предприятиям. Вопреки беспокойному нраву и недоумевающим минам Савари, Наполеон предоставил Чернышеву действовать, решив остановить его, когда дело зайдет слишком далеко, и поймать его с поличным на месте преступления.

Осведомленный, хотя и не вполне, о наших приготовлениях, Александр тоже не бездействовал. По правде говоря, он не мог уже увеличивать своих войск, так как давно собрал все, чем мог располагать. Он только что признался австрийскому посланнику, что его корпуса “в полном составе”.[289]289
  Onken, донесение Сен-Жюльена, опубликованное в Приложении ко II тому, стр. 611 и след.


[Закрыть] Он с доверием полагался на свои армии в двадцать семь дивизий, которые состояли из пятисот четырнадцати батальонов, четырехсот девяти эскадронов, ста пятидесяти девяти рот артиллерии и тысячи шестисот пушек[290]290
  Bogdanovitch, I, 37.


[Закрыть]; “но, – говорил он, – из-за этого нельзя спать. Я пользуюсь временем, которое оставляют в моем распоряжении”.

Он старался улучшить организацию военных сил, внести в нее больше простоты и гибкости и усиливал свои резервы. По его приказанию были сделаны распоряжения относительно новых призывов; готовился набор четырех человек на пятьсот молодежи призывного возраста. Но этих рекрутов можно было пустить против неприятеля только после многих месяцев обучения. В настоящее же время главный штаб был занят размещением по придуманному Фулем плану находящихся в боевой готовности войск. Армии, стоявшие до сих пор на границе одна позади другой, были соединены в одну, c тем, чтобы, разделив их на две основных группы, поставить в одну линию. Первая группа формировалась около Вильны, за Неманом. Она должна была составить главную армию, которой предназначалось отступить к Дриссинскому укрепленному лагерю и сделать его центром сопротивления. Непосредственное начальство над этим громадным скопищем войск должен был принять на себя военный министр Барклай-де-Толли. Вторая группа формировалась на юге от Вильны, близ Пружан, за Бугом. Задачей этой армии было вести войну, не выбирая позиций: она должна была – постоянно тревожа неприятеля нападениями мелких отрядов, держа под угрозой его правый фланг – изнурять французов незначительными стычками и внезапными нападениями и вынуждать их все время сражаться, никогда не давая им случая одержать победу. Командование второй армией, предназначавшееся вначале генералу Лаврову, в конце концов было поручено пылкому Багратиону. Третья армия, под начальством Тормасова, должна служить резервом и действовать, смотря по обстоятельствам. Вот в каком порядке рассчитывали начать оборонительную войну, не отказываясь пока от мысли занять временно, в начале враждебных действий, герцогство Варшавское или восточную Пруссию и этим быстрым вторжением расстроить планы противника.[291]291
  Memoires de Wolzogen, 77 – 79.


[Закрыть]

При новой группировке русские войска снова, только в ином порядке, вводили в строй те же двести пятьдесят – двести восемьдесят тысяч человек, которые царь мобилизовал в начале года. Вот приблизительно все, что он мог противопоставить нападению, так как вынужден был держать довольно значительные силы у границы Персии, на Кавказе, на побережье Черного моря и в Финляндии. Оставалось только одно средство увеличить имеющиеся налицо силы, это, кончив войну с Турцией, освободить войска на Дунае, которыми командовал Кутузов и которых, несмотря на то, что от них уже были отделены некоторые части, все еще насчитывалось более сорока тысяч. Александр деятельно взялся за переговоры с Портой, стараясь поскорее привести их к концу, и смотрел на свой дипломатический труд как на необходимое дополнение стратегических мер.

Чтобы вынудить турок к миру, царь решился на новые уступки. В январе и феврале он хотел добиться уступки княжеств полностью – с тем, чтобы большую часть их отдать Австрии, надеясь подкупить ее этим пожертвованием. Потерпев неудачу в Вене, он отказался от мысли сделать аферу из турецких провинций и решил вернуть туркам то, что предлагал австрийцам. т. е. всю Валахию и часть Молдавии, сохраняя, однако, за собой Бесарабию и часть молдавской территории, лежащей между Прутом и Серетом. Решив вести переговоры на этих основаниях, царь стал искать посредника, который мог бы частным путем довести до сведения Порты о его уступках, который заставил бы оценить их значение и, таким образом, подготовил бы и устроил соглашение. Ему пришла мысль обратиться к Англии. Предвидя свое сближение с ней, он тайными путями просил ее уже теперь смотреть на него, как на союзника, и оказать ему услугу в Константинополе, где Поццо ди Борго уже целый год трудился над тем, чтобы приобрести ему доброе расположение британской миссии. Лондонский кабинет собирался аккредитовать при султане, вместо простого поверенного в делах, посланника – Листона. По просьбе Александра, Листону поручено было передать Порте и поддержать пред ней предложения России.[292]292
  Об этом факте Александр лично упомянул в разговоре со шведским послом Левенхильмом. Неизданная корреспонденция Левенхильма, март – май 1812 г. Archives du royaume de Suéde.


[Закрыть] Он должен был прибыть к месту своего назначения в конце октября. Предполагалось, что в это время можно будет начать переговоры, которые, как надеялись, должны были привести и желаемому результату и освободить царя от несвоевременной, отвлекающей его силы войны. Кроме того, мир с турками имел бы и ту выгоду, что дал бы возможность улучшить отношения с Австрией и позволил бы, быть может, добиться от Австрии если и не содействия, на которое нельзя уже было рассчитывать, то строго гарантированного нейтралитета.

Догадываясь, что главные усилия русской дипломатии направлены на Восток, Наполеон старался помешать ей. С 14 сентября он приказывает внушать туркам, что примирение с врагом при настоящих условиях было бы непростительной слабостью, ибо помощь близка. Не говоря еще им о неизбежном разрыве с Александром, он предоставляет им думать об этом. “Если – пишет Маре Латур-Мобуру, – Диван убежден, что война будет иметь место, и если, исходя из этой мысли, он и сам сделает новое усилие энергично продолжать войну – не разрушайте его намерений и предоставьте ему думать все, что может придать большую энергию его военным операциям. 21 сентября Латур-Мобур получил предписание возобновить высказанную еще весной просьбу прислать во Францию турецкого уполномоченного с поручением начать переговоры “о соглашении и согласовании военных операций”.

Чтобы сгладить малейшие следы разлада. Наполеон не пренебрегает даже низменными средствами. Пока он дружил с Александром, он не считал нужным отвечать на письмо, которым султан Махмуд известил его о своем восшествии на престол, и такое пренебрежительное невнимание нанесло мусульманской гордости жгучую обиду. Теперь он приказал написать Латур-Мобуру, что, если в Константинополе заговорят с ним об этом инциденте, пусть он скажет, что император ответил на послание султана; что он писал ему из Вены во время последней кампании, но что, без сомнения, письмо попало в руки врагов или затерялось во время беспорядков, неизбежных во время крупной войны. В подтверждение этой небылицы поверенный в делах представит дубликат будто бы затерявшегося письма, т. е. бумагу, которую на этот случай пришлют ему из Парижа. В копии никогда не существовавшего оригинала император старается соблюсти все требования восточной фразеологии. Он говорит Махмуду: “Молю Всевышнего, великий, всемудрый, всемогущий, благороднейший и непобедимый властелин, дражайший и наисовершеннейший наш друг, да продлит Он дни Вашего высочества, да преисполнит их славой и благоденствием и ниспошлет благое завершение всем делам вашим”[293]293
  Corresp., 17916.


[Закрыть]; затем он выражает пожелание, чтобы союз обеих империй, “который был делом столетий, снова стал нерушимым”.

Имея намерение возобновить переговоры с Австрией, Пруссией и Швецией, он, однако, не торопился к ним, ибо все еще опасался, чтобы оформленные союзы, которые трудно будет скрыть, не предупредили Россию о его враждебных планах. Решив в принципе оттянуть до января 1812 г. заключение союзов о обоими немецкими дворами, он даже не возобновлял в ними разговора об этом. С Австрией он остановился на тех словах, которыми обменялся с ней еще в начале года; Пруссии же по-прежнему запрещал приступать к вооружениям, хотя бы это делалось и в его пользу. Он сурово приглашал ее не навлекать на себя внимание каким-либо необдуманным поступком и не позволял ей – слабой и униженной, вмешиваться в ссору сильных мира сего. Что же касается Швеции, увлечений которой он с каждым днем боялся все более, то к ней он хотел обратиться только в последнюю минуту. Узнав, что Бернадот не перестает на всякий случай заблаговременно собирать войска, он осуждал эти меры и властно давал совет прекратить сборы[294]294
  Archives des affaires etrangéres. Turguie, 222.


[Закрыть]. Он хотел, чтобы никто от Балтики и до Дуная не шевелился без его приказания. В Вене, Берлине, в Стокгольме должны терпеливо ждать, когда ему благоугодно будет пригласить их; там не должны искать случая предупреждать его желания, не должны возбуждать в Петербурге тревоги несвоевременным усердием. Но его система предательского внимания к России подготовила ему серьезные разочарования, и весьма вероятно, что она-то и создала те недоразумения, которые присущи плохо подготовленным союзам. Если Австрия и была относительно спокойна, зато остальные два государства не на шутку волновались. Одно, увлекаемое честолюбием и тяжелым экономическим положением, другое – страхом, и оба находили, что уже не в состоянии ждать дольше. Умышленное бездействие нашей политики, ее рассчитанная медлительность уже оттолкнули от нас Швецию, которая опять начинает уходить из нашей орбиты; в недалеком же будущем они подвергнут нас опасности потерять и Пруссию.