Текст книги "Гладиатор. Возвращение"

19. Алекс

– А тебе точно можно столько секса? – откатываюсь к краю кровати, тяжело дыша.

– Не знаю, – смеётся Вика. – Но очень хочется. Ты устал? Ещё же день!

– Я?! Нет. Вообще не устал. Если что, я здесь, – поднимаю руку и хоть лежу мордой в подушку, знаю, что она на меня смотрит.

– Бедненький, – гладит она меня по спине. И капли пота, растекаясь под её рукой, холодят и щекочут.

Мы живём вместе, мы спим вместе. Я счастлив.

Она купила новое постельное бельё, подарила мне коврик для тренировок, и каждое утро теперь мы бегаем в соседнем парке. Она бегает, а я пока хожу, высматривая из-за свежей зелени кустов её каштановый, собранный на затылке хвостик.

А ещё она ходит на работу. В «Идиллию». Каждый день. Мы завтракаем после её пробежки, а потом она целует меня в щеку и уезжает. «Потому что кто-то же должен работать, – её железобетонный аргумент. – А ты ещё не здоров». И пока я оправдываю свои пешие прогулки и своё существование тем, что пью таблетки, готовлю ужин, жду, слушаю её новости и даже лежу на её коврике на полу, на тот случай, чтобы она не сказала, будто я им не пользуюсь.

Она ничего не просит, ни в чём меня не упрекает, ничего не ждёт, в общем, она такая же, как была всегда: независимая, самостоятельная, с активной жизненной позицией. А ещё она ждёт ребёнка. Нашего ребёнка. И я до сих пор не могу осознать, что это происходит со мной.

Знаю, зачем она рассказывает мне про каждое незначительное событие, что происходит в «Идиллии», знаю, почему ни разу и словом не обмолвилась, что пора бы и мне что-то уже делать – она ждёт, когда я сам захочу встать и порвать на немецкий крест своих врагов. Ждёт, когда сам приму решение.

Но я его уже принял, в тот самый день, когда она сказала, что беременна.

Я обещал положить к её ногам весь мир, и я выполню своё обещание.

Но что бы я ни делал, пока ей не нужно об этом знать. Во-первых, потому, что ей нельзя волноваться. А во-вторых, потому что я не шутил, когда говорил, что это опасно. Это война, в которой победит выживший, а не сильнейший. И выскочить с шашкой наголо в одиночестве против танковой дивизии – да она бы первая меня прихлопнула за такую слабоумную отвагу.

Поэтому для Вики, впрочем, как и для всех остальных, я никуда не лезу, ничем не занимаюсь, ничем не интересуюсь, кроме программы телепередач, ни с чем сложнее открывашки в руках не замечен. Мирный и бесхребетный семьянин.

Правда, знает она или нет, а похвастаться мне пока действительно нечем. Я просто собираю информацию, изучаю бумаги, слушаю идеи своего юриста, готовлю надёжную команду, ищу деньги и жду.

– Ты пойдёшь со мной к доктору? – Вика целует меня в плечо.

– Конечно, – я поворачиваю голову. – А разве сегодня не выходной?

– Я записалась на понедельник.

– Отлично. А какие у нас планы на сегодня?

– Надо тебя постричь, – скребёт она не в меру отросшую щетину, – купить кое-что по мелочам. И, может, пойдём погуляем?

– Просто так за ручку в парке?

– А почему нет? Сходим в кино. Посидим в кафе. Можем пригласить кого-нибудь из друзей. Или наоборот, сходить в гости.

– Давай так. Выйдем, а потом решим.

На самом деле у меня как раз уже были планы, но раз она сама предложила прогуляться, я знаю, куда мы пойдём.

– Алекс, мы точно можем себе позволить эту машину? – в который раз обходит Вика по кругу внедорожник такого пронзительно чёрного цвета, что у неё глаза горят, глядя на этого железного коня, вороного красавца, жеребца с сердцем в двести пятьдесят лошадиных сил.

– Можем, моя девочка, можем, – подсаживаю её на пассажирское сиденье. Ах, до чего она соблазнительна в этом платьице! – Я ещё не всё спустил на пиво с чипсами.

– Прямо хищник, а не машина, – осматривается она внутри.

– А смотри, как хорошо поместится на заднем сиденье детское кресло, – заглядываю в салон, и аж мурашки пробирают: так уже хочется сесть за руль этого флагмана японского автопрома. – И даже не одно.

– Алекс, прекрати, – отмахивается она, когда шепчу ей, чем ещё можно заняться в такой просторной машине, и даже на ходу.

– Кстати, детское сиденье мы вам при покупке подарим, – встревает улыбчивый консультант.

– А стакан для кофе? – оживляется Вика, увидев подставку.

– К вентиляции передних сидений, восьмицветному многофункциональному дисплею и четырём камерам панорамного обзора стакан для кофе прилагается бесплатно, – улыбается ещё шире этот явно талантливый паренёк.

– Чёрненький? Ну, чтобы в цвет? – вылезает она, опираясь на мою руку.

– Обязательно, – уверяет её консультант. – И вам очень идёт эта машина. Она вам, кстати, нужна для поездок за город или наоборот? Может, для путешествий? Поддержки активного образа жизни?

Он обращается в основном к Вике, интуитивно сообразив, что я оплачу только те дополнительные функции, что ей понравятся, но я отвечаю сам.

– Мне нужна машина жену до метро довозить, – поддерживаю её дуракаваляние со стаканом для кофе и подмигиваю. – А там уже она сама. Правда?

– И обратно, – грозит она мне пальцем.

И я иду утрясать все мелкие формальности, связанные с вложением пары с лишним миллионов в это брутальное воплощение абсолютной уверенности и несокрушимой мощи. В регулируемую адаптивную подвеску. В режим «прозрачный капот», позволяющий видеть, что находится даже перед передними колёсами. И в наше будущее.

– Второй раз в жизни мне так понравилось тратить деньги, – жму на клаксон со всей силы, выезжая из салона, словно даю гудок, означающий наше отплытие.

– А когда первый? – Вика крутит в руках лёгкий, чёрный, как и обещали, пластиковый стакан, снимая и возвращая на место крышку.

– Когда мы покупали тебе свадебное платье и кольцо, и всякие мелочи. Счастливейший день в моей жизни – когда ты вернулась. Второй после того, когда ты сообщила, что я скоро стану отцом.

– Надеюсь, не последний в череде наших счастливых дней, – сжимает она мою руку и улыбается.

– И я надеюсь, – стискиваю её пальцы в ответ. – Обещаю тебе, у нас всё будет хорошо. И мы со всем справимся. Прости, что не сказал тебе раньше, но я, кажется, знаю, как вернуть свою компанию. И я не сдамся. Теперь уже ни за что.

– Я никогда в этом и не сомневалась, – пожимает она плечами, но под моим укоризненным взглядом всё же сдаётся. Тяжело вздыхает. – Ну, разве что совсем чуть-чуть.

Ох, не нравится мне этот её вздох и как зло она бросила в подставку стакан, и как отвернулась к окну.

– Вик, я не могу иначе. Они почти сломали меня. Но ты сделала больше, чем могла, – вернула меня к жизни. Одна.

Вижу, как она сомневается, как слова рвутся с языка, но ей тяжело их произнести. И всё же решается.

– Тебя один раз уже чуть не убили. Может, пока разумнее будет ограничиться малым? Вложиться в то, что у тебя никто не забирает, а не разворачивать масштабные побоища?

– Не будет никакого побоища, – сжимаю её руку. – Обещаю. Пойдём другим путём, хоть это будет небыстро. И эта машина не прихоть гульнуть на последние деньги. А часть плана.

– Я знаю, Алекс, знаю. Ты должен не просто быть сильным, ты должен и выглядеть таким – уверенным в себе, успешным.

– Да, иначе никто не даст мне денег, – улыбаюсь я.

– Послушай, – оживляется она. – Я понимаю, что ты давно плюнул на «Идиллию» и она никогда была тебе не интересна, но я знаю, как можно поднять её с колен. Я тебе, конечно, уже с ней надоела, и ты не хочешь, чтобы Надежде капали денежки на те двадцать процентов, что у неё ещё есть. Но плевать на эту Надьку, Славка сказал…

– О, нет, только не говори, что вы там уже о чём-то договорились, – прищуриваюсь подозрительно.

– Ах ты сволочь, – бьёт она меня по коленке, – а ты сам разве уже не договорился с ним о встрече? И, между прочим, у меня за спиной.

– Тебе нельзя волноваться, – уклоняюсь от её руки с выставленными вперёд коготками. – Это просто деловая встреча.

– Знаешь что, Берг, на самом деле я волнуюсь, что ты творишь всё это у меня за спиной.

– А ты разбираешься в венчурном капитале?

– Нет, но подозреваю, что и ты тоже, а уж тем более Славка. Поэтому давай без секретов.

– Нет, давай просто начистоту. Есть вещи, которые я не могу тебе рассказать. Для твоего же блага. И мы одно целое, пока ты веришь мне. Клянусь тебе, что бы я ни делал, как бы ни поступил, о чём бы ни попросил тебя – это ради нас. Просто верь мне. Обещаешь?

– Обещаю, Алекс, – тяжело вздыхает она.

Телефонный звонок врывается в тишину салона.

– Значит, Полина? – усмехается Вика, глядя на горящий экран.

Но с Полиной мне нечего от неё скрывать. И, успокаивающе похлопав жену по коленке, я беру в руку телефон.

20. Виктория

– Не возражаешь, если я отвечу? – показывает он на телефон, но я уже знаю: что бы я ни сказала, он все равно ответит.

Он поправляется и физически и, главное, душевно, и вновь становится тем Бергом, которого я ненавидела, но потому, наверно, так невыносимо и полюбила. Тем Айсбергом, о который разбиваются непотопляемые корабли и женские сердца. Тем Гладиатором, от одного вида которого дрожат коленки.

«Красиво убить или красиво умереть» – девиз гладиатора. Есть люди, которые рождаются, чтобы драться. Алекс именно такой.

– Привет!

Его голос приторно вежливый и нейтральный. И хуже всего, что он именно изображает эту нейтральность, и уголки его губ невольно тянутся в улыбку.

– Нет, просто за рулём… Да, только что купил машину… И не говори, дурацкое пари, но ещё одна машина никогда не повредит. Заехать? – он поворачивается ко мне. – Могу, но спрошу у жены: вдруг на этот вечер у неё другие планы?

Он прижимает руку с телефоном к груди, пока я уныло отковыриваю с приборной панели плёнку, которую сняли не везде.

– Как на счёт посидеть за чашечкой кофе в хорошей компании?

– Не возражаю, – пожимаю я плечами. Стараюсь равнодушно, но я такая плохая актриса – у меня вечно всё написано на лице.

– Да, мы приедем. До встречи! – он возвращает телефон на место. – Вик, я ничего не понимаю. Ты же хотела в кафе. Или встретиться с друзьями.

– Знаешь, Алекс, мне кажется, я имела в виду нечто другое, чем сидеть за одним столиком с твоей бывшей и делать вид, что мне глубоко всё равно как, сколько и где ты её драл, и представлять, как она визжала, оседлав тебя на больничной койке.

– О господи, Вика, – он опять привычным жестом откидывает прядь волос, которая все время падала ему на лоб, но которой теперь нет.

Волос нет, а жест остался. Наверно, физической возможности у него в больнице тоже не было, но если бы была? И как эта привычка убирать со лба волосы, его привычка волочиться за каждой юбкой ведь тоже с моим появлением могла и не пропасть. И это липкое ощущение, что между ним и этой Полиной – нечто большее, чем его благодарность, не даёт покоя. Очень беспокоят и размеры этой признательности. На сколько они могут оказаться безграничны?

– Помнится, последний раз общение с твоими подружками нам обоим не пошло на пользу, – криво улыбаюсь я.

– Так давай не будем повторять прошлых ошибок. Тем более, она мне не бывшая. И будет просто свинством с моей стороны не принять её приглашение. Я же не бешусь от того, что ты общаешься со Славой.

Он получает не ответ, а мой убийственный взгляд, пиратский, с прищуром на один глаз.

– Ну ладно, ладно, бешусь, – примиряюще поднимает он руки. – Даже несмотря на то, что у него жена и ребёнок. И даже несмотря на то, что знаю точно: у вас ничего не было, я тоже представляю его упругие ягодицы между твоими раздвинутыми ногами. Прости. Я знаю: у меня буйно помешанная фантазия, и меня, наверно, слишком сильно стукнули по голове. Но всё же я держусь, смирился, и не запрещаю вам видеться. И давай больше не поднимать эту тему.

– Давай лучше встанем где-нибудь в тихом местечке, – смотрю на него намекающе. – А то от твоих буйных фантазий что-то у меня такой зверский аппетит проснулся. И машину как бы надо обновить. Как ты считаешь?

Какое счастье, что ему не нужно намекать дважды. И, честное слово, я не виновата. Это всё явно мои бушующие гормоны.

Нас принимает пустующая парковка у строящегося здания. И пока Алекс открывает дверь, выходит, осматривает, любуясь, машину, я уже перелезаю на заднее сиденье и, как в старые добрые времена, когда я ходила ради него только в платьицах и чулочках, снимаю трусики.

И даже вешаю их на зеркало заднего вида, чтобы не потерять, пока Алекс одновременно расстёгивает ширинку и, уже задрав платье, целует меня в попку.

– Какой шикарный вид! Милые холмики, уютная пещерка, – покусывает он то одну, то другую голую ягодицу. И, если бы мы ни были в машине, я так и осталась бы стоять, млея от его забавных, хоть и пошловатых словечек, которыми он сопровождает сие эротическое действо. Но в машине слишком мало для этого места. И когда он требовательно тянет меня к себе, я, конечно, не возражаю.

– Мой сладкий мишка, лезь на шишку, – оставляет он влажный след на шее, слегка покусывает мочку уха и потом впивается в губы и одновременно входит в меня так резко, что я задерживаю дыхание.

Как давно он не был так груб. Так настойчив, бесцеремонен, необуздан. Я даже теряюсь в сомнениях: агрессивный железный хищник, которого он только что приобрёл тому виной или он занимается сейчас сексом не со мной, а с той женщиной, что хотел, но она и правда была ему недоступна?

И он кончает буквально в три толчка. Кончает так ярко, так яростно, так эгоистично, что я едва успеваю присоединиться к нему, когда он уже содрогается в экстазе.

– Твою мать, – выдыхает он, откидывая голову. – Ты, надеюсь, успела?

– Да, мой господин, – поднимаюсь я. И, черт побери, оказывается, в презервативе были свои прелести, особенно когда мы занимались этим не дома. По бёдрам стекает сперма. У меня ощущение, что её реально пара литров. И пока я стою в растерянности и, неудобно согнувшись в три погибели, подняв подол платья, просто смотрю на это безобразие, Алекс наклоняется ко мне и снова меня удивляет.

– Прости малыш, – прижимается он губами к моему животу. – Держись там! С такими родителями просто тебе не будет.

Я так и стою, а он возится с салфетками, которые нашлись у меня в сумке. Потом переползаю на переднее сиденье, а он открывает дверь, снова выходит и снова мимоходом гордится своей машиной.

И только когда он почти с языческим почитанием заводит Зверя-2, снимаю с зеркала трусики и бросаю их в бардачок.

– Э-э-э…

Ну а что ещё он может мне сказать?

– Да, – киваю я.

Вот и пусть всю эту нелёгкую для меня встречу думает только о том, что на мне нет трусиков.

21. Виктория

К запаху новой кожи, синтетики, пластика и ещё чего-то до восторга приятного, чем пахнут только новые машины, теперь примешивается стойкий запах секса. И всё то время, пока Алекс рассказывает мне историю своего спасения Полиной, и всё, что, по его мнению, ещё мне нужно про неё знать: про мужа, сына, её винный дом, даже историю с каким-то фантастическим жиголо, мы едем с открытыми окнами.

Шум города, запах весенней листвы, вид украшенных к празднику улиц врывается в салон и все же перебарывает моё вредное настроение.

– Я не уверен, но вдруг она тебе понравится, – Алекс пропускает меня в стилизованные под старинные тяжёлые двери. И одно только меня радует: я знаю точно, куда он сейчас смотрит, когда подол моего платья опасно подхватывает сквозняком.

Но его надежды не оправдались: Полина мне не нравится.

Вот сразу, с первого взгляда, с её приветствия и приторно доброжелательной улыбки я понимаю, что это – катастрофа.

Мы с ней на разных ступеньках социальной лестницы. На разных уровнях иерархии. На разных чашах весов, полюсах, планетах. И единственное, что нас связывает – вот этот мужчина, который, видимо, по какой-то ошибке выбрал меня.

Выбрал, влюбил, влюбился и, обходя этот чужой элитный магазин, держит за талию так, словно верит, что я настоящее сокровище.

Но ни меня, ни Полину не проведёшь. Обе мы знаем, как сильно он ошибается. Особенно она.

И, как никогда, в этой роскоши я чувствую себя фальшивкой, китайским золотом, которое только блестит, как настоящее, а по сути – сплав меди и какого-то щёлочноземельного мусора из таблицы Менделеева.

Меньше всего этот винный дом похож на магазин. Скорее на старинный замок с картинами, витражами, каминами и видами в украшенных портьерами окнах одновременно и на настоящую шумную улицу столицы, и на английские вересковые поля, и на Эйфелеву башню, и на каналы Венеции.

Но, двигаясь вдоль антикварных шкафов с бутылками, дубовых бочек на треногах, деревянных лотков с книгами, плетёных корзин и ваз с фруктами, мимо холодильников с закусками и застеклённых витрин с особо ценными винтажами, я вижу только восхищённый взгляд Берга и снисходительную улыбку Полины.

И меня тошнит от её осанки, от ямочек на щеках, от мягкого голоса и в буквальном смысле начинает выворачивать у витрины с сырами.

– Простите, – прижимаюсь я к груди Алекса. И одной рукой закрываю рот, а другую машинально прижимаю к животу, сомневаясь, не токсикозом ли меня внезапно накрыло. Честно говоря, мне даже хочется, чтобы меня вырвало. Испачкаю его дорогую рубашку за то, что он меня сюда притащил и возрадуюсь.

Но его запах действует на меня с точностью наоборот: тошнота, как назло, проходит.

– Тебе плохо? – к тому времени, как мне полегчало, Алекс успел переполошиться так, что готов на руках нести меня на свежий воздух, хотя в магазине и так не жарко.

– Этот запах, – фыркаю я и морщусь так, словно он исходит от Полины, насквозь пропитанной роскошью и уверенностью в себе.

– Сыр! – восклицают они одновременно.

– Пойдёмте, пойдёмте, – торопится впереди нас эта хищница в другую сторону зала. – У нас здесь есть чудесные столики у окна. Прохладно, чудный вид. И можно выпить чашечку кофе со свежей выпечкой. Или продегустировать вино.

Мне кажется, что последние слова она обращает исключительно к Алексу, но она поворачивается ко мне, когда тот с сомнением, но всё же бережно пристраивает меня на сиденье. Подозреваю, что его колени для моей голой жопки кажутся ему более подходящим местом, чем уютное креслице.

– Может, глоток вина? – в голосе Полины даже забота, а во взгляде беспокойство. – Исключительно как источник железа для повышения гемоглобина. Как мать трёхлетнего сына, я ещё ничего не забыла, – тепло улыбается она, – особенно, что такое тошнота и анемия.

И то, как легко она меня вычислила, как без труда прочитала, расстраивает меня даже больше, чем её тонкая ирония над тем, как я бледна, слаба и плохо выгляжу.

– Если только глоток, – все же пытаюсь я держать лицо и тоже ей улыбаюсь. Нет, не как Виктория Победина. С этой и так все понятно: она проиграла этой коварной обольстительнице, когда согласилась на эту встречу. Но как законная жена Алекса Берга я ещё с этой змеёй поборюсь.

Она приносит мне стакан воды со льдом и лимоном из бара и отлучается, по её словам, всего на минутку.

– Родная, ты как? – беспокойно гладит мою руку Алекс.

– Не волнуйся, я ещё не рожаю, – гоняю по стакану потрескивающие кубики льда трубочкой.

– Ясно, – словно остывает его голос. – Она тебе не понравилась.

– Я ещё не решила, – освежаю горло холодной жидкостью.

– Всё ты решила, – отпускает он мою руку и откидывается к спинке стула, сокрушённо вздыхая.

Знаю, что за моей спиной огромное во всю стену окно, в которое он смотрит. И там идут люди, смеются дети, мчатся машины по нагретой солнцем мостовой. Но он словно не видит всего этого. Хмуро сходятся на переносице его красивые брови. И синева глаз, подсвеченная видом за стеклом, кажется живой, мелькающей, беспокойной.

– Алекс, что ей надо от тебя?

– Ничего. Не знаю. Не важно, – переводит он взгляд на мой стакан, а потом опять пялится в окно. – Допивай, приходи в себя и пойдём. Я не буду тебя мучить, раз тебе здесь не нравится. Ты права, это была плохая идея. Поехали в кино, в парк, погуляем по набережной. Мне с тобой везде хорошо.

– А для тебя это важно?

– Я ей жизнью обязан, Вик. Случайно или нет она оказалась в той подворотне, но, если бы не она, ты, возможно, уже стала бы вдовой. А это, знаешь, дорогого стоит.

Он подаёт мне сумку, потому что в ней звонит телефон.

И пока я ковыряюсь, доставая телефон, обмениваюсь парой фраз с Ленкой, главный смысл которых в том, что я не могу сейчас говорить, Алекс покупает бутылку воды и, вернувшись на место, пьёт прямо из горла.

А я смотрю на него и не понимаю: права я или нет, ревность это или ощущение опасности, собственнический инстинкт или эгоизм. Но здравый смысл во мне сражается с чувством неприязни к этой женщине. И я не знаю сейчас: надо думать сердцем или головой?

– Простите, задержалась, – отодвигает Полина стул, и наши натянутые лица не остаются для не замеченными. – Что-то случилось?

– Полин, мы… – начинает Алекс, но я его перебиваю.

– …извиняемся, что мне стало плохо. Доставили тебе неудобства.

– Господи, да что за глупости, – смотрит она то на Алекса, то на меня. – Я, конечно, понимаю, что он за тебя переволновался, но это вовсе не повод тут же везти тебя домой и запереть в четырёх стенах. Ох уж эти беременные мужчины! – улыбается она и уверенно усаживается напротив. – Никуда я вас не отпущу, и не мечтайте.

– Полина Александровна, – окликает её девушка в фирменной одежде с деревянным подносом в руках. – Там к вам по поводу дегустации.

– Ух, как они не вовремя-то, – она снова поднимается. – Алёночка, будь добра, обслужи пока моих друзей, – показывает она руками. – Это Алекс Берг, его жена Виктория. Алёна, мой лучший сомелье. Так что вы в надёжных руках.

И она уже отворачивается, чтобы уйти, когда эти надёжные руки ставят на столик поднос и его высоким бортом сталкивают на пол мой притаившийся с краю телефон.

И он не просто падает, он ударяется углом о плитку пола и разлетается на куски, осколки стекла, запчасти.

Алекс кидается их собирать, несчастная Алёна в ужасе зажимает рот рукой, а невозмутимая Полина восклицает:

– На счастье!

Только мне в её довольной улыбке уже мерещится какой-то умысел.