Текст книги "Десять дней. Хроника начала войны"

Убитые – люди разных возрастов, один из них был совершенно седой.

Михалыч ещё раз оглядел поляну, махнул рукой ребятам – уходите в лес!

Уже повернулся уходить, но сквозь треск пожара услышал как бы стон.

– Саша, ко мне! Остальные в лес, к группе.

Подбежавший Брынцев смотрел на него, ожидая приказаний.

– Слушай! – и показал рукой направление. Снова тихий стон.

Осторожно, Саша впереди, пошли на звук.

За казармой рос куст сирени, уже отцветший, за ним огород с мощными кустами картошки. Звук шел оттуда.

Пригибаясь, они пошли по краю огорода, просматривая междурядья. Вот! Почти посередине поля лежал неподвижно, навзничь, человек, кровь залила грудь и пузырилась.

Бледное лицо парня лет двадцати было слегка запрокинуто в сторону, глаза закрыты, из уголка рта сочилась кровь. Рядом, в следующем междурядье лежала винтовка неизвестного образца. Первым делом Саша схватил её и стоял рядом.

Михалыч опустился на колени, тронул за щеку лежащего. Раненый открыл глаза, нашел ими сержанта:

– Советы? – с трудом, с польской шепелявостью, спросил он.

– Да, мы советские. Кто ты?

– Януш, Армия Крайова, – закрыл глаза.

– Что за армия такая? – в раздумье спросил сержант самого себя.

– Товарищ сержант, давайте его в лес, я за ребятами сбегаю.

– Не надо, Сашок, не жилец он, кровью истёк.

Две пули, скорее всего пулемётные, прошили тело с правой стороны груди, а немцы его не увидели, так как лежал он в картофельных зарослях.

Раненый лежал тихо. Михалыч приложил палец к горлу – пульса не было.

– Сними ремень! – он увидел кожаные кошелёчки на нём, – там могут быть запасные патроны.

Саша передал Михалычу винтовку, расстегнул ремень и вытащил его из-под окровавленного тела. Ремень был в крови и Саша, боясь испачкаться, держал его на вытянутой руке.

– Привыкай, Сашок, крови много будет. А сейчас в лес! Немцы, увидев, что кто-то был здесь, искать начнут. Бегом, в лес!

Он отдал винтовку Брынцеву и первым бросился бегом в лес. Нагнали нагруженных Яшу и Ивана, забрали часть груза.

Бойцы кучкой стояли на полянке.

– Быстро переложите всё из мешков в рюкзаки, ранец и вещмешки. Мешки бросьте здесь, пусть думают, что гражданские были.

Он подождал, пока ребята закончат перегрузку.

– А теперь за нами с Сашей, бегом марш!

И они побежали колонной по одному, впереди Брынцев с винтовкой, за ним сержант с наганом, колонну замыкал Баев, которому доверили пулемёт, хотя Михалыч не был уверен в его работоспособности.

Через сорок минут Михалыч объявил привал на пять минут, затем снова бег.

Наконец сержант, увидев подходящую полянку, скомандовал остановиться. По его расчётам выходило, что они оторвались километров на восемь от заставы. Наверное, достаточно.

Бойцы попадали на ковёр из мха и прошлогодних листьев, жадно дышали. Гимнастёрки потемнели от пота, очень сильно хотелось пить. И сержант устал, сердце с непривычки выскакивало из груди.

Но надо делать дело.

– Баев! Выкладывайте всё из найденного, будем смотреть и сортировать.

Бойцы расстелили ватники, расселись в кружок. В этот момент в районе заставы глухо зататакал пулемёт. Бойцы переглянулись – сержант оказался прав.

– Успокойтесь, вряд ли они втянутся в лес. Да и урона мы им серьёзного не нанесли. Шешеня! Подойди ко мне!

Сержант отошёл в сторонку, присел и попросил его присесть рядом. Развернул карту.

– Видишь, какую ценность я нашёл! Сможешь определиться?

Гнат долго смотрел, пытаясь осмыслить польские названия местечек, хуторов. Новой границы на карте не было и это сильно затрудняло поиск собственного месторасположения. Наконец он оторвался от карты, поднял голову.

– Товарищ сержант, вот этот сарай, наверное, и есть наша застава…

– Была…, – перебил сержант.

– Ну, всё равно, это, наверное, она. Мы бежали на восток, да? Если правильно держали направление, то мы сейчас где-то здесь. А впереди, километрах в трёх, вот видите синяя линия? Речка. И если мы найдём её, то определились, значит, точно.

– А если не найдём? – мрачно спросил Липатов.

– Ничего, найдём! Мимо мы никак не проскочим. Видишь, она с севера на юг течёт.

– Так, хватит гадать! – прервал спор сержант. – Ну и какая у нас прибыль, Прохор Прохорович? – он повернулся к разложенному на ватниках.

– Живём, товарищ сержант! Теперь точно проживём!

В рюкзаках и вещмешках воинов неизвестной Армии Крайовой оказалось то, что люди приготовили для трёх-четырёх дневного похода.

Сержант оглядел повеселевших ребят, неотрывно глядевших на разложенное богатство.

Четыре буханки чёрного хлеба, две – белого, восемь банок консервов, четыре круга домашней колбасы, несколько шматов сала. Соль, спички, шесть фляжек с водой, из них одна, пробитая пулей, была полупустой. Стопкой лежали полотенца, бельё, четыре бритвенных прибора, три перочинных ножика и ещё какая-то мелочь.

Заметил сержант и как глотали голодную слюну его бойцы, считай, со вчерашнего ужина в своём лагере, не державшие ни крошки во рту.

– Будем обедать, Баев! Распорядись, по своему усмотрению.

– А можно ваш ножик?

– Какой? – притворно удивился сержант.

– А вот тот, который из голенища торчит.

– Ничего от вас не скроешь, берите, пользуйтесь, но с отдачей!

– Обязательно, товарищ сержант, мы же не такие, как у вашей мамы дети!

– Какие дети? – не понял юмора сержант, когда дошло – рассмеялся. Смех подхватили и бойцы.

– А почему ранец не открыли?

– Так это ж ваша личная добыча, товарищ сержант. Мы не посмели.

– Неправильно говорите, теперь у нас всё будет общим. Выкладывай, Прохор!

У немца в ранце оказался завёрнутый в непромокаемую бумагу пакет – галеты, сухая колбаса, баночка с маслом, банка шпрот, пакетик с солью, пакетик с сахаром и, надо же! – пакетик с перцем. НЗ – неприкосновенный запас, решил сержант. В продолговатой коробке – опасная бритва, на лезвии надпись – zolingen. Там же, в специальной коробочке, зубная щётка, мыло, порошок белый – зубной, что ли? Полотенце, пара белья. Черная литровая бутылка с запечатанным горлышком. Вино? Коньяк? Открыть нечем. Ладно, потом откроем.

Баев скряжничал. На обед он выделил булку ржаного хлеба, две фляжки воды, круг колбасы, сало, пожелтевшее от долгого хранения. По всему выходило – маловато для обеда! Первым не выдержал Брынцев:

– И это всё?

– Да, Сашок. Это будет завтрак, обед и, по совместительству, может и ужин. Я правильно говорю, товарищ сержант?

Михалыч хотел вмешаться, поддержать Брынцева, но передумал – негоже авторитет заместителя умалять, да и прав Прохор, где и когда мы найдём пищу. Он, возле заставы, выдернул куст картошки, завязи – горох!

– Баев прав, экономить надо!

Баев степенно начал делить продукты под голодные взгляды товарищей.

Увидев, что ему заместитель подкладывает больше, чем остальным, не выдержал:

– Вот уж не думал, Прохор Прохорович, что ты лизоблюдничать будешь!

Баев покраснел, но остальные загудели – правильно Прохор делает, у вас паёк командирский должен быть! Михалыч махнул рукой, кончая базар.

Поели, пустили по кругу фляжки с водой, делая по одному глотку, пока они не опустели.

Баев попросил разрешения курить, но Михалыч запретил:

– Дым в лесу долго держаться будет. Ночью покурим, – подумав про себя – а доживём ли до ночи? Вот те, Армия Крайова, разве думали погибнуть? И что за отряд – ни постов не выставили, ни…. Да нет, наверное тот, что бросил гранаты и был на посту, да что-то прозевал. И второй, который в картошке остался, тоже постовым был наверняка.

– Давайте-ка сюда оружие, инвентаризацию проведём.

Ружьё – двустволка, к нему патронташ с восемью патронами. Михалыч проверил – все готовы к стрельбе. Ножом выковырнул пыж – внутри свинцовый круглячок – жакан, с такими на кабана ходят. Значит все такие, никаких особых отметок на пыжах нет.

– Кто с ружьями дело имел?

Руку подняли Шешеня, и Брынцев. Сержант удивлённо посмотрел на остальных:

– Вы что, никогда ружья в руках не держали?

За всех ответил Баев:

– А где бы мы их держали. Органы запрещали ружья держать, за это можно и в тюрьму угодить.

– Хорошо! Гнат! Ружьё тебе достаётся, вручаю! Давайте винтовку сюда!

Так, не русская и не немецкая. Но с винтовкой-то все знакомы? Хорошо, что все, – удовлетворённо отметил сержант, – а кто больше трёх раз стрелял из винтовки? Один Брынцев? Повезло мне с вами, ребята. Винтовку вручаю тебе, Брынцев!

Сашка чуть ли не подпрыгнул от радости, получая их рук сержанта оружие. Передёрнул затвор, выбросив патрон из ствола, со знанием дела посмотрел внутрь, покачал головой.

– Что такое, Саша?

– Чистить надо, товарищ сержант.

– Вот и занимайся, да и остальных научи с ней обращаться. А теперь давайте немца.

Сержант осмотрел пулемёт со всех сторон, начиная с ложа-рогульки, поискал крючок, поднимающий крышку, под которую закладывается пулемётная лента, нашёл. Снял ленту, в стволе торчал патрон. Нашёл рычаг затвора, отвёл его – патрон выщелкнулся из ствола. Хорошо, случайного выстрела не будет. Опустил крышку, нажал на курок – боёк щёлкнул. Сержант повеселел – машина работает. Теперь бы убедиться, что ствол не деформировался от огня. Наружная часть механизма была побита осколками, кожух ствола в одном месте был пробит, металл вогнулся к стволу. Отогнуть нечем. Чёрт! Надо было взять инструменты у немца в багажнике. Придётся ножом, да ножа жалко. Но главное, конечно, ствол. А чтобы проверить, надо прочистить его. Как? Ружейного масла нет. Вспомнил, что раньше пушки смазывали салом. Сало надо натопить, чтобы жидкое стало, а чтобы натопить, надо костёр развести. А вдруг впереди, совсем недалеко, немцы? Дым от костра стелется по лесу, его легко почувствовать. Не пойдёт.

И надо дать людям отдохнуть. Посмотрел на бойцов, выбирая менее уставших.

– Брынцев – вперёд на пятьдесят метров, с винтовкой, Шешеня – назад на пятьдесят метров, с ружьём! Залечь! Возьми мои часы, Гнат, ровно через два часа подойдёшь и разбудишь смену для себя и Брынцева. Остальным – отдыхать! Да, чуть не забыл, про сигналы: – ку-ку – внимание; два раза ку-ку – всем залечь, три раза ку-ку – всем ко мне!

Сержант выбрал мягкую моховую кочку вместо подушки, постелил ватник и лёг навзничь. Закрыл глаза. Тёмная тревога змеёй вползала в душу. Главный вопрос – что делать? Что делать?

Десять часов войны, а мы, красноармейцы, непонятно что. Шайка нищих, обирающих трупы. Хорошо, что ребята мне верят. А кто я? Я и уставов толком не знаю – как наступать, как обороняться? Где доставать оружие, продовольствие? Картошка ещё не выросла. Грибы только-только появятся, ягоды есть. Но без хлеба, без горячей пищи, питаться грибами и ягодами – поносом изойдём!

Пролетавшие над головами на восток и обратно немецкие самолёты уже не оказывали испуга. И как ни вглядывался – ни одного нашего! Где они?

Под эти мысли забылся то ли сном, то ли дремотой.

Старший лейтенант Куцых был разбужен осторожным стуком в окно. Взглянул на висящие на стене часы с кукушкой – без двадцати пять. Удивился, его вообще не должны были трогать сегодня, он отпросился у майора Скрипачёва до утра понедельника по случаю приезда молодой жены. Он осторожно снял с груди её руку, вылез из-под одеяла и босой подошёл к окну, открыл створку. Куривший в двух шагах красноармеец его роты – он не помнил его фамилию – бросил самокрутку, приложил руку к пилотке:

– Това…

Куцых не дал договорить, замахал руками – тише, тише!

Боец подошёл ближе, наклонился и полушёпотом:

– Товарищ командир, вам в часть надо!

– Что случилось? – услышал над головой гул пролетавших самолётов, – учения, что ли начались?

– Никак нет, не знаю, вам в часть надо, старшина приказал вас в часть привезти, – боец мотнул головой в сторону стоявшего за калиткой мотоцикла.

– Хорошо, я сейчас.

Он подошел к деревенской кровати с высокими, в завитушках, металлическими спинками. Сладкая жёнушка спала после бессонной ночи, утонув в перине, одеяло сползло с розового полного плеча. Он хотел разбудить её, но пожалел. Вынул из планшетки блокнот, карандашом написал записку, положил её на комод под флакончик духов, затем сгрёб в охапку одежду, вышел с ней в сени, быстро оделся.

Вышел во двор, боец сидел боком на сиденье, снова курил:

– Ты что так много куришь?

– Закуришь тут, товарищ старший лейтенант. Кажись, война началась.

– Какая война? – и тут услышал глухие удары, словно кто-то бил молотом по земле. Хотел вернуться в хату – зачем? – сел на заднее сиденье, приказав:

– Быстрее давай!

К моменту их приезда палатки были свёрнуты и погружены в две полуторки, возле них кучками стояли бойцы. Старшина Крикун, отмечавший что-то в бумагах, услышал стрёкот мотоцикла, повернул голову на звук и побежал к ним навстречу, на ходу засовывая бумаги в кожаную офицерскую с у мк у.

– Товарищ старший лейтенант, нам приказано следовать в Белосток, в батальон!

– Кто приказал?

– Начальник штаба, Пышной!

– Ты сам слышал приказание?

– Да, сам!

– А сейчас связь есть?

– А сейчас связи нет, погранцы уже свернулись и уехали.

– Как уехали? – Куцых всё больше недоумевал.

– На машинах. Получили приказание и уехали.

– Подожди, у нас же люди в охранении, их же забрать надо!

– Некуда их садить, товарищ старший лейтенант, не знаю, как этих рассадить, – кивнул он на стоящих у машин бойцов. – Выгрузимся и пришлём за ними машину.

– Хорошо, грузитесь и езжайте. Мотоцикл заправлен? – повернулся к водителю.

– Да, товарищ командир!

– Оставьте мне его.

Куцых смотрел, как с трудом усаживались бойцы, как тронулись и скрылись за углом. Гул пролетавших над головой самолётов заставил поднять голову – самолёты, завывая, шли низко, на крыльях чернели кресты, – немцы!

Он завёл мотоцикл, подъехал к зданию заставы – пусто! Никого!

Он развернулся и поехал вслед за машинами, через полчаса увидел клубы пыли, хотел обогнать их, но показалась просёлочная дорога, ведущая к местечку, а, вернее, к хутору, где он оставил жену. Он свернул, проехал с десяток километров по ней, и, задумавшись, не заметил глубокой ямы с водой. Мотоцикл заглох. Он слез с машины и сразу набрал полные сапоги жидкой грязи. Попробовал толкать, но безуспешно: – немецкий «цундап» был тяжёл. Решил не ждать, что кто-нибудь проедет и поможет вытащить мотоцикл, а пойти к хутору и там решить на месте, как и что.

Впереди услышал голоса – кто-то шёл навстречу. Поджидая, он присел на пенёк у дороги, закурил. Из-за поворота показались трое: – старший сержант и двое бойцов, в форме войск НКВД. Он встал, соображая, как лучше использовать их, чтобы они не сильно пачкались. Старший сержант, не снимая рук с висящего на груди автомата, представился:

– Старший сержант Точилин! Что случилось – застряли, товарищ командир?

– Да, застрял. Помогите мне, товарищи, – Куцых мимолётно заметил странный акцент в речи, – но не хотелось бы пачкать вас. Верёвки у вас нет?

– Найдём!

Один из бойцов, не ожидая приказаний, снял вещмешок и достал из него моток верёвки.

Куцых взял конец, закрепил его за переднюю вилку:

– Тащите!

Вчетвером они без труда вытащили тяжёлую машину.

– Спасибо, товарищи! – и стал ковыряться, пытаясь завести двигатель.

Бойцы не уходили, наблюдая за его действиями. Куцых мельком поглядывал на них, стало тревожно – они что, ждут, что он их подвезёт, куда им надо? Но напрямую спросить не хотел – неудобно, люди ж помогли!

После нескольких попыток мотоцикл затарахтел, Куцых повернулся – на него смотрел зрачок пистолета.

Бойцы оттащили труп в кусты, сели в тарахтевшую машину и скрылись за поворотом дороги.

Утренние сводки, доставленные Францу Гальдеру, подтвердили, что все армии, кроме 11-й, перешли в наст упление согласно плану. Нападение для русских явилось полной тактической внезапностью. Пограничные мосты через реки захвачены в полной сохранности. Командование ВВС сообщило, что на 13–30 уничтожено 800 самолётов русских, потери немцев составляют 10 самолётов. Подходы с моря к Ленинграду заминированы без потерь.

Статс-секретарь Вайцзеккер сообщил, что Германия не заинтересована во вступлении в войну Японии и Америки, так как в этом случае война станет невообразима по продолжительности.

После встречи Тимошенко и Жукова со Сталиным, всё ещё сомневавшимся в правдоподобности начала войны, В 7-15 утра в округа была отправлена директива № 2 наркома обороны о немедленном уничтожении прорвавшегося врага. Границу, при этом, не переходить!

Командир 9-го механизированного корпуса Рокоссовский в 4 часа утра 22-го июня самовольно, без распоряжения совнаркома или министра обороны, вскрыл секретный оперативный пакет, в соответствии с которым дал команду привести корпус в боевую готовность. Самовольно, без приказа сверху, вскрыл склады с горючим и боеприпасами.

Связи с командованием округа не было и, как ни странно, Константин Константинович был отчасти рад этому – никто не мешал. Он потерял страх, перед кем бы то ни было после трёх лет отсидки в застенках НКВД, откуда вышел избитым, с выкрошенными зубами, но не сломленным.

В 14–00 корпус выступил по направлению, указанному в секретном пакете.

Около 6-00 22-го июня собралось бюро Белостокского обкома партии, на котором было решено:

– отправить на восток семьи советских и партийных работников;

– создать чекистские группы для взрыва и уничтожения военных баз и складов.

Первое решение было выполнено сразу, чему свидетелем явился заместитель командующего Западным фронтом (округа, с началом войны, автоматически становились фронтами) генерал Болдин, встретивший в полдень, в тридцати километрах восточнее Белостока, представительский ЗИС-101, который мог принадлежать одному из трёх лиц – первому секретарю обкома Кудряеву, главному КГБ-исту Бельченко или главному НКВД – эшнику Фукину. Машина везла двух женщин, двух детей и огромный фикус в кадке.

Вторую задачу помогли решить немцы – самолёты генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга разбомбили военные склады и базы с боеприпасами и нефтепродуктами, оказавшиеся без какого-то ни было зенитного прикрытия.

В ночь на 23-е из Белостока сбежало всё советское руководство, сбежали все сотрудники органов НКВД и НКГБ вместе с начальниками. О созданных чекистских группах больше никто и никогда нигде не слышал.

Штаб Западного фронта потерял связь с войсками с первых минут войны. Проводная – повсеместно перерезана, радиостанции, места расположения которых были хорошо известны немцам, были разбомблены самолётами люфтваффе.

К полудню 22-го старший лейтенант Быстров, теперь уже майор НКВД Быстров, сидел в засаде на выезде из Белостока к аэродрому.

После ликвидации болтливого мальчишки он, без осложнений, пересёк границ у и, углу бившись в чащу, развернул рацию. Первая часть его группы была переброшена за полтора дня до наступления, за прошедшую ночь резала линии связи в подконтрольном ей районе и ждала вторую часть группы во главе с ним, Быстровым.

Сейчас она находилась приблизительно в тридцати километрах от него. Дав указания по дальнейшей работе, он назначил место встречи, пароли. Курт выбрал по компасу направление и привычным полубегом, которым он, с помощью амфетамина, мог пробежать и 100 километров, последовал на рандеву. Он надеялся преодолеть это расстояние за два с половиной, максимум за три часа. Можно было бы поискать транспорт, но рисковать он не имел права – возложенное на него задание было чрезвычайной важности.

Белостокский выступ, наполненный частями 10-й армии русских, был естественной ловушкой для них. Эта армия была обречена на уничтожение, но в выступе находились, помимо двух стрелковых и одного кавалерийского корпусов, два механизированных корпуса – 6-й и 13-й, в составе которых танков было столько, сколько у всей группы армий «Центр». Русские приготовили для нападения на рейх громадное количество складов и баз с боеприпасами, горючим, продовольствием – ими займутся лётчики Кессельринга, наводку на цели обеспечат засланные заранее диверсанты полка «Бранденбург». Но танковые корпуса – более двух тысяч танков, авиация уничтожить не сможет, здесь нужно другое, дьявольское оружие, предоставить которое мог только адмирал Канарис. Курт был частью этого оружия.

На Белостокский выступ наступали восемь пехотных дивизий вермахта, в составе которых не было ни одного танка. Это был громадный риск – бросить пехоту под танковые гусеницы мехкорпусов. Риск громадный, но командование было уверено в таких, как Курт, знало, что они обеспечат победу вермахту!

В три пятнадцать Курт на бегу отметил далёкое завывание авиационных двигателей. В просвете между кронами деревьев высоко в небе сверкнули серебряные крестики самолётов – авиация шла бомбить дальние цели – Минск, Смоленск, Вильнюс, Белосток. Скоро, с рассветом, «Штуки» – Юнкерсы Ju 87, начнут уничтожать ближние цели – войсковые базы, узлы связи, штабы армий, корпусов и дивизий. И возникнет великая паника, которая превратит многотысячные орды русских в стадо баранов.

Но танки!

Абвер заготовил чёткие сценарии уничтожения механизированных корпусов и главные роли в их осуществлении играли Курт со своей группой и ещё две – по одной в группах армий «Север» и «Юг», с такими же, как он, командирами.

Курт боялся только одного – опоздать!

Скоро послышались взрывы впереди, слева и справа. Всё идёт по плану.

Самолёты люфтваффе, нагруженные бомбами, пролетали низко, стая за стаей. Отбомбившиеся машины поднимались выше, следуя к аэродромам на польской территории.

Несколько раз Курт пересекал лесные дороги, тропинки – они были пустынными.

Пробежав два с половиной часа, Курт остановился – до места встречи оставались сотни метров.

Он развернул рацию, забросил грузик с антенной на вершину молодой берёзки и снова вышел на связь – он не ошибся, до группы оставалось не более десяти минут бега.

Его остановил крик на хорошем русском языке: – Стой! Пароль?

После обмена паролями из-за кустов вышел сержант-пограничник и пригласил его следовать за ним.

Большая поляна в лесу была обжита. Под деревьями стоял большой шалаш, покрытый еловым лапником, у входа стоял ещё один часовой. Из второго, меньшего, шалаша выскочил его заместитель в форме капитана НКВД, лихо приложил руку к виску и доложил:

– Товарищ старший лейтенант! Группа ведёт сбор информации, как и было приказано!

Поздоровавшись, Курт прошёл в палатку. На самодельном столе была развёрнута армейская рация, радист, левой рукой удерживая колёсико настройки, правой быстро писал в разложенном перед собой блокноте. Он бросил взгляд на вошедшего, и продолжил писать. Заместитель, наклонившись к уху Курта, тихо сказал:

– Штаб фронта русских, последняя директива из Москвы, передают в штабы дивизий и корпусов.

Слева от радиста за небольшим столиком сидел шифровальщик, перед ним лежал журнал радиоперехватов. Курт заглянул через плечо шифровальщика – на расчерченном заранее, с немецкой педантичностью заполненном листе, записывались шифрованные сообщения и рядом дешифровки. Курт повернулся к заместителю:

– Готовое есть?

– Так точно, товарищ старший лейтенант! Здесь радио, посланные открытым текстом, здесь расшифровки предыдущих сообщений, – заместитель передал ему две папочки.

– Мне рабочее место подготовлено?

– Так точно, пройдёмте! – заместитель провёл его к ещё одному шалашу, стоявшему за шалашом радиста.

В шалаше для Курта был подготовлен столик со стулом, стояла кровать, немецкая, раскладная, убранная свежим постельным бельём.

Курт присел за стол, разложил листки с расшифровками, отдельно – радио открытым текстом, разложил карту с расположением частей 10-й армии, списки командования частей, включавших начальников всех родов войск, штабов, разведок, особых и политических отделов.

Только сейчас начнётся настоящая работа!

На чистом листе бумаги Курт сделал выписки, затем, сверившись с картой, проставил порядок проведения операций.

Первая задача – заставить 6-й механизированный корпус израсходовать горючее и моторесурс до ввода в сражение. Допустить, что этот могучий бронированный зверь начнёт давить наступающие пехотные дивизии вермахта, не имеющие ни одного танка, нельзя!

Проводная связь порезана полностью, армейские радиостанции разрушены бомбардировками, сохранившиеся радиостанции находятся под контролем немцев путём создания массированных радиопомех. В местах возможного передвижения делегатов связи устроены засады.

Курт, связавшись по спецчастоте с центром, запросил три минуты радиомолчания. В течение этого времени в штаб 10-й армии, в штаб Западного фронта были отправлены шифрованные радиограммы о якобы прорвавшейся в район Бельска танковой дивизии немцев. Открытым текстом якобы командиры полков расположенных там войск докладывали душераздирающие подробности гибели своих подразделений, требовали немедленной помощи. Проверить эти сообщения нельзя – по истечении трёх минут связь была заглушена. Курт подождал, пока радист перехватил приказ о направлении в этот район 7-й и 4-й танковых дивизий корпуса, и перенацелил свои усилия на дезинформацию командования 6-го кавалерийского корпуса, которому, по сценарию абвера, предстояло, совершая пятидесятикилометровые марши, гоняться за мифическими десантами немцев, при этом любое выдвижение конников сопровождалось нацеленными авиаударами.

Знал Курт и о том, что зенитные подразделения армии были далеко от места боёв. Вследствие тонко проведенной операции агентами глубокого залегания в генеральном штабе были организованы фронтовые учения средств противовоздушной обороны в районе Минска. Отзыв их за сотни километров от фронта проводился ещё и под предлогом снять возможность обстрела постоянно нарушавших наше воздушное пространство самолётов Германии, во имя недопущения провокаций.

По опыту боёв во Франции и Польше Курт знал, какую великую роль в победах Рейха играет генерал Паника.

Немцы специально снабдили свои бомбардировщики сиренами, разработали двухкилограммовые бомбочки с радиусом поражения всего пять метров, но при взрыве дающих тысячи мелких осколков. Ужаленный такой мелочью боец становился раненым и имел право покинуть поле боя.

Следующей целью был 11-й мехкорпус. За ним пришла очередь дивизий, полков, получавших сообщения о десантах в тылу, отходе соседей, об окружениях.

Генерал танковых войск Гейнц Гудериан в 6-50 утра переправился на штурмовой лодке через Буг, оперативная группа переправлялась до 8-30, после чего по следам танков 18-й танковой дивизии доехал до моста через реку Лесна. Мост был цел, его охранял русский пост. При приближении группы русские стали разбегаться. Два офицера из группы, вопреки приказу оставаться на месте, погнались за ними и были убиты. Имевший важное значение мост удерживался группой, пока в 10–25 не подошла передовая танковая рота, за которой следовал командир 18-й танковой дивизии генерал Неринг.

Событие для Гудериана было рядовым, он всегда поступал так, и это обеспечивало ему победы.

Командир 24-го танкового корпуса генерал танковых войск фон Гейер доложил о захвате всех мостов через Буг западнее Бреста.

Внезапность нападения была достигнута на всём фронте возглавляемой им танковой группы. Только крепость Брест яростно сопротивлялась уже в фактическом тылу.

Боевую тревогу командир 6-го механизированного корпуса генерал-майор Хацкилевич Михаил Георгиевич объявил в 2 часа 10 минут. Он не спал в эту ночь, как почти не спал и в предыдущие ночи.

Война, казалось бы, обыденное для военного человека дело, своей непонятливостью – будет? не будет? – изматывала нервы. Приказы, сыпавшиеся из штаба округа, предупреждали о суровой ответственности за провоцирование возможного конфликта. И боевая тревога, объявленная им без приказа сверху, являлась его личным решением, за которое он мог поплатиться должностью.

Объявив тревогу, Хацкилевич приказал вывести танковые подразделения из военных городков в район сосредоточения, юго-западнее Белостока.

Командующий Западным особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, Герой Советского Союза, вознесённый по прихоти Сталина на высочайший командный пост, элементарно боялся. Боялся потерять должность, боялся, что рядом окажется подчинённый более умный в военном деле, чем он, командир танковой бригады в испанской Гвадалахаре, затем начальник автобронетанкового Управления РККА и вот всего как год командир одного из главных округов. Он боялся присланного в заместители бывшего командующего Одесским военным округом генерал-лейтенанта Болдина – может занять его место. Именно это способствовало тому, что командующим авиацией округа стал генерал Копец, в недавнем прошлом командир эскадрильи, а командующим артиллерией стал преподаватель академии генерал Клич.

Но больше всего он боялся своего хозяина – Сталина. И в угоду ему старался превысить требования, сыпавшиеся из генштаба, о недопущении провокаций, способных развязать войну, к которой, как лично сказал при назначении великий вождь, страна не была готова. Возможно, что кто-то, неизвестный, подсказывал ему на ушко варианты действий, но результатом стало одно – округ был подготовлен к поражению.

Так осталась полностью невыполненной директива Наркомата обороны и Генштаба от 12июня о приведении войск в боевую готовность, запрещавшую проведение учений, в частности, и целый ряд других мероприятий.

15 июня он распорядился вывести все артполки дивизий, корпусов и артполки резерва главного командования в лагеря – там они будут под большим контролем и не смогут ответить ударом на провокацию.

По этой же причине не было выполнено распоряжение о рассредоточении авиации по полевым аэродромам.

С самолётов 21 июня были удалены не только боеприпасы, но и снято вооружение.

Ранее средства ПВО были отправлены на учения под Минск.

На утро 22 июня было запланировано опытно показательное учение – «Преодоление второй полосы обороны противника», на место проведения учений были собраны танки, орудия с личным составом, другое оружие, из частей, расположенных в Бресте. Командиры всех рангов этих частей обязаны были присутствовать при этом.

21 июня учение было отложено, но не отменено, командиры разъехались по своим частям. Утром немцам предоставилась возможность расстрелять, как в тире, всё собранное.

Вопреки приказанию заблаговременно выдвинуть войска к границе и занять рубежи обороны многие части войну встретили на марше.

На госгранице были разбросаны 70 мотомеханизированных батальонов общей численностью 40 тысяч человек, строивших оборонительные сооружения. Батальоны были практически безоружными, кое-где вооружением являлись английские винтовки, оставшиеся от гражданской войны.

По распоряжению Павлова склады с запасом боеприпасов, горюче-смазочных материалов располагались на расстоянии 50–60 километров от границы.

На укреплениях по старой границе было снято, как считали, устаревшее вооружение, но новое установлено не было.